Читать книгу: «Притяжение», страница 4
– Немедленно врача!
– Девушке плохо!
Что-то рыжее мелькнуло перед лицом, люди расступились на мгновение, я делаю первый вздох, но кислород обжигает, мне все равно не хватает воздуха.
– О Боже! Она отключается!
– Дайте пройти доктору!
С трудом я раскрываю веки, пытаюсь разобрать происходящее, но вижу только лица, среди которых выделяется то, которое после будет снится мне в кошмарах.
Он что-то кричит, приближает свои ладони к моему лицу, но я не понимаю.
Все темнеет вновь. Веки закрываются, и я выпадаю из жизни.
Глава 8
Типичные ученики сейчас просыпаются, проклинают школу, но все же вынужденно идут в нее, готовясь к строгим учителям и тяжелым зачетам. Однако из этого списка выбыла я, по крайне мере, как говорят врачи, на два дня еще точно.
Я проснулась вчера в больнице под упреки Людмилы в сторону отца. В сердцах бабушка терпеть не может его военный лад, но в жизни редко срывается и вставляет свое мнение. Тогда же она действительно кричала на него, упомянув и маму, после чего отец просто вышел из палаты.
Мне коротко объяснили, что падение в обморок на соревновании вовсе не грозит опасностью к здоровью и что я дальше в силах спокойно заниматься спортом. Это заявление врачей несколько умерило пыл Людмилы, но ее вражда с отцом чувствовалась в палате до самого их ухода.
Разбирая вещи, которые собрали для меня, я наткнулась на наушники и книгу, которую когда-то уже читала. Ее явно положила Стеша. Ее жест был настолько полон теплоты, что я звоню ей этим же днем и прошу прийти ко мне. Осталось дождаться вечера, чтобы она полностью освободилась от занятий.
Мне запретили покидать палату, так как слабость все еще чувствовалась. И как на зло в двухместной палате я была совершенна одна. Никакие занятия не отвлекали от скуки, редких появлений медсестер и их больничных сплетен.
Я медленно передвигалась по белой палате, разглядывая отстранено стены и больше думая о своем.
Мама тоже чувствовала себя так же? Наверное. Ведь когда она умирала, я была еще совсем ребенком, который не понимал особо многого. В редкие дни меня приводили в ее клинику, она со мной играла и пыталась дать уроки жизни, которые я все равно не запомнила бы. Горько осознавать, что она вложила в них целую душу, а из-за своей беспечности и юного возраста даже и не обратила на них внимания.
Глупый ребенок только повзрослев поймет свои ошибки.
Я делаю шаг в сторону окна, наблюдая за проезжающими автомобилями и редкими прохожими.
Богдан сегодня не придет, очень занят на консультациях по физике, где готовится к предстоящему конкурсу. Он извинился передо мной за это по телефону не меньше двадцати раз, но я предложила ему прийти ко мне в день выписки. Мой друг обязался тайком пронести целое ведро мороженного, но, услышав, как шмыгаю носом, бросил эту затею тут же.
К вечеру наконец-то появляется Стеша с пакетом новой, более теплой одежды, которую прислала Людмила. И пока я разбирала свитера (в палате было несколько прохладно), Стеша рассказывала мне о прошедших уроках и темах. Я не пропустила слишком много, что безусловно радовало меня.
– Кстати, мне так и не рассказали о соревнованиях, ― напоминаю я, ― чем все закончилось? Мы же выиграли, да?
– Разумеется наша школа выиграла! ― Сестра сказала это слишком победно, а после тут же ринулась меня обнимать. ― Говорят, что такого финиша еще никогда не было. Ты устроила самую настоящую жару и интригу, привлекая внимание прессы!
С трудом успокоив порыв Стеши, я прошу рассказать о том, что случилось после моего падения в обморок, но та в ответ только пожала плечами. Ей не было это известно, в школе почему-то особо не болтали, отчего оставалось только догадываться.
