Автострада до Рая и Ада

«Глория»¹¹ – (лат. Gloria in excelsis Deo – «Слава в вышних Богу») древний христианский богослужебный гимн, доксология, входящая в состав католической мессы латинского образца и англиканской литургии.

– Генри, опять ты за старое! Прекращай, – без явного осуждения, но все еще весьма наставительно проблеяла своему спутнику чинная дама в перчатках, легонько стукнув старичка по плечу тыльной стороной ладони. Видимо, она уже наперед знала, чем именно был грешен ее супруг, ей даже не нужно было видеть в упор его выходку.

– Да ладно тебе, Полли, ничего страшного тут…

– Молодым это воспринимать тяжелее всех, Генри, прояви сострадание. Где твоя накопленная с годами житейская мудрость? – не унималась сердобольная Полли.

– Завела-а-а свою шарманку…

Их голоса потихоньку стихали, все удаляясь и удаляясь, однако тот факт, что удаляется также он сам, Энтони осознал лишь тогда, когда ноги пронесли его сквозь многоцветную вереницу аркадных автоматов в тихий освещенный белым холодным светом уголок, являвшийся тупиком. Драйвер все еще беззвучно шевелил губами, повторяя уже по которому кругу: «Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens. Domine Fili unigenite, Jesu Christe»¹², (очевидно, не так уж походы до ближайшего прихода вместе с приемной семьей были и бесполезны – миссис Батлер точно гордилась бы им), и судорожно сжимая футболку в том месте, где уже лет пять не было и быть не могло никакого креста.

«Domine Deus, Rex caelestis, Deus Pater omnipotens. Domine Fili unigenite, Jesu Christe»¹² – строки из богослужебного гимна «Gloria in excelsis Deo». Дословно переводятся как: «Господи Боже, Царь Небесный, Боже Отче Всемогущий. Господи, Сын Единородный, Иисусе Христе».

В спонтанном порыве продолжать двигаться хоть куда-нибудь, он толкнул перед собой увесистую дверь с аббревиатурой «WC», и в состоянии полнейшего опустошения замер, окруженный шашечками черно-белых плиток и десятком своих собственных, таких же мертвенно-бледных, заламывающих руки отражений.

То самое, наиболее позднее из всех его воспоминаний, казавшееся даже наибольшим бредом, чем воспоминание о его восхождении в одной лишь пижаме к статуе Христа-Искупителя в компании накуренных перуанцев… Воспоминание, которое весь их непростой с Аланом путь виделось ему всего лишь хмельной фантазией спутанного сознания после очередной попойки, пронзило его подобно молниеносной роковой стреле, случайно выпущенной Джипси из арбалета.

И ощущалось это как целых две стрелы, как две неожиданные смерти. Разве что Джипси все еще оставалась в единственном числе, хотя скорее уж – в одиночестве…

Тони медленно повернулся к одному из зеркал над раковиной, и его столь же отстраненное от всего мира отражение сделало то же самое. Парень клепку за клепкой без лишней спешки расстегнул свою кожаную куртку, и отражение послушно повторило за ним. Белые костлявые кисти некоторое время непроизвольно мяли края потной пропылившейся футболки, а затем вдруг вспышка внезапно воскресшей надежды, искры немой, неизвестно к кому обращенной мольбы и отчаянного неверия причудливым образом смешались на лице Энтони и в его взгляде, словно в палитре. После чего Драйвер одним порывистым движением задрал ткань футболки до самого горла.

В месте, где область сердца пересекал выбитый на его коже крылатый кинжал с коротеньким текстом Шестой заповеди¹³ на лезвии, чернела зияющая дыра. Она была небольшой и будто бы даже поджившей, не кровоточила и совсем не болела. Однако отсутствие боли сейчас беспокоило Тони в самую последнюю очередь.

Словно во сне опустился он на шахматный, резко пахнущий моющим средством пол, глядя перед собой широко раскрытыми безумными глазами. И одним судорожным жестом запустил мелко подрагивающие пальцы в волосы…

Шестая Заповедь¹³ – «Не убивай». Одна из десяти заповедей, которые, согласно Пятикнижию, были даны Моисею самим Богом.

