Танамор. Незримый враг

© Екатерина Соболь, текст, 2022

© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2022

* * *

Глава 1
Мисс Остин

Все началось с поцелуя.

Хотя обычно им все заканчивается: в любимых романах моей мамы, которые писала дама по имени Джейн Остин, на финал приходится помолвка, а иногда и поцелуй. Откуда я знаю, спросите вы? Еще одной почитательницей мисс Остин была кухарка нашего пансиона, старая дева, умевшая читать. Когда мне было четырнадцать, я тайком пробирался к ней на кухню и поглощал эти, как выражался учитель словесности, «непотребные женские книжонки, которым не место в литературе». Я горячо соглашался (таков уж я, притворство – вторая натура), но продолжал их читать. Мама умерла накануне моего шестилетия, и мне казалось, что перенять любовь к дорогим ей книгам – значит не забыть ее окончательно.

Не собирался быть столь откровенным, но уже столько выболтал на этих страницах, что поздно останавливаться. Записей у меня теперь больше, чем у университетского студента, вот-вот закончится место под кроватью. Пишу я ночами, раз уж спать мне не надо (если прочли остальное, вы знаете почему).

Меня зовут Джон Гленгалл, и два месяца назад меня убили. Понимаю, звучит противоречиво, и все же это чистая правда. Один блестящий ученый – сохраню его личность в тайне – оживил меня с помощью своей науки, но не полностью: я скорее восставшее полумертвое тело, чем живой человек. Но это не значит, что мне чужды простые человеческие чувства: за последние недели я понял это особенно ясно.

Итак, благодаря книгам я с юных лет разбирался, какие джентльмены нравятся девушкам. Богатые, со вкусом одетые, учтивые, но в то же время дерзкие и умеющие отстоять свое мнение. Герои моей юности влюблялись в задорных дворянок беднее себя, любили их за характер, а не за красоту, и после жили с ними долго и счастливо. Ведь чувства, если верить мисс Остин, украшают жизнь куда больше, чем деньги, вещи или положение в обществе.

Я был убежден, что в свое время испытаю все чувства, описанные мисс Остин, но тут в мои жизненные планы вмешалась смерть, и на какое-то время стало не до любви. А потом настала весна, и вместе с природой пробудилось мое сердце.

Вот уже месяц я жил в Ирландии, в доме моей доброй знакомой Молли и ее ворчливой мамаши. Впрочем, мамаша стала на удивление менее ворчлива: даже на нее подействовало наступление весны. А еще в эту гостеприимную лачугу зачастил седой здоровяк Фаррелл Маклафлин – мой новый приятель и возница.

Похоже, Фаррелл был так мне благодарен за спасение от одиночества и самобичевания, что теперь выдумывал любые способы доказать свою преданность. Он возил меня и Молли в город, помогал ее мамаше в огороде и на кухне, залатал крышу, привез из своей одинокой хижины саженцы чудесных цветов и высадил их вокруг дома. Мамаша ворчала, что цветы все равно вытопчут куры, но я-то видел, ей приятно. Кому же не понравится видеть красоту каждый день!

За обедом я теперь сидел со всеми. Есть не мог, зато беседу поддерживал. В тот злосчастный день, когда все пошло наперекосяк, я еще из комнаты услышал: происходит что-то необычное. Звуки приготовления к обеду были особенно бодрыми, а мамаша даже – вот сюрприз! – напевала. Я направился в главную жилую комнату (она же кухня, столовая и спальня) и остановился в дверях, чтобы оценить обстановку.

Мать Молли гремела ложкой в котелке, висящем над огнем, Фаррелл расставлял на столе миски. Продолжая мурлыкать песенку, мамаша зачерпнула свое варево, попробовала, протянула ложку Фарреллу, и тот хлебнул тоже. Жест показался мне довольно фамильярным, и я вопросительно глянул на сидевшую на лавке Молли, но та и ухом не повела: продолжала увлеченно подшивать какое-то платье.

– Красивая песня, – громко сказал я.

Все подскочили и уставились на меня.

– Парень, ну ты и тихий! – добродушно воскликнул Фаррелл. – Подкрадываешься, как ящерица.

