Читать книгу: «Не оглядывайся назад!», страница 2
Часть 8. В ловушке
Колбаса. Ароматная жареная колбаса. Как давно Алька не ела ничего подобного!
С каждым шагом все слабее сдерживала ее осторожность, все сильнее гнал вперед голод. Наконец, собачонка не выдержала, преодолела оставшееся пространство одним большим шагом и жадно набросилась на угощение.
Это было вкусно. О, как это было упоительно вкусно! Она долго вылизывала землю, пропитанную колбасным запахом в надежде найти хоть крошечку, хоть капельку жира.
А потом подняла голову… попыталась поднять. И не смогла. Непонятно откуда появившаяся на шее веревка плотно обхватила ее, притянув к толстым нижним ветвям куста.
Алька испугалась. Испугалась настолько, что перестала соображать. Она билась, она дергалась, она металась и натягивала веревку. И с каждым рывком хватка на ее шее становилась все сильнее и сильнее.
В конце концов, обессиленная, собачонка покорно легла около куста. Дышать было трудно. Очень трудно. Веревка стискивала ее шею, перекрывая доступ воздуху.
Вдох. Тяжелый, придушенный вдох через силу. Выдох. Такой же натужный. Еще вдох. Еще выдох.
Она лежала и дышала, дышала с трудом, вопреки хватке плотной веревки, пропахшей руками тех, кто творил страшные вещи с кошками. Вот и Альку они поймали. И сделают что-нибудь такое же ужасное. И это будет больно. Очень-очень больно и страшно.
А потом она умрет, как и те кошки.
Она не хотела боли. И страха тоже не хотела. Она хотела жить, жить здоровой и без боли. Избавиться от веревки и уйти из этого ужасного места навсегда.
Снять веревку с шеи, как ошейник не получилось. Она не соскальзывала. Она просто затягивалась туже.
Значит, надо уйти с веревкой. С веревкой на шее уйти и найти того, кто снимет это с Альки. Раньше многие люди бывали к ней добры. Найдется и теперь кто-нибудь, кто пожалеет и поможет.
Забравшись поглубже в куст, к которому она была привязана, собачонка устроилась рядом с то самой веткой, к которой крепилась веревка. И начала грызть.
Нейлоновая веревка только казалась мягкой и податливой. На самом деле, ее волокна были жесткими и больно ранили собачьи десны. Но это было ничто по сравнению с той болью, которая ее ждала тогда, когда придут те, кто поймал ее этой веревкой. И она продолжала грызть. Грызть и грызть, не останавливаясь и не отвлекаясь на боль.
Она не знала, сколько времени прошло. Ночная темнота сменилась сумраком, потом рассвело окончательно, и день вступил в свои права. Веревка выглядела потрепанной, но все еще целой. Алька устала. Во рту стоял отчетливый привкус крови. Челюсти слушались плохо.
Положив голову на лапы, она закрыла глаза.
Сейчас, сейчас вот немножко так полежит. Отдохнет. И будет грызть дальше. Только потом. Потому что сейчас сил уже нет. И больно. И челюсти сводит…
И кто-то идет. Приближается. Все слышнее его шаги…
Осторожно, чтобы не натянуть веревку, приподняв голову, собачонка оглянулась на звук.
Двое.
Они нашли ее?! Нашли?! Это те самые двое, которые ее поймали?
Забыв об усталости, она забилась, задыхаясь в мертвой хватке веревки на шее. Метаться, уворачиваться – что угодно, лишь бы не схватили, не поймали…
Сверху упала куртка. Пока собачонка выбиралась из-под куртки, поверх одежды навалилась тяжесть. Крепкие руки схватили ее через ткань, лишая возможности укусить.
«Я держу ее, держу, давай, режь!» – выдохнул незнакомый человеческий голос.
Еще одна рука подхватила веревку на шее собаки. Алька зажмурилась от страха…
Удушающая хватка нейлона усилилась, а потом пропала. Совсем.
«Все, перерезала, отпускай!» – сказал второй голос. Женский.
Первый человек посадил собачонку на землю и снял с ее спины куртку. «Беги, дурында! И больше не попадайся».
Часть 9. Решение
Двое людей, мужчина и женщина, уходили прочь, разговаривая между собой. А мохнатая собачонка смотрела им вслед, прячась в кустах.