Глава 2. Прямо в сердце.

Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер. (с)

Михаил Булгаков «Мастер и Маргарита»

Полностью поглощенный деловитым монологом мисс Мур Алан, впервые за долгое время чувствовавший себя по-настоящему чем-то заинтересованным, старался запомнить так много информации, как только мог. Из контекста ее реплик он уже успел сообразить: что это не единственный город, есть и другие, что каким-то образом из города в город можно «звонить» (насчет того, какой такой божественный роуминг все это осуществлял, Бронсон пообещал себе выяснить чуть позже), что жизнь в Чистилище, видимо, тоже конечна, и завершается она неким «приговором», а также еще парочку-другую любопытных вещей.

– Уважаемая, а подскажите, расценки за все это великолепие… – Алан не договорил, кивнув на томик под наманикюренными пальчиками мисс Мур, являвшийся не чем иным, как журналом регистрации гостей Танцующей Медузы.

– Ах, да! – встрепенулась женщина. – Прошу меня простить, я немного увлеклась.

Она извинительно улыбнулась, обнажая свои сахарно-белые зубы.

– Учитывая то, что вы и ваш друг – новички, эту ночь вам предоставляется право переночевать за счет заведения. Завтра в десять у нас состоится «адаптивный час» – это полезная лекция, которая подробно расскажет вам об этом месте, его устройстве и возможностях реализации. Сразу после лекции вы научитесь обращаться с местной валютой, узнаете каким количеством заработанных за смертную жизнь средств обладаете, и, как следствие, сможете окончательно решить – останетесь ли у нас (и на сколько) или же съедете в другую гостиницу.

– Ты слышал? – мужчина повернулся к Энтони, однако того вдруг рядом не обнаружилось. Мэриголд не менее озадаченно, чем Алан заозиралась вокруг.

– Где он?…

– Не знаю, мне казалось, буквально только что был тут…

– Он не уходил, вы не видели? – Бронсон по старой привычке сунул обрез за пояс джинсов.

Мужчину все еще слегка забавлял тот факт, что администраторша и словом не обмолвилась на счет того, что с оружием в их заведении находиться нельзя или типа того. Похоже, здесь всем было плевать. «Логично. Вокруг же одни мертвецы. Едва ли кого-то из постояльцев можно убить выстрелом в башку», – невольно мелькнуло у Алана в мыслях.

– Нет, вроде нет… – эхом отозвалась мисс Мур. – По крайней мере, выходящими через главный вход я видела только мистера и миссис Джонс. Да вы не переживайте! Я обязательно попрошу персонал его поискать, такое бывает иногда, что гости, испытав нервное потрясение, начинают бесцельно плутать по коридорам.

Алан, впрочем, и не переживал. Он вообще знал этого странного субъекта всего несколько часов кряду. Не обладавший привычкой привязываться к случайным, пусть и располагающим к себе людям, Бронсон даже испытал что-то наподобие облегчения, поскольку юный вид и очевидное раздолбайство этого парня заставляли его невольно примерять на себя роль опекуна (хотя их разница в возрасте составляла всего лишь четыре года).

– Ладно… Тогда могу я пока расположиться в дуплексе? – поинтересовался Алан. А сам подумал: «Если задержусь в Медузе на какое-то время, можно будет организовать в нем неплохую арт-мастерскую».

Несмотря на свой достаточно суровый внешний вид, очень неподходящий на первый взгляд человеку тонкой творческой организации, Бронсон еще при жизни питал определенную слабость к живописи, стрит-арту и скульптуре. Правда его основной род деятельности заключался в совсем ином, посему времени на то, чтобы как следует углубиться в искусство не оставалось от слова совсем. Да и прибыли, по мнению Алана, это ему, наверняка, особой не принесло бы. Он до последнего вздоха оставался человеком, ведомым исключительным прагматизмом, и в то, что слава, даже при определенных усилиях, накроет его своим искрящимся шлейфом и ворохом долларовых купюр, не верил.