Я насторожился – он тоже был подозрительно весел. Мамаша разложила еду по трем плошкам, и мы сели за стол. Фаррелл с аппетитом набросился на похлебку, мамаша, косясь на него, принялась за свою. Молли рассеянно тыкала ложкой в еду, то и дело посматривая на платье, которое оставила на лавке. Я молча наблюдал за ней: меня отчего-то тронуло то, какое внимание достается убогой коричневой тряпке с одинокой кружевной полоской на воротнике.

Какое-то время тишину за столом нарушал только стук ложек, потом мамаша закончила трапезу и торжественно произнесла:

– Нам надо вам кое-что сказать. – Она сжала руку сидящего рядом Фаррелла. – Мы собрались пожениться.

– Что? – очнулся я. – С кем?

– Мы с Фрейей, – терпеливо пояснил Фаррелл.

– Кто это такая?!

– Это я, – свирепо ответила мамаша.

Я осекся. Молли называла ее «мама», Фаррелл – «любезная хозяйка», и «добрая женщина», и «наша прекрасная хозяйка», и… Ох. Похоже, все это давно должно было стать намеком, к чему идет дело, но… Да им обоим лет по пятьдесят, неужто в таком возрасте еще интересуются ухаживаниями? Вот ужас: кому-то в пятьдесят повезло больше, чем мне – в семнадцать.

– Ты месяц торчишь в моем доме и не знал, как меня зовут? – возмутилась мамаша, которая наконец обзавелась именем. – Ах ты…

Фаррелл успокаивающе погладил ее руку, и Фрейя умолкла.

– Когда помолвка? – как ни в чем не бывало спросила Молли. – Ужасно хочется поесть праздничного рагу!

– В пятницу вечером. Нынче же пригласим соседей.

– В пятницу?! Мама, ну ты даешь! Сегодня вторник!

– Я понимаю, все так скоро, Молли, детка. – Мамаша смутилась, хоть в такое и трудно поверить: это все равно что смутить дикого медведя. – Но я много лет через силу жила. Оплакала мужа, сына. А теперь встретила того, кто мне жизнь украсил, и… Вот глянешь на нашего гостя и сразу вспоминаешь: жизнь-то коротка, времени терять нельзя. Смерть за каждым однажды придет.

Я возмущенно охнул. Ну, спасибо! Рад быть полезным!

– В четверг, послезавтра, у вас большой день, так? – Мамаша посерьезнела и обвела взглядом нас с Молли. – Вы поймаете убийцу нашего Кирана. Заодно и это отпразднуем.

Я встрепенулся. Собственно, это и было причиной, по которой я уже месяц тут штаны просиживал: поймать убийцу моего друга. Вот только…

– А если мы не сумеем его поймать? – задала Молли вопрос, который и меня тоже интересовал. – Мы же все-таки не сыщики!

– Сумеете. У вас двоих всегда все получается.

Ого, какой внезапный комплимент. Я думал, мамаша считает меня никчемным, но, похоже, любовь смягчила ее сердце с поразительной силой. Мы с Молли переглянулись. Неловкая правда состояла в том, что никаких результатов в поисках убийцы мы за месяц так и не добились.

Неизвестный убивал девушек в Дублине семнадцатого числа каждого месяца, всегда на шумных праздниках. Жертв было не меньше пяти за два года, а полиция так и не догадалась связать их между собой. Я бы этой истории и не узнал, но одной из жертв была дама сердца моего друга Кирана, брата Молли. Он расследовал ее смерть – и погиб в шаге от разгадки.

Убийство, которое должно было случиться семнадцатого апреля нынешнего тысяча восемьсот тридцать седьмого года, я героически предотвратил. Меня, правда, ранили, – к счастью, нельзя прикончить того, кто уже мертв, – а преступник скрылся. Намеченная им жертва тоже сбежала, и, сколько я ни бродил по улицам Дублина в надежде увидеть эту поразительную красавицу, она мне не встретилась.

