– Ну, это длинная история, – заулыбался Яша, срывая одуванчик. – И насвистываю я, должен заметить, не какие-то песенки, а арии из великих опер!! Ладно. Дело было, конечно, в Одессе… – начал он и впрямь издалека.

Глава 15

…Той весной сорокового года Якова Шварца разрывало три страсти. Увлечённость фотографией, интерес к соседке Иде, дочери Фимы-фотографа, и музыка. Фотография завораживала таинством проявления на бумаге, опущенной в раствор, человеческих лиц, знакомых улиц и цветущих каштанов. К Иде притягивали её розовые щёчки и, опять же, её согласие позировать Яше для портретов. В музыке же ему нравилось всё. Вот только на всё вкупе времени не хватало.

Яша с мамой Цилей Владимировной, женщиной властной и крупной, и дедушкой Семёном Аркадьевичем, который отличался тем, что всё про всех знал, но умел, до поры до времени, держать язык за зубами, жили в большом густонаселённом доме недалеко от Дерибасовской – главной одесской улицы.

Яша с детства умел напеть или просто насвистеть любую, даже только что услышанную мелодию. Поэтому тот факт, что у него обнаружился абсолютный музыкальный слух, никого не удивил.

– Наш мальчик будет большим музыкантом, – изрекла однажды Циля Владимировна. И опять же никто не посмел ей возразить.

Яша занимался усердно и с удовольствием – его домашние упражнения на скрипке соседей не раздражали, а напротив, со временем только прибавляли ему благодарных слушателей и поклонников. А так как скрипка давалась ему легко, то он порой позволял себе манкировать занятиями в музыкальном училище, что до времени сходило ему с рук. Однако приближались выпускные экзамены и, главное, выпускной концерт, на котором Яша должен был играть сонаты Моцарта. А тут – фотография и Ида! Так что приходилось всячески изворачиваться, чтобы и маму не расстроить, и всего интересного не упустить!

Выходя со скрипкой со двора, Яша быстро оглядывался – нет ли, случайно, поблизости мамы – и частенько сворачивал не налево, куда вела дорога в училище, а вовсе даже направо, где располагалась фотография соседа дяди Фимы Вайцмана.

Фима был мастером своего дела. Вообще-то, по большей части он делал фото на документы, но если надо было изобразить портрет или семейное фото, то клиенты-таки шли к нему. Знали – выйдет даже лучше, чем в жизни.

Как и все во дворе, он немного побаивался громкой суровой Цили, но и Яше не мог отказать, видя его увлечённость. И даже приговаривал себе в оправдание:

– Великих музыкантов по пальцам можно пересчитать, а фотография, она всегда прокормит, если шо. А на скрипке можешь уже и так на свадьбе любой играть! С твоим-то талантом!

В тёмной комнате, освещённой лишь красным фонарём, он позволял Яше скрываться часами, посвящая его в секреты своего ремесла.

– А вот вам здрасьте, дядя Фима. Как дела? – это было их обычным приветствием.

– Лучше всех, – не глядя на Яшу, ответил дядя Фима. – Но это пока… Я вот шо скажу тебе, Яша, если Циля узнает, плохо будет всем. Будет такой балаган, шо я боюсь дажепредставить…

– Дядя Фима, та не узнает мама. Она ж ещё на работе, – говорил Яша практически шёпотом, пытаясь сосредоточиться.

– На работе… Я, вообще-то, тоже на работе, не забыл? А ежели кто увидит тебя здесь и скажет Циле? Я вот тебя и от своей Белки скрываю. А то бы за раз нас с тобой раскрыли!

– Не увидит. Я осторожно хожу. А если надо, то и прячусь хорошо, – рассмеялся Яша.

– Осторожно. Вот где ты сейчас должен быть, Моцарт?

– Та не Моцарт я.

– Моцарт не Моцарт. Какая разница! А шо, если мать твоя надумает тебя встретить?

– А я маленький? Чего меня встречать? Смеётесь?

– Да тут не смеяться, а плакать надо. А как она тебя со школы встречала, забыл?

– Дядя Фима, то школа. Я уже взрослый.

– Ша! Взрослый он. А с Идочкой моей за ручку гуляешь только там, где твоя мать не видит!

Яша испуганно посмотрел на дядю Фиму, поправляя рукой непослушные волосы.

– Ты шо думал, я не в курсе? И не видел, как ты её портрэты тут у меня проявляешь? Вот чую я, Яша, скорую катастрофу.

– Дядя Фима, скажете тоже! Ну какая катастрофа может получиться с наших с вами фотографий? Одна красота!

– Красота-та, она да. А катастрофа, Яша, – это твоя мать.

– Дядя Фима, давайте уже начинать…

Придя домой, Циля Владимировна была вне себя от злости, ибо до этого не поленилась зайти в училище, чтобы ещё раз услышать об успехах сына. Но услышала отнюдь другое.

– Знаете, Циля Владимировна, – склонившись к её уху, тихо проговорила Яшина преподавательница, – а Яков в последнее время часто пропускает уроки. У мальчика талант. Но ему не стать серьёзным музыкантом при таком отношении к музыке и занятиям. Более того, если это будет продолжаться, его не допустят к экзаменам. И он не будет играть на выпускном концерте.

Циля Владимировна и представить себе не могла такого поворота. И более того, она не могла даже в страшном сне предположить, что её талантливейший ребёнок, её сокровище, не будет играть Моцарта на этом их концерте. Но больше всего её волновал вопрос: «А где же тогда Яша, если не в училище?» И тут же в голове её созрел ответ: «С Идкой, где же ещё?»

Циля знала, что Ида Вайцман, дочка Фимы, очень нравилась её сыну. Она тоже училась в музыкальном училище, на флейте. И Циля Владимировна не раз видела, стоило Яше с Идой выйти со двора, как тот тут же забирал у девушки её футляр с флейтой и нотную папку. Циля, как опытная женщина, понимала – неспроста это!

– И где твой внук, папа? – набросилась Циля Владимировна на отца.

– А я знаю? – невозмутимо ответил дед Семён. Прищурив правый глаз и не отрываясь от радиоприёмника, он пытался поймать нужную частоту. – Утром с Идкой ушли в свою эту консерваторию.

Выйдя на балкон, Циля Владимировна принялась кричать:

– И-ида! И-ида!

На балконе напротив появилась женщина, Белла Петровна, мать Иды.

– Шо за шум? Не иначе как мама нашего Моцарта!

– Я интересуюсь знать, а где Идка?!

– А шо такое?! Моя дочь дома!

– Тетя Циля, что случилось? – Рядом с матерью появилась Ида.

– Говори, где Яков!

– Не видела я сегодня вашего Яшу. У нас занятия раньше начинались. Репетиция с оркестром.

– Как вам это нравится? Не видела она, – пробурчала Циля Владимировна. – Я вам устрою репетицию с оркэстром!

– От твоего Моцарта всё равно толку не будет! – опять вмешалась мать Иды.

– Это мы ещё посмотрим! Мой Яков переплюнет самого Па-га-ни-ни!

– Я вас умоляю. Переплюнет! А шо это ты такая нервная?

– Яшка пропал, – тревожно оглядываясь, проговорила Циля Владимировна. – В училище даже не появлялся!

– И ничего Яшка не пропал. Придумаешь тоже, – показался на балконе дед Семён. – Он у Фимы, в его фотозаведении.

– Шо за глупости, Семён Аркадьевич? – вмешалась Белла Петровна. – Шо за интерес вашему Моцарту до фотографии?

– Значит, имеет интерес, раз он каждый день до Фимы ходит! – заступился за внука дед Семён. – Ты, Циля, надоела парню своей этой музыкой па-га-нининой! А у молодого человека могут быть ещё и другие интересы!

– Ида! Ты знала? – громогласно разнеслось по всему двору.

– Знала, тётя Циля. Только обещала Яше никому не рассказывать.

– Фима-а-а! – заорала Циля Владимировна. – Я тебе сейчас устрою!

– Я тебе устрою! Вот только попробуй! Фима, держись, я иду! – встала на защиту своего мужа Белла Петровна.

Женщины, отталкивая друг друга, вошли в фотомастерскую. В комнате никого не было.

– Яков Шварц! Выходи! Немедленно! – Голос Цили Владимировны звучал как приказ главнокомандующего.

– Фима, Фимочка! Не бойся, я здесь! – пыталась перекричать Цилю Владимировну Белла Петровна.

– Яша, ты это слышишь? – испуганно прошептал дядя Фима.

– Шо это?

– Это, Яша, катастрофа. Это, Яша, твоя мать. И, кажется, моя Беллочка с ней.

– Яков Шварц!

– Фимочка!

И уже через несколько секунд дверь в тёмную комнатушку, где Яша и дядя Фима проявляли фотографии, была распахнута и, толкая друг друга, появились два женских силуэта. И вместе с ними хлынул свет. Недопроявленные фотографии оказались совершенно загубленными.

Положение спас приковылявший только что дед Семён. Он убедил дочь и внука пойти на компромисс: Яша больше не пропускает занятий и усердно готовится к выпускному концерту, а Циля Владимировна разрешает сыну в свободное время заниматься фотографией. На том и порешили.

Выпускной концерт Яша-Моцарт отыграл так, что зал аплодировал стоя. В благодарность Циля Владимировна позволила Яше себя сфотографировать. Увидев свой забранный в рамку портрет, она молча покачала головой, но портрет поместила в комнате на самом почётном месте – прямо над пианино.

Яша начал готовиться к экзаменам в консерваторию. Но тут ему пришла повестка в армию. Его определили в оркестр Одесского гарнизона.

– Не служба, а малина, – говорили во дворе. – Ночуй дома да играй на похоронах и парадах!

Однако не на того напали.

– Служить, так служить по-настоящему, – сказал Яша военкому. Тот пожал плечами и определил его в танковые войска.

Война для них с Батей, в экипаж которого попал Яша, наступила так стремительно и беспощадно, что по-настоящему они очухались лишь под Смоленском…

Тася слушала его рассказ, почему-то опустив свои глаза. И как-то погрустнела. Хотя Яше его рассказ казался чрезвычайно весёлым.

– А шо это ты скисла? – удивился он.

– А она… эта девушка… Ида… она красивая?

Яша улыбнулся:

– То всё в прошлом. Ты самая красивая! – выпалил Яша на одном дыхании.

– Ладно, Моцарт, давай свой цветочек! – она улыбнулась и забрала у Яши чуть помятый и подвявший одуванчик, который тот так и не выпускал из рук. А затем придвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Яша сидел улыбаясь и не шевелясь, будто боялся спугнуть своё счастье.

– Вот вы где! – раздался голос Рустама. – Через пять минут ужин, пойдёмте.

– Мы вас потеряли, – деловито добавил и Егор, который теперь ни на шаг не отставал от Рустама и старался во всём на него походить. Даже походка у них стала похожая. Словно они теперь всегда шагали в ногу, как бойцы одного отряда, как братья.

Выпускные экзамены в специальной разведывательно-диверсионной школе пришлись на конец сентября. Дроздов был горд, что ребята и тут не подкачали.

Полковник Артёмов собрал группу Дроздова, коротко поздравил.

– Теперь вы, ребята, настоящие бойцы невидимого фронта. Ваша группа официально получила оперативное название «Призраки». И на всё время войны вы лишаетесь своих настоящих имён. Только прозвища, они же позывные. Даже между собой вы должны будете общаться только так. В ознаменование ваших былых заслуг разрешаю вам самим выбрать новые боевые имена.

После недолгого совещания решение было принято.

Пал Данилыч Дроздов из Москвы остался Батей, Яша Шварц из Одессы – Моцартом, Айдер Меметов из Балаклавы стал Дельфином, Рустам Шадиев из Самарканда – Узбеком, Таисия Тихонович из белорусской деревни Кощино – Феей, а к Егору Иванову из Наро-Фоминска уже и так пристало прозвище Малой. Он и не возражал.

– И когда теперь в бой? – спросил Артёмова Дельфин.

– По приказу! – ответил без улыбки Артёмов.

Глава 16

Октябрь 1941 года, Калужская область

Подъём был объявлен в половине пятого утра.

Через несколько минут группа «Призраки» во главе с Батей была построена и готова к выполнению любого задания.

Полковник Артёмов не заставил себя ждать.

– Оперативная ситуация такова, – начал он с ходу. – Немцы, совершив бросок, неожиданно для наших войск вошли в город Юхнов. И пытаются прорваться дальше. А это всего двести километров до Москвы. По нашим сведениям, по Варшавскому шоссе двигается головная колонна 10-й танковой дивизии 57-го моторизованного корпуса вермахта. Наши десантники заняли оборону за Юхновым перед рекой Угрой. Ими получен приказ командования любыми способами остановить колонну. Хотя бы на время. Пока они держатся, не давая немцам подступиться к единственному там мосту. Ваша группа должна десантироваться в расположение подразделения капитана Старчака. Немцы хоть и ошалели от успехов, но хитрят – на Москву движется сразу несколько бронетанковых колонн по разным направлениям. Необходимо определить, откуда пойдёт главное направление удара. Поэтому ваша главная задача – пробраться в расположение немецких войск, к их штабу в Юхнове, и взять серьёзного языка. Об этом знает только лично Старчак и при необходимости постарается прикрыть вас при отходе. Остальное – собственными силами. Всё понятно?

Десантирование проводили чуть ли не на бреющем полёте уже под вечер. Зато – отдельное спасибо лётчикам: «выбросили» буквально на голову десантникам. А то ведь могли и не рассчитать – объясняйся тогда с соседями Старчака, которые и знать не знали ни о каких «Призраках». Могли бы и покромсать, приняв за вражеских диверсантов.

Капитан Старчак оказался толковым мужиком. Так что окончательный план операции разработали быстро и обязанности распределили.

– Немцы сосредоточены здесь, на подходе к Угре, штаб их где-то тут, на окраине города, прямо у шоссе, – показал Старчак на карте. – Точнее сказать не могу, придётся вам на месте разбираться. Прямого ходу туда – часа три. Ну а обратно уж как получится! Хотя всего времени на выполнение задачи и возвращение у вас – до четырёх утра. Не позже этого срока я должен взорвать мост, по которому немцы утром надеются дисциплинированно, с удобствами, двинуть на Москву. Сразу после взрыва у нас приказ передислоцироваться. Так что постарайтесь не опаздывать. – Старчак улыбнулся в усы, довольный своей шуткой. – А чтоб вас опознать… Ну, чтоб бойцы мои вас не пулями, а объятиями встретили, – Старчак озорно покосился на Фею, – мы с вами простой опознавательный знак используем. Вот этот флаг. Извиняйте, белый. Его лучше в сумраке утреннем видно. Прицепите, будто сдаётесь, мы вас и опознаем. Идёт?

– Идёт, – ответил Батя. А Малой уже засовывал в вещмешок белую тряпку.

– А если шо пойдёт не так? – поинтересовался дотошный Моцарт.

– Будет ситуация, будет и решение! – привычно бросил Батя.

До окраины Юхнова добрались за два с половиной часа.

– Дай-ка сюда, – проговорил Батя, забирая у Феи снайперскую винтовку. – Так, так, так, – приговаривал он, осматривая окрестности сквозь окуляр оптического прицела.

Немецкой техники – танков, машин с горючим и боеприпасами – тут сосредоточилось немеряно, и это было в их случае на руку: у каждой единицы техники часового не поставишь.

Надо было определиться с немецким штабом. Дабы рвануло так, чтоб мало не показалось, но чтоб и не поубивало немецких начальников намертво. Мёртвого языка даже в генеральских погонах ни лаской, ни угрозами уже не разговоришь.

– Похоже, оно! Ну-ка, Моцарт, глянь! На тот двухэтажный домик.

Моцарт, перехватив винтовку из рук Бати, приложился глазом к прицелу.

Возле крыльца двухэтажного дома под двускатной крышей стояли двое немецких солдат в касках и с автоматами наперевес.

– Во гады, – процедил Моцарт, – оборзели, даже флаг повесили! Прям как дома.

– А ты им лучше спасибо скажи, сразу видно, что штаб, – буркнул в ответ Батя. – Что ещё видишь?

– Метрах в пятидесяти от дома – бензовоз. Прямо перед домом – танк. «Панцер-три». Боевая масса – около двадцати двух тонн. Орудие калибра пятьдесят миллиметров. Экипаж – пять человек. Но если потесниться, то места на всех хватит! – усмехнулся Моцарт.

– Отставить разговоры, – скомандовал Батя. – За мной!

Батя с Узбеком залегли метрах в тридцати от немецкого штаба, чтобы иметь максимальный обзор. Из глубины кустарника их прикрывала Фея, держа на прицеле штабное крыльцо.

Моцарт, Дельфин и Малой по-пластунски выдвинулись к ближнему бензовозу и аккуратно прилепили к нему мину. Часовой механизм поставили на пять минут. Заминировали ещё пару бензовозов из тех, что были подальше от штаба. Второй должен был взлететь на воздух через минуту после первого, а третий – ещё через минуту. Прямо один за другим.

И поползли к «Панцеру». Юркий Дельфин взобрался на броню с тыльной стороны башни и проскользнул внутрь. Моцарт и Малой схоронились за танком.

Тут как раз и рвануло!

Дельфин под шумок вырубил спавшего немецкого танкиста и выпихнул его тело наружу. Тело ударилось сначала о броню, потом шмякнулось на землю.

От взрыва бензовоза сдетонировала и соседняя машина, видимо под завязку гружённая боеприпасами.

В свете огненных сполохов было видно, что часовых взрывом разбросало в стороны. Из штаба, истошно крича, выскакивали немецкие офицеры, мягко говоря, не слишком одетые. И тут же падали на землю, прикрывая головы руками.

Воспользовавшись паникой, Батя с Узбеком подползли ближе.

– А вот, кажется, и наш! – ткнул пальцем Батя в седовласого, на плечах которого были генеральские серебристые погоны. Правда, «низ» у него был не слишком форменным, если, конечно, не считать парадным дополнением к кителю белые подштанники.

Немец как раз поднял глаза. Батя направил на него дуло автомата. А Узбек буквально вперился немцу глаза в глаза. Немец открыл рот, словно пытался что-то сказать, потом закивал и, не отводя взгляда от гипнотизирующих глаз Узбека, послушно пополз в их сторону. Узбек его ещё и торопил, призывно маня ладонью.

«Панцер» сдал от здания штаба назад – как раз туда, где его дожидались Батя, Узбек и полуживой немец. Подбежавший Моцарт с Узбеком легко вскинули немца на броню и быстренько запихнули в танковый люк. За ними следом юркнула и Фея.

– Где Малой? – огляделся Батя, уже наполовину скрывшись в чреве танка.

А Малой, невесть откуда раздобывший гранаты, решил напоследок «добавить огонька фейерверку» и бросил их одну за другой в сторону штабного крыльца. Кстати, как раз вовремя – немцы едва ли не начали очухиваться, а несколько автоматчиков даже бежали теперь в сторону танка. Взрывы гранат охладили их боевой пыл. Как раз настолько, чтобы Малой мог нырнуть в танковый люк. «Панцер» рванул вперёд.

Большая часть дороги назад была уже пройдена, когда Батя поглядел на часы – они показывали 03:26.

– Сбавь ходу, – скомандовал он Дельфину, управлявшему танком. – Давайте без суеты, чтоб внимания лишнего не привлекать.

«Панцер» внешне спокойно, хотя вокруг всё громыхало и пылало, двигался по шоссе в сторону Москвы. Передовые немецкие части, пытавшиеся отбросить десантников Старчака, чтобы захватить мост, похоже, принимали его за своего. Может, даже прибывшего им на подмогу.

– Малой! Давай флаг! – крикнул Батя. – А то ведь прямой наводкой свои пальнут. Хотя… – и он в упор и с хитрой улыбкой посмотрел на захваченного ими немца.

Прямо на позиции десантников нёсся немецкий танк.

– Сдаются, что ли? – переглянулись бойцы.

– Не стрелять! Это свои! – скомандовал Старчак.

Над башней танка и впрямь развевался белый флаг, точнее – белые подштанники немецкого генерала.

– Успели ребята!

Глава 17

1 августа 1942 года, г. Москва

Ранним утром в кабинете генерала Артёмова было сизо от дыма. Этой душной августовской ночью ни сам генерал, ни его заместитель полковник Шмелёв, ни начальник оперативного отдела Центрального штаба партизанского движения полковник Ипатов ни на минуту не сомкнули глаз.

Артёмов отодвинул тяжёлую светомаскировочную штору и распахнул окно, откуда хлынул свежий и по-утреннему чуть прохладный воздух.

– Товарищ генерал, – услышал он знакомый голос и обернулся, – группа…

– Вижу, Батя, что прибыли, – остановил Артёмов Дроздова.

Группа «Призраки» уже выстроилась в полном составе. Не изменяя собственному приказу, Артёмов даже полковнику Ипатову представил бойцов не по фамилиям, а по оперативным кличкам. Со стороны звучало несколько забавно, но что поделаешь, секретность есть секретность:

– Бойцы нашей диверсионно-разведывательной группы под названием «Призраки» – Дельфин, Узбек, Моцарт, Малой, Фея и командир их Батя. – Полковник Ипатов в ответ понимающе кивнул. – За их плечами уже немало выполненных заданий чрезвычайной сложности. Уверен, и на этот раз не подведут! Так, Батя?

– Так точно, товарищ генерал, – отрапортовал Дроздов.

Полковник Ипатов всем «Призракам» по очереди пожал руки, обратив внимание, что у их командира левая рука оканчивается не кистью, а рукавом гимнастёрки.

Капитан Дроздов заметил его быстрый взгляд на свой рукав, но привычно виду не подал, тем более что Ипатов тут же перевёл взгляд на два ордена Красной Звезды и орден Боевого Красного Знамени на груди у Бати. Остальные тоже выглядели достойно – у каждого по Красной Звезде и медали «За отвагу». Дельфин, Узбек и Моцарт были в звании старшин, а Фея и Малой – сержантами.

– Прошу, товарищи, – Артёмов указал на стол, на котором были разложены карты, – садиться.

Сам же подошёл к окну и, закрыв его, обернулся к присутствующим:

– Если совсем коротко сказать по поводу общей оперативной обстановки в оккупированной врагом Белоруссии, то партизаны немцев кусают, те в ответ лютуют. В окрестностях Витебска создаются концлагеря для военнопленных и гражданских. В городе истребляется местное население, особенно большим репрессиям подвергаются евреи. – Он посмотрел на Моцарта, чьё лицо мертвенно застыло, и чуть заметно понимающе ему кивнул. – По нашим сведениям, на октябрь у немцев намечена крупная операция против партизан и подпольщиков. Начнётся она с Витебска. В связи с предстоящей операцией подходы к городу укрепляются, устанавливается дополнительная внешняя линия стационарных блокпостов, усиливается пропускная система, введён комендантский час. Руководить операцией будет начальник штаба тылового района армии и охранных войск, отвечающих за восточное направление, генерал Максимилиан Штейнберг. На помощь ему для участия в предстоящей операции в скором времени должны быть переброшены специальные подразделения войск СС, специализирующихся на борьбе с партизанами. Товарищ полковник, – обратился он к своему заместителю Шмелёву, – добавьте конкретики.

Шмелёв открыл папку и разложил на столе несколько фотографий. С них самодовольно и холодно смотрел среднего роста, чуть за пятьдесят, худощавый человек в форме немецкого генерала.

– В народе его за особую лютость прозвали «Витебским Палачом». Отличается нечеловеческой жестокостью, презирает всех представителей неарийской расы, особенно ненавидит коммунистов и евреев. Женат, двое детей. Вместе с тем известно, что он большой любитель красивых женщин. И в другом отличается изысканными вкусами. Собирает антиквариат, особое пристрастие имея к старинному фарфору. Поклонник классической музыки, прежде всего скрипичной. И сам неплохо играет…

– Вот такие вводные, – продолжил Артёмов. – Не так много пока, остальное будете узнавать на месте. Но по всему выходит, что генерал Штейнберг – ключевая фигура готовящейся немцами операции против партизан и витебского подполья. Наша цель, – он оглядел «Призраков», – не допустить проведения карательной операции. Это идеальный вариант, вряд ли в полной мере возможный. Но вот заставить немцев её отложить – наша непосредственная обязанность! До зимы чтоб не раскачались. Зимой проводить такую масштабную акцию немцы не решатся – научены горьким опытом под Москвой. Значит, отложат до весны. А там и у Красной Армии сил прибавится! В связи с этим главная цель «Призраков», – Артёмов понизил голос, – во что бы то ни стало уничтожить генерала Штейнберга. Гибель такой важной фигуры вызовет дестабилизацию и панику в немецких войсках в Белоруссии и в то же время усилит активность партизан и подполья в белорусских городах. Задание ясно?

– Так точно, – за всех ответил Батя.

– В Витебске подпольщики и партизаны будут помогать в проведении нашей операции. Не подведут? – подначил Артёмов полковника Ипатова.

– Не имеют права, – уверенно ответил Ипатов.

Глава 18

Август 1942 года, г. Витебск

Землянка командира партизанского отряда Зенкевича была устроена вполне основательно. Снаружи она вообще выглядела как небольшой естественный холмик, заросший травой. Вход, замаскированный деревянным люком, сверху покрытым дёрном, располагался под ветвями разлапистой ели. Внутри же землянка представляла собой довольно просторное помещение из двух «комнат». Та, что в глубине, была жилой. Центральную часть первой занимал большой крепко сбитый стол с лавками вокруг него.

Зенкевич был человеком небольшого роста, с глубокими залысинами и гладко выбритым. Перехватив взгляд Бати, Зенкевич большим и указательным пальцем коснулся подбородка:

– А вы думали, мы тут все щетиной заросли? – усмехнулся он. – Вот уж нет, у нас дисциплина не хуже, чем в войсках – утренняя поверка каждое утро. Так что не забалуешь!

– Это хорошо, что поверка, – согласился Дроздов. – А вот в полиции витебской много наших служит?

– Есть и наши, есть и не наши, но это больше к Владимиру Петровичу, – указал он на второго человека из местных, сидевшего за столом и похожего на бухгалтера, недавно вышедшего на пенсию. – Он у нас отвечает за работу городского подполья.

Владимир Петрович внимательно посмотрел на Дроздова.

– Нам человека своего туда устроить надо, – ответил тот.

– Ну, в немецкую полицию с ходу не обещаю, но во вспомогательную, которая состоит из местных, устроим. Кого именно?

– Вот его. – Батя кивнул на Айдера.

– Документы надёжные, настоящие немецкие, – добавил Айдер. – По легенде я уже служил в гродненской полиции. Даже рекомендации есть.

– Это хорошо, – улыбнулся Владимир Петрович, – но всё равно потребуется время.

– Понимаю, – ответил Батя. – Небольшое время на этот случай у нас в запасе есть. Это необходимо для реализации запасного плана «Б». Хотя какой из них окажется основным, а какой запасным, жизнь покажет. Тем не менее к плану «А» приступаем сегодня. Все готовы?

– Готовы! – за обоих, то есть за себя и Яшу, ответила Тася. Яша тоже согласно закивал – в этот момент он как раз распаковывал футляр со скрипкой.

– Эту группу надо сопроводить до города, без приключений, одним путём, – пояснил Дроздов. – А товарища «полицая» – другим.

– Сопроводим, – без тени сомнения подтвердил Владимир Петрович.

Про остальные группы и планы Дроздов пока распространяться не стал. Группа № 1, состоящая из Яши и Таси, начинала работу первой. Группа № 2 из одного Айдера направлялась в город со своим особым заданием. Группа № 3 из Рустама, Егора и самого Дроздова пока оставалась у партизан в ожидании развития первоначальных событий.

Штаб тылового района группы армий «Центр» и фельдкомендатуру немцы расположили в одном из самых красивых зданий города – бывшем банке, где до войны учились студенты Ветеринарного института. Все другие дома, сохранившиеся после бомбёжек, нещадно обрушившихся на Витебск в июне и начале июля сорок первого, были заняты немецкими военными, полицейскими и оккупационными службами, а также учреждениями городской управы и вспомогательной полиции, где в основном служили местные. Евреев почти сразу переселили в правобережную часть города, где чуть позже организовали гетто. Остальные жители по большей части ютились в полуразрушенных домах на окраинах. О тюрьме СД, которая находилась в подвалах старого здания гимназии, говорили исключительно шёпотом.

Стены и заборы были обклеены плакатами на русском и белорусском языках:

«Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет – тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу и для женщин.

В случае, если будет произведено нападение, взрыв или иное повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как-то: полотна железной дороги, проводов и т. д., то виновные будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесим. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято двойное число заложников и тоже повешено».

В подтверждение слов возле здания Исторического музея было установлено несколько виселиц, регулярно и публично использовавшихся по прямому назначению.

Жизнь как-то ещё теплилась на Смоленской базарной площади, где немцы разрешали по утрам торговлю. Но реальных денег у населения было мало, так что более распространён был натуральный обмен. Самой ходовой валютой было мыло – его приезжавшие на рынок крестьяне охотно обменивали на лук и картошку. Особенно оголодавшие городские жители, кого ещё не успели угнать на работы в Германию, просили милостыню, стараясь не попадаться на глаза немецким патрулям и особенно «своим», из вспомогательной полиции.

В последние дни незамысловатую торговлю скрашивало ещё и неожиданное развлечение. Паренёк со скрипкой и девушка в платке и с холщовой сумой ходили вдоль рядов и веселили публику разнообразными бойкими мелодиями. Сердобольные поселяне в награду им давали то пару картошин, то луковицу, то немного хлеба, иногда и небольшой кусок сала перепадал.

Даже полицаи, дежурившие на рынке, и немецкие офицеры, проходившие изредка мимо, останавливались их послушать. Полицаи сначала придирались, но документы у музыкальной парочки оказались в полном порядке, да и парень вызывал жалость – он, как объяснила девушка, был немым от рождения и с самого детства зарабатывал себе на хлеб игрой на скрипке. На самом деле немым Моцарта «сделал» Батя («таки» не смог Яша избавиться от своего одесского говорка: хорош был бы он тут рядышком с белорусской сестрёнкой со своим неизбывным «шо»). В остальном ничего особо ярко еврейского в его внешности не наблюдалось, тем более что стригся он совсем коротко – пойди разбери, какого цвета и насколько курчавые у этого немого волосы!

Немецкие офицеры не довольствовались простонародными мелодиями, а требовали чего-нибудь посерьёзнее, на что Моцарт легко выдавал им то отрывок из скрипичной сонаты своего «однофамильца», то пассаж из Брамса или виртуозные рулады из Вивальди. Яша с Тасей отметили для себя, что некоторые немецкие офицеры теперь приходили едва ли не каждый день, чтобы послушать скрипача, и подавали в руки Тасе монетки, а иногда даже не самые мелкие купюры.

Одним прекрасным утром неподалёку от играющего музыканта остановился зелёный «хорьх» самого помощника генерала Штейнберга гауптштурмфюрера Пауля Мюллера.

Мгновенно оценив ситуацию, Яша заиграл так, будто выступал не на базарной площади, а как минимум на сцене Одесской филармонии: наконец-то, похоже, клюнула рыба покрупнее, чем обычные строевые офицеры, приходившие его послушать исключительно в пешем порядке.

Да и Пауль Мюллер понял, что сможет изрядно порадовать шефа, в последнее время ставшего слишком раздражительным, что, естественно, не могло не сказываться и на самом Пауле: шеф придирался буквально ко всему.