– Не думаю, что после всего случившегося, Виктор Семенович пошлет меня хоть на одно соревнование. ― Усмехаюсь я, вспоминая тот победный финиш.
– Но наша команда прошла в финал. Из каждого района выходит одна школа-победитель. Однако папа поговорил с учителем, больше никакой нагрузки для тебя. У тебя даже освобождение от физкультуры на две недели. Я так тебе завидую…
Она рассказала о домашних, о том, с какой обидой Людмила собирала вещи, пугая отца скорым уездом. Разумеется, она не покинула нашу квартиру, а с отцом собиралась мириться после ухода Стеши.
Наступила неловкая минута, мы не смогли придумать ни одной темы для разговора. Тогда Стеша вытащила свой телефон и стала читать новостную ленту и сообщения подруг. Некоторые незначительные новости она только пробормотала, а то, что было действительно важно и интересно для нее, говорила громко и отчетливо.
– Ничего себе… ― Прошептала она с шоком, пересев ко мне так, чтобы и я смогла видеть экран ее телефона. ― Вот это новость! Еремеев расстался со своей девушкой, да еще и с таким скандалом… Мне даже видео скинули!
Она отчаянно пыталась настроить интернет, бродила по комнате в негодовании, и мне оставалось всего лишь следить за ней взглядом, не понимая того, что же такого удивительного в этой новости. Люди расстаются каждый день.
Наконец-то интернет заработал, девушка юркнула ко мне и, затаив дыхание, стала следить за происходящем на видео.
Качество не было хорошим, сразу становилось понятно, что снимали тайком, будто бы боясь того, что это заметят. На фоне я различила горящий костер, свет от которого падал на две фигуры ― женскую, которая сидела как сломанная кукла на земле, и мужскую, возвышающуюся над ней.
– Какого черта ты опять пьешь? Что с тобой! ― Голос Еремеева был совсем непривычным. Мы быстренько переглянулись со Стешей и продолжили просмотр.
Девушка прижимала руками бутылку, из горла которого отпила через секунду. Герман рывком поднял ее с земли, сильно сжав плечи. Я узнала в ней ту самую девушку, которая подсела к нему в столовой и без какого-либо стеснения поцеловала в щеку.
– Иди ты к черту, сволочь! Я была с тобой все эти годы, с самого детства; я вытащила тебя из всего этого дерьма, а теперь ты меня бросаешь! Червяк ты ничтожный!
– Прекрати, Суворина! ― Рычит Герман ей в лицо. Камера постоянно трясется, слышатся еле различимые голоса на заднем плане.
– Что, неприятно, бедненький ты наш? ― Пролепетала она. ― Потому что это правда! Я спасала тебя столько раз! Думала, что мы будем до конца вместе, и что я получаю! "Нам нужно расстаться, все это больше не нужно мне. Можешь считать, что я тебя никогда не любил." А мне больно, понимаешь, больно?!
– Я сам не в восторге от этой ситуации! Прекрати пить! ― Он отбрасывает бутылку в сторону, волочет девушку в сторону дерева, о которое она с трудом опирается. ― Ты же знаешь, что так надо!
– А мне плевать! Я расскажу обо всех твоих гнусных планах людям! Чтобы тебя сразу изолировали из общества, как настоящего подонка!!
Послышался странный хлопок. Камера переместилась, качество совсем испортилось. Мы вздрогнули с сестрой, пытаясь понять что же произошло в самом конце. От всей этой подсмотренной ссоры становилось не по себе, будто бы мы увидели то, что должно было скрыто от нас.
– И это все? ― Недовольно закатила глаза Стеша. ― Я ожидала, что хотя бы будет озвучена реальная причина расставания.
– Он просто сказал ей, что "так надо", ― пролепетала я в ужасе.
Суворина Юля, именно так звали ту девушку, была жутко пьяна, говорила неразборчиво, но так истошно, что мурашки сами проносились по моей спине. Я отвернулась.
– Так-так… Тут еще пишут, что они встречались несколько лет. ― Стеша удивленно присвистнула. ― Все у них началось, когда Герману было только четырнадцать! Представляешь!
