Дознаватель по устремлению и романтик поневоле, Акива снова пытался выведать у Шош важные для себя сведения. Она решительно утверждала, что не изменяла Иоакиму и стала жертвой гнусного оговора. С другой стороны, влюбленная женщина несомненно желала новых встреч. Она пообещала Акиве когда-нибудь поведать историю своей жизни, открыть сокровенные мечты. Акива не обольщался прежде времени – обещания даются с расчетом, а выполняются соразмерно опасениям.

Расставаясь, они уговорились о следующем свидании. На прощание Шош робко поцеловала Акиву в лоб, а он позволил себе симметричный ответ. Они оба, но каждый по-своему, испытывали чувство незавершенности и лелеяли надежды на продолжение.

Акива кратко и в самых общих чертах доложил Даниэлю о содержании разговоров с Шош. Ученик удостоился похвал старшего товарища за проявленную находчивость и за успех первых самостоятельных шагов. Оба согласились в том, что конструктивный флирт необходимо продолжить. Наставник снова напомнил питомцу о важности соблюдения границ, а про себя с сожалением подумал о безвозвратно ушедших годах.

Глава 8

Читатель, уже достаточно хорошо осведомленный о пунктуальном и щепетильно-честном характере Даниэля, ничуть не удивится решению последнего снова встретиться с судьями Тевелем и Ювалем, по их словам видевшим собственными глазами свершение Шошаной черного дела. Тщательность дознания совершенно необходима: ведь людям подавай только такие доводы, которые могут быть ими легко проверены.

Первая беседа со старцами нарисовала картину преступления крупными мазками. Теперь добросовестному расследователю требовались нюансы, которые в особенности важны в тех случаях, когда свидетельства вызывают сомнения, а Даниэль-то как раз и не был убежден в искренности Тевеля и Юваля. Достоинство сомнения состоит в том, что оно желает испытать себя.

Как говорилось выше, Даниэль умело пользовался весьма изощренным способом отделения правды от лжи. Сквозь густой туман древности не разглядеть нам лик придумщика сего метода. Нельзя исключить вероятность того, что изобретателем являлся сам Даниэль, а, возможно, наш герой только умело применял разработанный до него прием. Попутно заметим, что нет резона хвалиться способностью изобретать, ибо новаторов частенько поносят и бьют.

Пользуясь современной лексикой, можно было бы именовать стародавнюю находку “детектором лжи”, хотя политкорректнее звучит название “сепаратор адекватности”.

Поскольку Акива был мобилизован на выполнение щекотливого, рискованного и совершенно секретного задания, Даниэлю в одиночку предстояло отправиться на встречу с судьями. Это обстоятельство ничуть не смущало многоопытного дознавателя, скорее наоборот, добавляло уверенности.

***

Все знакомо Даниэлю: здание суда, тяжелая входная дверь, ведущие наверх ступени, грубо сработанные лавки в приемном помещении для посетителей, пальмовые ветки в качестве вееров. Косноязычный служка вызвал судей и, не дожидаясь дополнительного указания, принес прохладной воды из подпола и кружки не забыл.

– Мир вам, судьи израильские! – торжественно провозгласил Даниэль, приветствуя появившихся Тевеля и Юваля.

– Не заслужили мы, простые и скромные земные проводники Небесной справедливости, столь высокопарного именования. Мир и тебе, добрый Даниэль! – ответили вместе Тевель и Юваль.

– Не удивляет вас мое желание вновь беседовать с вами?

– Мы принимаем это как должное, – ответил Тевель.

– Мы ведь, как и ты, Даниэль, варимся в котле правосудия, и потому нам очевидна необходимость досконального расследования, – вторил товарищу Юваль.

– Замечательно! Мы понимаем друг друга, а это есть самый верный залог успеха нашего общего дела, – промолвил официальный гость, – двинемся вперед тропою взаимного доверия. Мне бы хотелось услышать от вас, какого рода дела подведомственны вашему суду?

– К несчастью, преступлений чрезмерно много, и мы завалены работой. Тебе, как дознавателю, сей факт хорошо известен, – с горечью промолвил Тевель.

– И иудеи, порой, сбиваются с пути, и чужаки обижают наших, – уточнил Юваль.

– Будьте добры, почтенные судьи, приведите примеры злодейств последнего времени, – попросил Даниэль.

– Распространились в нашем краю нападения на беззащитных дев, случайно оказавшихся вне дома в неурочный час, – подумав, изрек Тевель.

