– В том месте сада, где ограда снижалась и едва была нам по пояс, мы увидали, как Шош, бесстыдно распустивши волосы, направлялась навстречу незнакомой нам мужской фигуре! – воскликнули Тевель и Юваль!

– Продолжайте! – потребовал Даниэль.

– Двое обнялись, повалились на траву и …, – замялись и, словно отроки, зарделись зрелые годами рассказчики.

– Что и…? – настаивал Даниэль.

– О, просим избавить убеленных сединами старцев от пересказа мерзости, с начала и до конца виденной нашими глазами и слышанной нашими ушами! – взмолились Тевель и Юваль, – скромность и пристойность связывают языки!

– Какая сила побудила вас, людей, привычных к раннему отходу ко сну, выйти на улицу в столь поздний час, да еще прогуливаться вдали от дома? – поинтересовался Даниэль.

– Сами удивляемся, – ответил Тевель, – наверное, не спалось, возможно, захотелось вдохнуть ночной прохлады, вот и дошагали до сада Иоакима.

– Любопытное совпадение: одно и то же желание пришло к вам обоим, и при этом в один и тот же час! – заметил Даниэль.

– Пожалуй, ты прав, Даниэль, – сказал Тевель, – а мы даже не обратили внимания на такой удивительный факт. Ах, как много вещей в Небесах и на земле, досель не пробужденных нашей мудростью!

– Мне кажется, Тевель, – возразил Юваль, – ты упустил одну подробность.

– Напомни, Юваль! – встрепенулся Тевель.

– Ведь это Йони уведомил нас о преступном поведении Шош, а мы сперва не поверили ему, и тогда он назвал нам день и час, когда мы сможем убедиться сами! – внес ясность Юваль.

– Да-да! Кажется, припоминаю, – благодарно проговорил Тевель.

– Как полагают почтенные судьи, почему Йони почел необходимым сообщить им о прискорбном факте? – спросил Даниэль.

– Йони – молодой человек самых честных правил: ни с кражей, ни с разбоем не знаком, – пояснил Юваль, – ему невыносимо сознавать безнаказанность прелюбодеяния неверной жены, и он сострадает обманутому мужу.

– Отчего же Йони не объявил о своем открытии сам? – поинтересовался Даниэль.

– Он сказал, что лучше это сделать нам, – ответил Тевель, радуясь, что вспомнил, наконец, обстоятельства дела, – ведь заслуженным судьям поверят непременно!

– И мы с готовностью выполнили просьбу Йони, ибо, как и он, не терпим грязи вокруг себя. К тому же, служебный долг обязывает нас возвысить голос! – отчеканил Юваль.

– Чему же нам теперь верить, Даниэль? – растерянно спросил Акива.

– Благодарю вас, достойные вершители справедливого суда, Тевель и Юваль, вы очень помогли дознанию. На несущественный вопрос моего помощника я отвечу ему наедине, не отнимая более вашего времени, – сказал Даниэль и незаметно, но весьма больно, наступил на ногу Акиве.

***

За проявленный не к месту и не ко времени интерес Даниэль крепко сердился на Акиву. “Задавать вопросы – дело тонкое, дорогой мой, – выговаривал дядя племяннику, – учись молча – больше толку будет! Я, также как и ты, предположил, что судьи могут нам лгать. Но нельзя же выдавать свои мысли! Лучше разгадать другого, чем позволить разгадать себя, не так ли, Акива?”

“Лжесвидетельство отвратительно, – продолжал поучать Даниэль, – вдвойне опасно оно, когда срывается с уст хранителей закона. Тевель и Юваль как никто понимают сие. Поэтому мы не должны торопиться полагать их преступниками. Возможно, они невинны, только запутались слегка”.

“С другой стороны, – не унимался Даниэль, – если судьи говорят правду, дескать, это Йони настропалил их, то, нельзя исключить, что они лгут в том, будто бы наблюдали измену Шош, ибо они опираются на слова лжеца. А нет ли тут сговора? И такое возможно! В начале расследования мы не должны мешать попыткам обмана. Дознавателям на руку вранье людей. Оно поможет нам прижать их к стене. Разумеется, если будем действовать с умом. Запомни, Акива: ложь самоценна!”

Покончив с поучениями, Даниэль направился к Йони – проверить правоту судей. Понурив голову, Акива поплелся за учителем.