Нынче пятнадцатое мая, до нового убийства осталось два дня. Мы с Молли выяснили, что в этот день в городе будет земляничная ярмарка, а значит, преступление, скорее всего, на ней и произойдет. Но больше – ничего. Кто этот безумец, где его искать, почему убивает на праздниках и что связывает его жертв? Наступившая весна заставила нас обоих расслабиться, наслаждаться солнцем и покоем, но вот и расплата.

– Мы что-нибудь придумаем, Фрейя, – проскрипел я, не отводя взгляда от Молли: пусть не вздумает оспаривать мои слова и портить матери романтический настрой. – Но есть и другой важный вопрос. Как вы успеете подготовиться к приему за два дня?

– А что там готовиться-то? Мы ж не короли! Запасы картошки есть, а Бэрр тут поблизости баранов разводит – купим парочку да приготовим рагу на всех.

– Но хоть платье у вас уже заказано?

– Слишком мы старые, чтобы деньги на такое транжирить. Нам главное, что мы будем вместе. – Она сжала руку Фаррелла. Тот сиял. – Перешью старое платье, и довольно. А ты, дочка, приоденься как следует: у многих соседей сыновья – твои ровесники, а я тебе от души счастья желаю.

– Мама! – возмутилась Молли.

Фрейя многозначительно покосилась на меня, и я решил было, что ее сводническая речь предназначена для моих ушей: дескать, если тебе Молли нравится, думай быстрее. И тут же сам на себя рассердился. Когда Фрейя пыталась тащить под венец с Молли моего живого и здорового брата Бена, это было объяснимо, а я… Будь я жив, мой графский титул наверняка показался бы ей лакомым кусочком, но даже ради титула она не посватает дочь за мертвеца. Так что ее взгляд, скорее всего, означал «держись-ка от моей дочери подальше, а то она никогда себе жениха не найдет». И все же этот взгляд заронил во мне смятение и незнакомую прежде тоску по любви.

– Будьте счастливы, – выдавил я, вспомнив о приличиях.

– Да уж спасибо, – огрызнулась Фрейя.

Я встал, пробормотал еще какие-то скомканные поздравления и выскочил на крыльцо. На улице, как назло, погода тоже была самая романтическая: цвели сливы, белоснежные лепестки дрожали от ветра, свежая листва на деревьях поблескивала, отражая свет. Для полноты картины еще и птицы пели. Май, похоже, невероятно хорош в любой точке мира, будь это даже ирландское село. Солнце заливало сиянием просторные поля, домишки с замшелыми крышами и чьих-то коз, пасущихся у обочины дороги. Я глубоко вдохнул, пытаясь наполнить свои иссохшие легкие до краев, но только закашлялся.

А вдруг Молли все же находит меня привлекательным? Да, сейчас я не очень-то хорош собой, но для мужчины куда важнее ум, благородство, манеры, а у меня всего этого с избытком! Да, конечно, она крестьянка, а я граф, но вдруг…

– Эй, Джон.

Я подскочил, словно меня застали за чем-то предосудительным. В дверях стоял Фаррелл. Он вечно смотрел на меня ласково, как на сына, которого у него не было, и от этих взглядов я мысленно таял. Конечно, он всего лишь крестьянин, а я граф, но мой собственный отец был так строг и холоден! А тосковал я не только по романтическим чувствам: еще и по матери с отцом, которых больше нет на свете, по брату, который сбежал и, кажется, забыл обо мне, – по всем проявлениям человеческой любви. При жизни мне досталось их так мало, что теперь я цеплялся за каждую крупицу и сам на себя злился за слабость характера. Граф (особенно полумертвый) должен быть оплотом разума, а не сходить с ума от каждого проявления добрых чувств к нему ирландскими крестьянами.

– Знаете, как говорят в Ирландии? – бодро спросил я, чтобы скрыть волнение. – Прочел об этом в газете.

– Валяй.

– Перед женитьбой широко открой глаза, а после женитьбы закрой.

Фаррелл усмехнулся.

– Мои глаза еще никогда не были открыты шире. Фрейя – лучшая из женщин.

Даже приятно, что на любого дракона найдется свой ценитель!

