Средний брат мигом убежал туда, откуда пришел.
– Петр Иваныч неизвестным для меня образом научился делать разные настойки. Но ты не пугайся! Они хорошо помогают… Ладно, ты пока просыпайся, а я пойду посмотрю, чем там Вова занимается.
Он ушел в правую часть комнаты и скрылся из виду.
В это время прибежал средний брат с настойкой. Он очень долго рассказывал про ее целебные свойства.
Я услышал, как за дверьми соседней комнаты, прозвучал недовольный голос Еким Иваныча. Он что-то очень возмущенно рассказывал младшему брату, но делал это так, что не обращался лично к нему за поддержкой или сочувствием; он, как будто, просто хотел высказать свое недовольство перед чем-то сильно волновавшим его и не дающим покоя.
Шум из комнаты становился отчетливее. Дверь открылась, и я увидел немного красное, ворчливое лицо старшего брата, который мутными, тупыми глазами, искоса смотрел на деревянный пол. Он вышел один и грозно, порывисто рыча горлом на кого-то, прошел мимо меня покачивая головой. Я расслышал, как он сквозь зубы сказал: «Ну нельзя же так»
Вид у него был внушительный и несколько смутил меня. Я не решился его беспокоить.
Средний брат, как будто не замечая его злобный вид, весело спросил:
– Что случилось?.. С печки азбука свалилась?
– Что? – спросил старший брат таким добродушным голосом, как будто только что он был совершенно спокоен и вполне счастлив.
– … с печки азбука свалилась?
Старший махнул головой в знак того, что не расслышал и не понял сказанного. Теперь его глаза были похожи на глаза послушной собаки.
– Что случилось?
– Ничего не случилось! – раздраженно крикнул с другой комнаты младший брат.
– А что, спросить нельзя?
– Не надо так сразу: «Что случилось?» – язвительно перефразировал тот. – Не твоего ума дело!
– От, сразу грубить надо… – сдержанно ответил средний брат, желая не нарушать своего веселого настроения. Понятно было, что он направил все свои внутренние силы на то, чтобы не обратить внимание на это унизительное к нему обращение.
– Ты нас извини, – обратился ко мне старший брат, – что мы при тебе себя так ведем.
– Ничего страшного, – сказал я искусственно-веселым голосом, стараясь не показывать своего стеснения.
Пока я растирал ногу, два брата носились из комнаты в комнату. Пустой стол пополнялся посудой, приборами и кушаньем. От настойки исходил отвратительный запах. Страшно подумать, из чего она была сделана!
Накрывая стол братья о чем-то спорили. Они прямо любили без умолку спорить на счет приготовления какого-либо блюда. Можно было бесконечно слушать их большею частью невинные споры о еде, которые только в редких случаях были очень шумными и неприятными.
Стол был накрыт. Из глубокой кастрюли исходил приятный и, в то же время, странный запах.
– Вова, иди кушать, все уже готово! – крикнул во все горло средний брат.
Дверь заскрипела. В комнату вошел младший брат. Он подошел ко мне, крепко пожал мою руку, сел на то же место, что и вчера, и радостно заговорил о каком-то второстепенном предмете. Могло показаться, слушая его, что никакого неприятного разговора со старшим братом у него не было. Но чувство не обманешь.
Все уселись по местам, и мы принялись кушать.
Я аккуратно заглянул в свою тарелку. Вперемешку с картошкой можно было различить морковку, следы масла, куски мяса, которые казались уже кем-то обгрызанными раньше, косточки, шкурки, слизь и подобную мерзость, которая плавала в жирной воде. Увидеть все это вместе разом было выше моих сил. В горле образовался ком, и есть совершенно перехотелось.
«И это они собираются есть? Отвратительно выглядит!» – думал я.
Не веря своим глазам, я посмотрел на трех старцев. Каждый из них аппетитно уплетал уготованную порцию. Один облизывал, причмокивая, косточку; другой разрывал зубами бедный кусочек мяса на части; третий, посербывая, пил жидкость из миски, называемой у них подливой. Мне, человеку привыкшему к вкусной городской пище, есть это казалось невозможным. Но еще более невозможным казалось мне то, что я откажусь и не поем это. Не помирать же с голоду в конце концов!
Я делал неискренний вид, когда выбирал и кушал только картошку. Скривив лицо в улыбке, я отвечал, что их стряпня доставляет мне удовольствие. Такое кажущееся самопожертвование я совершал только из чувства уважения к старшим и того, что они меня приютили на несколько дней, пока моя нога не заживет. Чего уж тут скрывать?
Помимо невкусной еды меня отвращало еще кое-что. Запахи. Они особенно остро поразили мой нос только сейчас, во время еды.
От старшего брата исходил зловонный старческий запах; от среднего едкий и стойкий запах спиртовой настойки; только младший брат был снисходителен ко мне, и не издавал отличительного запаха. Я ел свозь неописуемое отвращение, через силу проглатывал картошку.