Йони подтвердил: именно он сообщил Тевелю и Ювалю о преступлении Шош. Комиссионер дал понять, что, во-первых, он как-то раз стал случайным свидетелем скверны, во-вторых, сердце его не терпит гнусности, и, в-третьих, он просил судей о помощи, ибо им-то уж безусловно поверят в почти невероятный факт.

Акива был озадачен – правда из лживых уст? А Даниэль, довольный сложным делом, покровительственно потрепал племянника по плечу: “Не вешай носа, дружище – всё разъяснится!”

Глава 6

Даниэль придерживался того солидного мнения, что успех расследования пускает корни и расцветает исключительно на почве неторопливых и неотступных размышлений дознавателя. “Думать, думать и еще раз думать – вот мой победительный девиз! – говорил себе Даниэль, – ведь даже краткие слова “да” и “нет” должны произноситься не иначе как после основательного раздумья. Я опираюсь на анализ фактов, на выдвижение нетривиальных и безжалостную проверку слишком очевидных версий, на отделение причин от вероятностей, и, наконец, на неоспоримые умозаключения”.

“Факты доставляются мне не только верными помощниками и надежными свидетелями, но и моими собственными зоркими глазами и чуткими ушами, – рассуждал Даниэль, – версии питаются плодами не знающей устали подозрительности, здравый смысл уберегает от соблазна мнимых причин в пользу разумной вероятности, а, в довершении всего, мне становится легко на сердце от светлой песни ясных мыслей и улик!”

Авишаг тихонько постучала в дверь рабочей комнаты Даниэля. Получив благоприятный ответ, вошла. Поставила на стол поднос с привычным завтраком – два сваренных вкрутую куриных яйца, освобожденных от скорлупы заботливою женскою рукою, ломоть козьего сыра, соленые оливки и большую свежеиспеченную лепешку. В одной кружке белело молоко, другая полнилась водой. Даниэль омыл руки перед трапезой, обтер их о предусмотрительно приготовленное полотенце, перекинутое через плечо Авишаг, рассеянно поблагодарил жену и принялся сосредоточенно жевать.

Даниэль весьма серьезно относился к процедуре принятия пищи. По совету лекаря он тщательно пережевывал кушанье до образования во рту однородной массы, и, не ранее как проглотивши измельченную зубами и смоченную слюною смесь, принимался за новый кусок. Он не имел обыкновения отвлекаться от сего жизненно важного процесса на размышления о делах, какими бы значительными и срочными они ни были. В ту далеко отстоящую от наших дней древнюю эпоху не существовали ни газеты, ни телевидение, ни, Боже сохрани, интернет. Поэтому, следует признать, Даниэлю было легче, чем современному человеку, избегать вредных привычек за обеденным столом, и он не переключал внимание на вещи, не совместимые со здоровым питанием. Каждому из нас не мешало бы приглядеться к себе во время еды!

Покончив с завтраком, Даниэль взялся за труд построения в уме плана дальнейшего расследования. Прилив сил ускорил принятие решения. “Необходимо срочно побеседовать с Шош и, возможно, с Иоакимом и Хилкией, – сказал себе Даниэль, – а вот Акиву, пожалуй, я не стану привлекать к этому этапу дознания, дабы племянник не сказал чего лишнего. Нагружу его не столь деликатной, но не менее важной работой”.

***

Даниэль подъехал на своей двухосной колеснице к дому Иоакима. Сторож приветливо открыл ворота перед другом семьи, и тот вступил на территорию имения. Прежде, чем постучать в двери особняка, Даниэль обошел его кругом и осмотрел знакомый ему сад – не из любопытства, разумеется, и, уж конечно, не от зависти к более состоятельному соседу, а исключительно вследствие привычного профессионального интереса. Мастер – всегда должник своего ремесла.

Внимание Даниэля привлек немалой величины искусственный водоем, вырытый Хилкией в подарок молодым на свадьбу. В прозрачной глубине резвились разноцветные рыбы, на поверхности плавали белые и розовые водяные лилии – несомненный намек на имя прекрасной владелицы сада. Даниэль почувствовал, как на самом дне его души шевельнулась радость за преуспеяние ближнего. “Прекрасное место для купания госпожи!” – подумал Даниэль и попросил слугу доложить о себе.

– Мир тебе, дознаватель, – казенно проговорил встретивший гостя Иоаким, явно обиженный недавней бесчувственностью Даниэля.