Однако теперь в его распоряжении была целая дополнительная жизнь. Алан пока не выяснил, должен ли был (и если да, то как скоро) оборвать ее тот самый, вскользь упомянутый «приговор», но пообещал себе разобраться с этим чуть позже, а пока… Пока ему нужно было отдохнуть. Даже несмотря на то, что силы после путешествия из сердца (как ему до этого казалось) аризонской¹ пустыни до красочного лобби Танцующей Медузы удивительно быстро восстановились. По крайней мере, того утомления, которое поселилось в его теле, когда он только вошел в гостиницу, больше не ощущалось.

Аризонской¹ – прил., образованное от существительного «Аризона». Аризона – американская засушливая пустыня, расположенная в одноименном штате.

Забрав с ресепшена ключи от своего номера, и скупо поблагодарив любезную администраторшу за обслуживание, Алан направился ко входу в синий неоновый коридорчик, из которого доносились смутно знакомые мелодии и электронные зацикленные звуки работающих аркад. Мисс Мур сообщила, что в самом конце игрового зала располагалась уборная первого этажа, когда мужчина уточнил, где здесь можно умыться. Энтони ранее проговорился, что у него все лицо было в кровавых брызгах, так что Бронсону не особо хотелось подниматься на последний этаж с пятнами крови на роже, распугивая будущих соседей. Обычно Алану было достаточно не шибко приветливого выражения лица вкупе с комплекцией фигуры и ростом, чтобы заставить окружающих обходить себя по широкой дуге.

Еще до того, как его нога ступила в квадрат холодного белого света перед дверью в нужное помещение, Бронсон понял: в туалете что-то случилось. Из щели меж полом и дверью медленно выползала прозрачная лужа, а из-за самой двери доносилось монотонное шипение воды, как будто кто-то открыл все краны на максимум. Раздраженно закатив глаза, Алан собрался уж было позвать на место аварии кого-нибудь из персонала, отправившись в свой дуплекс, как есть, однако какое-то странное, полное смутных догадок чувство, заставило его невольно промедлить. Прислушаться.

Прерывистый странный звук, похожий не то на жалобный собачий скулеж, не то на чьи-то задушенные рыдания просочился в маленький тупиковый уголок, где он стоял, вместе с бегущей водой. Алан нахмурился, осторожно толкнул тяжелую дверь, и его едва не окатило тугой ледяной струей брызг, бивших из сломанного смесителя крайней раковины. Бронсон изумленно уставился перед собой.

Туалет выглядел, как какое-то поле битвы. Из трех поломанных смесителей, как из пожарных брандспойтов хлестала вода, да так, что весь шахматный пол уже напоминал собой маленькое озеро. Огромное зеркало над раковиной в самом центре было разбито и пошло сетью трещин, некоторые из его осколков вывалились, так что когда Алан осторожно двинулся вперед, прикрывая рукой лицо, зеркальная крошка сочно захрустела под подошвами его ботинок. Отражающие яркий свет многочисленных ламп стеклышки посверкивали то тут, то там, словно драгоценный песок в речных водах.

Среди всего этого хаоса, забившись в просвет между раковинами, сидел его новый знакомый. Пестрые кудряшки Энтони беспорядочно налипли на лоб и скуластое веснушчатое лицо. Одежда парня была мокрой насквозь, отчего складчато льнула к кажущемуся сейчас еще более худым телу, а костяшки на правой руке были разбиты и теперь лениво кровоточили. На щеках, шее, предплечьях Тони виднелись характерные розовые разводы. Кожаная пестрящая мелкими шипами, металлическими клепками косуха сиротливо валялась поодаль.

Драйвер сидел на корточках, запустив в волосы пальцы, и медленно раскачивался туда-обратно. Он смотрел перед собой широко раскрытыми глазами, и они пугающе поблескивали за занавесью влажных вьющихся прядей. Его посиневшие губы при этом беззвучно шевелились, лицо было белым, как мел. Забавно, но Алан почему-то вспомнил студентов из своего колледжа. В день экзамена нет-нет, да обнаруживался у дверей аудитории какой-нибудь бедолага, который в похожей позе, заткнув ладонями оба уха, безмолвно и с выражением крайнего отчаяния на лице, пытался выучить в самую последнюю минуту хотя бы один экзаменационный билет.