Это были удивительные люди. Не такие, как те, что окружали ее теперь. Это были люди из прошлого. Из того прошлого, где незнакомый человек мог ее погладить, сказать доброе слово. Эти люди ее спасли. Спасли просто так, потому, что она попала в беду. Спасли и ушли.
Крадучись, прячась, она следовала за ними на расстоянии.
«Позовите меня! Позовите! Покажите, что к вам можно подойди! И я пойду с вами!» – хотела сказать им она. Но боялась. Слишком боялась. Слишком долго не могла решиться.
Они дождались автобуса, сели в него и уехали. Уехали…
Вернутся ли они? Вова уезжал на автобусе, потом возвращался. Может, стоит подождать их на остановке? Обычно, люди возвращаются вечером. А сейчас еще только утро.
Забравшись под скамейку, она свернулась, положив голову на лапы.
День, дождливый и противный, тянулся медленно, безобразно медленно. Иногда редкие прохожие заходили на остановку. Некоторые садились на скамейку, не обращая внимания на собаку. Некоторые опасливо косились и не решались сесть. Один ребенок отдал Альке свою булочку. Вкусную сладкую булочку с ореховой посыпкой… почти не надкусанную… такую мягкую, что она смогла ее съесть несмотря на боль в израненных деснах. Сердитый старичок с палкой прогнал с остановки, но, когда он уехал, Алька вернулась на свой пост под скамейкой.
Постепенно начало смеркаться. Она ждала. Люди, которых она ждала, не приходили.
«Я не могу вернуться назад. Меня снова поймают. И сделают то же, что с теми кошками. Надо ждать! Они обязательно вернутся!» – твердила она сама себе. Но сама же все меньше верила в свои слова.
Ночь пришла вкрадчиво, Алька даже не сразу поняла, что и день, и вечер закончились. Просто небо окончательно потемнело, а с дороги пропали почти все машины.
«Не пришли. Не вернулись. Не забрали с собой… почему?»
Она не испытывала обиды. Эти люди ничего ей не обещали. Но она пыталась понять, почему люди, которые ее спасли, исчезли из ее жизни, не сказав ни слова.
«А может быть, они как раз на этом автобусе и возвращались? И уехали домой, спать там, у себя дома? Люди ведь всегда возвращаются на ночь домой. Я тут их жду, а они дома спят, и не знаю, что я их жду».
Почему-то эта мысль сделала мир чуть более приятным. Ее никто не отвергал. Это была хорошая мысль. Как раз такая, с которой приятно засыпать.
Утро пришло с топотом множества ног. Люди набились на остановку, прячась от дождя. Их было много, больше десятка.
Автобусы забирали людей, а вместо них приходили все новые и новые. И все куда-то уезжали.
На лохматую черную собачонку, которая тихонько лежала, свернувшись под скамейкой, никто не обращал внимания.
А она смотрела. Смотрела и думала.
Все эти люди куда-то едут. Куда-то. Туда, куда уехали те двое, что спасли ее.
«Чего разлеглась?» – задиристо выкрикнул с рук незнакомой женщины небольшой ярко-рыжий песик.
Алька задумалась, что ему ответить. Но женщина поднялась по ступеням очередного подошедшего автобуса и уехала, прервав так и не начавшийся разговор.
Уехала. С собакой.
Алька и раньше видела, что люди иногда заходят в автобус с собаками и кошками.
Интересно, а без людей собаку в автобус пустят?
Хотя… можно же схитрить. Вот этот человек выглядит спокойным. Он сел на скамейке прямо над тем местом, где лежала Алька и не прогнал ее. А что если сделать вид, что она с ним?
«Помоги мне отсюда уехать, не прогоняй от себя!» – попросила она, когда человек встал и направился к автобусу.
Человек не обернулся, не позвал за собой, но и не прогнал. Значит, можно?
Восхищаясь собственной смелостью, мохнатая собачонка прошла следом за незнакомцем в набитый людьми салон и тут же нырнула под одно из кресел.
Вот тут, никому не мешая, она и будет сидеть, пока не окажется в другом месте. И, каким бы это место ни оказалось, это и будет ее новый дом.