– Меня больше напряг конец. Там произошло такое, что не следовало бы видеть вообще.
– Жутко, правда?
Я не ответила.
На следующий день мне было куда лучше, я даже прогулялась несколько раз по коридору, доходя до стойки регистрации на первом этаже. Скрытно наблюдала за другими пациентами, пару раз переговорила с молоденькими медсестрами о жизни. Все они не советовали идти в медицинский вуз, но я лишь отмахнулась от них тем, что и не собираюсь. Наслушавшись ужаснейших историй о их факультете и манере получения образования, я задалась вопросов: "Действительно ли Стеша захочет подобную жизнь?".
Спокойно идя в свою палату, я замечаю, что дверь приоткрыта. Осторожно заглянув в комнату я замечаю силуэт Власовой, которая мялась возле моей пустой постели.
– О, Мия! Я уж начала думать, что ты сбежала из больницы. ― Я поприветствовала кивком и присела на край постели, наблюдая за ней. ― Как себя чувствуешь?
Мы обменялись любезностями, после чего девушка наконец-то решилась сказать то, что ее, видимо, сильно мучило.
– Прости меня за те оскорбления, которые я нанесла. Понимаешь ли, я много лет хожу на тренировки к Виктору Семеновичу, собираюсь поступать на факультет физ.подготовки, и мне было крайне обидно то, что финишером он поставил тебя.
– Ведь мне это вообще не нужно было, ― несколько резко напоминаю я ей, раздражаясь от ее скупых извинений, от которых не было ни единой пользы обеим.
Девушка вздохнула.
– Ладно. Будем считать, что я извинилась перед тобой. ― Я кивнула, ожидая, что она уже уйдет. Однако девушка не спешила вставать с табуретки. ― Мы устраиваем на этих выходных встречу у меня в квартире, родители в отъезде, и ты приглашена.
– Вы приглашаете меня? С чего бы это?
Все это не было похоже на их заносчивую компанию спортсменов, которая никогда не принимала в свои ряды лишних бездарных отличников, которым все равно на спорт и тренировки.
– Можешь считать, что ты теперь в нашей компании. ― Просто пожала она плечами, медленно встав со своего места. ― Мы будем ждать тебя, адрес и время я сообщу тебе позже в школе.
– Я уже говорю тебе о том, что не приду. ― Чеканю я, провожая ее из палаты. Девушка круто развернулась, таращась на меня с непониманием. Неужели она правда думает, что я пришла бы на их вечеринку не раздумывая?
– Наша компания очень желает видеть тебя. И если ты не придешь, то они просто заявятся к двери твоей квартиры, будут буянить и поздравлять с победой и с выходом в финал. Неужели ты хочешь это допустить?
Сколько же высокомерия в этой девушке.
– И еще… ― Будто вспомнив что-то важное, она порылась в своем рюкзаке и вытащила мою книгу Пастернака. ― Тебе просили передать.
Я резво выхватила томик и прижала к груди, ощущая совсем другой аромат, исходивший от страниц. Это был резкий мужской парфюм, явно принадлежащий Герману.
Власова выскочила из палаты, уверенной походкой удаляясь по коридору. Она оставила меня в странном замешательстве и тяжелом предчувствии чего-то плохого.
На следующий день меня выпишут, Богдан придет с пакетиком мармеладок, которые мы съедим вместе у меня дома под хорошую комедию. Оставшиеся дни недели я отрабатываю занятия по плану, мечтая о том, чтобы встречу спортсменов отменили.
Однако в пятницу Власова подходит ко мне и дает адрес, назначая встречу на девять часов ночи. Она вновь убедит меня в том, что мне придется прийти, тем самым не оставляя выбора.
Я решаю для самой себя то, что не пробуду там и часа. Отец, скорее всего, отпустит меня, заранее спросив о том, что за ребята там будут. И я точно не смогу ему солгать, поскольку его строгого и прямого взгляда практически невозможно выдержать.
