Странная ночь в апреле

Перед выходом из тоннеля вокзала шла невиданная битва.

Три здоровенных черных вороны с картавыми и мрачными криками наскакивали на почти полностью белого голубя. С голубя летел снежинками пух и даже иногда выскакивали перья. Противники тоже выглядели взъерошено, но явно куда лучше.

Я стояла с чемоданом у края дороги в ожидании зеленого сигнала светофора. Тревожное и отчаянное «пи-пи-пи-пи…» донеслось до моих ушей, и я частицей человеческого потока перетекла на другую сторону.

Люди странным образом обходили битву, словно вокруг птиц был невидимый круг. Я остановилась чуть поодаль, почему-то не в силах оторвать взгляд от пернатых. Вообще, я не люблю голубей за их вечно «лихой и придурковатый» вид, а этот и того хуже – проявлял «слабоумие и отвагу», решившись на явно неравный бой. Но внезапно я поняла, что «символ мира» приволакивает крыло, похоже, разбитое агрессивными противниками, а значит, вариантов-то у парня немного. Ни убежать, ни улететь… Да уж, так себе история.

– Вот так они за людские души и сражаются, – раздался рядом со мной словно с трудом пробившийся сквозь связки и кашель уставший голос.

Я обернулась. Маленькая согнутая старушка в платке и вязаной кофте, опираясь на палочку, стояла меньше, чем в паре шагов от меня. Странно, что я не заметила появления в личной зоне постороннего человека, но, похоже, птичьи бои заворожили.

Воспитание в уважении к старшим иногда играло против меня. Вот и сейчас я не смогла просто взять чемодан и молча уйти, хотя реагировать не хотелось.

– Кто сражается? – как можно вежливее спросила я после длинной паузы.

– И никто не замечает… не видит… – словно не слыша моего вопроса, вдруг начала бормотать старушка, еще ниже склоняясь над клюкой. – Темных всё больше. И кричат так, что своих мыслей никто скоро не услышит… а света всё меньше…

Вообще солнце этим последним апрельским днем светило нещадно. Я аж один глаз прищурила, глядя на полный перекатывающихся бликов стеклянный фасад соседнего здания. Вздохнула: и почему мне всегда везет встречать всяких чудиков.

– Бабушка, о чем это вы? – наклоняясь в сторону и немного вниз, постаралась я заглянуть в лицо старушке.

Но та лишь продолжала бормотать, а потом вдруг резко и больно ухватила меня за руку своими узловатыми артритными пальцами:

– Они здесь! Здесь!

Глаза ее были почти бесцветны, но смотрели куда-то прямо в глубину меня, седые волосы неровными прядками выбились из-под платка и дрожали на легком апрельском ветру, бледные сухие губы искривились, открываясь и давая вырываться на волю всем этим словам.

Сердце во мне вдруг заколотилось как ненормальное, дышать стало нечем, грудь сдавило. Я хотела вырвать руку и не могла, хотела закричать, но только бессильно открывала рот; все мышцы в теле напряглись, но даже просто шелохнуться не выходило.

– Они здесь! Ты же видишь! Видишь… видишь… – свистящий рассерженный шепот отдавался звоном в ушах.

Удар в плечо был такой силы, что меня почти снесло с ног.

– Девушка, что вы встали на дороге-то?! – раздался раздраженный мужской голос. – И застыла, как статуя!.. Рот разинула! Черт бы вас всех побрал! – вещал уже уходящий от меня прочь грузный мужчина.

Я судорожно вдохнула раз, второй, стараясь прийти в себя, а потом посмотрела на ноющую руку. На моей вечно белой, незагорающей коже остались следы от хватки пальцев. Я поморщилась. Надо же, сильная какая…

И тут я поняла, что старушки рядом больше нет. Огляделась, поискала ее в движущемся потоке людей. Что за чудеса?

– Ну и слава богу, – пробормотала я и потерла лоб рукой.

В нескольких метрах от меня не стихала борьба черных и белой птиц. Голубь выглядел совсем удручающе, но упорно продолжал вести оборону. В моей голове хриплым эхом звучало «видишь… видишь…». Уж не знаю, что призывала меня видеть безумная старушенция, но сейчас я видела, как трое плохишей пытаются замочить беднягу голубя. Еще пару секунд я колебалась, думая, какое мне дело до него, но внезапно перевесило нечто (возможно, не в меру обостренное чувство справедливости), заставившее ухватиться за ручку чемодана и ринуться на арену этого гладиаторского боя. Резко катнув свой жесткий дорожный короб вперед, я отделила темных от светлых.

– Давай, давай, отползай отсюда, давай уже, – подгоняла я голубя, легонько подталкивая его кроссовком в сторону, с ужасом осознавая, что на своих лапках никуда ему особо не убежать.

А чертовы черные птицы между тем стучали клювами в стенку чемодана и уже начали пытаться обогнуть его. Я пихнула одну из них стопой, а в другую – резко толкнула чемодан. В это время третья ворона, раскинув свои чернющие крылья, приподнялась над асфальтом и бросилась за еле отступающим голубем.

И тут вокзальные часы проиграли свою мелодию. Я подняла голову вверх, и глаза приняли форму круга: пять минут до отправления!

Нецензурно выругавшись про себя, я отпустила ручку чемодана и бросилась к голубю. Ухватив его ладонями, я кожей почувствовала этот живой пернатый комок и чуть не завыла. «Голуби – летающие крысы», – зазвучал в голове строгий мамин голос. Приличной барышне положено на диван запрыгивать и визжать при виде крыс, а не на ручках носить их. Но какие уж тут приличия, когда под бой вокзальных курантов моя железная карета в пару десятков вагонов грозила обратиться в сдаваемый в кассу билет. Так что я со всех ног неслась к высокому бетонному парапету.