– Эй, – негромко позвал Алан. Энтони ему не ответил. Казалось, он вообще не замечал никого и ничего вокруг.

– Энтони, – Бронсон сделал два медленных шага, будто опасливо приближался к агрессивному буйнопомешанному. Но никакой реакции от Драйвера на его действия не последовало. Мужчина плавно опустился на корточки. Тони продолжал шевелить губами, покачиваясь, будто лапки у механической игрушки манэки-нэко² – назад-вперед, назад-вперед, назад-вперед…

– Энтони! – вновь повторил Алан уже куда громче, хватая парня за тонкое татуированное запястье. Не больно, но ощутимо. Тот вздрогнул, словно его вдруг ударили, и поднял на Ала растерянные щенячьи глаза. Все в черных потеках туши, они придавали своему обладателю сходства с перепуганным енотом, угодившим в садовую ловушку заколебавшегося североамериканского фермера³. Вид у парня при этом был такой, словно он видел Бронсона впервые в жизни, тот ему помешал заниматься своим каким-нибудь очень уж важным делом, и теперь Энтони не вполне понимает, что ему от него нужно.

Манэки-нэко² – «манящая кошечка», распространенная японская фигурка, которая, согласно поверьям жителей Страны восходящего солнца, приносит удачу своему владельцу. Обычно ее изображают с поднятой одной или сразу двумя лапками. В механических игрушках эти лапки непрерывно раскачиваются назад-вперед.

³ – в Северной Америке енот – наиболее частый садовый вредитель, против которого существует целый арсенал защитных мер, начиная от ловушек-сеток и заканчивая шумовыми отпугивателями.

– Пойдем, тебе надо успокоиться и просохнуть, – Алан вновь огляделся, все еще не выпуская из захвата чужого запястья. – Святая Дева Мария, ну и устроил же ты…

Он попытался было поднять Тони за руку, но тот вдруг уперся, сжав губы в нитку, зажмурился и попытался вырваться, в результате чего едва не треснулся головой о бортик одной из раковин.

– Брось! У тебя уже губы синие! Сидишь тут в ледяной воде, хрен знает сколько! Еще и казенное имущество громишь! – прикрикнул на него Алан.

Он почему-то вдруг ужасно разозлился. Наверное, потому что понимал: Энтони имеет полное право орать, плакать и крушить все вокруг, ведь не каждый день человек осознает, что он мертв. Однако собственное бессилие перед чужим высвобождающимся крещендо из искренней горечи, из кратковременного отчаянного безумствования бесило его до зубовного скрежета.

Алан никогда не умел утешать людей. Никто никогда не утешал его самого, поэтому он даже не знал, как это делается. Обычно Ал просто замыкался в себе (то есть, еще сильнее, чем прежде), превращаясь в подобие долбаного каменного истукана, и чувствовал себя полным придурком, не могущим ради моральной поддержки двух слов нормально связать. А люди потом считали его бессердечным.

Тони вдруг издал какой-то странный булькающий звук. И Бронсон выпустил его кисть, почему-то подумав, что того сейчас, наверное, стошнит, но Энтони просто-напросто плюхнулся на задницу и ткнулся головой в полусогнутые колени. Плечи его мелко подрагивали, забавные кудряшки-пружинки тоже, он сухо всхлипывал время от времени, а его руки при этом безвольно лежали в воде, повернутые ладонями кверху, будто бы ему и не принадлежавшие. Алан с мрачным полным терпения видом наблюдал за этой тихой истерикой, возвышаясь над невменяемым Драйвером молчаливым оплотом железной выдержки.

– Синие… губы… – вымученно простонал Энтони, задыхаясь. Резко разогнувшись, он безжалостно приложился головой о стену и практически улегся в лужу целиком. Алан поднял брови. Оказалось, все это время парень смеялся. Смеялся, как сумасшедший.