Только час. Я пробуду там всего лишь час, своеобразно отмечусь, приму несколько похвал в знак своей победы и тут же уеду. По крайней мере, такой мой план. Остается только надеяться, что он не будет сорван.
Глава 9
Холодная ночь субботы не предвещала ничего приятного. Я приготовилась заранее к самому ужасному, оглядывая многоэтажный дом, в одном из квартир которого проживала Власова Лера.
Долго еще мои руки покоились на руле, а сознание предлагало разные оправдания для того, чтобы не идти. Ведь еще не рано улизнуть и забыть об этой вечеринке раз и навсегда? Я помотала головой, поправив свою шапку с помпоном. Нет, иначе они заявятся к дверям моей квартиры, называясь моими друзьями. Устраивать такое шоу на глазах всей семьи явно было не лучшим решением.
Закинув телефон и ключи обратно в карман, я выхожу из машины и направляюсь в сторону подъезда, где стояло два парня, размеренно говоря между собой и покуривая сигареты. Они узнали меня, весело кивнули, набив код, и пропустили вперед.
Мозг кричал о том, что сейчас лучший момент сбежать, но ноги сами вели меня в сторону лифта, в который зашли и те парни, не выкидывая тлевших сигарет. Прижавшись к задней стене, я угрюмо обвела их взглядом, морщась от противного запаха табака.
– Разве спортсмены курят? ― спрашиваю я, чувствуя смущение и неловкость.
Они обернулись, переглянулись между собой и расхохотались.
– Поверь мне, Харитонова, люди творят вещи похуже безобидного курения. ― Отвечает мне высокий, пропуская меня первой на выход. На седьмом этаже было холодно, мы поспешили скорее к двери квартиры.
Дверь открывает Лера, тут же хватая меня за запястье и вталкивая в квартиру.
– Я знала, что ты точно придешь!
Она бодро похлопала меня по плечу, ведя в гостиную комнату, где уже сидела целая компания собравшийся, распивая пиво и куря одновременно. Более того, по всей квартире ужасно пахло чем-то непонятным, однако я не успела определить причину, как столкнулась с веселыми взглядами всех, кроме одного человека.
Я сотню раз прокляла себя, пока Лера по-хозяйски знакомила меня с теми, кто видел меня впервые. Стоило догадаться о том, что он точно здесь будет, так как тоже посещает тренировки. Мне стало не по себе. Захотелось убежать как можно скорее.
Вяло улыбнулась всем в знак приветствия, меня силой усадили на одно из кресел, впихивая в руку бутылку пива. Мне стало еще хуже ― я не собиралась пить сейчас с ними, однако после проявленного десятиминутного интереса к моей личности и легких поздравлений, большинство забыло о моем существовании. И зачем только нужно было меня звать? Вопрос повис в молчании моего напряженного сознания.
Я внимательно следила за теми, кто особенно кричал о своем здоровом образе жизни, употребляя перед моими же глазами алкоголь. Некоторые особенно развязные девушки спокойно сидели на коленках у парней, позволяя себя трогать, и мило ворковали. Обведя взглядом комнату стало понятно, что народ все прибывает и прибывает. В светлой гостиной стало душно, гремела отвратительная музыка, подростки становились все пьянее и агрессивнее: стали танцевать, спорить на то, кто выпьет больше, кто-то притащил бутылочку, чтобы сыграть в нее.
Больше оставаться здесь сил не было, и я выскакиваю в коридор, который был заполнен парнями и самой Власовой, которая, изрядно выпив, прижималась к спине другого молодого человека. Они попытались позвать меня, но я тут же вежливо отмахнулась, оказываясь на кухне, которая была более менее пуста, не считая тех, кто приходил сюда за новой порцией выпивки. Незнакомые лица встретили меня равнодушно, и я присела на подоконник, в дальний угол.
Тем временем прошел уже час, а Власова с компанией парней, которая по очереди лапала ее, все еще не уходили из коридора. Они будто бы специально стояли там, чтобы никого не выпускать.
