Мой красный дневник

– Борь, зачем? А вдруг он уехал куда-то еще?

– Сегодня второе число. Думаю, скотину, подготовленную к утилизации, зарезали еще до нового гола, распродали, и теперь все сидят по домам и пьют водку как минимум, до пятого.

– Но только я с тобой больше никуда не поеду. И не надейся.

Он вырулил со двора и искоса посмотрел на меня:

– Ой, женщина, не говори гоп…

– Смотри на дорогу, искатель приключений. И вообще, отправил бы туда своего братца, пусть прокатится.

– Лен, я думал над тем, о чем ты говорила. – Он задумался, объезжая медленно ползущую фуру.

Дорога была не очень: канавки и колейность скрывал все еще мельтешивший в воздухе снег, а спецтехника, о которой так часто говорил градоправитель Синельников, наверное, расчищала подъезд к его коттеджу в сосновом бору с видом на реку.

– Знаешь, – продолжил он, когда мы начали снова штурмовать подъемы и спуски, – если все сложится так, как я задумал на новый год, помнишь, мы все загадывали вместе? То у меня появится возможность предоставить их всех самим себе.

– Да-а?

– Все равно не скажу. – Улыбнулся он мне в зеркало. – Лучше посмотри, какие пушистые елочки стоят вдоль дороги! И небо разъяснилось. Когда мы с Сашкой были пацанчиками, отец брал нас с собой в зимний лес кататься на лыжах. Сначала мы, пыхтя, ехали за ним по лыжне, а когда ему надоедало нас ждать, он цеплял палки за палки и вез нас за собой паровозиком. Мы приседали и только держались. А вокруг пролетали сосны, березы, заснеженные кустики… А сквозь макушки елей, увешанные розовыми шишками, проглядывало низкое зимнее солнце. А еще в этом лесу была горка. Длинная и пологая. Ребятишки раскатали ее и посередине сделали трамплин. И вот я решил с него спрыгнуть, показать удаль.

– И?

– Поехал. Спрыгнул. Упал и сломал лыжу. Вывихнул ногу. Отец тогда сильно ругался.

– Когда ты на нее лез, он видел?

– Ну да.

– Тогда почему он не остановил тебя? Ведь есть определенные приемы прыжков даже с самой крошечной высоты. И если их не знать, дело, действительно, может закончиться травмой! Так что он виноват сам. – Пожала я плечами.

– Да, наверно, ты права.

– Борь, можно вопрос? Личный?

– Попробуй. Не понравится – не отвечу.

– А у тебя дети есть?

Пауза несколько затянулась. Я отвернулась и стала смотреть в окно на заснеженные поля и перелески. На далекие деревеньки, гусеничками расползшиеся по склонам холмов. Редкие дымки оживляли этот затерянный и холодный мир.

– Нет, Лен, не было. И даже отвечу на твой не успевший вылететь «почему». Как я тебе рассказывал, закончив десятилетку, я ушел отдавать Родине долги на два года и, после учебки, попал в Таджикистан. Это было в девяносто втором году. В то время там сложилась непростая ситуация, спровоцированная распадом Союза, а также ближайшими внешними соседями – Узбекистаном и Афганистаном. Бандформирования, контролируемые и поддерживаемые Штатами, спровоцировали гражданскую войну, в которой пострадали, в-основном, русские специалисты и их семьи, работавшие на заводах, плотинах и других серьезных объектах, требующих в обслуживании определенной квалификации. Им как-то надо было помочь покинуть республику. Ну а потом, когда на границах нашей станы такое осиное гнездо… Нас, зеленых пацанов, отправили туда с великой миссией наводить порядок. На деле мы каждую ночь отстреливались от наемников всех национальностей, теряя людей и оружие. Парень из моего двора погиб там на третий день после приезда. Снайпер…

– А я не знала, что там была война…

– Лен, еще до развала Союза по всем границам закопошились наемники. И, как только огромная страна прекратила свое существование, эти республики попытались подмять под себя все, у кого хватало наглости. Да, о том, что там были наши войска, особо нигде не упоминается. Время такое было. Непростое. И выжил я, наверное, потому, что умел стрелять и не паниковать. А перед самым дембелем получил ранение в бедро. Ну и то, что у мужчины производит семя, пострадало тоже.