– Ты серьезно… хах… ты серьезно полагаешь, что синие… губы нам… нам теперь не полагаются? – прерываясь на дурацкие смешки, проговорил он высоким тоненьким голоском и громогласно захохотал. После чего вдруг резко уселся, обрывая свой гогот на полувздохе так неожиданно, что Алану стало сильно не по себе. Сверкая в его сторону абсолютно безумными, широко распахнутыми глазами, Энтони тихо, вкрадчиво поинтересовался у него, словно беседовал с умалишенным, так, как будто это Алан последние десять минут громил туалет, бил зеркала, истерически ржал и валялся в ледяной луже:

– Ты думаешь, что мне теперь может быть дело до каких-то там «синих губ»?

Не с первой попытки, но Тони отодрал-таки от своего тела мокрую футболку. Рывком задрав ее до самого подбородка, продемонстрировал Бронсону бледный впалый живот и украшенную чернильным рисунком крылатого кинжала безволосую грудь, в самом центре которой зияла небольшая сквозная рана – черная, кажущаяся заметно поджившей, без малейшего намека на ожоговый ореол. Алан таких раньше никогда не видел.

– Ты, в самом деле, мать твою, думаешь, что мне есть дело до гребаного казенного имущества?! – заорал, насколько хватило дури, Энтони, и его до этого привлекательное, хоть и все в черных потеках косметики лицо исказилось настолько страшной гримасой, что Алан невольно сделал шаг назад. В таком состоянии Драйвер, казалось, мог запросто броситься на него с кулаками. Или, чего доброго, укусить. А Алу меньше всего хотелось бы бить этого худосочного бедолагу, тому и без всяких побоев сейчас приходилось ох, как несладко.

Вообще, вся эта какофония эмоциональных перепадов, включавшая в себя погром, слезы, состояние абсолютной индифферентности, дикий хохот и крики с неприкрытой агрессией вкупе, выглядела достаточно жутко. Особенно с учетом того, что пусть даже не слишком хорошо, но Алан все-таки успел немного узнать этого человека: добродушного, открытого, разговорчивого, склонного ко всяким безобидным глупостям. Казалось, такой парень, как Энтони по определению не мог впадать в отчаяние, яриться или повышать тон.

Бронсон не знал, как именно нужно обращаться с людьми, у которых случилась истерика, но предположил, что орать на Тони в ответ будет чертовски скверным решением. Поэтому подавил в себе полыхнувший было гнев, постаравшись не подавать виду, что сам злиться ничуть не меньше.

– Я ничего не думаю, – коротко рубанул Алан и, небрежно оттянув ворот своей хлопчатобумажной майки вниз, продемонстрировал Тони черную дыру в рваном красноватом ободе ожога и черных вкраплений пороховых газов, увенчивавшую его сердце аккурат в том самом месте, в котором было пробито сердце самого Энтони. Тот ничего не сказал и никаких чувств не выразил, просто не отрываясь, глядел на пулевое ранение, замерев и стискивая до зубовного скрежета челюсти.

– Мы мертвы. Точка, – Бронсон отпустил воротник. Странное дело, но он вообще-то старался лишний раз на эту мерзкую отметину не смотреть, и уж тем более не собирался никому ее показывать.

– Мериться, у кого больше, надеюсь, не будем, – Алан снова присел на корточки, упираясь локтями в колени и переплетая пальцы в замок. – Пойми, сделать с этим уже ничего нельзя. Но, честно говоря, я даже рад, что пребывание в Чистилище настолько… привычное. И, пожалуй, вполне себе комфортное. Отели, мотели, все дела… разве не странно? По-моему, это стоит того, чтобы все это роскошество хотя бы… изучить. Что думаешь?

Энтони, до этого все еще сверливший взглядом его грудь, и будто бы по-прежнему видевший раневую черноту, несмотря на то, что та уже была надежно скрыта под майкой, поднял глаза. И только в этот самый момент Алан обратил внимание на то, что радужки этих глаз были разного цвета: правая – прозрачно-голубая, левая – темно-каряя. Бронсон запоздало вспомнил род деятельности этого человека и невольно резюмировал про себя: «Ужас. Линзы, наверное».

Лицо Драйвера медленно разгладилось, судорога, растягивавшая уголки его рта в невеселую ожесточенную ухмылку, сошла на нет. Взгляд сделался немного беспомощным, по-детски расстроенным, будто у пятилетки, который под покровом ночи случайно подсмотрел, как его рождественский чулок наполняет подарками не Санта, а позевывающий, уже переодетый в пижаму отец. Энтони несколько дергано, затравленно огляделся, после чего в его мимику просочилось нечто похоже на удивление, точно он был лунатиком, который вместо привычной постели обнаружил себя в залитом водой и забрызганном стеклом общественном туалете.

– Пойдем, – Алан поднялся, затем протянул парню руку, почему-то не сомневаясь в том, что тот ее примет. Так и случилось. Энтони жалобно и озадаченно одновременно сдвинул к переносице темные брови, неуверенно хватаясь своей кровоточащей мокрой пятерней за чужую ладонь. Бронсон крепче стиснул скользкие ледяные пальцы Драйвера и поднял беднягу с пола. Тони все еще выглядел так, словно не вполне понимал, что он тут делает, кажется, у него наступила фаза пассивной дезориентации. Он с трудом держался на ногах, движения его были скованными, и его рассеянная отрешенность чем-то напоминала отрешенность человека, чудом пережившего чудовищный катаклизм.

Бронсон подхватил с пола косуху Энтони, набросил ему на плечи. Тони никак не отреагировал.

– Мисс Мур, – обратился к блистающей улыбкой администраторше Алан, когда они проходили мимо стойки регистрации, за которой Мэриголд консультировала какую-то миловидную молодую особу, – будьте добры, зарегистрируйте мистера Драйвера в дуплекс под номером шесть. И да, в туалете первого этажа случилось небольшое… ммм… происшествие. Запишите на наш счет, пожалуйста, чуть позже мы возместим заведению причиненный ущерб.

Миловидная особа окатила Алана таким возмущенным взглядом, будто она была титулованной герцогиней, владевшей каждым неоновым сантиметром Танцующей Медузы, а Алан – скверно обученным лакеем, посмевшим ее перебить.

– В-все в порядке? – мисс Мур немного ошарашенно оглядела перемазанного в крови и черной туши, вымокшего до нитки Энтони, безжизненно взиравшего в свою экзистенциальную пустоту, потом перевела вопросительный взгляд на Бронсона, придерживавшего Драйвера за плечо. Миловидная особа смерила своим цепким голубым взором красивого бледного Тони, и лицо ее заметно смягчилось.

– Да, все хорошо. Мы пойдем, – уверенно кивнул Алан. Видимо, даже видавшую всякое мисс Мур впечатлил видок его проблемного спутника. И Бронсону не хотелось думать о том, в какой, должно быть, шок ее повергнет состояние туалета их явно радеющей за свой имидж гостиницы.

Наверное, если бы Алан не забрал Тони оттуда, тот бы так и остался под раковиной до самого утра, не знающий ни что ему делать, ни куда себя деть, безмолвный и равнодушный ко всему вокруг. Бронсону приходилось вести его на протяжении всего их пути до номера, пусть не за ручку, как маленького, но все еще как человека, лишенного всякой дееспособности. Зато весь этот путь Энтони был до крайности смирен. И даже после того как они переступили порог просторного дуплекса, парень покорно повиновался, когда Ал усадил его на диван. Наблюдая столь образцовое послушание, Алан со спокойной душой отправился на поиски чего-нибудь, во что можно было бы переодеться с дороги. А когда вернулся из спальни с двумя белоснежными махровыми халатами в руках, обнаружил на все том же диване мирно сопящего Тони.

