Поездка в Порт-Артур

– Как я понял, вы уже давно работаете с американцем, неужели за это время так и не поинтересовались, сколько же он получает?

– Вы знаете, Фрэнк действительно хороший, настоящий артист, и мне не хотелось бы сравнивать его с нами. Хотя к требованиям китайского режиссера он часто относится иронически, но все сцены выполняет очень качественно, и работать с ним довольно легко. Мы за это время неплохо подружились, но мне как-то неудобно было спрашивать его о зарплате, – Анатолий Васильевич немного помолчал, явно раздумывая, говорить или не говорить. – А вот он однажды сам спросил меня, сколько мы получаем здесь, и когда услышал ответ, очень удивился и покачал головой, но ничего не сказал. А я понял, что это совершенно не сравнимо с его гонораром.

– Конечно, какой же артист будет работать за эти деньги. Но почему вы-то согласились на такие условия?

– Вы, Алексей Семенович, действительно уже давно не были в России. Если бы не согласились мы, – Анатолий Васильевич тяжело вздохнул, – то согласились бы другие, которые сейчас в России сидят не только без денег, но и без работы.

– Вот вам и ответ, уважаем мы себя или нет. Если Фрэнк покачал головой, узнав о вашей зарплате здесь, то он бы, наверно, вообще упал в обморок, если бы узнал о вашей зарплате в вашем театре. Наши газеты часто кричат о том, что «появился свет в конце туннеля», но никакого света не видно, и похоже на то, что еще долго не будет видно.

– А вы знаете, что сказал американец о нашей стране?

Во время одного разговора он сказал:

– Послушай, Анатолий, я не политик, я вообще далекий от политики человек, даже в выборах не участвую, но все же газеты читаю, телевизор смотрю. Мы в Америке никак не можем понять, что происходит в вашей стране? Россия выстояла в такой тяжелой войне, стала мощной экономически развитой державой, которую боялся весь мир, имеет богатейшие природные рессурсы, вполне может гордиться своим научным и культурным потенциалом. Я немного знаком с русскими классиками, знаю русских художников, композиторов, музыкантов … И вдруг в мирное время, без войн, без особенных стихийных бедствий ваша страна разваливается, попадает в глубокий кризис, из которого не может выбраться уже целых десять лет. Как это? Почему? Ты же русский человек, ты сможешь мне это объяснить?

– Что я мог ему ответить? И я сказал:

– Да, Фрэнк, я русский человек, но я также далек от политики, как и ты, и хотя пока еще участвую в выборах, но тоже не очень хорошо понимаю, почему это происходит. Знаешь, в России ходит такая шутка, что если бы была возможность, то мы бы проголосовали за Клинтона или за Тэтчер.

– А может быть за Коля? – попытался пошутить тогда Фрэнк.

– Нет в России за Коля не проголосовали бы, он – немец, – вполне серьезно ответил я, а потом продолжил, – может быть причина как раз в том, что у нас пока нет своего Рузвельта.

– Ладно, не будем брать в расчет Ельцина, над которым смеялся весь мир. Но у вас же был и Горбачев, он сделал большое дело.

– Возможно, раз вы его так хорошо знаете. Горбачев действительно помог смягчить обстановку в мире, и у него были хорошие планы, но, к сожалению, он оказался слабым руководителем в своей стране и не смог показать твердость, так необходимую руководителю великой страны и соответственно не смог осуществить своих планов. Действительно, все видели необходимость реформ, но каждый понимал их по-своему: кто-то – как свободу совести, а кто-то – как свободу вседозволенности. Никто не ожидал того, что натворил Ельцин со товарищи.

– Но ведь русские дважды голосовали за Ельцина.

– Неисповедимы пути твои, Господи. В любом деле француз ищет женщину, немец точный расчет, американец верит в доллар, японец в украденную технологию, а русский по-прежнему верит в слово. Русский человек доверчив, что ребенок, он не только за Ельцина, он и за Жириновского готов проголосовать.

Вот такой состоялся разговор двух интеллигентов, далеких от политики.

– А почему вы не спросили его, сколько миллиардов долларов тратило его правительство на идеологическую войну и на разложение Советского Союза? – возмутился Алексей Семенович. – Почему не сказали ему, что Горбачев, признав поражение в холодной войне, согласился на разоружение, а со стороны американцев такового не последовало, что Варшавский договор, которым пугали весь мир, распался, а противостоящая ему НАТО не только усиливается, но и диктует свои условия. Хотя, конечно, это уже был бы разговор не интеллигентов, а политиков. Вот и мы с вами тоже начали за здравие, а кончаем за упокой.