Он бросил на меня косой взгляд, но я сидела, слушала и молчала.

– Может быть еще поэтому, когда отлежал в госпитале и подлечился, я снова ушел воевать. Только в этот раз за деньги, наемником. Как раз в девяносто четвертом году началась чеченская кампания. Которая продлилась почти до две тысячи девятого года. Нет, – он снова посмотрел в мою сторону, – мозгов у меня хватило уйти в девяносто шестом. И то, после очередного ранения. Мой отец спохватился, что я заигрался в войну и, после года интенсивной подготовки, заставил меня поступить в Академию. Это я тебе уже рассказывал. Мне было на тот момент двадцать четыре года. Еще молодой, но морально и физически искалеченный. Война, знаешь ли, заставляет многие вещи расценивать по-иному. Возможно, еще поэтому я по первому зову и бегу своим родственникам на помощь. Как вспомню пыль и жару Таджикистана, растерянные русские семьи с детьми, в панике бросающие дома… В Академию я поступил. У тех, кто прошел войну, были определенные льготы, но и свои мозги работали неплохо. А специальность программиста была востребованной уже тогда. Но жил я с родителями. И вот в один прекрасный день матушка, собирающая в свою литературную гостиную всех актерствующих неудачников, познакомилась через Владимира Иннокентьевича, был у нас один такой рифмоплет, с Полуденцевыми: мамой и хорошенькой дочкой-провинциалочкой, с восторгом взирающей на московский полусвет. Дядя Володя был, конечно, влюблен в Марину Аркадьевну Полуденцеву. Он и не скрывал этого: писал в ее честь стихи, оды, водил по ресторанам. Она благосклонно принимала знаки внимания, не зная, что влюбленность дяди Володи заканчивалась где-то через пару месяцев полным неприятием бывшей пассии, а также ее истеричных воплей с жалобами моей маме.

– Для чего ты мне это все рассказываешь? – перебила я Бориса.

– Чтобы больше к теме моих родственников не возвращаться.

– Не думаю, что когда-либо их увижу. – Хмыкнула я.

– Ты задала вопрос про детей. Так?

– Да.

– Я даю тебе исчерпывающий ответ.

– Хорошо. – Согласилась я. Дорога длинная… Пусть лучше говорит о себе, нежели обо мне.

– Так вот. Ирочка Полуденцева настолько смогла понравиться моей маме, что мне было объявлено, что ее хотят видеть невесткой.

– Ни хрена себе!

– Я попытался напомнить матушке, что детей у меня быть не может в принципе. Перевести стрелки на брата не удалось, так как он уже сбежал в ваш городок и был вне досягаемости родительской любви. Мать, зная о его женитьбе, сказала, что ей хватит Сашиных детей на свой день рождения и Новый год. Но самым весомым аргументом стала уже купленная для нас квартира в одном из спальных районов на юге Москвы. Ради жизни отдельно я готов был и жениться. А после свадьбы молодая жена, сняв белое платье, уведомила меня о том, что нищий калека-ветеран ей совершенно не интересен. И вообще, у нее есть молодой человек. А от меня ей требовалась только московская прописка и площадь. И, хоть мне было обидно вляпаться в такую идиотскую ситуацию, подумав, я рассудил, что в принципе, все складывается неплохо. Я учился. Она – работала и гуляла. Комнату мы поделили пополам и жили вполне приличными соседями. Но так случилось, что на пятом курсе нас, двадцать человек от Академии, отправили в командировку в Чечню, обещая поставить экзамены автоматом. И деньги. Хорошие по тому времени деньги. Я поехал. Горы, ущелья, ненавидящий русских Кавказ… Непродуманные военные операции, в которых выживали везунчики и опытные бойцы. Но я снова вернулся. А в своей квартире нашел Ирочкиного сожителя. Причем они оба цинично объявили мне, что живым меня никто не ждал. Я немного подумал и предложил им хороший вариант: мы с Ириной разводимся, а взамен я получаю кое-какие деньги и выписываюсь из квартиры. Но просил сделать это быстро. То есть, дать денег в ЗАГСе. Бойфренд согласился. И через два дня мы развелись. До этого новогоднего вечера я и знать не знал, что с ними и как. Жить я тогда устроился в академическую общагу. Как родители ни настаивали, домой я не вернулся. А потом я случайно встретился с парнем, учившимся на курс старше меня. Он только закончил Академию и уже работал в техотделе Министерства. Мы как-то сошлись, сдружились… Вместе писали программы и, смеха ради, вирусы. Потом отец Илюхи пристроил в министерство и меня… И вот в прошлом году, выйдя в отставку, друг основал свою фирму. Заказы на обслуживание систем информационной безопасности мы брали и раньше, но он, наконец, легализовал свое предприятие. Так что, Леночка, детей у меня нет, женщин тоже. Зато есть квартира, машина и высокооплачиваемая работа.