Но тут Фаррелл как-то потерянно, тяжело опустился на ступеньку крыльца, и у меня возникло подозрение, что он не о свадьбе пришел поговорить.

– Все в порядке? – спросил я, когда молчание затянулось, и сел на крыльцо рядом с ним.

– Не совсем, – промямлил он. – Танамор. Меня кое-что насчет него тревожит.

Ох нет, только этого не хватало! Волшебный ирландский трилистник, способный вернуть к жизни мертвеца, мы надежно упокоили в земле, – так я думал до этой самой минуты. За танамором много кто охотился, и о том, где он спрятан, знали лишь двое в целом свете: я и Фаррелл.

Неплохо было бы, конечно, с помощью танамора ожить по-настоящему, но я от этой идеи твердо отказался. Трилистник питается жизнью, разумом и душой своих хранителей, и его можно использовать, только когда он накопит всего этого достаточно. Вот только стать хранителем танамора я никому не пожелаю: насмотрелся, что он сделал с моим отцом и его друзьями. Лучше уж просто умереть, когда пробьет мой час, а пока надеяться, что пробьет он еще нескоро. Ведь за последний месяц мое состояние не изменилось! Я берег тело, не перегружал его, не делал резких движений, не ходил слишком быстро. Вдруг я смогу таким же – не живым, но хотя бы не совсем мертвым – провести еще лет десять? Или даже пятьдесят?

– Трилистник будто… зовет меня, – пробормотал Фаррелл, глядя прямо перед собой. – Когда я возвращаюсь к себе домой, я его чувствую. Так и хочется пойти и выкопать.

– Поэтому вы чаще стали бывать здесь. Не только из-за ма… из-за Фрейи, – понял я. Все говорили мне: у трилистника своя воля, он взывает к тому, кого считает хозяином, но я так надеялся, что с этим покончено! – Вы его вырыли?

– Нет, конечно, – оскорбился Фаррелл. – Вот только… Понимаешь, Фрейя сегодня сказала, что хочет после свадьбы ко мне переехать. Говорит, в ее доме слишком много грустных воспоминаний, для нее это последний шанс начать жизнь заново. Я потому и решился тебе рассказать. – Он говорил все быстрее, захлебывался словами. – Боюсь, что не сдержусь однажды и выкопаю его, и тогда сам не знаю, что будет. Вдруг он у меня жизнь, разум и душу заберет? Или у Фрейи! Я со страху трясусь весь, как об этом подумаю!

Я покосился на него. Фаррелл с обезоруживающей честностью признавался в своей уязвимости. Я так не умел.

– Не беспокойтесь, – твердо сказал я. – Что-нибудь придумаю. А вы пока начинайте к помолвке готовиться, времени терять в вашем возрасте нельзя.

Я тут же понял, что перегнул палку, – где мои манеры? – но Фаррелл только хохотнул и хлопнул меня по плечу.

– Хороший ты человек, Джон, – искренне сказал он. – Я рад, что ты здесь.

Фаррелл с кряхтением встал и ушел в дом, а я долго сидел, подпирая голову кулаком. За стеной кипела жизнь: скрип половиц, разговоры, звон ложек, а у меня на сердце была чернейшая ночь. Сначала я подумал, это из-за новостей о танаморе, но услышал в доме голос Молли, громкий, взволнованный, перекрывающий остальные, и понял.

Мне было обидно, что к свадьбе готовятся даже те, кому нечего, казалось бы, ждать от жизни, а я так и не познал вкуса любви. Молли продолжала что-то страстно вещать, и я погрузился в сладкие мечты, прислонившись затылком к дверному косяку. А что, если мне незачем искать любовь? Вдруг она уже у меня есть?

Жила-была простая ирландская девушка по имени Молли Маллоун. Однажды она уехала работать в Лондон, полюбила там невероятно красивого парня по имени Флинн, а тот убил ее, потому что хотел оставить себе драгоценности, которые Молли ради него украла у хозяйки. Потом у нее было много приключений, она вернулась к жизни (смотрите те страницы, которые валяются в третьей стопке слева у меня под кроватью), отправилась в родную Ирландию, чуть не вышла замуж за привлекательного, но сумасшедшего ученого, а теперь мечтает найти убийцу своего брата и вцепиться ему в глотку, как прекрасная ирландская Немезида.