– Неужто люди из общины покушаются на честь женщин? – спросил Даниэль.

– Слава Богу, наши мужчины не причастны, – объяснил Юваль, – это купцы чужеземные соблазняются красотой дочерей Израиля.

– И какую кару вы назначаете насильникам? – пожелал знать Даниэль.

– За обесчещение девицы сластолюбец заплатит денежное возмещение ее семье, а вдобавок к тому будет лишен детородных органов! – решительно заявил Тевель.

– Как раз сейчас два таких молодчика томятся в нашей темнице, ждут свой очереди на оскопление, – сообщил Юваль, – палач у нас один на несколько общин, вот приедет он в Ниппур и приведет приговор в исполнение.

– И где же эта самая темница? – поинтересовался Даниэль.

– Да здесь же, в подвале! – воскликнул Тевель.

– А ежели интересы дознания потребуют моей встречи с негодяями, смогу ли я увидеть этих лиходеев? – осторожно спросил Даниэль.

– Покажешь стражу пропуск! – ответил Юваль и простодушно протянул Даниэлю металлический кружок с клеймом, – это разрешение на вход в подвал.

– Вы оба очень любезны, – поблагодарил Даниэль, – а теперь я бы хотел вернуться к вашему свидетельству о Шошане.

– Мне нужно немедленно отлучиться, – сказал Юваль, – покормить ужином внуков – своих и Тевеля, говори пока с ним, потом я вернусь и буду к твоим услугам.

– Он придет, а я покину тебя, чтоб уложить малышей спать, не возражаешь, Даниэль? – спросил Тевель.

– О, ваше предложение мне изумительно подходит! – обрадованно воскликнул Даниэль.

Упомянутый метод отделения правды от лжи требовал беседы с каждым из свидетелей в отдельности. Поэтому заботливость преданных дедов о малолетних внуках пришлась Даниэлю очень кстати.

***

– Итак, – начал Даниэль, оставшись с Тевелем наедине, – Йони просил вас с Ювалем пресечь возмутительное святотатство против супружеского целомудрия, совершаемое Шошаной. В этом роде были ваши слова?

– Истинная правда, Даниэль, – ответил Тевель.

– Ты и Юваль, взявшись исполнить неблагодарную, но благородную свидетельскую роль, явились в полночь к ограде сада Иоакима, дабы воочию удостовериться в неверности женщины. Так было дело?

– Точно так!

– Ты своими собственными глазами узрел, как Шошана, находясь в саду, направилась навстречу некоему мужчине. Я правильно передаю ход событий?

– Абсолютно правильно!

– В интересах расследования мне необходимо знать, с какой стороны сада появилась Шошана?

– Негодница вышла из дверей дома и, озираясь по сторонам, осторожным шагом, стараясь не производить лишнего шума, кралась к полюбовнику, – уверенно ответил Тевель.

– А не припомнишь ли ты, Тевель, как выглядел поджидавший Шошану человек?

– Отчего же? Отлично помню! Высокий, стройный, красавчик должно быть. С уверенностью не могу судить о миловидности его, ибо, хоть и светлая была ночь, а все ж лица не разглядел я. Как обнялись они, заметил, что изменщица на голову ниже.

– Хочешь что-нибудь добавить, Тевель?

– В пределах скромности я всё сказал, Даниэль. А вот и Юваль вернулся! Я покидаю вас, теперь говори с ним.

– Хорош аппетит у внуков, Юваль? – спросил Даниэль, дождавшись ухода Тевеля.

– Благодарение Всевышнему, мальцы едят на славу. Дети всегда голодны – растут! – сказал Юваль.

– Чтоб были здоровы! – воскликнул дознаватель.

– Аминь! Ты, кажется, хотел со мной говорить, Даниэль? Я готов, – заявил Юваль.

– В целях дознания мне необходимо уточнить кое-что. Начнем с известных фактов. Йони просил тебя и Тевеля убедиться самим в прелюбодеянии известной нам особы, не так ли?

– Да, подтверждаю.

– Горя желанием разоблачить виновницу и прекратить мерзость, вы с Тевелем дали согласие Йони. Я прав?

– Абсолютно прав!

– Ты и Тевель в полночь подошли к ограде сада Иоакима, дабы собственными глазами узреть совершаемое Шошаной преступление, а затем честно свидетельствовать об увиденном. Я не отклонился от истины, Юваль?