– Спасибо за подробный и исчерпывающий отчет. А для чего ты мне это все рассказал? Чтобы пожалела бедного и несчастного защитника отечества? Извини, не вижу оснований. Твою мужскую состоятельность я прекрасно чувствовала утром, когда ты усиленно ко мне прижимался. А женщина, если любит, может прожить и без детей. В конце концов, есть ЭКО, еще какая-то ерунда… при достаточном количестве денег. Можно взять ребенка из детдома. Я прекрасно понимаю, что авторитарный отец и сумасбродка-мать изрядно перепахали твою жизнь. Но ты живешь один. Отец умер, а мать и тетя вполне самодостаточны. Тем более, что деньги, как я понимаю, вы с Александром им перечисляете. Так скажи мне, почему ты, взрослый и успешный мужик, все продолжаешь жить их приказами и запретами? Знаешь, почему ты больше не женился? Потому что мама не одобряла твоих избранниц, иногда мелькающих в твоей судьбе. И меня ты притащил, чтобы показать ей. Господи, когда ты мужиков научишь правильно расставлять приоритеты? Знаешь, что я тебе скажу… – Я немного задумалась. – Твоя Ирочка рассталась со своим сожителем и вспомнила тебя, глупого, но, по слухам, богатого и одинокого мужичка. И, подумав, они с маменькой снова пошли к твоей Виолочке. Ведь первый раз ты ее послушался. Послушаешься и в этот раз. Ты же всегда прибегаешь по их первому чиху подтереть сопельки. Тебя отдрессировали, как Бобика, назвав это благородством и честью… Вот ответь мне, пожалуйста: когда мать поговорила с тобой насчет Иры, разве тебе не стало жалко бедную, несчастную и обманутую девушку? Не захотелось снова взять ее под свое крылышко? Чтобы мамочка была счастлива?

– Если честно… – Он уже не смотрел на меня, а вглядывался в сумеречную серую дорогу. – Она была милой…

– Борь. – Меня снова затошнило. – Высади меня где-нибудь. Я поеду домой. Мне, правда, уже все равно, из-за чего зарезали Свету. Мне противен твой Сашенька. Мне противен ты, маленький мальчик на побегушках. Катитесь вы все к чертовой матери.

Он ехал, не останавливаясь, пристально глядя на дорогу. А потом сказал:

– Мне также говорила одна женщина, которую я привозил знакомиться к маме. «Маменькин сынок». Лен, я действительно, такой дурак?

– Это твоя жизнь, Борис. И тебе она нравится, раз ты не меняешься. Если бы не так, у тебя была бы своя семья, жена и дети. Твой братик перестал бы волочиться за каждой юбкой, а матушка умерила бы свои траты. Рассказать тебе, что именно женщины ценят в мужчинах?

– Кубики на прессе и крепкие ягодицы? – Усмехнулся он.

Я помотала головой.

– Еще попытка!

– Деньги?

– Ценят, и даже очень, поскольку без них не вырастишь детей. Но не на первом месте.

– Поездки, шубы, машины, рестораны, цветы…

– Это относится к материальным ценностям. Думай дальше.

– Любовь?

– Нет, дорогой. То есть, это тоже важно, но, опять же, не на первом месте. Что, хакер? Сложная задачка?

– Если не ценности, тогда… может, общие увлечения, работа, дети?