Часть 10. Большой Город
В автобусе было жарко и душно. Множество запахов смешивалось вместе, в один непонятный, тяжелый и назойливый. Люди были недовольны, вертелись, елозили, все время шевелили ногами.
Забившись под кресло, стараясь держаться как можно дальше от непрерывно шевелящихся человеческих ног, черная мохнатая собачонка терпела. Терпела и ждала конца поездки.
Собаки, которые летом жили в соседских дворах, а зимой – в таинственном месте, именуемом Большой Город, рассказывали, что автобус приезжает в другое место, и из него выходят люди. Но ехать надо долго.
Алька не подозревала, что настолько долго. Но теперь поздно было отказываться, назад ей уже не вернуться. Да и куда возвращаться? В нехорошее место, где она попала в ловушку и чуть было не стала добычей людей, которые убивали кошек? На озеро, где ее может поймать Вова? Или к самому Вове, в дом, пропитанный предсмертными страданиями и плачем?
Нет уж. Она будет лежать тут. И ждать. И выйдет вместе со всеми этими людьми в новом месте, и начнет там новую жизнь.
То впадая в оцепенение от духоты и жары, то приходя в себя, она ждала. Ждала, ждала, ждала… и дождалась.
Множество ног одновременно двинулось к выходу. Люди покидали автобус.
Подождав, пока толпа выйдет, Алька выскользнула следом.
«Вот оно, новое место, то самое, которое собаки звали „Большой Город“, сейчас увижу огромные дома…»
Но вместо домов были люди. Много, много, невероятно много людей, которые быстро шли куда-то по своим делам. Бесконечный поток движущихся ног.
Алька попыталась уступить дорогу одному человеку, и тут же чуть не попала под ноги другому. Испуганная, сбитая с толку, она металась, пытаясь избежать столкновения, пока, наконец, не выбралась на траву.
Газон. Газоны она уже видела. На газоны люди почему-то не ходят. Хотя на газоне лучше, чем на дороге: там травка.
Вот на этой травке она и устроилась, пытаясь прийти в себя. Духота и жара в автобусе не прошли для нее даром, во рту пересохло, язык казался большим и шершавым.
Лежа на газоне, собачонка слизывала с травы капли воды, чтобы хоть как-то заглушить мучительную жажду.
Жажда никуда не делась, но дышать все-таки стало легче. Усевшись на траву, собачонка, наконец-то, осмотрелась.
Забор. Длинный забор, над которым возвышаются кроны деревьев. А дальше…
Он был кирпичным. И, наверное, он был домом. Потому, что как еще назвать такое большое и кирпичное, с таким множеством окон, она не знала.
Огромный, до самых облаков. Наверное, они цепляются за его крышу. И еще один такой же. И еще. И еще. Сколько же их тут?!
Притихнувшая от величия открывшегося зрелища, она просто сидела и вертела головой. Дома, дома до самых облаков…
«Эй, ты чего тут расселась?» – окликнул ее незнакомый голос.
Сжавшись от страха, стараясь выглядеть маленькой и покорной, она обернулась.
Он стоял почти рядом. Огромный, могучий, прекрасный, грозный…
Склонив голову, он понюхал сжавшуюся от страха собачонку.
«Девочка. Хорошая девочка?»
«Хорошая, очень хорошая!» – горячо заверила его Алька.
«Хочешь в мою стаю?»
В стаю! В стаю с эти великолепным могучим красавцем!
«Хочу! Конечно, хочу!»
«Пойдем».
Пес развернулся и потрусил прочь, не оборачиваясь. Ему и не надо было оборачиваться. Тяжелое дыхание измученной жаждой Альки было слышно издалека.
«Пить, небось, хочешь?»
«Хочу».
«Хорошо. Покажу, где».
Впервые за долгие-долгие дни черная мохнатая собачонка не чувствовала себя одинокой и беззащитной. Так же, как когда-то следовала за человеком по имени Вова, шла она теперь за этим прекрасным могучим псом. Она не знала его имени, но это было неважно. Она уже любила его и верила ему безгранично.
Часть 11. Новые знакомства
Как же, оказывается, плохо быть одинокой! Как хорошо, что это закончилось!
Черная мохнатая собачонка жадно пила из лужицы и косилась краем глаза на огромного рыжего пса, который лежал неподалеку. Лежал. И ждал. Ждал ее!