– Мир всему народу нашему, – с государственной широтой ответил Даниэль.

– Чем мы обязаны твоему вниманию, я и супруга моя?

– Не трудно догадаться, Иоаким. Я пришел для беседы с Шошаной.

– Ты исполняешь свой долг расследователя. А мой долг мужа, хозяина и покровителя собственной жены, присутствовать при беседе.

– Это разумеется само собою! Более того, если будет на то желание твоё и Шошаны, то вы вправе пригласить ее отца Хилкию.

– Возможно, мы так и поступим.

Иоаким велел слуге вызвать Шошану. Через минуту молодая женщина послушно явилась на зов мужа. Платок скрывал волосы, шаль поверх одежды окутывала плечи, руки и ноги, темная накидка спускалась на лицо.

– Шош, – произнес Иоаким, – ты видишь перед собой известного тебе дознавателя Даниэля. Своим визитом он оказал честь нашему дому и нам, его смиренным обитателям. Гость желает беседовать с тобою. Я позволяю тебе вступить в разговор с этим мужчиной и прошу откровенно отвечать на вопросы. Я намерен присутствовать при сём. Желаешь ли ты позвать отца?

– Нет, – едва слышно проговорила Шош.

– Во время беседы мне необходимо видеть лицо Шошаны, – заметил Даниэль.

– Шош, подними накидку! – произнес Иоаким.

– Я постараюсь быть кратким в своих вопросах и рассчитываю на ясные ответы, – обратился Даниэль к Шош, – это поможет сократить время неприятного испытания.

– Мы слушаем, – сказал Иоаким.

– Шошана! Судьи Тевель и Юваль заявили, что выследили тебя в момент свершения тобою акта измены законному супругу Иоакиму. Верно ли это?

– О, нет, нет, нет! – с горячностью громко прокричала Шош, и обильные слезы оросили нежные щеки.

– Разумеется, это ложь! В лучшем случае – ошибка, – не удержался от восклицания Иоаким.

– Судьи утверждают, что видели тебя в полночный час с чужим мужчиной. Случалось ли тебе покидать стены дома в столь позднее время? – спросил Даниэль.

– Никогда! – сквозь слезы гневно воскликнула Шош.

– Иными словами, Шошана, ты считаешь обвинение Тевеля и Юваля ложным? – продолжал неугомонный дознаватель.

– Меня оговорили! – решительно заявила Шош.

– Так оно и есть! – вновь вмешался Иоаким, – не лучше ли попытаться выяснить, для чего нашим почтенным судьям понадобилась клевета?

– Благодарю тебя, Иоаким, за помощь советом, – стараясь скрыть раздражение, заметил Даниэль, – и впрямь, Шошана, приходила ли тебе на ум какая-либо догадка о причине нечестного, по вашему с мужем мнению, поступка Тевеля и Юваля?

Этот вопрос произвел необычайно сильное действие на Шош. Бедная женщина вспыхнула и залилась краской, высохшие было слезы вновь заблестели на глазах, она горько заплакала, закрыла лицо ладонями, низко опустила голову, и тело ее затрепетало от неистовых рыданий. Даниэль отвел взгляд, дожидаясь окончания бури.

– Успокойся, бедненькая, – обнял Иоаким жену за плечи и бросил суровый взгляд в сторону Даниэля.

– Я думаю, Шошане не повредит глоток-другой свежей воды! – заметил Даниэль.

– Благодарю, тебя, Даниэль, за помощь советом, – едва сдерживая досаду, процедил сквозь зубы Иоаким, и сам подал жене стакан.

– Я жду ответа на мой вопрос, – настаивал Даниэль, заметив, что Шош затихла.

– Я не могу говорить, мне стыдно! – прошептала Шош и ударилась в слезы с новой силой.

– Тебе стыдно? – вскричал Иоаким, – что это значит? Я встревожен! Будь добра, Шош, отвечай расследователю!

– В полуденную жару я со служанками выхожу в сад, – сквозь плач лепетала Шош, – они помогают мне раздеться, и я окунаюсь в прохладную воду нашего озерка. Девушки держат в руках полотнища, огораживая меня со всех сторон…

– Продолжай, Шошана! – ободрил Даниэль.