Я не встретила на кухне ни одного знакомого лица, копалась в телефоне, настороженно следя за шатавшимися из стороны в сторону парнями, парочка из которых рисковала ко мне подходить. Отпугнуть их было просто ― хватало одного грозного взгляда, который будто бы говорил: "Я не пьяна. Найдите другое развлечение.".
Забежала и сама Власова, который теперь я вовсе и не была нужна. Она только схватила по бутылке рома и колы, которые размешала вместе со знанием хорошего химика. Было страшно глядеть на лица тех, кто после пил подобный коктейль.
К десяти вечера шумная тройка парней выпила за меня.
– Круто бежишь!
– А научишь и меня так же? Я не останусь в долгу, тоже научу чему-нибудь приятному.
– Ох, лавелас!
Они еще что-то выкрикивали пошлое в мою сторону, но скоро ушли, оставляя меня разглядывать полупустые бутылки от водки и текилы, как я поняла по наклейке. Чтение состава было жутко скучным, я листала новостную ленту, но ничего интересного в ней не было.
Радовало только одно ― Герман ни разу не показался в кухне, тем самым не доставляя мне еще больше проблем.
От гремящей музыки моя голова быстро устает, и даже приоткрытое окно и легкий свежий воздух не спасают от духоты.
Кто-то кладет мне руку на талию, я мгновенно отталкиваю от себя пьяного парня, который даже не в силах улыбнуться от своего состояния.
– Ну же, давай танцевать. Такая симпатичная, а отталкиваешь меня.
– Прочь! ― Презрительно шикнула я, вновь отталкивая парня, отчего тот рухнул на пол.
– Ну и пошла отсюда, шлюха!
Это становится последней каплей моего терпения, и я рвусь вперед, однако с трудом стоящее на ногах тело Толика заграждает путь, не пропуская меня.
– О, привет, Принцесска, ― говорит он без своей привычной игривости, а с каким-то заторможенным и нагнетающим тоном. ― Не ожидал… Ой! ― Он икнул, чуть бы не упав на меня всем телом. ― Увидеть тебя здесь.
Он был сильно пьян и сонлив, отчего казалось, что еще секунда ― и парень точно заснет. Его лицо скорчилось, когда он присел, Толик что-то промямлил, но я не смогла понять. Оглянувшись, я вижу спасительный свободный проход и отсутствие Власовой с парнями в коридоре, отчего тут же собираюсь уходить. Однако Толик из последних сил дернул мой рукав рубашки.
Только я взглянула непонимающе на него, как его вывернуло на изнанку прямо на кухне, рвота полилась на пол. Парня же ничего не смутило, он вытер рот собственной рубашкой, болезненно глядя на меня. Я никак не могла понять то, что с ним происходило, пока не заметила слишком суженные зрачки. Это стало первым сигналом.
– Толик, попробуй улыбнись или же нахмурься. Ну же! Любую эмоцию! ― Я трясу его за плечи, однако получаю ноль внимания на эти требования. Его голова запрокинулась назад, губы приоткрылись, и слюна рванула по челюсти. ― О Боже… Сколько же ты выпил?!
Пытаюсь привести парня в чувство, бью его по щекам, однако это не помогает.
– Эй, Толян! Ты где тормознул, брат?! ― Голос Еремеева слышится за моей спиной, а после я ощущаю его присутствие. Медленно разворачиваюсь, придерживая Толика за плечи, чтобы тот не рухнул прямо на пол, на свою же рвоту, и вижу шокированного Германа. ― Твою мать! Какого черта ты с ним сделала?!
От страха я отскакиваю в сторону, тело Толика устрашающе покосилось вправо без моей поддержки ― Еремеев вовремя успевает словить его.
– Я… Я ничего не делала! Он сам пришел сюда, а после отключился!
Он с трудом оторвал от меня взгляд, попытался разбудить Толика, но у него так же ничего не вышло.
Веки Толика дернулись на несколько секунд, он приоткрыл глаза, затуманено переводя взгляд с меня на своего друга.