– Так, русские если соберутся, то только о политике и говорят.

– Ладно, не будем о политике, тем более от нас там ничего не зависит. Никто нас не спросил тогда, когда в Беловежской пуще пропивали Советский Союз, а теперь-то, к сожалению, точно спрашивать не будут: все руководители заняты только борьбой за власть и собственным обогащением.

– Так уж и пропивали?

– А то нет. Разве на трезвую голову может прийти желание одним взмахом шашки развалить свою же страну, обездолить миллионы людей. Ну ладно, этот алкоголик с головой свердловского прораба, но ведь там были и другие люди, которые только спьяну не могли понять, к чему это может привести…

– Извините, Алексей Семеныч, но у меня завтра эпизод со словами, – потупился Анатолий Дмитриевич и полистал свои бумаги, – если можно, посмотрите, пожалуйста, что они мне тут напереводили.

– Кто они?

– Да работают с нами девушка и парень из местного института иностранных языков. Но с русским языком у них явно что-то не в порядке. Вы же понимаете иероглифы, посмотрите, пожалуйста, о чем тут действительно написано?

Алексей Семенович взял листочки с текстом и стал читать, потом посмотрел в каракули на русском языке, вздохнул, в сердцах перечеркнул все крест-накрест и вынул чистый лист бумаги.

– Поражает меня их самонадеянность. Уже не первый раз сталкиваюсь с тем, как китайцы экономят на переводчиках. Конечно, китайцу дешевле пригласить какого-либо студента-китайца, тем более что разговариваешь с ним на родном языке, и он тебе тоже отвечает на китайском, но они не задумываются над тем, что на русском этот студент ни говорить, ни тем более писать нормально не может.

– Но ведь они же изучают русский язык, вы чему-то их учите.

– Вот именно чему-то!.. У меня с ними только два, четыре, максимум шесть часов в неделю, а остальное время они работают с китайскими преподавателями, многие из которых тоже довольно слабо говорят на русском. Но не это главное, ведь базовые знания, полученные в универститетах, еще не дают права считать себя крупным специалистом, особенно при переводе с родного языка на иностранный. Это особенно сложная работа, требующая постоянной дополнительной учебы и практики, и лучше всего непосредственно в стране изучаемого языка.

– Не будьте так строги к ним, как я понял, у них тоже мало времени на перевод сценария, да и лексика здесь довольно специфическая, вряд ли они в институте знакомились с ней.

– Вот именно, тем более необходимо поинтересоваться заранее, потребовать текст сценария, поработать с ним, а они считают, что если им текст понятен на китайском, то, подставив русские слова вместо китайских, все будет в порядке.

– Действительно, иногда получается какой-то бред, набор слов, и приходится догадываться по смыслу или спрашивать у Фрэнка на английском, который, к сожалению, я тоже с трудом понимаю. Но ведь для артиста очень важны эмоциональные тонкости текста.

– Конечно, для перевода очень важно учитывать стилистический характер текста, а особенно прямой речи, – Алексей Семенович закончил писать, перечитал написанное, что-то подправил, где-то добавил восклицательный знак. – А ну-ка, Анатолий Васильевич, взгляните теперь.

– Так это же совсем другое дело! – воскликнул артист, пробежав глазами и прошептав губами свои реплики. – Большое вам спасибо.

* * *

На следующий день с самого утра русские артисты один за другим стали робко подходить к Алексею Семеновичу и просить его помощи, потому что давно уже были недовольны некачественным переводом своих ролей, вполне резонно видя в этом и причины некоторого недовольства режиссера их работой, ведь с американскими артистами переводчиком работал студент из Австралии, изучающий в Китае китайский язык, а с русскими все те же китайские горе-переводчики. Русским же артистам, воспитанным на системе Станиславского, все же искренне хотелось выразить душевное состояние своих героев и показать наибольшее самовыражение даже при маленьких ролях в этом китайском телефильме.