– Однажды после купания, когда я уже была одета, а служанки ушли в дом, ко мне подошли Тевель и Юваль и…

– Что “и”? – вскричал Иоаким.

– Я ни в чем не виновна, милый, я не сделала ничего дурного! – кинулась Шош на шею мужу, неуемно рыдая.

– Что говорили тебе Тевель и Юваль! – потребовал ответа супруг.

– Они утверждали, будто видели меня обнаженной, и страсть их возгорелась, и теперь они жаждут близости со мной…

– Судьи сказали что-нибудь еще? – с бесцеремонностью вопрошал Даниэль.

– Негодяи угрожали: если я не отдамся им, то они объявят на всю общину, что видели, как я прелюбодействую с неким мужчиной…

– И что ты сделала в ответ? – взревел Иоаким.

– О, несчастная я! Дорогой супруг, ведь сам ты слыхал судейский оговор! Чем еще доказать мне честность мою? – заголосила Шош и в истой мольбе упала на лицо свое.

***

Даниэль поспешил ретироваться восвояси. Наспех простился с Иоакимом, безответно кивнул в сторону содрогающейся от рыданий спины Шош и покинул дом, где невольно запалил огонь семейной драмы и посеял, Бог знает, какие недобрые семена.

В данный момент настроение супругов явно не сулило Даниэлю получение от них еще каких-либо сообщений. Хотя, в общем-то, добытые сведения показались дознавателю информативными и полезными. Он успел перед самым уходом попросить Иоакима, чтобы прозвучавшие в устах Шошаны слова не выходили до поры до времени из стен этого дома. Разглашение породит ненужные слухи и может повредить дознанию. Иоаким сухо, но с пониманием принял просьбу.

Даниэль вернулся домой проголодавшимся. Пообедал с аппетитом, однако не слишком плотно, ибо перегруженный желудок угнетает функционирование серых клеточек. Разумеется, в те давние времена никакой лекарь, никакой пророк, ни сам Даниэль не подозревали о существовании серого вещества головного мозга. Однако из практического опыта уже тогда было известно, что слишком обильная трапеза навевает дремоту, тормозит работу ума и притупляет остроту мысли. “Нельзя прекращать шевелить мозгами ни на мгновение. Ум обновляется размышлением!” – говорил себе дознаватель.

“Итак, – анализировал полученные сведения Даниэль, сидя в рабочей комнате и приняв любимую трудовую позу, – я столкнулся со встречными обвинениями. Тевель и Юваль уличают Шош в прелюбодеянии, а та, со своей стороны, приписывает судьям непотребное поведение, попытку совращения и лжесвидетельство. Незавидное, однако, у Иоакима положение!”

“Наконец-то я получил достойное моего мастерства дело! – удовлетворенно подумал Даниэль, – есть над чем поломать голову, и это славно! Можно ли доверять этим людям? А, впрочем, какая разница – верить им или нет? Нужны тщательные проверки, улики, свидетельства незаинтересованных лиц”.

“Сдается мне, – рассуждал Даниэль, – возможны четыре исхода: первый – Тевель и Юваль клевещут на Шош, а та провозглашает истину, второй – судьи свидетельствуют подлинно, а женщина оговаривает их, третий – правда на мужских и на женских устах, и, наконец, четвертый – все лгут. Что бы ни выяснилось в результате моего дознания, неизбежно прольется кровь. Названные преступления слишком тяжелы и наказуются побитием камнями, что равносильно смертной казни”.

Даниэлю стало ясно: ему придется вновь встретиться с Тевелем и Ювалем с целью более глубокого проникновения в характер их профессиональных занятий, что, несомненно, поможет проверить искренность старцев. При этом он надеялся узнать из бесед с ними имена новых людей, от которых намеревался получить независимые свидетельства. Кроме того, Даниэлю был известен некий дознавательский прием, позволяющий в некоторых случаях недвусмысленно выявлять ложь. Нелишне послушать кое-кого из слуг в имении Иоакима.

Вновь встречаться с Шош дознавателю не хотелось. Он подумал, что неплохо бы поручить Акиве наблюдение за ней. Даниэль вспомнил, как его племянник и молодая женщина обменялись мимолетными взглядами на вечере у Иоакима. “Равенство возраста есть плодоносная нива, – думал Даниэль, – кто знает, кто знает… Пусть парень попробует себя. Разумеется, не греша против закона!”