Вдруг входная дверь под давлением ветра резко затарабанила, как будто кто-то в нее постучал. Дядя Петя сухо оповестил об этом старшего брата.
– Сквозняк дернул дверь.
– Ты что-то говорил?
– Сквозняк дернул дверь.
– Что?
– Сквозняк дернул дверь.
– Сквозняк?
– Да.
– Что сквозняк?
– Дернул дверь.
– Ну так что теперь нам, танцевать?
–Ты чего кричишь? Все глухие что ли?.. А вдруг-то разбойники?
– Не мели.
Я насилу сдерживал себя, чтобы не улыбнуться.
Удивительно было заметить то, что раздражался при разговоре не средний брат, который по многу раз мог повторять одни и те же предложения, а старший. Он раздражался потому, что не мог услышать от среднего брата ничего, считая причиною этому своего брата; и считал, что тот, вместо того, чтобы один раз сказать громко и понятно, как будто нарочно издевался и говорил с каждым разом все тише, когда он переспрашивал. Средний же делал так не из желания насмешки над недостатком брата. Он знал про свой собственный и боялся, что если он будет насмехаться с брата, то и тот, забыв про свою добродушность, будет упрекать его в забывчивости; а он этого боялся больше всего на свете. Средний брат повторял свои слова каждый раз все тише потому, что боялся еще того, что, если он будет громко кричать (а у него не получалось по-другому), младший брат будет кричать на него. Владимир Иваныч был настолько пропитан ненавистью к среднему брату, что искал любой повод к тому, чтобы выплеснуть на него те кипящие помои, которые сознательно копил в себе долгое время.
Все это я замечал, видел и чувствовал.
После завтрака у меня возник вполне естественный, желающий незамедлительного решения, вопрос: «Что делать человеку с вывихнутой ногой, живя с незнакомыми людьми?»
Природа, весна, молодость, – все это соединяясь вместе отвечает на этот вопрос. Нужно только наслаждаться, соединяться, благодарить и молчать…
Я сидел на табурете на улице, возле двери. Передо мной открывался широкий огород, со всех сторон огражденный забором из живых деревьев, стоящий то тут, то там. Слева деревья и справа деревья; позади дома много кустов ежевики, и чуть дальше от них были старые добрые деревья.
Чудеса! Сам дом и огород находились на просторной, хорошо прогреваемой солнцем в середине дня, местности. Но это не была опушка. Казалось, что изба вместе с огородом просто так взяла и выросла посреди леса!
Место здесь было хорошее! Растения не страдали от недостатка солнечного тепла и воды. Так же как и люди не страдали от нехватки свежего воздуха и физического труда.
Часом мне приходилось замечать, как старики и старухи от скучной и угрюмой городской жизни, в далеке от природы, заводят перед окнами своих многоэтажных домов клумбы, реже огороды. Занимаясь этими делами они создают иллюзию того, что от этой работы им становиться лучше. В сущности же они несчастны.
На табурете я сидел и чувствовал себя так, как только может чувствовать себя страж порядка на посту. В действительности я скорее походил на вешалку для одежды, которая бесполезна в это время года.
Я сидел неподвижно и наблюдал.
Часом меня посещали воодушевляющие мысли. Одна из таких мыслей неожиданно подействовала на меня. Я осознал, что дом трех старцев находится в лесу! «Да ведь я только недавно думал о том, чтобы поселиться в лесу!.. Вот и получил что хотел! Удивительно!.. Я живу в лесу…»
Я начал внимательно изучать, как проходит жизнь трех старцев. Чем они занимаются, что делают и что будут делать. Как они здесь живут?
В первую очередь я начал наблюдать за Еким Иванычем. Он с важным лицом ходил по огороду с лопатой и граблями в одной руке. Кое-где он останавливался, брал лопату, бодро размахивал ею, а потом шел дальше. Несколько раз он останавливался в разных местах и делал одни и те же действия. Потом он стал на одном месте и долго не сходил с него, копая. Иногда, прекращая копать, он осматривал местность, точно взвешивая что-то.
Неожиданно для меня, по всему огороду раздался оглушительный крик дяди Пети. Я дернулся, повернул голову в его сторону, и посмотрел на него враждебно.
– Нужно покосить траву возле дома.
– Зачем? – не прекращая копать сказал старший брат.
– Ну как зачем? Чтобы красиво было.
– Да кому оно надо, это красиво? У нас огород, работы невпроворот, а ты со своей травой. Я аж стихами заговорил.
– Нет… Ну я все-таки пойду покошу.
– Ну и иди, я не пойду!
– Если ее не убрать, она будет мешать.
– Никому она не мешает! – начал кричать старший брат. – Делай это сам, раз тебе хочется, я тебе помогать не буду. И точка!
Эта и ещё 2 книги за 399 ₽
Чтобы воспользоваться акцией, добавьте нужные книги в корзину. Сделать это можно на странице каждой книги, либо в общем списке: