Читать книгу: «Пути океана: зов глубин. Книга вторая», страница 22
Ухватиться взглядом за врезанные в цвет безликие силуэты в чёрном. Заручиться невидимой поддержкой вычеркнутых из мира живых, что вот-вот готов пошатнуться…
Ему и стыдно, и легко, и страшно.
Поймавший себя за хвост в собственном многолетнем заблуждении, он раздвигает плечом усыпанных мишурой гостей, и путь его как никогда напоминает дорогу на плаху.
О нет! Тогда, на трибунале, ему было куда как легче! Тогда он знал наверняка… Сейчас же…
Два года. Проклятые два года она не получала от него ни весточки.
Вместе со жгучим ознобом, молнией взбежавшим по спине, перед внутренним взором Витала встаёт её холодное строгое лицо на рынке в Акифе.
Ждала ли она? Помнит ли вообще, кто он такой? Узнает ли?
Смотреть смерти в глаза не так страшно, как заглядывать в будущее, где Селин больше нет.
Сомнения тяжкими цепями тащат назад, заставляя сбавить темп. Но накатывающая эйфория от предвкушения встречи толкает его вперёд.
Пение смолкает.
Аплодисменты льются со всех сторон. Аляпистые высокие головные уборы на гостях мешают разглядеть силуэт в голубом струящемся платье.
Но на импровизированной сцене её уже нет.
Оркестр начинает что-то торжественное, и на лестницу взбегает Антуан. Его камзол скромнее и без эполет, глаза горят, а сам он… счастлив?
Широким жестом окинув зал, он начинает говорить. Он так же экзальтирован и восторжен, как и тогда, на Малом Орфее. Вообще не изменился. Правда сейчас его речь разливается по залу неразличимым потоком, в котором тонет биение сердца человека в чёрном камзоле.
Витал наконец видит тонкий стан в дымке невесомой ткани, струи белых волос на хрупких плечах, мерцающую перламутром маску.
Изящная ладонь лежит в металлической руке того, кто стоит перед ней на одном колене.
Мгновение – и на её пальце вспыхивает безупречный бриллиант.
Свет меркнет. Звуки становятся монотонным гулом, вливающимся болью в грудь, где когда-то было его сердце. На то, чтобы отвернуться и не видеть гибель собственной надежды на счастье, не хватает ни воли, ни желания.
Витал только и может, что сделать шаг назад и окаменеть в грохоте оваций за спинами ликующей толпы.
***
– Дамы и господа! Примите мои поздравления в счастии свидетельствовать капитуляцию неприступного сердца моей дорогой кузины Селин де Круа под натиском нашего неукротимого адмирала! И сие есть первое и единственное предложение руки и сердца, что знали сии стены, благосклонно принятое моей драгоценной Селин! С чем и имею удовольствие поздравить вас обоих. На сей ноте объявляю торжественный маскарад открытым! Бал начинается, господа! Оркестр, музыку!
Под ревнивым прищуром Марсия Селин снисходительно приняла приглашение Антуана на первый танец.
Среди кружащихся цветных нарядов и теплого блеска свечей они с Марсием встретились взглядами, и де Круа едва заметно кивнула на его раскрытую металлическую ладонь, обещая следующий танец.
Сияющий кузен пересказывал сюжет своего очередного захватывающего романа, состоявшего сплошь из заимствований из Боббса и «Гомерикона» Тарквиния Лациуса.
Она непринужденно улыбалась и чувствовала себя расслаблено, но неназываемое тревожное предчувствие скребло коготками где-то на дне ее души.
Казалось бы, она на вершине триумфа. Цели достигнуты. Вложенные усилия окупились сторицей, но…
Лихо тряхнув шевелюрой, Антуан отвесил потешный поклон и проводил её к диванам. Как же давно она не видела в нём столько радости…
Лакей немедленно поднес ей бокал с игристым вином. Пригубив и приветливо улыбнувшись на поклон делегации из Акифа, – Селин только усмехнулась краешком губ, предвкушая собственное живописное молчание в ответ на адмиральскую бомбардировку вопросами в следующем круге бала.
Сквозь кружево веера она заметила приближающегося Марсия и протянула бокал к подносу проходящего официанта.
Звон стекла заставил её обернуться на звук, и она невольно ахнула.