– Что с тобой, брат?! ― Проорал Еремеев с большей силой, но Толик не смог ответить.
Страшная картина прошлого пронеслась перед моими глазами. Сознание прокричало о том, что это самая удачная попытка сбежать из этого ужасного места, но сердце, воспитанное по правилам чести и достоинства, тут же воспротивилось.
– Неси его в ванну! ― Еще громче крикнула я, не узнавая собственный голос. Еремеев уставился на меня, не веря услышанному и тому, что им командовали. Он даже не дернулся на месте. ― Сейчас же!!
Подхватив собственного друга, он понес его по коридору, тут же толкнув ногой дверь. Я могу поклясться, что в этот момент он пробормотал: "В первый и последний раз.".
Однако ванна Власовой была не пуста, какой-то парень слишком страстно целовал девушку, медленно раздевая ее. Мои щеки стали пунцовыми, захотелось выбежать из комнаты и вернуться обратно на кухню, однако Еремеев свободной рукой резко остановил меня.
– Свалили отсюда сейчас же! ― Во всю глотку, полностью разъяренный, в настоящем бешенстве, которое только может охватить человека. Я со страхом смотрела на его лицо в эти секунды. У него было такое выражение лица, будто бы он только что убил человека.
Парочка дернулась, девушка стала собирать свои вещи, и через минуту дверь захлопнулась за нами. Никогда бы не подумала, что жизнь приведет меня к тому, что я останусь с Еремеевым в одной комнате.
– Что дальше? ― Резко спрашивает он, с ожиданием следующих команд.
– Нужно промыть ему желудок. Я принесу содовую, а ты немедленно звони в скорую!
Мои руки отчаянно тряслись, но мысль, что человек сейчас может умереть, отчаянно заставляла двигаться дальше и мыслить рационально.
– Не смей отключаться, понял меня?! ― Строго отчеканила я Толику, которого освобождала от тугого ворота клетчатой рубашки. Мысль, что в эту секунду я очень похожа на отца, прокатилась в сознании. Глаза парня стали закрываться, я обращаюсь к Герману, зная, что точно не смогу ударить Толика. ― Но не переусердствуй. Нужно, чтобы он только пришел в сознание.
Его легкий кивок. Пощечина. Отсутствие реакции. Новая пощечина. Сдавленные хрипы. Картинки проносились мгновенно, и вот уже Толик блюет в ванную: его спина горбиться, конечности дергаются. Меня саму затошнило, но я не могла отвести взгляда. Герман все это время молча наблюдает, на его лице нет ничего, кроме скривленных от отвращения губ.
Как только с промыванием желудка было кончено, Толик лег на холодный кафель, затуманенными глазами обследуя потолок.
– Нужно перенести его в теплое место, ― тихо говорю я, ощущая, как волнение постепенно уходит. ― Справишься? Я сделаю ему чай.
Вновь оставляю Германа одного, после видя, как он протащил Толика в противоположную комнату. Я не могла спокойно смотреть на него, следит за выражением глаз ― мне становилось не по себе. Именно поэтому я стараюсь задержаться на кухне, где народ заметно поубавился.
Открыв нужную дверь, я понимаю, что это спальня самой Власовой, на постели которой теперь корчилось тело Толика, приходившего в себя.
– Чё за ерунда была со мной, Принцесска? ― Вяло спрашивает он хриплым и изнеможенным голосом.
Мне не нравилось это обращение, было в нем что-то нахальное и приторное, но я пропускаю его мимо ушей, подавая парню горячий чай. Он не смог приподняться, пришлось помочь самой. Удивительно, но я даже укрыла его одеялом, на что он слабо усмехнулся.
– Что ты пил? ― Строго спрашиваю я, но Толик блаженно хлюпает приготовленный чай, не собираясь отвечать так скоро.
Я вытаскиваю телефон из кармана и обращаю внимание на время. Нужно вызвать скорую. Пусть они приедут и заберут его отсюда. Поставят капельницу, промоют по необходимости еще раз желудок.