– Ты точен как всегда!

– Вы сперва заметили Шошану в саду ее дома, а потом наблюдали ее встречу с незнакомым мужчиной. Так было дело?

– Именно так.

– Заметил ли ты, Юваль, в какой части сада дожидалась свидания Шошана?

– Она показалась со стороны пруда. Должно быть там, подальше от дома, пряталась под деревьями. Завидевши любовника, с криком сладострастия бросилась к нему, предвкушая скорое наслаждение. Экая бесстыдница!

– Ты разглядел того мужчину?

– Не возможно было не обратить внимания на сей факт! Удивительное дело: такая красавица и отдалась какому-то неуклюжему толстяку! Когда обнялись распутники, увидел я, что он ниже ее на полголовы!

– У тебя есть, что добавить, Юваль?

– Нет, Даниэль. Что тут добавишь? Позор и бесчестье!

– Благодарю, тебя Юваль, и коллеге своему передавай мою благодарность. Уверен, мы скоро свидимся вновь, – сказал чрезвычайно довольный Даниэль.

***

Стемнело. Повеяло вечерней прохладой. Даниэль взобрался на свою двухосную колесницу в гражданском исполнении и, не торопясь, направил лошадей к дому.

День выдался нелегкий, но плодотворный. Основанный на раздельном опросе, метод сепарации свидетельств по признаку правды и лжи вновь подтвердил свою эффективность.

У Даниэля почти не оставалось сомнений в лживости почтенных судей Тевеля и Юваля – противоречия в их свидетельствах недвусмысленно указывали на фальшь. Теперь необходимо было хорошенько обдумать дальнейшие шаги расследования. “Сделаю это завтра с утра, – решил Даниэль, – открытие же свое буду держать в тайне до поры до времени”.

Даниэль ощутил голод. “Интересно, что приготовила на ужин дорогая супруга? – подумал он, – А какими цветами она украсила сегодня мою рабочую комнату? Определенно, я соскучился по милой Авишаг! Зачем обижать ее? Пожалуй, не возьму в дом вторую жену!” Из этого рассуждения можно заключить, что в древних цивилизациях инстинкт многобрачия был не всесилен.

Глава 9

Начало дня выдалось облачное, душное. Солнце скупилось на свет, но не на тепло. Случается, иной раз, такая неприветливая утренняя погода в Ниппуре. Но если на сердце у человека хорошо, то он не замечает полста оттенков серого над головой, и не сомневается в скором торжестве светила, которое непременно появится к полудню на очистившемся небе.

Даниэль восстал ото сна, и душа его полна оптимизма. Как прекрасен был последний час бодрствования накануне вечером, как изумительно походил он на лучшие мгновения начала супружества с Авишаг! Она, счастливая с утра не менее возлюбленного мужа, приготовила своему гурману, и себе заодно, исключительный завтрак.

После совместной трапезы, напомнившей обоим о прекрасных былых, но не безнадежно ушедших годах, верный долгу дознаватель уединился в рабочей комнате для продолжения трудов.

Первым делом Даниэль вспомнил об Акиве. “Не буду беспокоить честолюбивого парня, – решил наставник, – пусть без моих пресных наставлений продолжает начатое. Честолюбие – это живость и горячность, оно не замечает мелких выгод и твердо идет к крупным. У племянника достаточно здравого смысла, и он, надеюсь, не переступит красную черту. Хотя внутренний голос подсказывает мне, что граница сия давно уж сделалась мнимой”.

“Что можно сказать о сочных рассказах почтенных старцев? – думал Даниэль, – слишком уж очевидны противоречия в их свидетельствах. Волей-неволей просится на язык простой вывод: они лгуны. Пожалуй, соглашусь с Ювалем – добавить нечего, позор и бесчестье! Вот каковы наши стражи закона, изгнанья вавилонского отцы, которых мы должны принять за образцы!”

“Очень сложный и даже рискованный шаг предстоит сделать мне – обвинить во лжи самих судей, – размышлял Даниэль, – тут спешить нельзя. Посему станем продвигаться по пути простонародной мудрости: не гони лошадей, да не стучи копытами. К байкам Тевеля и Юваля я должен добавить свидетельства третьих лиц”.