– Вы, господин Панкратов, плохо соображаете. Ладно, не буду томить. Так вот, женщины во все времена ценили в мужчинах самостоятельность. Умение, вне зависимости от общественного мнения, принять правильное решение и следовать ему. Умение брать на себя ответственность за жизнеобеспечение и безопасность своей семьи. И если рассматривать твою жизнь, когда ты был самостоятельным? Ты можешь сказать, что когда вел своих бойцов в сражение. Но, Боренька, война – не твое решение. Ты снова слепо следовал чужой воле, как привык с детства и грамотно ее выполнял. Сначала тобой командовали отец и мать, потом – командиры… Вы, мужики, привыкли подчиняться чужой указке, не задумываясь, зачем и для чего это надо. Вот смотри: отец, запихивая тебя в армию, получил моральное удовлетворение – династия, офицер! Мать, склоняя тебя к браку с совершенно незнакомой девицей, тоже получила поощрение в виде фальшивого восхищения ее умом и добротой со стороны своего окружения. А фактически они тебя продавали, получая вознаграждением одобрение знакомых, начальства, кого-то еще, столь же незначительного.

– Знаешь, как умер мой отец? – неожиданно перебил меня Борис.

– Сердце?

– Сердце. Первый инфаркт у него случился, когда Сашка отказался идти в армию и поступил на юрфак. А второй, от которого не оправился, когда Сашка уехал из Москвы в ваш город и женился. Он слег и лежал, постепенно угасая. Матери тяжело было за ним ухаживать. Да и не привыкла она к такому. И тогда к нам переехала Лика.

– Которая все взвалила на свои плечи. – Подхватила я. – И магазины, и врачей, смену белья и готовку. Рискну предположить, тетушка Лика не вышла замуж оттого, что была всегда влюблена в твоего отца. И радовалась, что хоть в конце жизни получила доступ к любимому мужчине.

– Да, ты права. – Борис с изумлением посмотрел на меня.

– Я всегда права, Боря. А слег он из-за того, что был большим эгоистом. Подумаешь, сын уехал в провинцию? Что в этом такого криминального? Да ничего. Но ведь в глазах твоего отца это – унижение славной фамилии Панкратовых. Деградация. Понимаешь, он больше не мог им гордиться перед своими знакомыми, чьи сыновья достигли больших высот. Это вызвало сильный стресс и, как результат, инфаркт. Наверное, его родители были не просто работягами?

– Вот тут ты ошибаешься, всезнайка. Как раз работягами. Дед работал столяром-краснодеревщиком, а бабушка – медсестрой. Но нам запрещали с ними общаться.

– Значит, твоя мать и ее семейка задурила отцу мозги до такой степени, что он стал считать себя чуть ли не фельдмаршалом. К чему такой шишке незначительные предки? Не так ли? А родители со стороны матери, небось, из столичной богемы? Уж больно похожие замашки.

– Теперь ты угадала. Дед – архитектор, а бабушка – актриса.

– И вас с Сашей они принимали только по своим дням рождения и на Новый год?

– Точно. А отец фельдмаршалом не был. Ты ошиблась.

– Ну, генералом с комплексом Наполеона и страхом, что кто-нибудь скривит физиономию, узнав о его пролетарском происхождении.

– Да, генералом… Вот черт, чуть не проскочил поворот!

Пользуясь тем, что дорога была абсолютно пустой, он сдал назад и только тогда повернул в нужную сторону.

Пока мы разговаривали, на улице совсем стемнело, и снова посыпал легкий снежок, превращающий дорогу в единое с полем пространство. Но Борис уверенно ориентировался по высоким, засыпанным счищенным ранее снегом, обочинам.

Я замолчала, откинувшись на кресло. Ровный и тихий гул двигателя укачивал, навевая дремоту.

– Лен, – позвал Борис, – получается, я маменькин сынок с комплексом неполноценности?

– Не обращай внимания. – Выплыла я из дремоты. – Сейчас все так живут и не парятся. У всех свои заморочки. Но дети продолжают появляться на свет, молодые женятся и разводятся… Жизнь идет, Борис.

– Можно и я задам вопрос?

– Попробуй. – Усмехнулась я.

– А почему ты развелась с Сережкиным отцом? Тоже не соответствовал?

– Знаешь, у него была другая проблема. Он боялся выглядеть несостоятельным, как мужчина… Самец, кобель. Понимаешь? И каждой юбке пытался доказать свою неотразимость в постели. После нашего развода он женился и развелся еще раз. Теперь счастлив в третьем браке.

– Неужели не гуляет?

– Гуляет. Но жена мирится с этим, ожидая, когда остепенится.

– Вы поддерживаете отношения?