Сдержанно поклонившись и не дожидаясь ответа, её руку, затянутую в атлас, перехватил высокий мужчина в чёрном и повёл за собой к парам, готовящимся к следующему кругу.
***
Внутри Селин начинает подниматься вялое рассуждение о бестактности гостя в чёрном, но оно разбивается вместе с ударом её декольте о его грудь в резком па.
– Сударь, полегче. Вы на балу, а не…
Закончить фразу не удаётся, потому что чужие жесткие пальцы до боли сплетаются с её, а сама она едва не теряет равновесие, и только его широкая ладонь между ее лопаток возвращает Селин в грациозную вертикаль.
Бесстрастное лицо маски напротив покрывают глубокие трещины.
Глухие прорези не выдают глаз партнера. Он молчит. Тело её механически следует фигурам танца, в то время как разум мучительно пытается угадать, кто же смеет так дерзко обращаться с ней, с самой Селин де Круа.
Её перчатка сжимает крепкое плечо под сетью скромных искр чёрного камзола, и вздох слетает с полураскрытых губ, когда она чувствует лёгкий треск атласа своего корсета в его сжатом кулаке. Кажется, громкое дыхание слышится, даже когда она оказывается спиной к фальшивому истрескавшемуся лицу. Прежнее предчувствие растекается по жилам с новой силой, и жгучий трепет наливается нестерпимым горением.
– Я… Мы знакомы? – её голос дрожит.
Сменяя друг друга, страх, волнение, любопытство и трепет оглушительным хороводом догадки тонут в грохоте сердца де Круа, а самой ей всё меньше хочется сопротивляться жестокой страсти молчаливого незнакомца.
Кажется, будто её кожа стремится прильнуть к невесомым касаниям руки в перчатке, а сама она на невидимом поводке, который становится всё короче с каждым тактом.
Она больше не слышит музыку. Только каблуки отбивают ритм.
Только пульс в висках стучит всё громче…
Опомнилась де Круа уже на его сдержанном поклоне, когда заметила бархатную ленту в выгоревших волосах.
Незнакомец чуть сжал её руку и растворился в толпе.
На дрожащей ладони Селин осталась лежать жемчужная серьга с золотыми завитками.
Она не слышала слов в звуках голоса Марсия, даже когда он взял её за плечи и развернул к себе.
Она только видела прямую спину мужчины в чёрном, теряющуюся за танцующими парами.
Она только слышала, как взрывалось в груди её бедное сердце.
***
Хрусталь бокала лопнул в механической руке.
Сжав зубы, Марсий смотрел на шипение пузырьков вина на металле кисти.
Весь их мучительно долгий их вальс с кузеном Марсий и так ждал, чтобы получить объяснения. Теперь же прямо из-под его носа Селин увел какой-то… Кто это вообще?!
Который же из недавних женихов вконец ополоумел и не понимает, что за подобный фортель к вечеру на закуску его ждёт унизительное поражение в дуэли?
Кольцо, надетое Селин на палец, спасло от унижения публичным отказом. Как будто всё шло согласно расчёту. Если бы только после “да” не последовало проклятое “но”, что шепотом прозвучало затем у самого уха, пока вокруг все аплодировали. Естественно дальше оказалось то, что слышать он уже не мог и не хотел. Что-то о новых его достижениях во имя процветания проклятого острова. Дипломатически ужимки, уже знакомые с самого малоорфейского бала и бортанувшей его Доры. Согласие, за которым всегда следовало нечто диаметрально противоположное.
Да когда она уже научится открыто посылать его к чёрту?!
Что это, если не конец?! Сколько ещё она будет играться с ним?!
Адмирал было шагнул в сторону танцующих, когда рукав тронул адъютант.
Снятая маска в виде краснобровой головы тетерева лежала на диване поодаль, а исполосованное татуировками лицо моряка напоминало ощеренного льва.
– Ваша милость!
– Не сейчас!!!
– Адмирал! Крысы… Дежурные перебрали и пропустили вражеские суда!
Марсий едва сдержался, чтобы не дать в морду назойливому подчиненному.
– Крысиные бригады. Здесь… Ну вы же понимаете, столько бортов, и так мало наших… впору и запутаться..
– Че-го?!
Адмирал развернулся к адъютанту и чуть наклонился, чтобы услышать сквозь веселье скороговоркой:
– В зал проникла крысиная бригада. И похоже не одна… Они в чёрных одинаковых нарядах…
Марсий выпрямился, и прищуренный взгляд его цепко пробежался по гостям.
