Дорога через Север

– Вот и отлично.

Через полчаса все формальности были улажены, и троица покинула кабинет нотариуса. Уже на пороге мужчина всё же догнал их и попросил разрешения задать пару вопросов. Молодые люди переглянулись, и девушка кивнула, давая согласие.

– Как вы узнали, что у моей любовницы гастрит? – спросил герр Мюллер, вытирая носовым платком шею.

– Это всё, что вас так интересует? – парень вопрошающе вскинул руку. – Ладно, скажу. Тот миленький презент в вашем кармане до такого неприличия мал, что надеть их сможет либо девочка-подросток, либо девушка, которая практикуется на вызовах рвоты после каждого приёма пищи. Я подумал, что такой уважаемый человек, как вы, просто не может быть педофилом.

– А… про моё слабое сердце?

– Ясно как божий день! Вы посмотрите на себя! У вас же лишнего веса килограмм двадцать, а то и тридцать! Вам бы пересесть на салаты вашей подружки, прежде чем усаживать её на себя.

Герр Мюллер в очередной раз провёл платком по шее.

– Да не переживайте вы так, – парень махнул на прощание, спускаясь с крыльца на улицу. – Уверяю: через минуту вы о нас и не вспомните. Доброго дня!

Сидящая на ступеньках лисица снялась с места и присоединилась к компании. Только теперь Свен Мюллер облегчённо вздохнул. Нет, в погоне за большими и лёгкими деньгами добра не сыщешь. Чем он вообще думал, когда брал в клиенты Таю Ильтис? Знал бы, кто будет охоч до её финансов, ни за что бы не согласился на работу!

«А чем ты думал, когда просил Вселенную послать разнообразие в твою жизнь?», мелькнуло в голове. Он крикнул секретарше, чтобы та принесла ему из кабинета бутылку виски и бокал, а сам сел на крыльцо, переводя дух.

– Вот, пожалуйста.

Мужчина рассеяно глянул на секретаршу, протягивающую ему стакан.

– Виски. Как вы просили.

– Я? С утра? – герр Мюллер свёл брови. – Как-то из головы вылетело… Ирена, у меня уже был термин?

– Первый в десять утра, – секретарша пожала плечами. – Ах да, ещё до вашего прихода заходила фройляй Ильтис.

Это герр Мюллер почему-то помнил. Он убедил себя, что Ирена уже успела сообщить ему о визите юной клиентки, сам же поверил и прокрутил в голове список заданий: дарственная сиделке и дарственная фрау Мюллер. Непонятно только, почему. Выполнить поручения полагалось безукоснительно, иначе… что? Это тоже вылетело из головы, но интуиция подсказывала, что это обязательное условие.

Кстати, о жене… Нотариус достал из кармана пиджака мобильный телефон. Толстыми пальцами набрал номер жены и впервые за несколько лет спросил, смогут ли они вечером поужинать вместе. Пришельцев герр Мюллер уже не увидел: они свернули за угол и буквально исчезли из жизни Свена Мюллера.

Только тогда Риса наградила молодого человека тычком в бок:

– Гадёныш, ты что, разглядывал чужое бельё?

– Все вопросы туда, – Эль головой указал на трусящего позади Винни. – Я всё же не Супермэн, у меня нет рентгензрения.

– Мне нужно беспокоиться? – тут же уточнила Люма.

– Ни в коем случае. Твой волчонок просто нашёл болевую точку пациента, вот и всё.

Улица понемногу заполнялась людьми. Прохожие огибали четвёрку друзей, словно водяной поток – речные валуны. Расплывчатый образ странной компании возникал где-то на краю сознания и тут же утекал в прошлое, бесследно растворяясь в памяти людей.

– Константин Вильгельм Хирц, – вдруг проговорила Риса. – Ты точно уверен, что имя тебе знакомо?

– Однозначно. Я сто процентов слышал его раньше, только не помню, в каком ключе. Но я вспомню, – молодой человек приобнял её за плечи. – Честное индейское.

– В любом случае у нас ещё достаточно времени в запасе, – губы девушки наконец-то тронула улыбка. – Если только ты от меня не сбежишь, вождь Большая Заноза.