Мокрая одежда Энтони в беспорядке валялась на полу, а ее владелец, с головой закутавшись в мягкий плед, так и не умывшись, и даже не просушив мокрых волос, но зато трогательно подложив под щеку ладонь, гигантским плюшевым коконом свернулся поверх пухлых диванных подушек. Оставалось надеяться, что на следующий день из этого кокона вылупиться прежний – веселый и доброжелательный Тони, очень уж Тони нынешний Алана морально измотал.

Бронсон оставил один из халатов на спинке рядом стоявшего кресла и, тихонько потушив свет, бесшумно поднялся на второй этаж. Туда, где его уже заждались горячий душ и чистая мягкая постель.

***

Утро для Алана наступило около десяти часов. Он и не помнил уже, когда ему удавалось так здорово выспаться. Однако стоило позволить себе разлепить заспанные глаза, как что-то напоминающее тревогу тут же засвербело в районе солнечного сплетения. Ал вспомнил о том, что выше солнечного сплетения у него теперь в теле дыра, и машинально ощупал грудь рукой.

В точку. Дыра все еще оставалась на месте, и как бы подтверждала своим существованием реальность вчерашнего дня. И сегодняшнего тоже. И всех грядущих посмертных дней, сколько бы их там ни было ему отведено.

Когда мужчина спустился в залитую ярким летним солнцем гостиную, то обнаружил небрежно сложенный на диване полосатый плед и не обнаружил в нем Тони. Оставалось надеяться, что за время своей отлучки Драйвер не успел разнести в придачу к туалету ресторан, лобби, игровые залы и оба лифта с шахтами заодно…

Ладно. Что он ему, мамка что ли? Или, может быть, хренов психотерапевт? Если уж Энтони так сложно принять тот факт, что со смертной лучшей жизнью покончено, то вон… Мисс Мур обещала им «адаптацию» по высшему разряду. Нужна моральная поддержка? Пусть обращается к ней. Да даже столб, наверное, был бы лучшим поддерживателем, чем он, Алан. Столбы, по крайней мере, не испытывают желания прописать кому-нибудь по лицу, когда на них повышают голос. А в плане эмоциональных реакций они со столбом вообще находились практически на одном уровне.

Мгновенно успокоившись, стоило лишь напомнить себе, что он ничего никому не должен, Бронсон прошел в ту часть дуплекса, которая исполняла роль простенькой кухни: гарнитур постельных тонов, кухонный фартук, очень подходящий под репродукции Магритта⁴ и Танги⁴, украшавшие стены номера, много стекла, светлого дерева и светодиодных лент. Алану очень нравился этот интерьер – незамысловатый, но в то же время элегантный, идеальный баланс между стилем и простотой. Еще ему нравилось то, что в дуплексе было много света, воздуха и пространства. Иными словами, всего того, чего ему очень не хватало в крохотной съемной квартирке на Третьей авеню манхэттенского района Ист-Сайд.

Рене Магритт и Ив Танги⁴ – известные художники сюрреалисты.

Спустя пару минут нерасторопных поисков, на кухне Аланом была найдена блистающая чистотой турка, ручная кофемолка и сияющие керамические чашечки, однако ни грамма кофе, ни даже чая в шкафчиках гарнитура ему отыскать не удалось. Это означало только одно – придется спускаться на завтрак в местный ресторан.

Бронсон смиренно вздохнул и, предварительно решив по старой привычке засунуть обрез в какое-нибудь надежное место, совершенно случайно обнаружил, что у пуфика, идущего комплектом к дивану, откидывается сиденье, словно крышка у сундука. Какого же было его удивление, когда внутри этого самого пуфика обнаружилось целое Эльдорадо, состоящее из дорогущих разномастных цацок его избалованного достатком соседа. Включая ту самую серьгу с гигантским изумрудом.

Алан невольно фыркнул. Вот же запасливый хорь.

С глухим металлическим лязгом серебристый Сербу⁵ бухнулся поверх россыпи драгоценных колец и сережек. Воистину, понятие «ценность» для людей-представителей одной прослойки общества – не то же самое, что есть «ценность» для представителей из другой.

Сербу⁵ – (англ. Serbu Super-Shorty) марка гладкоствольных ружей, по факту легальных обрезов, очень популярных в Америке. В том числе, состоящих на вооружении армии и полиции США.