– Нет. Последний раз мы с Сережкой его видели два года тому назад. Он подарил сыну смартфон. До сих пор не понимаю, откуда он узнал, чего хочется ребенку?

– А ты больше не хотела выйти замуж?

– Когда мы развелись, я думала, что проблема во мне. Перелопатила кучу литературы по взаимоотношениям.

– И?

– Многое поняла, Борь. Все мы разные. Живем с тем, что дано от рождения и тем, что видим вокруг себя. Вот так и формируется личность. Так что ты меня прости за резкие слова. Я не имею права вмешиваться в твою жизнь.

– Но, все-таки, ответь мне, ты бы хотела выйти замуж еще раз?

– Борь, чтобы такому случиться, надо, прежде всего, завоевать сердце моего сына. Согласись, мужчине это ни к чему.

– А что нужно мужчине? – Лукаво усмехнулся он, предвкушая мой ответ.

Думаю, я его не разочаровала.

– Секс, покорность и, одновременно, ненавязчивое, тихое руководство. Вкусные обеды и ужины. Восторженность гениальностью его ума и сексуальными возможностями. Ну, можно еще кое-что приплести… Например, намеренное игнорирование явных следов отношений с другими женщинами.

– Лен, а что ты делаешь в конторе моего брата?

– Заказываю чай и туалетную бумагу. – Серьезно ответила я. – И прочие мелочи для жизнеобеспечения офиса. Плачу за свет и аренду помещения. Записываю на прием. Ношу кофе.

– А давай ты немножко поспишь? – предложил Панкратов, глядя, как я четвертый раз зевнула в ладошку. – Я включу музыку.

– Может, остановимся и попьем чай?

– Останавливаться не будем, но чай сделай.

Я достала сумку и разлила чай из термоса по чашкам. Дала ему бутерброд с мясом.

– Вкусно!

Борис умял три бутерброда.

– Как себя чувствуешь? Тебе не надо принять таблеточку?

– Да, достань из бардачка.

– А с чего начались твои проблемы с сердцем?

– Не с психологии. Когда лежал с ранением, переболел воспалением легких. Антибиотики в госпитале то были, а то не было. Аналогично и с обезболивающими. Вот и появились проблемы.

– А мне кажется, от одиночества. Оттого, что когда ты там валялся, никто к тебе не приехал. Ведь и твои родители, и брат знали, что ты болен?

– Да. Возможно, ты права.

– И, если вернуться к женитьбе… Борь, боюсь, ты никогда бы не стал счастлив в браке.

– Почему? – Изумился он.

– Потому что тебе до сих пор важно внимание родителей. Даже с того света. Ты всегда старался заслужить их скупую похвалу. А посторонняя любовь тебе не нужна. Еще раз прости. Но, может быть, эти рассуждения тебе когда-нибудь пригодятся?

Я убрала чашки и оставшиеся бутерброды в сумку. Вытащила оттуда бананы и почистила.

– Держи. Говорят, в них много полезных для сердца витаминов.

– Спасибо.

За окном небо сливалось с лежащим на земле снегом. С левой стороны показались огни заправки и стела с расценками на топливо. Я кинула взгляд на панель приборов.

– Заедем. – Увидел мой взгляд Борис. – Хорошая заправка.

Судя по двум стоящим у колонок фурам, заправка была хорошей. Ибо дальнобойщики о дорогах знают все.

Выйдя из машины, Борис сунул пистолет в бачок. А потом мы вошли в светившийся гирляндами магазинчик.

– Здравствуйте, с Новым Годом! – Поздоровался со всеми Борис прямо от двери.

– С Новым Годом! – Словно эхо, я повторила за ним.

С нами поздоровалась девушка-кассир, вставшая с табуретки и выглянувшая в окно посмотреть, на какой колонке мы остановились и, заодно, на чем приехали. Два мужичка, сидящих за столиком с кофе и пирожками, тоже кивнули головами.

– Может, по кофе? – предложил мне Борис и тут же сказал девушке: – Пятая, девяносто пятый, до полного, два кофе и два пирожка… Лен, с чем будешь?

Я взглянула на витрину.

– С капустой и с яблоком.

– Тогда четыре.

– Девяносто пятый, два кофе, четыре пирожка. Они у нас свежайшие! Дневной выпечки! – Девушка кокетливо поиграла ресничками.