“Не менее важно установить достоверность обвинений Шош против ее хулителей, – продолжал рассуждать дознаватель, – если старцы оклеветали Шош, то, может показаться, будто в ее устах правда. Но это только на первый взгляд. Разве Шош не могла прибегнуть к оговору, скажем, из желания отомстить? Возможно, однако, что причина в чем-то ином. Необходимо выяснить мотивы действий каждой из сторон. Придется еще раз посетить дом славного царского советника”.

***

– Мир тебе, добрый защитник дома Иоакимова! – обратился Даниэль к сидящему у входа в сад сторожу.

– И тебе мир, знаменитый дознаватель! – приветливо ответил стражник.

– Вот, опять я тут, дела требуют новых свидетельств.

– Не повезло тебе на сей раз, Даниэль: отсутствуют и хозяин, и хозяйка. Иоаким теперь денно и нощно пропадает в молельном доме, сам знаешь почему. Шош с утра у отца обретается – примеряет новые наряды. Хилкия в утешение дочке сделал ей подарки.

– Так даже к лучшему. Мне не нужны сегодня хозяева. Я намерен говорить с тобой и со служанками.

– Коли пришел для беседы с нами, стало быть, требуемся мы. Правильно: одной рукой и узла не завяжешь!

– Мысли твои угодны мне. А теперь ответь, дорогой, с которого по который час ты пребываешь на своем посту?

– Я нахожусь здесь с восхода и до захода солнца, а когда случаются гости по вечерам – дожидаюсь, пока уйдет последний.

– А как охраняются сад и дом по ночам?

– Живу я неподалеку от хозяйского дома. Вон там, видишь, Даниэль? Во дворе у меня выстроена собачня. Хочешь взглянуть?

– Пойдем, посмотрим.

– Пред тобою лютые псы. Они несут вахту в ночное время. Окончив службу, я привожу их в сад к Иоакиму. Утром я собак возвращаю и сажаю на цепь. Не завидую смельчаку, который попытается проникнуть за ограду ночью. Днем же всякий входящий и выходящий – на моих глазах.

– А если кто из домашних пожелает ночью прогуляться по саду?

– Никто не пожелает. Да и не различат свирепые полканы – свой ли, чужой ли перед ними.

– Кто знает о том, что по ночам сад охраняется собаками?

– Кроме меня знают только хозяева и старшая служанка, которая у них в доме ночует. Иоаким никому не велел говорить. Он сказал, мол, незачем лишать доброго ночного визитера приятной неожиданности. Теперь вот и ты знаешь, но от расследователя ничего скрывать нельзя, не так ли?

– Ты сообщил важные вещи. А теперь скажи-ка мне, каким образом судьи могли подглядывать за Шош во время купания?

– Шош полощется в полдень. Служанки становятся по берегам пруда и закрывают обнаженную хозяйку от нескромных глаз. Невдомек мне, как сумели судьи увидать ее – они никогда не бывают в саду днем. Даже если бы и появились, то не миновали бы меня, и я бы знал. А из-за ограды пруд не виден совсем. Полагаю, закрывают Шош от меня, а от кого же еще? – хохотнул сторож.

– Выходит, Тевель и Юваль не могли подглядывать? Так ты заключаешь?

– Заключай ты, Даниэль. Я говорю только то, что точно знаю или сам зрил.

– Тебе, конечно, известно, что Шош свидетельствовала, дескать, старцы домогались ее. Какие мысли родит в твоей голове такое утверждение?

– Ах, Даниэль, Даниэль! Ты, вроде, человек бывалый, дознаватель, преступников на чистую воду выводишь, а от самых верных слухов в стороне!

– Поделись со мною, с недотепой!

– Кажется, всей общине известно, что старцы наши уж несколько лет как не…, – произнес сторож вслух, а окончание фразы сообщил Даниэлю шепотом на ухо, – а если б согласилась Шош? Какой же мужчина срамиться захочет?

– Стало быть, по твоему мнению, не стали бы Тевель и Юваль предлагать Шош непотребство?

– Говорил уж я тебе, Даниэль, мнения – это по твоей части, а я – только глаза и уши.

– Да, да, верно. Не простой ты, политичный однако. Вот Иоаким последнее время всё с Богом разговаривает, не до монарших дел ему нынче. Мог бы тебя во временные советники Навуходоносору рекомендовать!

– Советник из меня навряд ли вышел бы, а висячие сады царские я мог бы сторожить!

– Шучу я, дружище! Тебе – моя благодарность. А теперь кликни хозяйкиных служанок.

– Всех? Их больше десятка!