Стая. Ее стая. Теперь она – часть стаи. Она больше не одна, с ней всегда-всегда будут другие собаки.
Ради этого стоило проделать страшный и тяжелый путь на автобусе из поселка в это незнакомое, странное место с огромными домами.
Она молодец. Добралась сюда и нашла себе стаю.
«Напилась?» – уточнил рыжий красавец.
«Ага. Еще бы поесть бы…»
«Идем, познакомлю кое с кем».
Все так же покорно, но куда более бодро, она двинулась за своим новым знакомцем. «Кое кто», это, наверное, остальная стая. Их будет много. Много собак – настоящая сила!
Вот сейчас, сейчас она увидит…
Но это же не собаки! Точнее, почти все – не собаки. Кроме одного серого пса.
«Это Шарик. И Хорошие Дети. Запомни их. Этим доверять можно. А другим – нельзя, тут еще и Нехорошие Дети есть. Опасные».
«Дети, это детеныши людей, а люди все опасные», – хотела ответить Алька. Но вспомнила как двое незнакомцев спасли ее от веревки на шее.
Наверное, рыжий пес прав…
«Друган! Друган пришел!» – радостно крикнул кто-то из детей.
«А с ним еще собака! Собака черная!»
Это уже было когда-то в ее жизни. Было, и не раз. Дети, радостно крича, подбежали к ней, окружили, начали гладить, тискать, обнимать.
Кто-то неожиданно прихватил за хвост и заглянул под него.
«Ты чего, ты чего делаешь?! Люди там не нюхают!» – всполошилась собачонка.
«Это девочка!» – радостно сообщил хвостохвататель.
«Я знаю, что я девочка, хвост не трогай!» – обиженно пробурчала собачонка, прячась за рыжего пса, которого дети называли Друган.
«Надо имя ей придумать».
Дети начали обсуждать что-то свое, человеческое, не совсем понятное. А серый пес, наконец, подошел и обнюхал ее.
Он был большим. Не таким большим, как Друган, но тоже больше Альки.
«Вот и вся моя стая. Ты и Шарик. Нас трое. Хорошооооо!» – протянул довольный Друган.
«Хорошо», – согласилась она. – «Только есть хочется…»
«Тоже хочу. Пойдем к бакам, Друган?» – поддержал ее Шарик.
Втроем, оставив детей обсуждать непонятные человеческие вопросы, они отправились прочь, петляя между огромными домами.
Мусорные баки оказались недалеко. Большие, металлические, заманчиво пахнущие…
«Еда, еда, еда!» – только сейчас осознав, как же голодна, Алька бросилась к этим источающим аромат огромным железным кубам и запрыгнула в один из них.
Она вертелась, нюхала, гребла лапами, рвала пакеты, пока не наткнулась на почти не обглоданную куриную спинку.
«Вот сейчас наемся, и все будет совсем замечательно…»
Ожидая аппетитного хруста тоненьких косточек, собачонка сжала челюсти… и, жалобно взвизгнув, выпустила свою находку.
«Ты чего, спасать надо?» – уточнил Друган.
«Я… не могу есть! Больно…»
«Совсем не можешь? Это плохо. Или в тенечке полежи, потом попей!»
Обескураженная и несчастная, собачонка выбралась из бака и устроилась рядом, на газоне.
Двое псов, рыжий и серый, вытаскивали из мусорного бака пакеты и разрывали их в поисках еды. А она смотрела на них.
Если она не сможет есть, что с ней будет? Неужели все вот это – новое хорошее место, где можно жить, стая, дети, которые уже любят ее, – просто подарок на прощание, чтобы не так обидно было умирать?
Часть 12.Птичий хлеб
Черная мохнатая собачонка пила. Жадно пила прохладную воду из лужи, пытаясь заглушить голод. А два пса стояли рядом и с тревогой на нее смотрели.
«И что, совсем не можешь есть?» – сочувственно уточнил рыжий гигант Друган?
«Не могу. Больно», – грустно подтвердила Алька.
«А когда последний раз ела? И что?»
Собачонка задумалась. Ведь было же что-то… вкусное было, хорошее, мягкое…
«Булочка! Мне дали булочку, и она была такая мягкая, что я смогла ее съесть, было почти не больно!»
«Булочка… это же хлеб?» – вмешался доселе молчавший Шарик.