А Борис мило улыбнулся и кивнул мне на столик.

– Садись, я все принесу.

И, пока машина заправлялась, Боря принес кофе и пирожки. Я надломила и понюхала начинку.

– И правда, пахнет аппетитно.

– Я же говорю, что свежие. У нас старых не бывает. – Обрадованная, что есть с кем пообщаться, девушка разливалась соловьем. – У Алика своя пекарня в поселке. Мы заказываем, а он раз в сутки привозит. И знаете, иногда до конца смены не хватает! Есть еще с рыбой, луком и мясом. Рыбу ловят в реке Артем с Игнатом, их бабка делает пироги. Только они большие, не как у Алика. Но вкусные! А мясо – у Трифоновых свиньи, да бычки. Так что все свое, не покупное. Попробуйте, не отравитесь!

Борис вышел убрать пистолет и переставить машину. Я начала потихоньку прихлебывать горячий кофе. А один из мужичков подошел к девушке.

– Такую рекламу своим пирогам сделала, что снова слюни потекли. Заверни мне большой с рыбой и три с мясом. Да в термос кипятку плесни, пожалуйста.

Пока девушка суетилась, собирая еду дальнобойщику, второй из мужчин обратился ко мне.

– А Вы с мужем далече направляетесь?

В зал вошел припорошенный Борис и, услышав фразу, с интересом посмотрел на меня.

– Нет, уже не очень. В Поволжск. Правда, едем первый раз, а такая метель, всю дорогу забелило, не видно ничего. – Пожаловалась я.

Боря подошел к нам.

– Мы по навигатору. В гости собрались, а тут такой снегопад!

– Да, погодка самая зимняя, что надо!

Мужчина кивнул уходящему коллеге и продолжил:

– Там первый въезд с шоссе перекрыли, газовые трубы меняют, что ли… там подальше, через частный сектор есть дорога.

– Спасибо! – Мы улыбнулись.

– Не обидно в праздники работать? – Снова поддержала я разговор, пока Боря расправлялся с пирожками.

Девушка улыбнулась:

– Так за праздничные дни платят в два раза больше! И смены спокойные, машин мало.

Мужчина усмехнулся в усы:

– Права птичка. Хорошо платят. Да и в пустом доме делать-то что одному? В телевизоре смотреть нечего. В будни хоть сериалы какие, а в праздники – одна тоска. Вам хорошо – вас двое, молодые да красивые. Сразу видно, любите друг друга. А у меня жена умерла. Рак. Дети разъехались. У каждого – свои семьи. Об отце вспоминают, кода деньги нужны. Вот и кручу баранку. Из рейса да снова в рейс.

– Сочувствую. – Тихо сказала я. И, действительно, что тут скажешь?

– Я привык один. У кого-то жизнь – дом, огород, цветочки… У меня – дорога. Значит, такая судьба. – Он вздохнул и допил кофе. – Вот что я вам скажу, молодые люди. Я еду в ту сторону. До городка отсюда рукой подать. Езжайте за мной. Там, где нужно вам повернуть, моргну аварийкой.

– Спасибо! – Борис встал и пожал мужчине руку. – Думаю, если летом Вы будете проводить время с внуками, на душе станет значительно теплее.

– Да, – водитель бросил в урну пластиковую чашку и взял упакованные в бумагу пирожки. – Мне сын тоже так говорил. Наверное, стоит подумать.

Дружно поблагодарив девушку-кассира, мы вышли в заснеженный вечер. Дядька сел в свой длинномер, а мы – в свою машинку.

И вот снова вокруг нас серая мгла. Только в этот раз четким ориентиром в пятидесяти метрах впереди ярко светились габаритные огни фуры.

– Борь.

– Да?

– Можно еще вопрос?

– Опять опустишь ниже плинтуса?

– Да ладно. Я ведь никому не скажу. А из конторы уволюсь.

– Почему? Где ты еще найдешь такую зарплату?

– Не найду. – Согласилась я. – Но после всего проще пойти экскурсоводом.

– А возьмут?

– Возьмут. За годы маминой работы выучила все темы, все даты, всех героев и почетных граждан. Князей и дружинников. Ополченцев и купцов. Ничего, справлюсь. Каждый раз новые люди. Приезжают, слушают, уезжают.

– И никаких отношений?