– Так много? Позови пока старшую.

***

– Мир тебе, женщина!

– Мир тебе, великий Даниэль! Страшно мне с мужчиной разговаривать.

– Я вреда тебе не сделаю, только простые вопросы задам. А ты должна отвечать честно, ничего не скрывая и не прибавляя. Помни, ложное свидетельство, и утаивание правды жестоко караются законом!

– Ой, страшно мне! Отпусти, миленький!

– Отпущу, когда расскажешь мне, что знаешь. И ничего не бойся. Правду объявить – не стыдись говорить!

– Спрашивай, Даниэль.

– Где Иоаким?

– Он последние недели всё молится, и днем и ночью из молельного дома не выходит. И сейчас он там.

– А хозяйка твоя где?

– Она с утра к Хилкие пошла, к отцу своему. Новые платья примеряет.

– Ты говоришь, что Иоаким ночами пребывает в молельном доме. А где почивает Шош? Одна в супружеской спальне?

– Нет, на такой случай у нее своя спаленка есть. Шош боится по ночам оставаться одной, поэтому я в ее комнате укладываюсь. Иоаким знает и одобряет.

– А если б она ночью вышла в сад, ты бы услыхала?

– Никто ночью в сад не выходит, сторож выпускает злющих собак.

– Давай говорить о последнем месяце. Допустим, по какой-то причине Шош покинула комнату, в сени или еще куда вышла, ты бы заметила?

– В последний месяц – нет, не заметила бы.

– Почему?

– Муж мой на побывку с войны вернулся. Хочет, чтобы я с ним дома ночевала. Я привела вместо себя младшую сестру, девчонку. Шош согласилась. Но сестрица моя спит как убитая, бесполезно тебе с ней говорить, ничего не добьешься. Другие служанки живут в своих домах. Сюда являются утром, уходят вечером.

– Стало быть, ты не знаешь, покидала ли Шош спальню по ночам в последнее время?

– Не знаю.

– А ежели ночью пожар в доме случится, как домашним спасаться, куда бежать? В саду ведь лютые псы!

– Слыхала я, что у хозяев есть тайный подземный ход из дома прямо за ограду сада. Где этот ход – не знаю.

– Когда Шош купается, девушки закрывают пруд полотнищами. Зачем?

– Как это зачем? Чтоб никто не подглядывал!

– Так, вроде, чужих мужчин-то в саду не бывает днем?

– Чужих не бывает, а сторож?

– А из-за ограды можно подглядеть?

– Не знаю.

– Позови девушек, пусть встанут вокруг пруда с полотнищами, а я пройдусь вокруг ограды и сам проверю.

– А меня ты отпускаешь?

– Ты можешь идти. Спасибо.

***

Даниэль обошел сад снаружи. Убедился в правоте сторожа: из-за ограды пруд глазу не доступен, и ничего углядеть нельзя. Теперь ложь старцев больше не вызывала сомнений.

“Не удивляюсь, что Тевель и Юваль так смело врали мне, – размышлял Даниэль, – дескать, видели, как Шош прелюбодействует в саду – ведь о мохнатых ночных сторожах им ничего не было известно. А когда в доме у Иоакима на исходе субботы они оговорили Шош, то, к счастью своему, не назвали места, где происходило мнимое святотатство – иначе хозяин сразу уличил бы их во лжи!”

“Судьи, по словам охранника, не приходят к Иоакиму днем, – продолжал рассуждать дознаватель, – а из-за ограды пруд не виден. Откуда же они могли подглядывать? Даже если бы без ведома сторожа оказались они в саду во время купания хозяйки, то сквозь полотнища ничего бы не узрели, и Шош это знает. Примем также во внимание, что проблемные старики навряд ли стали бы домогаться близости с молодой женщиной. Я все больше сомневаюсь в правдивости слов Шошаны!”

Глава 10

Самые плодотворные идеи приходили в голову к Даниэлю, когда он, наслаждаясь тишиной, размышлял, сидя в своей рабочей комнате. Этим утром ему помешали: из окна раздался гам детских голосов, который довольно скоро сменился рёвом. “Как всегда, старшие обижают младших, – подумал отец семейства, – что ж, разве я не так рос?”

На зов мужа о помощи явилась Авишаг. “Наши любимые чада чересчур расшумелись, мешают мне мыслить. Будь добра, дорогая, уйми их. Только не ищи правых и виноватых – гиблое дело. Лучше отвлеки!” – обратился Даниэль к супруге с просьбой и советом.