[1] Имеется в виду Германский орден – высшая государственная награда Третьего Рейха.

1.

Три дня назад.

Лаахер-Зее, Глес.

…Когда он в последний раз видел небо?

Кажется, пару месяцев назад сидел на крыше, погрузившись в молитву, прося милости. У бога, у неба. У кого угодно, лишь бы милости. Как будто несколько недель назад лежал, глядя на звёзды. Не ища скрытый смысл, а просто настраиваясь на нужный лад. Ещё несколько минут назад был так близко к облакам, что руку протяни – и коснулся влажной пелены.

Но когда он в последний раз останавливался и смотрел, видел, чувствовал небо? Понимал его, вдыхал, пропускал через себя? Когда в последний раз видел его таким глубоким, бескрайним и свободным?

И куда только делись облака? Скрылись, растворились в бесконечности, обнажив сапфировое полотно с россыпью алмазов-звёзд. Непознанное, непонятое, оно могло бы окутать его собой, взять на руки, словно мать ребёнка, прижать к себе и успокоить.

Вместо этого оно вдохнуло ветер в крылья, освободило от земных оков и позволило раствориться в прекрасном ощущении безбрежности. Как повезло птицам – они не привязаны к земле, их удерживает в воздухе зов неба!

Хотя… подождите. Полёт – это движение вверх, к бескрайним синим просторам, за которым вечность. Но когда небо удаляется, да ещё и так быстро, это уже не полёт. Это ведь… свободное падение?

Сильный удар парализует на краткий миг, давая пощёчину сознанию: очнись, придурок, падение с пятидесяти метров – никакой не полёт! А затем боль молнией пронзает тело. С трудом удаётся открыть глаза, но от заливающей лицо крови мало что можно рассмотреть.

«Господи, за что?! Я был не самым хорошим человеком, но чем я заслужил такое?!» Он бы застонал, но боль смирительной рубашкой стягивает то, что осталось от тела. Попытка выдохнуть выталкивает кровь изо рта, и она пузырится на губах.

«Забери меня! Пожалуйста, забери!» Не в силах больше бороться за жизнь, он поддаётся болевому шоку и стремительно погружается во тьму…

Эль вздрогнул и открыл глаза. Фантомная боль, державшая тело в цепких лапах паралича, понемногу отступала. Молодой человек запустил руку в волосы и – наверное, впервые за всю свою жизнь – с наслаждением выдохнул.

За окном начинало светать. Эль дотянулся до лежащего на тумбочке телефона и глянул на часы: почти семь. В соседней комнате что-то зашумело, ударилось в стену, и снова всё стихло.

Эль потёр лицо руками. Перед глазами всё ещё стояло высокое синее небо – последнее, что он видел, когда мушлам Самаэль сбросил его с крыши шестнадцатиэтажки. Потом – темнота, и вьющиеся клубы тумана. Густого, серого, как сигаретный дым. Не такого красивого цвета, как глаза у Рисы…

Риса.

Эль потянулся рукой к спящей подруге, но нашёл лишь скомканное одеяло. Вторая половина кровати пустовала. Горло тут же сдавила паника, и молодой человек вскочил на ноги.

– Риса, – позвал он и, не услышав ответа, заозирался по сторонам. – Риса!

Тишина. Эль схватился за одежду. На ходу натягивая джинсы, не сразу попав в штанину и чертыхнувшись, позвал куда громче:

– Риса!

Дверь ванной комнаты открылась, и девушка, с растрёпанными со сна волосами, выглянула наружу. Она окинула Эля в наполовину надетых штанах подозрительным взглядом и пробормотала, поправляя съехавшую бретельку майки:

– Ты чего кричишь, Бамби?

Эль сглотнул. В таком идиотском положении подруга видела его впервые – а видала она уже многое. Он поспешно натянул джинсы, сгорая от стыда.

– Ты… куда пропала?

– Извини меня за излишнюю прямоту, – Риса зевнула, прикрывая рот рукой, – но имеет ли проснувшийся человек право сходить пописать?

– Имеет, – виновато признал Эль.

– Тогда я тебя ненадолго оставлю. Справишься один? – фыркнула Риса. – Не бойся, в ванной окон нет, никуда не сбегу.