– Не надо никому звонить. ― Голос Еремеева обращается ко мне. Я резко оборачиваюсь и сталкиваюсь с его хмурым выражением лица и вальяжно разложившимся на пуфике телом.
– Ему может стать хуже!
Мой голос переходит на крик, что парню, соответственно, не нравится.
– Тогда промоешь ему желудок еще раз, ― угрожающе отвечает он на мой выпад, впритык оказываясь возле меня.
– Эй-эй, харош. ― Прерывает нашу перепалку взглядами Толик. ― Лучше принесите мне еще чаю. Я капец как пить хочу. У меня ощущения такие, будто ничерта внутри нет. Даже мозгов… При-икиньте, мозгов…
Герман схватил кружку, с силой захлопнул дверь. Я переглянулась с вялым Толиком, сев на пол и упираясь спиной об стену. Если ему станет хуже (а это вполне возможно), то ответственность полностью ляжет на Еремеева.
Перевернувшись на бок, Толик стал с интересом разглядывать мое разъяренное лицо, порой приглушенно отпуская смешки.
– Тебе стоит меньше пить. В следующий меня может и не оказаться рядом. ― Грубо отвечаю я, в упор наблюдая за его выражением лица при приглушенном свете ночника. ― И да, это было алкогольное отравление.
– Мне холодно. ― Только и отвечает он совсем как ребенок, больше кутаясь в одеяло. Мы замолкаем, мне совсем не хочется здесь оставаться. ― Мне, наверное, надо поблагодарить тебя?
– Не напрягайся.
– Ладно. ― Он замолк, но парень с трудом выдерживал тишину. ― Ты спасла мне жизнь, а значит, что я у тебя в долгу. Если что, обращайся.
– У меня нет особых проблем. ― Пытаюсь переубедить я его.
Он задумчиво покачал головой, словно не был согласен с этими словами. В комнате появился Герман, подал другу чай и сел, точно как я же, но возле противоположной стены. Так мы в упор могли наблюдать друг за другом, чем он и занялся, вовсе не задумываясь о том, приятно ли это мне.
Я встала, собираясь уйти, внимательно оглядела Толика, который казался слишком бледным. Но ведь его друг сможет о нем позаботиться?
– Сядь обратно. ― Как приказ вставляет Герман, в упор следя за мной.
– Я не собираюсь здесь оставаться.
– Нет, ты останешься. ― Он вновь встает, указывая рукой на мое прежнее место. ― Если я прикажу, то ты здесь и заночуешь, так что сядь!
Толик не смел вставить ни слова. Он робел.
– С чего бы это мне подчиняться твоим приказам? ― Прошипела я. ― Кто ты такой? Если тебе удалось затащить мою пьяную сестру к склепу однажды, если ты и пугаешь меня своими взглядами, то это не значит, что я буду безоговорочно подчиняться тебе!
– Будешь.
– И не подумаю.
Он тяжело дышал, опаляя меня горячим порывом. Голова кружилась в этот момент, но взгляд был строг и уверен.
– Останешься, потому что, если ему станет плохо, ― он рывком указал на Толика, который заснул в постели, ― ты будешь чувствовать себя виноватой. И ты знаешь это, не спорь! Мне будет в целом плевать, а ты будешь винить себя до конца жизни.
Я медленно развернулась от ужаса и села на свое прежнее место, Герман победно ухмыльнулся.
– Хорошая девочка. ― Торжество. Лицемерное подхалимство самому себе.
– Гори в Аду. ― Выплюнула я.
– Только вместе с тобой.
Я просидела в квартире Власовой до полуночи, борясь со сном. Заранее предупредила Стешу, чтобы та оправдала меня перед отцом. Я практически уверена в том, что она соврала будто бы я осталась у Богдана на ночевку.
Пришлось еще раз промывать желудок Толика и поить его чаем. Он беспутно извинялся в бреду и горячке, когда я трогала его лоб, щеки, пытаясь хоть что-то определить.