Многоопытная в воспитании детей Авишаг не нуждалась в такого рода подсказках. В отличие от Даниэля, она не занималась скрупулезным дознанием, не выслушивала безнадежно противоположные свидетельства обиженных и обидчиков, а сразу и по справедливости назначала равное для всех наказание. В данном случае она посулила всем нарушителям спокойствия лишить их послеобеденной дыни. Ребятишки помирились, и, зная отходчивый характер матери, притихли в надежде на прощение.

Установилась тишина. Сквозь открытое окно слышалось успокаивающее шуршание ветвей садовых деревьев, да отдаленное щебетание птиц – дневная прибавка к предрассветному пению. Ничто более не мешало возобновлению полета мысли нашего расследователя.

“Преступление почтенных судей достаточно очевидно, – рассуждал Даниэль, – и я в скором времени без опаски смогу предъявить публике свои находки и доказательства. Но неужели и бедная Шош тоже нарушил закон? Может статься, грех ее не в том, в чем ее ложно обвинили Тевель и Ювель, а в неприглядном ином. Однако, как хотелось бы убедиться в ее правоте, как не желаю я горя Иоакиму и Хилкие! Да, я сомневаюсь в ее честности, но мои подозрения хоть и небезосновательны, но могут и не подтвердиться!”

Долг велел Даниэлю не поддаваться чувствам, но строго следовать диктату беспощадных фактов и железной логике, употребляя всю мощь серых клеточек его в высшей степени продуктивного мозга.

“Я продолжу с прежним рвением твердо и непредвзято выяснять обстоятельства дела, – говорил себе Даниэль, – и ближайший мой разговор состоится в темнице. Намереваюсь беседовать с осужденными купцами. Надеюсь получить от них новые важные сведения. Я не стану привлекать Акиву. Сам он пока не объявляется, стало быть, задачу свою до конца не решил”.

***

Даниэль достал из шкафа круглую металлическую пластинку с клеймом – любезно предоставленный Ювалем пропуск в подвальную тюрьму, и крикнул кучеру, чтоб тот запрягал колесницу. В деловых поездках Даниэль предпочитал оставаться наедине с самим собой и правил лошадьми сам.

Предъявив охране сертификат благонадежности, Даниэль спустился вниз по каменной лестнице и оказался в довольно большой комнате с одним маленьким зарешеченным окном под потолком. В центре стоял складной стол, по противоположным сторонам которого располагались лавки. Вдоль стен тянулись одна за другой двери, снабженные тяжелыми засовами. В каждой из них был проделан сквозной проем, затянутый металлической шторкой. По обеим сторонам входа в помещение стояли вооруженные стражники.

“Я попал в комнату свиданий, – догадался Даниэль, – а двери вдоль стен ведут в камеры узников”. Объяснив служителю сего безрадостного места цель визита, Даниэль уселся на лавку и принялся дожидаться, пока к нему приведут осужденных купцов.

Наконец, одна из дверей распахнулась, и служитель бесцеремонно вытолкнул двух заросших бородой, нечесаных, худых и оборванных заключенных, закованных в кандалы. Он усадил их на лавку напротив Даниэля и бросил ему: “Вот молодчики, которые тебе нужны. Можешь говорить с ними”.

В недавнем прошлом лихие жизнерадостные хваты, а ныне несчастнейшие из людей, они молча и недоуменно уставились на непонятного гостя. Меньше всего они ожидали, что какой-либо пришелец из внешнего мира протянет им руку помощи.

Лик отражает страдания души. Прекрасный физиономист, Даниэль тоже не торопился начинать разговор, а только внимательно разглядывал немытые лица, читая по ним тайные намерения и скрытую боль. Потухший взгляд узников не ввел Даниэля в заблуждение, и он безошибочно определил, что люди эти молоды, и, кабы не стряслась с ними беда, продолжали бы знатно вкушать отраду купеческого богатства и утехи женской любви.

– Я – Даниэль, дознаватель, произвожу дополнительное расследование по вашему делу, – начал визитер, – теперь вы представьте себя.

– Меня здесь зовут “Первый” – неохотно сказал один из колодников.

– Я – “Второй”, – буркнул второй.

– Приятно познакомиться, – пытался шуткой рассеять напряжение Даниэль, – судя по разговору, вы не местные. Откуда будете?