– И никакой душевной грязи.

– Тогда зачем меня расспрашиваешь, если чужие отношения тебя напрягают?

– Борь, не напрягают. Просто я испугалась. Когда живешь в своей семье, то все просто и понятно. Ты любишь, любят тебя. Помогают, чем можно, заботятся. И ты тоже. А вот так, внуки по праздникам… Это жестко. Но тоже имеет право на существование. Я хотела сказать, что привыкла к другому. Извини.

– Я тоже привык. Что ты хотела узнать?

– Уже ничего. Смотри, нам поворачивать.

Фура поморгала аварийкой и постепенно скрылась в летящей на дорогу метели. А мы повернули в заснеженную улицу.

Борис остановился и включил навигатор. А потом, подумав, дальний свет.

– Улицы провинциальных городков так коварны… Не хотелось бы вызывать эвакуатор. Если что.

– Ты мне лучше скажи, далеко ли отсюда дом Семеновых?

– До перекрестка и направо третий дом.

– Борь, давай не будем гробить машину. Идти здесь от силы пятнадцать минут. В такую погоду ее точно никто не возьмет. А мы немного разомнемся.

– Не замерзнешь?

– Нет. Разве ты забыл, что я выросла в маленьком городке? Вот квартира – вот улица. В детстве зимой мы бегали в гости к друг другу в одних кофточках. И сосульки, которые висели над подвалом, ели. Вкуснота!

– Сейчас не ешь? – Поинтересовался Борис, застегивая куртку.

– Знаешь, почему-то синева неба и мартовская капель больше не радуют сердце так, как в детстве. А из души куда-то ушло счастье.

Я легко улыбнулась и выпрыгнула из высокой машины на снег.

– Не грусти, малыш, мы скоро придем. И поедем домой. – Пообещала машинке, погладив капот.

Борис вышел и зыркнул на меня глазами.

– Ревнуешь? – Сама неожиданно для себя зачерпнула горсть пушистого снега и кинула в его сторону. Снег рассыпался на подлете.

– Разбалуешь, он и уезжать от тебя не захочет. Заглохнет во дворе. А я ключ не отдам!

Он подошел ко мне и протянул ладонь. Я вложила в нее свою.

– Жди! – приказал он машине и рассмеялся.

– У тебя волосы намокнут!

Мы шли по освещенной только одним фонарем и окнами в домах улице. Торчащие вверх светлые волосы накрыли блестящие снежинки.

– Не страшно.

По наметенным сугробам он легко переставлял длинные ноги, а я, уцепившись за его руку своими двумя, старалась не отстать и не завязнуть. А на перекрестке все-таки умудрилась провалиться в какую-то яму. Но дальше идти было легче. Видимо, когда-то дорогу тут все-таки чистили.

Третий дом по правую руку находился чуть ниже уровня проезжей части. Крыша была полностью занесена снегом. Три фасадных окна ярко освещали палисад с корявыми яблонями, радуя надеждой, что все дома. Но крылечко и тропинка к нему находились за высоким двухметровым сплошным забором. Пока я соображала, где у Семеновых звонок, Борис подошел к калитке и бухнул в нее кулаком. За забором раздалось веселое тявканье маленькой собачки и мощный бас сторожевого пса. Скоро в хор вступили еще две псины соседей справа и слева. Наконец, в доме открылась дверь.

– Есть кто, что ли? – Негромко, но слышно поинтересовался мужчина.

– Кто ли есть. Здравствуйте, а здесь живет Алексей Семенов? – Крикнул Борис.

– Я Алексей. – Не сходя с крыльца, отозвался мужчина. – А вы кто?

– Вы же возите грузы? Или нам стоять тут всю ночь?

– А, сейчас!

Семенов сбежал в тапочках на босу ногу с крыльца и провалился в сугроб. Послышалась заковыристая ругань, которую охотно поддержали собаки. Наконец, калитка распахнулась.

– Проходите. Ой, барышня, извините, со двора-то не видно, кого черт принес… Ой! Снежища намело, не успеваем убирать!

Мы прошли в теплую прихожую и отряхнули с курток снег. Снимать верхнюю одежду ни я, ни Борис не стали.

– Так вам чегой отвезти? – Поинтересовался он, едва мы вошли.

– Отдел безопасности, полковник Панкратов. – Представился Борис и махнул красным удостоверением с гербом России.