«Хлеб, да…»
«А тебе птичий хлеб не подойдет? Он тут есть неподалеку».
«Тут есть хлеб? Где?!»
Как же она хочет есть! При одной мысли о мягком хлебе, который можно жевать даже таким израненным ртом, этот самый рот наполнился слюной.
«Идем, покажу».
Хлеб! Мягкий хлебушек! Мягкий-мягкий-мягкий… Наконец-то она поест!
Предвкушая сладковатый вкус во рту, она семенила за новыми друзьями. Вот сейчас, сейчас…
Хлеб лежал на железной крышке канализационного люка. Большая горбушка батона и еще несколько ломтиков рядом. Счастливая, Алька схватила горбушку…
Черствая! Черствая как камень.
«Ну, как?» – заботливо поинтересовался Шарик.
Она хотела ответить: «Он черствый, я не могу это есть!»
Но для того, чтобы ответить, нужно было выпустить изо рта горбушку. Черствую несъедобную горбушку… свою последнюю надежду.
Молча сжав жесткий хлеб зубами, она прижала к нему язык и ощутила слабый сладковатый привкус белого хлеба.
Нет уж. Теперь она его не выпустит. Будет ходить так и трогать языком.
Так она и трусила за своей новой стаей, сжимая челюстями заветную горбушку, прижав к ней язык.
Чуть-чуть, совсем немного вкуса… хоть что-то…
Дети подбежали к ним неожиданно.
«Сейчас будут меня тискать. Еще и в пасть полезут!» – мрачно подумала Алька.
И осознала, что не хочет, чтобы ее тискали.
Молча развернувшись, она потрусила прочь.
«Кристя! Кристя, Кристя, иди сюда! Сюда, Кристя!» – кричали за спиной детские голоса.
Алька так и не поняла, кого они зовут. Во дворе есть еще собака?
Не важно, потом спросит у своей стаи. Сейчас она хочет побыть одна.
И еще она хочет пить. Сильно хочет. Не получилось поесть, так хотя бы еще раз попьет.
Вернувшись к луже, собачонка бросила свою горбушку прямо в воду и начала жадно лакать.
Прохладная вода холодила горячие саднящие десны, это было приятно. Очень-очень приятно.
Напившись, она устроилась рядом с лужей, грустно глядя на горбушку.
Когда-то это был хороший вкусный мягкий хлеб. Он бы спас ее… когда-то…
Этот день был тяжелым. Очень, очень тяжелым. Нет, это хороший день. Она нашла новый дом, она обрела стаю. Но как же устала…
«Вот ты где! А свой хлеб так и не съела?»
Откуда тут Друган? Почему уже вечер? Она же только глаза прикрыла.
Вяло поднявшись, собачонка дошла до лежащего в луже куска хлеба и взяла его в зубы.
Поднять горбушку не получилось.
Ставшая водянистой и хрупкой, она просто развалилась.
«Размокла! Моя горбушка размокла!» – поняла она. – «Теперь я смогу ее съесть!»
Она жадно отрывала размокший хлеб. Кусок за куском. Его даже жевать было не нужно. Немного размять, и можно глотать.
«Так ты все это время ждала пока он размокнет? А ты умная!» – похвалил ее Друган.
Это было прекрасно. Она ела, с удовольствием отщипывала и глотала водянистый на вкус хлебный мякиш и слушала как целых два больших красивых пса восхищаются ее сообразительностью.
«Не скажу им, что у меня случайно получилось. Пусть думают, что сама догадалась!»
Часть 13. Грехопадение
Теперь она знала, что делать, чтобы не остаться голодной. Нужно всего лишь собирать по газонам птичий хлеб (интересно, почему люди его туда выкладывают), относить к луже и ждать, пока достаточно размокнет, чтобы не терзать ее израненные десны.
Да, вкус был водянистый. Да, она не наедалась. Но это было лучше, чем ничего.
Остальные члены стаи не считали размоченный хлеб достойной трапезой. И это было прекрасно! Не нужно было сторожить и прятать свою еду, опасаться, что отберут. Достаточно просто выложить в воду, отправиться по своим делам, а потом вернуться и съесть.
Так она и скиталась по дворам, постоянно думая о еде и ища, чем отвлечься от навязчивых мыслей.