Я не обмолвилась с Германом ни словечком, старалась не смотреть на него, но зарядка на телефоне заканчивалась, тело затекало, а приглушенно доносившаяся музыка только усугубляла ситуацию.
Ближе к часу ночи я почти бы заснула, чувствуя, как Герман тихо привстал и, кажется, направился ко мне, однако в этот момент в комнату кто-то вломился с разговорами. Это вывело меня из оков сна. Герман выгнал шумную компанию за дверь, пригрозив им чем-то. Мы вновь остались одни.
Почему он так смотрит на мня? Что же не так?
Толик захрапел, переворачиваясь на другой бок.
– Скажи, что для тебя самое ужасное в жизни?
Он заговорил первый, так же неотступно наблюдая за мной. Вопрос показался таким странным, что я не захотела отвечать на него.
Вопрос повторился.
– Не знаю, ― пожала я плечами. ― Для тебя?
Что вело меня сейчас к этому душевности разговору? Сонливость и расслабленность от усталости? Мне стоило бы молчать.
– Все самое ужасное уже произошло в моей жизни. ― Голос звучал так же спокойно и несколько высокомерно.
Мы сидели напротив друг друга. Каждый на своей стороне. Однако существовала связь, почувствовать и заметить которую могли оба. И что-то метафорическое было в этой ситуации. Что-то, чего понять пока что мне было невозможно.
– Расскажешь?
– Не сегодня. ― Привычно усмехается он, закидывая голову назад.
Я прикусила губу, опустив голову и придав колени к груди. Что за глупый вопрос? Стоило же мне еще зацепиться за него и продолжить беседу, будто бы она представляла интерес!
– А самое счастливое в жизни? ― Вновь подает он голос в темноте.
– Моя семья. ― Не раздумывая, отвечаю я. ― А у тебя?
– А этому только суждено скоро исполнится.
В нем был странный пафос, от которого мурашки шли по спине.
– Разве человек может планировать счастливые моменты? ― Странная необходимость продолжить беседу с ним нарастала с каждым сказанным словом.
– О, еще как!
– А мне всегда казалось, что счастливые моменты наступают сами по себе, ― я слежу за ним, чувствуя подвох и ложь в ответах Германа.
– Только для тех, кто не является хозяином своей судьбы. ― Возвышенно произносит он, вставая на ноги и разминая конечности, которые затекли.
– А ты хозяин своей судьбы? ― С сарказмом выплевываю я, на что получаю хмурый взгляд серо-зеленых глаз. ― Что-то не похоже.
– Поверь мне, я не только хозяин собственный судьбы, но и жизни еще нескольких людей.
– Это должно пугать? ― Я задержала дыхание, как только он приблизился вплотную ко мне.
– Нет, это должно предостеречь кое-кого. ― Как признание, его тихие слова прозвучали прямо возле моего уха. Еще чуть-чуть, и его губы коснуться моей кожи.
Я отскочила от него, выставив руки вперед, чтобы защититься. Если бы он захотел, то это его никак не остановило бы.
– Зачем пугать? Это бессмысленно и ничтожно. ― Продолжаю я, медленно приближаясь к двери.
– А что же тогда делать?
"Действовать", ― слово прозвучало в голове, но я не посмела его сказать, чувствуя, что этот разговор принимает совсем другие обороты.
Убежав из квартиры, я была уверена, что он прекрасно знал ответ на свой последний вопрос. Несказанно удивило и то, что он так спокойно отпустил меня, хотя час назад не позволил бы и шага сделать.
Однако другое удивило меня больше. Собственные чувства, которые кричали внутри меня. Как бы тяжело не было признаваться ― я хотела с ним говорить, хотела слышать эти рассуждения вовсе не глупого человека. Несмотря на ужасные оценки по предметам, он говорил с некоторой философской рассудительностью, которой не каждый обладал.
И мне хотелось говорить с этим человеком! Какой ужас!
Я не узнавала саму себя. Это пугало больше, чем сам Герман Еремеев с его дьявольской ухмылкой, которая после снилась мне всю ночь.