И я удивилась тому, насколько сразу изменилось его лицо. Оно стало холодным и высокомерным, словно у Верховного Судьи, зачитывающего расстрельный приговор. «А ведь он не играет роль», – подумалось мне. – «С таким выражением убивают врага»…

Семенов посерел и уменьшился в росте. Один человек почувствовал силу другого и признал его власть. «Словно волки».

– А что я такого сделал? – С вызовом ответил мужчина, хотя по его фигуре и треснувшему голосу чувствовалось, что он сдался.

Тут из комнаты выглянула его жена, круглолицая милая женщина лет тридцати с небольшим. К ее ноге жалась девочка, с интересом разглядывающая незнакомых взрослых.

– Леш, здравствуйте, раздевайтесь, предложи гостям чаю, я сейчас подойду.

– Пойдемте на кухню. Не знаю, зачем вы пожаловали, но, думаю, ей слышать наши разговоры не нужно. Мань, не суетись, сиди в комнате. Это заказчики. Мы ненадолго.

Мы вслед за ним прошли на кухню и сели к столу.

– Скажите, – не стал откладывать разговор и ходить вокруг да около Борис. – Вы тридцатого декабря развозили продукцию местного фермерского хозяйства?

– А, так вы из-за них! То-то я думал, с каких шишей Васькин особняк в природоохранной зоне у Волги себе отгрохал!

Лицо Семенова порозовело, а плечи распрямились.

– Нет, из-за Вас, Семенов. Отвечайте на вопрос.

Голос Бориса был тускл, холоден и похож на машинный.

Семенов снова побледнел.

– Да, возил. По нашей трассе, да в сторону Москвы. В рестораны и два магазина.

– «Искорка» – название знакомое?

– Так да. И там был. Мой сослуживец поваром в нем работает.

– Значит, Вы, Алексей, подтверждаете, что тридцатого декабря Вы были в этом ресторане с грузом мяса и рыбы?

– Да, в ресторане должна остаться накладная и счет-фактура. Деньги они перечисляют на счет Васькина. Фермера, значит.

– Во сколько Вы туда приехали?

– Так часиков в восемь. У них на вахте записано прибытие и убытие. Там с этим порядок.

– Вы сами разгружали машину?

– Нет, я считал. Мне ж еще в магазин надо было. Я завсегда считаю. А ихний рабочий разгружает.

– Потом?

– Потом я посидел на кухне, поел, да поехал. Все.

Семенов в недоумении, что нам от него надо, пожал плечами.

– Алексей, Вы знали Светлану Веснину?

– Нет, а кто это?

Ему, действительно, эта фамилия ничего не говорила, поскольку он облегченно вздохнул и выпрямился на табурете.

– А Светлану Карамышеву?

Сначала Семенов нахмурил брови, а потом вспомнил:

– Эту сучку? Знал. Только давно она уехала. Слушайте, так это вы из-за нее? – Наконец, догадался он. – Она еще что-то натворила?

– Натворила. – Согласился Борис. – Умерла. В том самом ресторане, в то самое время, когда Вы там были. Ее зарезали.

– Вот б-ть! И тут нагадила! – Всплеснул руками мужик. – Да что ж она нас никак в покое не оставит! Уехала, вздохнули свободно. Нет, столько лет прошло, снова…

Он схватился за голову.

В дверь кухни заглянула Маня и сразу зажала рот ладошкой.

– Иди, Мань, все в порядке. Мы скоро. – Махнул на нее рукой Алексей.

– Может, пирожка? – Тихо спросила женщина.

– Тут не пирожка, водки надо! Не хотите помянуть?

– Нет. – Все также спокойно сказал Борис. – Скажите, за что Вы ее тогда, давно, обещали убить?

– Да всю их семейку удавил бы. Вроде люди тихие, а гнилые какие-то. Если вам интересно, расскажу.

Мы кивнули.

– Мань, – крикнул он в коридор, – давай пироги. И чай тоже. Разговор долгим будет.

Маня быстро собрала на стол и снова удалилась, оставив в двери щель. Алексей встал и прикрыл ее плотней.

– Не надо ей слышать. Беременная она третьим. Вроде, сын будет…

– Поздравляю. – Это влезла я, надкусывая пирог. – Вкусно!