Хотя «прекрасная» – все-таки преувеличение. У Молли карие глаза и темные волосы, в ее внешности нет ничего особенного, кроме взгляда – очень живого, он оставался таким, даже когда она была наполовину мертва. Этот взгляд не заигрывает, не смотрит на все вокруг как на добычу. Он ласкает жизнь, как бездомную собаку: с теплотой, но не ожидая, что ответом будет виляющий хвост, а не оскаленная пасть. Молли любит свою ворчливую мать, память о почившем брате, свой бедный дом у дороги, землю вокруг него.

Я выпрямился, взволнованный до глубины души. Конечно, я – граф, а она – крестьянка, но зато она живая, а я мертвый, и в целом это уравнивает наши шансы на ответные чувства. Да, я, возможно, тороплю события под влиянием майского солнца и романтически цветущих слив, но давайте-ка посмотрим на Фрейю и Фаррелла! Месяц назад познакомились, а уже помолвка – вот как надо жить! Стремительно и не оглядываясь назад. Я перебрал в памяти наши с Молли приключения и исполнился надежд. Она ценила наше общение, беспокоилась обо мне, усмехалась моим шуткам. Ну конечно, я ей нравлюсь! Я парил в мечтах и все больше убеждался в возможности счастья.

– Чего вы тут? – спросила Молли, выглянув из дома. – Нам надо обсудить, как убийцу поймать.

– Не хочешь прогуляться по саду? – спросил я, глядя на нее новым взглядом в свете совершенных мною открытий.

Мне казалось, нет на свете более прозрачного намека на романтическое настроение, чем предложение вместе прогуляться. Но, похоже, намеки понимают не все.

– Что за смысл бродить вокруг дома? – подозрительно спросил Молли. – Только траву топтать. Еще можно на петрушку наступить, я ее только посадила.

– Можно пройтись по дороге.

– Там экипажи ездят. Поворот близко, могут и сбить, не заметив. Вы такой хилый, я б на вашем месте не рисковала.

– Я ходил там много раз и все еще… – Слово «жив» пришлось проглотить. – Ну, не более мертв, чем был до выхода на дорогу.

Мое остроумие Молли не впечатлило.

– Ладно уж, давайте вокруг дома туда-сюда ходить, раз вам так хочется, – проворчала она и с независимым видом начала прокладывать извилистый путь между недавно засаженными грядками. – Только вы за мной след в след ступайте.

Я послушно зашагал следом. Прогулки с дамой я воображал иначе, но для первого раза готов был смириться.

– Чудесная погода, – начал я.

– Пустые разговорчики, – перебила Молли, не останавливаясь. – Давайте-ка лучше об убийце. Нужно как следует мозгами пораскинуть, чтобы маму не подвести.

Я искренне постарался, но сосредоточиться на убийствах под птичий щебет и жужжание пчел не выходило.

– Давай пока о чем-нибудь другом побеседуем? – смиренно предложил я, наконец поравнявшись с ней. – Чтобы настроиться на серьезный лад.

– Об освобождении Ирландии от британцев? – с надеждой спросила Молли. – Не нужны нам хозяева. Вы нашу землю силой захватили, но пора нам вашу бесчестную власть сбросить.

– А более мирные увлечения у тебя есть?

Молли со значением глянула на меня, словно намекая, что я еще не про все ее увлечения знаю. Это показалось мне очаровательным. И вообще в майских лучах Молли выглядела чудесно. Свет золотил туго скрученные на затылке волосы, брови и кончики ресниц, как будто они уже по-летнему начали выгорать. В своем положении я не мог почувствовать солнечное тепло, но лучи так нежно касались ее кожи, что я почти ощущал их. Вот это острое чувство жизни и заставило меня сделать глупость.

С правдой у меня всегда были сложные отношения, но тут я в мгновение ока поддался чувствам и принял решение: нужно срочно выяснить, как Молли ко мне относится. Так сказать, перелистнуть страницы романа, посвященные многолетним ухаживаниям, и сразу открыть книгу на счастливом финале.