Конечно, сами китайские переводчики тоже намучились с такой работой, особенно еще и потому, что они фактически отвечали за русских студентов, возили их на съемочную площадку, и в силу необходимости пытались руководить ими. И если маленькую, хрупкую Олю Чэнь русские парни воспринимали спокойно, некоторые даже с любовью, хотя она сразу же дала понять, что у нее есть жених-полицейский, чтобы отбить попытки всяческих ухаживаний, то с самолюбивым, как все китайцы, Андреем Ли отношения как-то не заладились. Директор фильма, организуя их работу, к сожалению, не понимал этих психологических тонкостей и чаще поручал девушке работу со взрослыми артистами, где требовалось более качественное знание языка, а Андрея отправлял для работы с русскими студентами.

И вот однажды, вернувшись со съемок на далеком холодном полигоне, Анатолий Васильевич с горечью в голосе сказал:

– Сегодня наши ребята опять отличились.

– Что такое? Что случилось?

– Избили Андрея Ли, китайского переводчика.

– Как избили?.. За что? Я ведь только сейчас его видел в холле гостиницы.

– Да не очень сильно, просто поддали пару раз за то, что он пытался заставить их выйти из автобуса. Они приехали на площадку, но съемки еще не начались, и ребята не хотели выходить на холод. Режиссер, видимо, заругался на Андрея и приказал ему вывести студентов на площадку. Андрей не то схватил кого-то, не то толкнул… Ну, и в результате… получил.

– Да, дела… – Алексей Семенович покачал головой. – После этого случая отношение к русским у него станет еще хуже, хотя оно уже и так было никаким, но что еще печальнее, пропадет и последний интерес к языку.

Алексей Семенович с грустью задумался над тем, как трудно заинтересовать в последнее время русским языком китайских студентов, когда со всех сторон давит англоязычная информация, в магазинах лежит масса учебников, методических и справочных материалов для занятий по английскому языку. А из России ничего нет, как будто она совсем не заинтересована в том, чтобы и в других странах у нее были хоть какие-то друзья.

– Алекэсай, – неожиданно услышал Алексей Семенович во время завтрака голос Макса за своей спиной, – ты говорил, что хочешь посмотреть на памятник, который установлен в честь погибших советских солдат. Сегодня у тебя нет съемок, а мы опять поедем работать в Люйшунь. Если хочешь, я могу отвезти тебя к памятнику.

– Конечно, хочу. Спасибо тебе, Макс.

Алексей Семенович сбегал в номер, быстро оделся и сел в машину Макса. Они проехали по старому пути до порта, но потом свернули не к дому российского наместника, а поднялись по одной из улиц немного дальше к склону одного из холмов, которые окружали город. Улица, по которой они ехали, неожиданно уткнулась в огромный памятник. Это был даже не просто памятник, которые разбросаны по всей России на братских могилах, особенно на ее европейской территории. Это был целый мемориал из белого мрамора, над центром которого возвышался высокий столп. В лицевой части столпа на небольшом пьедестале было изображение бронзового советского солдата с автоматом в руках и плащ-палатке за спиной. Вероятно, именно так выглядели те солдаты, десант которых высадился здесь и в городе Дальнем в августе 1945 года.

Надо полагать, действовали они более эффективно, чем японцы, и поэтому тех из них, кто остался навечно в этой земле, было все-таки значительно меньше, чем тех японцев, которые в начале века захватывали этот порт. На табличке была надпись на китайском и русском языках: «Вечная слава! В 1945 году героическая Советская Армия, разгромив вооруженные силы немецкого фашизма, направилась на Восток и на Северо-Востоке Китая одним ударом разгромила отборные войска японского империализма – Квантунскую армию, тем самым ускорила окончательную победу китайского народа в антияпонской войне и победоносно завершила великую борьбу народов всего мира против фашизма. Великий подвиг Советской Армии в деле защиты мира во всем мире и свободы всего человечества будет жить в веках! Вечная память советским воинам, героически погибшим при разгроме японского империализма! Да здравствует вечная, и нерушимая, братская дружба народов двух великих стран – Советского Союза и Китая!»

С одной стороны этого мемориала был огромный горельеф с изображением китайских граждан горячо встречающих и обнимающих советских воинов, принесшим им освобождение. С другой стороны мемориала почти также эти граждане встречают непонятно откуда появившуюся китайскую армию.