Пока Алан спускался к завтраку, на него вдруг накатило невиданное благодушие, так спокойно и удивительно приятно было наблюдать за неторопливыми жизнерадостными постояльцами, иногда весьма экстравагантного, но оттого ничуть не менее приветливого вида. Некоторые просто кивали ему, кто-то улыбался, а один одетый в солидный твидовый костюмчик дедок, даже любезно поздоровался, отделив голову от шеи на манер шляпы, когда Ал вышел из лифта ему навстречу. Пожалуй, еще никогда Бронсон не испытывал такого умиротворения, как в тот момент, когда шагал по коридорам Танцующей Медузы, погруженной в пронизанные теплом, искрящиеся беззаботностью воды вечного загробного лета.

«Радуюсь тому, что сдох… Иисус, неужели у меня настолько крыша поехала?» – невольно подумалось ему. Алан невольно припомнил всю ту бесконечную вереницу дней, омывающих его невыносимым плавящим кожу жаром, овевающих пустынным мусором и колючим песком. Забитый пушками, тугими брикетами из вощеной бумаги багажник, источающий душноватый, пряный запах, от которого болела голова и плыла лиловая дымка перед глазами. Досмотры на границе, проносящиеся мимо, зарывающиеся в почву меж высохшими репейниками и мясистыми стеблями окотильо темные штрихи злобно вжикающих пуль. Каскад практически бессонных ночей, когда он, сидя в кресле напротив двери, держал на коленях заряженную винтовку и просыпался каждые пять-десять минут, когда ладонь начинала сползать со ствольной коробки вниз.

Постоянное бегство от верной гибели на американско-мексиканских дорогах в объятиях палящего солнца.

В отличие от Энтони он точно знал, что рано или поздно умрет. Умрет, если вовремя не прекратит все это. Если не закончит работу на Sabueso del Diablo⁶ до того, как эта работа закончит его жизнь.

Но Алан не успел… Не успел, потому что никто не уходит из наркокартеля Sabueso del Diablo предателем. Уходит лишь мертвецом.

Sabueso del Diablo⁶ – (исп.) Дьявольская Гончая. Здесь, название мексиканского наркокартеля.

Когда Алан вошел в ресторан, первым, что ему бросилось в глаза, было не яркое, едва ли не вырвиглазное убранство зала под явное махровое ретро и даже не одна из симпатичных девушек официанток, обслуживающих посетителей на четырехколесных роликовых коньках в своих летящих небесно-голубых платьицах… а траурная одинокая фигура Тони за одним из приземистых столиков. Тот был одет во все черное и нависал над своей наполненной молоком пиалой с таким видом, будто присутствовал на собственных поминках и теперь мечтал в этом треклятом молоке утопиться.

Бронсон ухмыльнулся и направился за столик к Драйверу. Впрочем, сегодня Энтони было очевидно лучше, нежели в минувший богатый на приключения вечер. Умытый, расчесанный, на руках – ни следов порезов осколками, без всей этой сценической черноты на глазах и побрякушек везде, где только можно, сейчас он выглядел еще моложе и казался таким… обычным. Совсем не похожим на того неформального гиперактивного субъекта, который весь в мыле догнал Алана на пыльной дороге в окрестностях Парадайз Вилладж. А еще Тони очень напоминал человека, выздоравливающего после тяжелой болезни.

Алан со скрежетом отодвинул стул, подсаживаясь, и Тони чуть запоздало поднял на него взгляд, задумчиво хрустя своими хлопьями. Под гетерохромными глазами у него залегла отечная синева. Парень был немного бледнее обычного, отчего россыпь веснушек выделялась на осунувшемся лице так ярко, словно была не случайной печатью генетики, а шалостью кого-нибудь не слишком изобретательного, кто шутки ради провел возле физиономии Энтони пальцем по щетине кисточки, обмакнутой в темную краску. Распылил на острые скулы и нос все эти многочисленные крапинки и точки, придавая ему несколько безалаберный, но весьма любопытный вид.