Я шел все медленнее, пока не остановился совсем. Молли вопросительно посмотрела на меня. Мы замерли на дорожке около курятника. Я храбро собирался поцеловать ее, но потом решил, что мистер Дарси из знаменитого романа не действовал бы так напористо. Поэтому спросил:

– Молли… Я… могу я тебя поцеловать?

– Зачем?

Пожалуй, в списке «Худшие ответы на просьбу о поцелуе» этот занял бы первое место. Мне стало больно (а этого непросто добиться, если ничто в твоем теле болеть не может), но я собрал все свое мужество и шутливо ответил:

– Ты такая красивая. Трудно удержаться.

Плохо, плохо, какая неловкая получилась реплика! Молли ошарашенно уставилась на меня, а я не настолько глуп, чтобы не заметить разницу между приятным удивлением («Я мечтала о таком признании, неужто это случилось!») и просто удивлением («В чем дело?!»).

– Извини, – поспешно сказал я. Как хорошо, что я теперь не могу покраснеть! – Я просто… сам не знаю, что на меня нашло.

– Ага, – выдохнула Молли, пристально глядя на меня.

«Ага»?! И это все?

Мы с Молли оба не из тех, кто лезет за словом в карман, но тут тишина затянулась, кажется, навечно. Солнце успело зайти за облако, свет на весенней траве поблек. В романах в такие моменты обычно уезжают лечить разбитое сердце на воды или уходят на войну.

– Давай про это забудем? – как можно бодрее спросил я.

– Давайте, – с готовностью ответила Молли, подписывая окончательный приговор.

Я торопливо отвел взгляд и пошел дальше. Не знаю, как выкрутился бы мистер Дарси. Возможно, сгорел бы со стыда, не сходя с места.

– Итак, Ирландия! – натянуто проговорил я. Как джентльмен, я обязан спасти положение приятной беседой. – Мне кажется, без Британии ей не достичь процветания.

– Угу, – ответила Молли.

Теперь она шла сзади, но поравняться со мной не спешила, – видимо, чтобы нам не пришлось друг на друга смотреть. Не сомневаюсь: в Ирландии полно песен о дерзких девчонках, разбивающих сердца юношам, хотя вряд ли аристократам (и вряд ли мертвым). Глупец, о чем я только думал! Как можно испытывать нежные чувства к тому, кем я стал! Она ведь и видела меня только мертвым, не считая нашей первой, ничего не значащей встречи у забора леди Бланш.

Уязвленное самолюбие требовало немедленно разбить гнетущую тишину и доказать, что я не так уж плох. Нужен был очень эффектный жест, чтобы сгладить такое фиаско. И тогда в порыве отчаянного вдохновения я остановился, развернулся к Молли и выпалил:

– Я знаю, как поймать убийцу твоего брата.

– И как же? – подозрительно спросила она.

Я расправил плечи. Идея была, если честно, не особенно хороша. И в голову мне пришла уже пару недель назад, просто я не упоминал о ней вслух, вдруг что получше выдумаю. Ну ничего. Главное – говорить убедительно, а это я умел.

И я выступал страстно, как парламентарий, лишь бы стереть из памяти Молли недавнюю сцену. Получилось: глаза у нее ожили и загорелись интересом.

Молли Маллоун любит свою ворчливую мать, память о почившем брате, свой бедный дом у дороги, землю вокруг него. Графа Джона Гленгалла Молли не любит. Такой сюжет разбил бы сердце моей матери, если бы попался ей в романах мисс Остин (но он не попался бы, потому что интерес графа к простолюдинке – это слишком даже для столь вольнодумной леди). Невзаимные чувства – так себе сюжет. Какой в них смысл?

Но пусть Молли не волнуется – о моих глупых, вызванных близостью смерти мечтах она не услышит. Я всегда подозревал, что чувства надо держать в узде разума, тогда они не смогут причинить боли. А свое жалкое признание я лучше сожгу. И начну историю заново – с чистой страницы.