– «Да, – подумал Алексей Семенович, – всего лишь «ускорила победу китайского народа в антияпонской войне», как написано на памятнике. А была ли вообще здесь антияпонская война? Почему-то даже на этой табличке заметно, что воевала Советская Армия, а вот ни одной армии китайского народа что-то не указано. Но что теперь говорить, когда уже нет ни Советской армии, ни Советского Союза».

Алексей Семенович обошел мемориал вокруг и позади мемориала вдруг увидел множество надгробий. «Так это же старое русское кладбище!» – осенило его. И он пошел по небольшой дорожке, от которой направо и налево отходили небольшие тропинки к рядам могил. Было заметно, что основной комплекс кладбища русским воинам, был в запустении и медленно умирал. Лишь на некоторых могилах были хорошо сохранившиеся надгробия в виде крестов, памятничков, могильных плит, обильно заросших пожухлой осенней травой. Кое-где даже можно было прочитать фамилии и имена людей, похороненных здесь. Интересным показалось то, что на кладбище встречались как имена дворян, так и имена простых солдат и матросов, умерших еще в мирное время – здесь все были равны. Алексей Семенович прошел вглубь кладбища и быстро дошел до другого выхода. Кладбище было не очень большим, ведь русские были здесь считанные годы. Он постоял посередине кладбища, мысленно поминая всех своих соотечественников, которые упокоились здесь навсегда, и направился к выходу.

– Что ты так долго? – заворчал на него Макс. – Нам уже давно пора возвращаться, мне надо ехать на съемочную площадку.

– Извини, Макс, надо было помянуть русских людей, – стиснув зубы, чтобы сдержаться, ответил Алексей Семенович, а про себя подумал: – «В конце концов, разве виноваты Макс и другие простые китайцы во всех этих политических играх. Спасибо уже и за то, что сохранили это кладбище».

* * *

Съемки проходили в разных местах: на полигонах, на аэродромах и, наконец, даже в «лагере для военнопленных», который был мастерски оборудован за городом в каком-то овраге на западном побережье полуострова. Именно там пришлось Алексею Семеновичу провести большую часть времени, отведенную для его съемок, поскольку теперь он по воле режиссера сбрил усы и стал офицером охраны этого лагеря. В лагере все было так как положено: ряды колючей проволоки и часовые между ними, бараки с большим числом «военнопленных» обоего пола, пулеметные вышки и пулеметные гнезда у выходов, домик для лагерной администрации, на пару дней привозили даже специальных собак для более полной картины устрашения. Алексей Семенович осмотрел все эти сооружения, поднял голову и улыбнулся: чуть выше лагеря была видна радующая глаз своей зеленью прекрасная лужайка для игры в гольф.

Но теплая, почти летняя погода, сопутствующая им во время съемок в Люйшуни, неожиданно сменилась резким похолоданием. Солнце появлялось все также на востоке и вечером заходило на западе, но уже не могло согреть, а с моря постоянно дул пронизывающий ветер, заставлявший всех искать хоть малейшего укрытия. Китайская часть киногруппы сразу же нацепила на себя теплые ватные армейские пальто ядовито зеленого цвета, своеобразную униформу для всех видов работников в Китае, которым приходится работать вне помещений или в холодных помещениях. Американец сидел в легковой машине, где работала печка. Русские же артисты вместе с массовкой были на открытом воздухе и без теплых курток. Через какое-то время нашли ватники и для них. Но события в съемке, якобы, происходили в летнее время на одном из островов на юге Кореи, где когда-то реально был такой лагерь, поэтому артистам приходилось в перерывах ходить в выделенных ватниках, а на съемку сбрасывать их и делать вид, что тебе очень даже тепло.

Обычно работа прекращалась с заходом солнца, но в один из дней съемки одного из эпизодов затянулись, и заканчивали их уже поздно при свете прожекторов, которые создавали яркий солнечный свет, бьющий в окна лагерной администрации.

Наконец, подали команду всем, кто не занят в последнем эпизоде, переодеваться и готовиться к отъезду. Последний эпизод сняли, оставалось снять крупный план, где нужен был только Алексей Семенович. Все быстренько побежали переодеваться, а для оставшихся раздалась команда:

– Внимание! Мотор!

– Дубль один! – затем все также, – Дубль два! Дубль три!

– Снято. Всем спасибо. До завтра.