Довольный продуктивным днем, Даниэль улегся на обтянутый кожей топчан с намерением немного соснуть, но дремота не приходила. Он догадался, что именно мешало наступлению приятных минут – жажда. Он спустился в подпол, нацедил прохладного лимонного напитка в кружку и принялся, не торопясь, опустошать ее содержимое, запивая сладкие финики.

Осуществив сию процедуру, Даниэль вернулся в рабочую комнату, вновь улегся на топчан, и на этот раз задремал. Вечером ему предстояла встреча с Акивой.

Глава 7

Разговор с недружелюбным Иоакимом и его эмоциональной супругой потребовал значительного душевного напряжения даже для такого бывалого дознавателя, каким являлся Даниэль. Любовь к творчеству есть великое утешение. Пребывая в наивысшем творческом напряжении на всем протяжении беседы и искусно направляя ее в желательное русло, он подталкивал Шош к первейшей важности признанию. Возможно, к облыжному, но, нельзя исключить, что и к честному – расследование покажет. “Значимость лжи не уступает значимости правды, и не только в дознании!” – полагал Даниэль.

Вечером к Даниэлю с рабочим визитом прибыл Акива. Племянник запросто вошел в комнату к дядюшке, учитель и ученик обменялись краткими приветствиями и немедленно приступили к делу. К чему церемонии? Как говорится, всему свое время, и свой срок всякой вещи под небесами.

– Я побывал в доме Иоакима на предмет выяснения версии Шош, – сообщил Даниэль племяннику.

– Она, конечно, напрочь отвергла утверждение судей? – уверенным тоном задал вопрос Акива.

– Мало того! Шош не только отрицала свой грех, но и выдвинула встречное обвинение – дескать, Тевель и Юваль подглядывали за ней, за обнаженной, во время купания, и, распалившись в отвратительном старческом любострастии, пытались принудить бедную к совокуплению, а в случае отказа грозили ославить как прелюбодейку! В приступе своем похоть не ведает стыда.

– Вот те на! Была одна подозреваемая, а теперь их трое. Дело усложняется, однако.

– Пока сорвем цветки, ягодками полакомимся потом, – со знанием дела пообещал Даниэль.

– Без твоего мастерства задачу не решить! – подольстился Акива во искупление недавней промашки.

– Полно, дружок. Ведь мы свои же люди! Славу, мрамор и бронзу поделим поровну на двоих. Спайка – вот наш девиз. Под этим знаком победим!

– Вперед и вместе! Дай мне самую сложную работу, Даниэль!

– Рад твоему рвению, Акива, и уж приготовил тебе задание. Слушай внимательно. Чтобы оценить меру искренности Шош, нам необходимо проникнуть в душу к этой женщине. Не сомневаюсь, ты это сделаешь лучше меня, ибо владеешь ключом то ли от тяжелых ворот, то ли от легкой калитки. Ты спросишь, почему я уверен в твоем перевесе? Отвечу: во-первых, ровесничество увеличивает вероятие откровенности, а, во-вторых, ты ей интересен (я помню ее взгляд в твою сторону), вот и воспользуйся своим преимуществом для общего дела! А как за него приняться – сам придумай. Коли есть ключ – поверни его!

– С радостью принимаю твое поручение, дядя!

– Вижу, глаза твои загорелись, дружок. Не увлекайся, будь осторожен. Ты понимаешь, что я имею в виду. Ни на минуту не забывай: чистота помыслов и деяний служителя закона обязана быть его первой, а, вернее, единственной натурой!

– Положись на меня, доверяй мне!

– Завтра приступай!

***

“Вот случай отличиться! – возрадовался Акива, – я удивлю учителя, я придумаю нечто новое в дознании, мой талант будет оценен. Предлог для знакомства с Шош я изобрету!”

– Мир тебе, доблестный хранитель семейного добра и добра супружеского целомудрия, – приветствовал Акива сторожа у ворот имения Иоакима.

– Я узнал тебя, Акива, – прозвучал ответ, – с чем пожаловал?

– Я вместе с Даниэлем веду известное тебе дознание. Наставник направил меня сюда для обследования ограды, водоема и сада. Будь добр, доложи обо мне Иоакиму.

– Хозяина нет. Он пребывает в Божьем доме, возносит Господу молитву о благополучном исходе дела его семьи и чести.

– Мое время ограничено, и мне необходимо, не откладывая, пройти вовнутрь.