Какого дьявола?! Очередная попытка покушения на управительницу?
Удостоверившись в чинном поведении приглашённых, он обернулся на Селин, танцующую с незнакомцем. К вящему возмущению адмирала, тот также носил чёрное и прижимал девушку в каждом па, так, как сам амирал никогда бы себе не позволил на публике.
Ещё чего не хватало!
Не помня себя от гнева, Марсий бросился к ним. Сотни сверкающих масок бесстрастно повернули головы на человека, вдруг начавшего расталкивать почтенных гостей.
Видать Селин слишком шокировало подобное поведение: застыв, она стояла, и лишь смотрела вслед негодяю, посмевшему так дерзко с ней обращаться.
За разъяренным адмиралом молча двинулась охрана.
Сквозь узкие прорези глазниц смазанными яркими пятнами скакали бесконечные блистающие наряды, а в груди клокотала ярость.
На пути оказалась фигура в искристом чёрном, и вот уже механическая рука срывает с головы незнакомца покров, из-под которого на него смотрит юное женское лицо, с завитками на скулах.
Мореходка. Мичман.
Следующий силуэт. Стук маски по паркету. Снова мореход. Старший лейтенант. В бесстрастном лице ему мерещится молчаливая насмешка.
Марсий начинает догадываться.
И его злоба вот-вот захлестнет и выйдет из берегов.
На ходу он забирает у стражника ножны с саблей и ускоряет шаг.
Ещё один чёрный, но заметно Он скрипит зубами, читая с лица звание моряка. Юнга…
Леди де Прюм, предугадывая неминуемый скандал, поспешно обращает на себя внимание публики торжественной речью, и гости поворачиваются к ней.
***
Де Круа готова была поклясться, что вот-вот задохнется.
Давящий тяжёлыми градинами жемчуга проклятый сотуар обернулся вокруг шеи и определенно душил.
Как если бы это были драгоценные изысканные путы, сковавшие ее по рукам и ногам. Как и маленькая серьга с жемчужной каплей, что лежала в её ладони, колье стало приветствием из той жизни, которую она предпочла бы забыть.
Среди шумного наводненного людьми зала Селин провалилась в пронзительную вязкую тишину, где центром ее внимания стал этот знак, оставленный наверняка с каким-то умыслом.
– Птичка! – едва коснулось сознания де Круа.
Напряженное лицо Брута поднимало смутную тревогу в Селин. Смысл его слов проливался водой сквозь разжатую ладонь. Вояка бесцеремонно схватил её за запястье и, озираясь, едва ли не волоком потащил к выходу из зала.
– Да что с тобой?! Говорю, мне доложили, что там в саду происходит какой-то …
Селин поморщилась от оглушительного для её ушей словца, которое наконец привело в чувство, словно пощечина.
– Так-то понятно, ухажеры твои: одним больше, одним меньше… Вряд ли ты хочешь побоище вместо праздника. Может тебя эти двое хоть послушают? Да и непрошенные гости в черном эти… Чую, ждут какой-то отмашки… Ох, не к добру это все. Лучше как-то предотвратить… Да и скандал… Ну зачем тебе сейчас скандал, а?..
– Да о чем же ты, помилуй?!
– Мы теряем время! За мной!
Он шагал так быстро, что Селин пришлось подобрать юбки и почти перейти на бег. Бесконечный коридор, в котором то и дело приходилось огибать слуг с подносами наконец привел их в выходу в сад.
Холодная чернота с огромными звёздами над головой и увиденное заставило кожу покрыться испариной.
– Нет!!!.. Что вы делаете?! Стойте!… Перестаньте!..
Не помня себя, де Круа побежала было в сторону дуэлянтов, но крепкая рука гвардейца нелюбезно перехватила её плечо и дернула назад.
Дело принимало серьезный оборот.
Дрожащая рука сама собой выдернула из-за пояса Брута пистолет и наставила на противников. Но мореходы были слишком поглощены друг другом и отрывистой перебранкой, которая то и дело прорывалась сквозь удары, искрящие металлом и бешенством в смертельной схватке.
– Птичка, да ты совсем…
Она резво увернулась от пятерни Брута в попытке вернуть оружие.
– Как хочешь… Когда ты в последний раз вообще…
Руки дрожали. Как назло, предательская тряска передавалась и пистолету. В отчаянии Селин переводила ствол с одного дуэлянта на другого, наблюдая их схватку в бликах мелькающих в полумраке шпаг.
Из кулака Марсия вдруг выскочили ножи. Посыпались искры.
– Шутки кончились, – хмыкнул Брут, и в его голосе зазвучало восхищение.
– Остановитесь, умоляю! – голос де Круа прозвучал шепотом, сдавленный комом в горле.
Сквозь стоящие в глазах слёзы на мгновение она смогла увидеть его лицо.
Лицо капитана Витала.
***
Залитый светом и парфюмами зал остался позади, и на него пахнуло ночной свежестью.
Вне себя от ярости, адмирал выбежал в спящий сад, и его горло едва не проткнуло острие сабли.
Перед ним стоял тот самый негодяй в потрескавшейся маске.
Кадык Марсия перекатился под острием его клинка. Позади зазвенели латы охраны, но он только зло отмахнулся. Солдаты нехотя покинули сад.
В красных бликах тусклых факелов перед ним стояла черная фигура.
– Ах ты крыса позорная… – прорычал он.
Сабля так же холодила разгорячённую кожу горла, пока Марсий сверлил взглядом ненавистное пиратское отродье и прикидывал, в два или в три движения прирежет эту свинью.
Тишину ночного покоя нарушила робкая трель сверчка.
Вдруг свободной рукой человек в чёрном сам сорвал с себя маску и швырнул её на землю.
На него, не мигая, смотрел Витал.
Подняв гладко выбритый подбородок, он застыл в свете факелов. Адмиральская шея почуяла усилившееся болезненное давление холодной стали.
С неизменно развязной интонацией Витал проговорил:
– Крысиный Вождь, с твоего позволения… – только инстинкт отвел удар в грудь Марсия, и лезвие сабли пирата с противным скрежетом проехалось по искусственной руке. – Смотрю, а ты неплохо пригрелся здесь, да, североморец?
Налитые кровью глаза адмирала сверкали в свете коптящего пламени.
Сабля Витала со свистом рассекала воздух и бликовала, мешая предугадывать следующие удары. Чёрный камзол противника сливался с тенями, и Марсию пришлось приложить немало усилий, чтобы, обороняясь металлической рукой, оттеснить его на более-менее освещенное место.
– Я так и не понял, что же ты любишь больше – чужих женщин или чужие идеи? А, Марсий?
– Она со мной два года! А с тобой сколько?!
И хоть этот словесный выпад явно задел противника, Марсий с досадой отметил, что за годы пиратства Витал стал ловчее, а его легкий камзол не стеснял движений. Пара ложных выпадов дали необходимые секунды, – и Марсий вывернулся из тяжелого адмиральского бушлата.
– Впрочем, какое тебе дело до женщин, салага? Как поживает твой красавчик-квартирмейстер?
– Передавал, что ты не в его вкусе, Марсий. Я же поганцам и клеветникам вроде тебя без лишних слов отрезаю яйца. За ненадобностью.
– Свои сначала отрасти, щенок!
– Пока я наводил порядок на воде, ты грел тушу на пуховых перинах. Сраный доносчик!
Как бы он ни язвил, слова сопляка хлестали почище плетей.
Марсий плюнул на приличия «один противник – одно оружие». Запоздало лязгнули выскочившие из кулака лезвия.
Клокочущее бешенство придало адмиралу сил, и фейерверк искр в звоне неистовых клинков превратил вытоптанную полянку в смертоносное продолжение бала-маскарада.
Но ярость Витала было не остановить.
– Довыделывался! Сам же себя и подставил! Хотя, не спорю, Гильдия превратилась в говно…
– Ха, подобное притягивает подобное!
Витал вдруг на миг уставился в сторону и замер. Марсий перешёл в наступление.
Сопляк открылся, и металл когтей наконец вонзился в его грудь. Пират охнул от удара и рухнул на одно колено.
Марсий изо всех сил сил выдернул кулак, чтобы нанести новый удар, но обнаружил на лезвиях куски ткани и нечто плотное, словно деревянный брус. Ни один доспех, кроме добротных лат, не мог устоять против его ножей. С каких это пор пираты носят доски за пазухой?..