– Беги! – крикнула я голубю, отпуская его. – Спасайся!

Совершенно глупо. Почти по-идиотски. Но что еще мне оставалось? Сама же рванула обратно к чемодану. Не помня себя, схватилась за ручку и под грохот пластиковых колесиков устремилась в здание вокзала.

Короче, ворон я тоже не люблю. Мрачные они. И злые, как оказалось.

На перроне мне навстречу двигалась бригада медиков. Они несли на носилках мужчину, кажется, молодого. Тот слабо и хаотично делал редкие взмахи руками и, кажется, что-то говорил. Но все это я заметила лишь краем глаза, потому что неслась на всех парах к своему вагону.

– Ну и видок у вас, – скосившись на меня, проговорила ухоженная проводница в форме. – Как будто черти за вами гнались.

– Едва не опоздала, – стараясь успокоить дыхалку после спринтерской гонки с утяжелением, отозвалась я и вдруг добавила: – Разнимала потасовку.

Проводница покачала головой:

– Страстная неделя. Вся нечисть повылезала из темных углов. Ну ничего, последний день им остался, а завтра Пасха придет, – и отчеканила, возвращая мне паспорт и билет: – Место десятое, верхняя полка. Никуда не выходить, уже отправляемся.

В купе было пусто, хотя, судя по застеленному постельному белью, попутчиков был полный комплект. Я быстро устроилась, улегшись на своей верхней полке и встраиваясь в ритм набирающей скорость грохочущей колыбели. Ох, наконец-то: впереди майские праздники, встречающий меня цветущий родной город завтра утром, родители, друзья и долгожданный отпуск. Мама, наверное, куличей напекла… Честно сказать, верующей в моей семье была только бабушка, давно покинувшая этот мир, а все ныне существующие младшие поколения лишь отдавали дань традициям.

Поезд тряхнуло, и дверь купе, медленно закрывшись, отгородила меня от коридора. Сразу стало тихо и как-то очень убаюкивающе. Я лежала на животе, скользя взглядом по мелькающим за окном домам и деревьям и следя за кадрами памяти в голове. Интересно, как там бедняга-голубь?.. Странно, конечно, что-то я не припомню, чтобы голуби дрались с воронами. И главное, чего не поделили-то? И почему голубь один – может, больной какой?..

Размышления мои прервала пришедшая проводница. Деловито и быстро она принялась снимать постельное с нижней полки напротив.

– Так торопились выйти, что не сдали белье? – пошутила я.

– Да если бы, – вдруг вздохнула она, выпрямилась и стала рассказывать: – Парень тут ехал. Молодой такой, тихий, в очках, по виду – интеллигенция в четвертом поколении. Так на вашей станции припадок с ним сделался! – дальше она понизила голос и подшагнула ко мне – Кричит, будто режут его, извивается, руками машет, словно отбивается от кого-то, – проводница приложила руку к груди. – А от кого отбиваться – все столпились и подойти бояться, смотрят только. Бригаду скорой вызвали. Они его и забрали, почти перед самым отправлением уже, я даже боялась, что состав задержат, – она потерла шею ладонями. – А в конце, знаете, одно и то же повторял, что-то вроде «они здесь, они повсюду, вы видите?». Эк скрутило человека… – снова вздохнула она, – а там кто его знает, может, он и был того – с придурью!

И она еще резче принялась сворачивать белье, а потом выскочила из купе. Я слегка пришибленно смотрела ей вслед. Может, это болезнь какая-то новая? Вирус? Сначала старушка эта, потом парень… Кого они там всё видели на пару? Внутри мутно стало, будто песка через рот прям в живот насыпали. Я накинула капюшон толстовки на голову, натянула края рукавов на кисти рук и обняла саму себя. Нет, конечно, это просто совпадение. Ну или там обострение весеннее. У этих, у шизиков, оно ж пару раз в год, вроде, случается?..

Подняв подушку повыше, я уже собралась отбросить тревожные вопросы в сторону и, погаснув в этой реальности, погрузиться в книжную, как снова открылась дверь, и в купе вошел симпатичный высокий парень. Светло-русые волосы, зеленые глаза цвета тех первых листьев, в которые одевались деревья за окнами, спортивная фигура. Искать в рюкзаке книжку внезапно стало не так важно. Впрочем, парень меня словно и не заметил. Он опустился на освободившуюся полку и потер лицо ладонями, как-то сокрушенно вздохнув, а после нахмурился, устремив взгляд в окно. На нем была небесно-голубая рубашка-поло с длинным рукавом и бежевые брюки.

– Далеко едете? – осторожно начала я беседу, поворачиваясь на бок и подперев рукой голову.

Парень очнулся, смотрел на меня какое-то время тревожно и внимательно, а потом резко встал и, уже выходя в дверь, сообщил:

– До Полуночной.

Э-э… чего?.. Я этим маршрутом десяток лет уже езжу – с тех пор, как после окончания университета переехала из родного города, устроившись на работу. Нет такой станции. Ну в расписании точно никогда не значилась. Вроде и поезд тот же… может, я не расслышала, и он сказал «до полуночи»?..

Прошло с полчаса, и дверь купе вновь открылась. На пороге возникла женщина. На вид ей было лет сорок пять. Льняное платье в пол какого-то пастельного оттенка, коса с проблесками седины, лицо без косметики. Она показалась мне какой-то почти прозрачной и словно не создающей собой никаких звуков. Когда женщина опустила лесенку, я с интересом воззрилась на нее: как это она собралась в таком платье карабкаться наверх. Но та лишь забрала свой чемодан с багажной полки. Что ж, неплохо: по крайней мере трудно ожидать, что это просвечивающее создание будет храпеть на всё купе предстоящей ночью.