Иногда удавалось встретить детей. С ними можно было неплохо провести время. Главное, помнить, какие дети Хорошие, а какие – нет.
По словам Другана, некоторые из детей могли причинить боль просто так, без причины. Она не сомневалась в его словах: жизнь в Нехорошем Месте научила ее тому, что люди способны творить страшные вещи. Настолько страшные, что лучше избегать тех, кто способен на такое.
Зато с Хорошими Детьми было весело. Она, правда, не сразу поняла, что нет во дворе еще одной собаки, и именем Кристя дети называют ее. Но когда разобралась, была рада. Новое имя словно освобождало ее от прошлого, в котором был Вова и дом со двором, в котором страшно погибли ее щенки, а она не смогла их спасти.
Это все случилось с другой собакой. С Алькой. Кристя тут совершенно ни при чем.
Нагулявшись, она возвращалась к луже и проверяла, насколько уже размок хлеб. Если достаточно – ела его.
Боль утихла неожиданно. Вечером десны еще болели, а утром уже нет.
Она поняла, что может есть не только хлеб. Она поняла, что голодна. А еще она поняла, что хлеб, это не еда.
А ей нужна еда. Сочное сытное мясо. Прямо сейчас.
И это мясо нужно добыть. Добыть как можно скорее…
Потянувшись, она отправилась на поиски еды. Если повезет, в баке окажется что-нибудь достойное.
Первый бак пах Друганом и Шариком. Значит, эти двое здесь уже побывали и выели все вкусное.
Второй бак – тоже. И третий.
«Они обошли все баки. Мне ничего не осталось…»
Это было обидно. Это было еще обиднее потому, что она наконец-то может есть. А есть нечего: всю еду съели без нее.
Но ведь раньше она могла и по-другому себя прокормить.
Здесь водятся крысы. Она видела их, чуяла их запах. Не самая сытная добыча. Не самая вкусная. Но это еда!
Пришло время вспомнить старые навыки и поохотиться.
Пригнувшись, насторожив свои большие чуткие уши, принюхиваясь на ходу, она трусила вдоль домов, пытаясь найти место достаточно хорошее для охоты.
Слишком шумно. Слишком много людей вокруг. Крысы не любят такой шум и гам. Скорее всего, они затаятся и вылезут только ночью, когда улицы опустеют.
Они вылезут ночью… а голод терзает ее прямо сейчас…
Может быть, стоит все-таки проверить мусорные баки? Вдруг псы наелись и оставили что-то хорошее для нее? А может быть кто-то из людей принес что-нибудь вкусненькое уже после того, как они ушли.
Подпрыгнув, собачонка ловко забралась на край бака. Пакеты, пакеты, пакеты. Целые и разорванные…
И шаги.
Шаги человека.
Ловко выскользнув из бака, Кристя за ним же и спряталась, наблюдая за приближающемся человеком.
Женщина.
Что-то несет.
Может быть, это что-то сгодится для того, чтобы утолить голод одной небольшой собачонки?
Ближе, все ближе и ближе…
Человеческие шаги и писк. Испуганный и бестолковый писк.
Что несет эта женщина? Кого она несет?
Запах. Запах удалось учуять не сразу – ароматы мусорного бака забивали его до последнего момента.
Кошки!
Маленькие кошки, котята.
Женщина несет на помойку корзину котят. Зачем?
Женщина подошла поближе к баку и открыла корзину. После чего просто выкинула котят. Вытряхнула из корзины, закрыла крышку и ушла.
Маленькие кошачьи детеныши бестолково кружили на месте, звали маму писклявыми голосами.
А Кристя вспоминала других котят. Совсем других. Тех, которые были уже не живые или почти не живые.
О, как прекрасно утоляли они ее голод…
И эти… котята… тоже могут… быть едой…
Поймать удалось только одного, остальные в ужасе забились под мусорный бак, слишком низкий для того, чтобы даже голову туда просунуть.
Спрятавшись от людских взглядов, она жадно пожирала свою добычу. Тревожный голос где-то внутри говорил ей, что она сделала нечто запретное, нечто такое, за что люди будут ее ругать. Возможно, накажут.
Но сейчас это было неважно. Наконец-то, впервые за много дней, она ест настоящую еду, а не размоченный в луже хлеб.