Дверь за ней закрылась. Эль постоял немного, растерянный и потерянный. Спать уже совершенно не хотелось, да и просто валяться в постели – тоже. В конце концов молодой человек полностью оделся и вышел на балкон. Кожу на лице тут же пронзили сотни мелких морозных иголочек. Он вдохнул влажный свежий воздух и выпустил изо рта облачко горячего пара. Как же всё-таки хорошо быть живым!

Небо понемногу окрашивалось нежными оттенками, предрекая скорый восход. На его фоне горы казались тёмно-синими массивными животными, прилёгшими отдохнуть на берегу идеально круглого озера. Эль на миг вспомнил вид из окна апартаментов в Штайнбахе. Оттуда тоже были видны горы, его любимый Шварцвальд. Воспоминание заставило улыбнуться, и тяжесть в груди давила уже не так сильно.

Штайнбах был красивым небольшим городком со своей изящной архитектурой, парками, барочным замком. Там можно было гулять, любоваться цветением деревьев, слушать уличных музыкантов. Город-сказка. По крайней мере, так говорила его добрая приятельница Агнесс.

Для Эля же это был просто такой же город, как и многие другие. Как Ольбернхау, Ашафенбург или Шпайер. Ничего особенного, не лучше, не хуже. Агнесс принимала такое безразличие за депрессию, и всячески старалась помочь пробудить в Эле интерес к жизни в Штайнбахе. Но то ли она не понимала, то ли не хотела понимать, что её друга-Первого не интересовала культурная сторона города. Его интересовала системная часть процесса.

Врачи, работающие на лицензию. Учителя, откровенно забивавшие на свои обязанности. Руководители предприятий и чинуши, прокручивающие выгодные финансовые сделки. Родители, забывающие, что они не сутенёры. У каждого дома на каждой улице в каждом городе была своя тёмная сторона, о которой не принято было говорить, но всё же втайне перешёптывалось. А дальше – имеющий уши да услышит.

«Ты борешься с системой, но ведь понимаешь, что человеку без неё нельзя? Что он в буквальном смысле одичает без контроля?»

«Прекрасно понимаю. Агнесс, я не анархист. Я за честность, во всём и везде».

Конечно, один Эль бы ни за что не справился, так что большая часть технической работы осуществлялась «благодаря Винн-Дикси». Винни, правда, такое прозвище до чёртиков не нравилось. Но факт оставался фактом: вдвоём они открывали людям глаза на происходящее. Одни из «проснувшихся» шли по новому пути, другие постепенно возвращались на старые рельсы. Но эти Эля не интересовали: тащить таких людей из болота он не собирался.

Агнесс же медленно и методично пыталась вытащить его самого. Они много беседовали, иногда вместе посещали церковные службы, периодически гуляли в Шлосспарке. Именно там сентябрьским утром Эль и встретил Рису – отголосок прошлой жизни, успевшей стать призрачной.

Маленькая приёмная дочка егерей, очаровательная крошка в белом кружевном платьице, первая любовь, которая раз и на всю жизнь. Эль считал её мёртвой, а она выросла прекрасной ласковой девушкой, и теперь смотрела на него любящими, преданными глазами.

«Ты увидишь её и почувствуешь – это раз и навсегда», говорил когда-то отец. Тогда Элю, десятилетнему мальчишке, было не понять, что имел в виду родитель. Но с появлением в его жизни Рисы слова Артура обрели смысл. Только рядом с ней Элю было хорошо и спокойно. Только с ней он чувствовал себя целым.

На плечи опустилась мантия, и молодой человек вздрогнул от неожиданности.

– Не замёрз? – обеспокоенно спросила Риса, ёжась от холода.

Эль покачал головой и обнял подругу. В ответ Риса потёрлась носом о его щёку.

– Хорошо, что мы тут остановились, – признала она, окидывая взглядом панораму гор. – Очень красивое место.

– Рад, что тебе нравится. Пусть немного потеплеет, и прогуляемся. Что скажешь?

Риса не ответила. Эль прекрасно понимал, как сказывалось на ней нервное потрясение последних дней, и не старался её расшевелить. Он по своей шкуре знал, что ранам нужно дать время затянуться.