Контролируя расстояние до врага саблей, он изучал помеху на ножах, насколько позволяло освещение… стопка бумаги что ли?! Он с негодованием замахал протезом, стряхивая приставший конгломерат. Светлые прямоугольники с шорохом разлетелись, рассекая темноту.
Не вставая с колена, на элегантном подшаге, словно в танце, Витал приблизился, не сводя с него горящего взгляда. На лице сопляка играла презрительная усмешка. Бок мгновенно опалила чудовищная боль и сковала все тело. Марсий заскрипел зубами от напряжения, но даже металлическая ладонь не смогла противостоять той силе, что провернула клинок в его подреберье.
– Finita la comedia, сука!
Тепло затопило левый бок Марсия и потащило на землю, отнимая силы.
Интонация из-за блеснувших зубов Витала и смутный голос Селин стали последним, что он услышал.
***
– Остановись!
Вместо решающего удара клинка знакомый голос заставил отвесить лежащему у его ног Марсию лишь злой пинок.
Тяжело дыша, Витал вытер локтем лицо и медленно обернулся.
Искрящаяся в красных отблесках факелов де Круа стояла в нескольких шагах, вцепившись обеими руками в нацеленный на него дрожащий пистолет.
– Витал, прошу!..
– Витал?.. А Витала здесь больше нет, миледи де Круа.
Не убирая саблю, он развел руками.
– Мне следует извиниться за испорченный вечер? – Он с ухмылкой кивнул на Марсия, который затихал, но все еще пытался зажимать зияющую рану на животе. – Смотрю, миледи предпочитает мореходов?
– Не было и дня за эти годы, чтобы я не думала о тебе…
Ну конечно! Только и делала, что думала!
Он хотел выдать очередную насмешку, но осекся: если бы он удостоверился в получении хотя бы самого первого письма…
И тем горше ему становилось, и тем больнее звучали её слова.
Жизнь научила Витала, насколько вероломными могут оказаться люди, защищая своё.
Он понимал, всё сказанное – лишь уловка, чтобы не дать добить её…её жениха.
Ему уже не было дела до Брута, который потрясал рассыпанными письмами и быстро что-то говорил зажавшей рот управительнице.
Когда гвардеец рысью направился к поверженному противнику, усмешка поломала губы, и Витал просто пошёл навстречу де Круа, приминая тяжёлыми сапогами мокрую от росы траву.
Он шел к ней до тех пор, пока дуло её пистолета не упёрлось ему в грудь. Прохладный запах лаванды смешался со сладостью ночных цветов.
– Сударыня, нет нужды лгать. Я увидел довольно. Не про нашу честь…
Пистолет упал в траву.
Де Круа сняла маску. Ему открылось залитое слезами лицо, и Селин посмотрела ему в глаза.
Она была так же невыносимо красива, как и сотни его жизней назад.
– Ты пообещал тогда, что никогда не оставишь меня одну, – прошептала она. – Ты дал слово чести.
По ее щекам бежали слёзы и капали на многоярусное жемчужное ожерелье.
Улыбка Витала стала сардонической.
Ему захотелось сказать, что ей вряд ли понравилась бы компания его, опозоренного, грязного, сломленного и униженного.
Ему захотелось сказать, что он ни в жизнь не посмел бы приблизиться к ней, пока вызывает только сострадание.
Ему захотелось сказать, что ужас и ненависть к нему честнее и чище любого милосердия. Потому что они не унижают.
Ему захотелось сказать, что она может пополнить казну, просто продав его живым или мёртвым любой фракции, от Акифа до Гильдии Мореходов.
Ему захотелось сказать, что чужая кровь на его руках стала привычной, ибо невинных среди его жертв не было. Каждому он выносил и приводил в исполнение приговор. Как вынесли и привели в исполнение приговор ему самому.
Ему захотелось сказать, каких усилий стоило не оставить герцога де Сюлли дрыгаться в петле на рее его же фрегата.
Ему захотелось сказать, что удовольствие от мести сравнимо только с прикосновением любимой женщины.
Ему захотелось сказать, что теперь его власть и его безнаказанность пьянят слаще и страшнее любого черного молока.
Ему захотелось сказать, что единственное, что у него осталось, это его честь и его слово.
Остальное он научился вырывать из чужих рук и чужих ртов.
И ещё ему захотелось сказать, что им удалось отнять у него всё.
Не удалось отнять только его память.
Память о том, кто он такой.
И о ней.
О Селин де Круа.
Вслух же он сказал:
– А я и был рядом. Так близко, как только мог.
Фарфоровое в своей белизне лицо, обращённое к нему, словно избегало красноты коптящего огня. И только светлые ресницы дрожали, пока большие голубые глаза всё вглядывались в него, словно в незнакомца.
– То есть… всё это был ты?.. Все эти нападения… на работорговцев, на де Сюлли-старшего… и исчезновение Мортема… я ведь… чувствовала! Чувствовала, что всё это не просто совпадения… и… на базаре в Акифе?.. Это был ты?! Отвечай! Кому говорю!
Де Круа вдруг вцепилась в лацканы камзола Витала, резко притянула к себе, встала на носочки и поцеловала.
Он закрыл глаза и опустил голову.
Маленькие руки Селин крепко обхватили его плечи.
Слёзы капали с её подбородка, пока она целовала его губы, веки, скулы, губы, брови, скулы, веки, губы, и поцелуи перемежались с той прорванной плотиной слов, которые она должно быть копила для него все эти годы.
Витал не знал, сколько это продлится, и сколько за время разлуки в ней осталось от его Селин. И ему вдруг стало так страшно проснуться, что он открыл глаза и поймал своими губами её.
Солёные от слёз, и такие горячие, такие, какими он запомнил их в доме, которого больше нет.
Селин колотила его в грудь и что-то кричала, захлебываясь в поцелуях. Обеими руками он прижал её к себе и целовал, убирая волосы с лица. А она смеялась сквозь слёзы и обзывала его такими словами, как и сам бы он никогда не назвал самого проштрафившегося юнгу.
Он только кивал и соглашался.
И впервые за эти годы улыбался по-настоящему.
Когда наконец Селин от него отстранилась, и губы ее распухли от поцелуев, он провел тыльной стороной ладони по крупному жемчугу, опутавшему её шею длинным многорядным сотуаром. Ему казалось, мерцающие бусины крадут всё её счастье и всю теплоту её тела. Намотав сотуар на кулак, он притянул к себе де Круа, жарко поцеловал и шепнул на ухо:
– Ты мне веришь?
Она только кивнула. Раздался короткий треск, и мягко блестящий жемчуг ручьем пролился в траву.
Де Круа прерывисто вздохнула, не сводя с него сияющих глаз.
– Как. Как ты понял?
– Возможно слишком много ошейников повидал.
– Мне вроде как жаль прерывать вашу идиллию, господа, – вдруг раздался хриплый голос Брута. – Но наш адмирал вот-вот отдаст концы. Он уже без сознания. Что мог, я сделал, но… тут нужен врач. Срочно! И, чёрт подери, он должен быть чудотворцем…
Витал покосился на тело Марсия.
Меньше всего на свете он, Венсан, хозяин Лавразской Акватории, был заинтересован в благотворительности для гильдейских шавок. С момента, когда этот говнюк написал свой донос, он уже заслуживал смерти. А уж после того, как посягнул на де Круа так и вовсе – смерти самой унизительной. И это ему ещё повезло…
Но увидев, как тает счастливая улыбка Селин, и как отчаяние проступает складками на её лбу, он с досадой отвернулся и скрипнул зубами.
Вдалеке из бездонной ночи доносились крики зверей. Вглядываясь во тьму, он задумался.
Не было ни единых глаз, проникнутых сочувствием, когда ломали его жизнь и отбирали «Крылатый Марлин». Ему пришлось освоить язык ненависти, чтобы говорить на равных и диктовать свои условия морским хищникам. Он стал одним из них. Сильнейшим. Жестокость, насилие и месть стали частью его кровотока, оживляя и придавая силы. И как бы он ни был прав, творя свою справедливость, счастливее не становился. Лишь мрак сгущался в его сердце, а вокруг разверзалась пустота.
Он отвоевал для себя всё, и даже больше. И вместе с тем без своей путеводной звезды он оставался нищим.
Витал оглянулся на Селин.
Все страхи быть отвергнутым утопали в её наполненных теплотой глазах.
Возможно ему придется возненавидеть себя за это решение, только Марсий давным-давно проиграл самое главное сражение за сердце, с самого начала принадлежащее ему одному.
– Я знаю одного чудотворца. И вы тоже, – проговорил он.