– Не смею препятствовать, Акива. Позвать госпожу? – легкомысленно предложил страж.

– Пожалуй, пригласи. За отсутствием мужа пусть помогает жена, – внутренне ликуя, ответил Акива.

О любви с первого взгляда немало песен сложено. Она (любовь с первого взгляда) окутана мистическим туманом смутных надежд и таинственных воспарений духа. Увы, поэты в своих творениях не обессмертили страсть, что загорается со второго взгляда. Жаль. Может статься, где меньше романтики, там больше глубины и силы!

Шош, увидав впервые Акиву на субботней сходке сановитых лиц общины, не воспламенилась к нему любовью. Возможно, оттого, что под давлением обстоятельств взгляд ее был мимолетен, но память сердца сберегла замечательный образ. Мимолетность родит тайну, которую открывает время. И вот нынче молодая женщина во второй раз оказалась лицом к лицу с юношей.

Они шли вдоль ограды сада. Акива задавал вопросы, Шош отвечала что-то. Душа ее трепетала. “Я вновь увидала его, и я полюбила, – говорила себе Шош, забыв думать о долге, последствиях и прочем, – но как, однако, несправедлив мир к женщине, ведь возлюбленный не видит моего прекрасного лица, как же он ответит мне взаимностью?”

Шош уронила платочек, неловко нагнулась за ним, зацепилась за сучок, и накидка, скрывающая лик, осталась лежать на траве. Акива галантно бросился поднимать нежеланный лоскут, но Шош остановила его: “Не надо, я не хочу, чтоб ты поранился о колючки!”

Акива вперил свой взор в небесные черты, да вспомнил остережения Даниэля, и душа его заныла. “Я здесь нахожусь для дела!” – приструнил свое сердце юный дознаватель. Они продолжали осмотр сада и водоема. Иногда их плечи и локти случайно соприкасались на секунду-другую.

“Ты помогла мне, Шош, благодарю, – промолвил Акива, – но расследование мне придется продолжить при свете звезд, дабы ясно представить себе картину, якобы виденную Тевелем и Ювалем в час твоего мнимого преступления. Я справлюсь сам. Сегодня ровно в полночь я вновь явлюсь. Встану вон там, где ограда понижается – оттуда старцы следили за тобой, по их словам”.

***

В назначенный самому себе час, никем не замеченный, дознаватель приблизился к ограде сада. Послышался шорох одежды. Только Акива успел мысленно похвалить Шош за догадливость, как ощутил прикосновение к своей ладони тонкой женской кисти. “За тем холмом нас не увидят!” – прозвучал едва слышимый робкий голосок, – вот по этой тропинке надо идти, под деревьями, туда звезды не святят, – шептали уста, и увлекала рука.

– Где Иоаким? – стараясь скрыть тревогу, спросил Акива, когда оба уселись на траву.

– Трусишь? – насмешливо спросила Шош.

– Ничуть! – браво ответил расследователь.

– Муж в молельном доме. Уже давным-давно он беседует по ночам не с молодой женой, а с Господом Богом.

– Что ни делается – все к лучшему! – заметил Акива.

– Иногда. А начать жить сначала можно всегда, – сказала Шош и вплотную придвинулась к Акиве.

– Скажи мне, Шош, кто был тот человек, с которым видели тебя Тевель и Юваль?

– Ревнуешь? Не рано ли? Или уж полюбил?

– Полюбил и ревную! – не моргнув глазом заявил Акива.

– Глупец! На меня возвели напраслину. Я честная женщина и верная жена! Стыдись!

– А откуда тебе известна безопасная ночная тропа?

– В одиночестве и в тоске я брожу по ночам.

– А зачем к ограде явилась в полночь?

– Не хитри, я тоже умею. Ты же меня расследуешь, вот я и пришла!

– Жизнь учит хитрить.

– Жизнь учит любить. Ты объездил всю Вавилонию. Видал дворцы и богатство. Расскажи. С великим интересом внимать стану.

Акива говорил увлеченно. Никто из мужчин не задавал ему столько метких вопросов, как Шош. Какая благодарная слушательница! Однако он не стал рассказывать обо всем, что видел, зато смело присочинял на ходу. “Пожалуй, оставлю кое-что на следующие наши встречи, – подумал он, – лед хоть и тронулся, но время командовать парадом не пришло”.