Все засуетились, прожектора погасли, подбежала костюмерша с одеждой. Пока Алексей Семенович переодевался, в домике никого не осталось. Он вышел на крыльцо и внезапно остановился от сильного порыва ветра. Все тело пронизал жуткий холод, но еще холоднее было от кромешной темноты, окутавшей все вокруг. Где-то за колючей проволокой слышались голоса и шум моторов.

– «Полнейший эффект реального концлагеря. Надо скорее найти свой микроавтобус, чтобы скрыться от ветра», – подумал он и пошел на свет фар, горящих поодаль. Но его автобуса нигде не было. Не было и автомобилей режиссера и других руководителей съемочной группы. Большие автобусы и машины технического обслуживания выруливали и, взревев моторами, торопливо уезжали. Он понял, что они попросту забыли о нем. Он стоял между рядами колючей проволоки, недалеко темнели бараки. Стало страшно, но не от темноты и холода ветра, а от холода бесчеловечного отношения. Сознание какой-то животной брезгливости к этим людям охватило его душу.

Неподалеку послышались голоса, – это складывались костюмеры. Их небольшой автобус оставался последним. Алексей Семенович пошел на их голоса, молча вошел в автобус, молча сел на свободное место. Присутствующие в автобусе китайцы замолчали и также молча проводили его взглядами. Похоже, поняли его состояние, потому что их руководитель достал мобильный телефон и стал с кем-то разговаривать, объясняя, что одного русского артиста оставили здесь. Потом подошел к Алексею Семеновичу и стал объяснять, что американец сильно замерз, поэтому они уже не могли больше ждать и выехали раньше. Говоря это, он совершенно не понимал, что легче от этого не станет, что такое разное отношение к людям еще больше оскорбляет. Но объяснять все этому китайцу было совершенно бесполезно, тем более изливать на него свой гнев, ведь конкретно этот человек не был ни в чем виноват.

Алексей Семенович стал еще и еще раз вспоминать этот эпизод. Что-то не давало покоя, как будто не сходилась мысль с мыслью. Он опять представил себе: темная ночь, лагерь военнопленных, колючая проволока, темные бараки, и он один среди всего этого ужаса. «Все точно!» – от неожиданности он чуть не вскрикнул. Действительно, все совпало, одна картинка как бы наложилась на другую, как неоднократно случалось и раньше. Дежавю! Картина лагеря для военнопленных уже несколько раз приходила к нему во время сна много лет назад. Нельзя сказать, чтобы Алексей Семенович относил себя к ясновидцам, предсказывать будущее он не мог и не пытался, но вот его сны время от времени сбывались. После того сна, он еще подумал: «Господи, этого еще только не хватало! Где и когда я могу попасть в лагерь военнопленных? Чушь какая-то!» А вот через много лет эта «чушь» вдруг обрела реальные очертания.

– «Как хорошо, что этот лагерь бутафорский!» – подумал он, постепенно успокаиваясь.

После ужина, который уже для Алексея Семеновича был оставлен по спецзаказу, а ответственный за вопросы, связанные с проживанием и питанием в гостинице, господин Чжан уже заранее оповещенный о случившемся, лично явился проконтролировать этот вопрос и был любезен настолько, что предложил немного выпить, видимо, считая, что для русских это единственный и самый лучший способ разрядки. Но на этот раз он ошибся. Алексей Семенович, конечно не был безнадежным трезвенником, но любил выпить в хорошей компании, когда бывало соответствующее настроение, и даже опасался выпивать, если настроение было плохое, как сегодня, чтобы не ввергнуть себя в еще более глубокую депрессию.

Соседа в комнате не было. По-видимому, отправился к своим друзьям, где они показывали друг другу подарки, которые удалось купить на свою скромную зарплату, и обсуждали вопросы предстоящего отъезда. Алексей Семенович, все еще продолжая размышлять о поведении китайцев, неожиданно в этой связи вспомнил о своей ученице, которая так подвела его, и решил выяснить, в чем же дело. Он вытащил записную книжку, открыл ее на странице, где было ее имя, и вдруг сделал для себя открытие, что утром на вокзале в тот день, он, разнервничавшись, набирал не номер ее родителей, где она была в то время, а номер ее общежития, где, естественно, в праздничные дни никого не было.

– «Наваждение какое-то», – подумал Алексей Семенович и решил опять позвонить по ее домашнему телефону. Ответили сразу, но Ян Кэцинь опять дома не было. Алексей Семенович объяснил, где он живет и попросил, чтобы она ему перезвонила в гостиницу.