Едва мы успели опомнится, как Марли кинулся к ветчине. Мы только и видели, как его серая тень метнулась к столу. Но тут дверь заскрипела, и в кухню вошел повар с помощниками. Все они смотрели на эту великолепную кухню с унылым видом. Будто бы попали не в шедевр инженерной мысли, а в унылую тюрьму. Рассевшись по местам, они принялись чистить картошку, резать лук, фаршировать рябчиков, замачивать фасоль, жарить и мыть, пассировать и лущить, давить и растапливать, и все это почти молча. Постепенно это стало напоминать мелькание танца великанов. Ужасающего, но, в то же время, завораживающе прекрасного. И, наконец, одно за другим, стали они выносить блюда к королевскому столу. Я ринулся за ними, пока не захлопнулась дверь, и очутился в большом зале. "Смотри, рыжий Тик" – сказал невольно я сам себе, на секунду застыв в дверном проеме. Но дверь сзади заскрипела и я вышел в огромную залу, полную огней. Большой стол с придворными гудел. Он располагался на нижнем уровне. Вокруг вверх ярусами шли балконы, а за ними были двери, ведшие, очевидно, в спальни фрейлин. Король и королева сидели за отдельным столом на возвышении, чтобы все могли их рассмотреть. Сверкавшие наряды фрейлин не могли затмить роскошное бордовое платье, вышитое рубинами, ее Величества. А ее напудренный парик торчал выше прочих, как бы подчеркивая высокий статус королевы. На фоне этого великолепия, моя рыжая шкурка, которой я всегда гордился, казалась тусклой и невзрачной. Я невольно стряхнул ошметки муки с усов.

Раздался мелодичный звон королевского бокала, и все тут же смолкли. Король встал из-за стола, и обратился к пирующим: "Мои верноподданные. Как вы знаете, скоро Рождество. И, боюсь, оно застанет вас не в ваших теплых домах, а в нашем обществе. Но чтобы вы не грустили, наш повар, господин Пиршеваль, приготовит для нас великолепный съедобный сюрприз, в котором каждому будет подарок и услада". После этих слов раздался ужасающий грохот аплодисментов огромных великанских рук, и смущенный Пиршеваль, или Пирш, как мы его прозвали, поклонившись во все стороны, исчез за кухонной дверью.

Наевшись объедками на полу, я уселся у балконной двери второго яруса, ведшей на открытую терраску на улицу. Здесь приятно дуло прохладой, и сквозивший из нижней щели ветер нес запах зимы. Тоскливой и суровой. Вообще, к слову сказать, терраской этой почти никто не пользовался. Дамам было слишком холодно, а кавалеры не хотели отморозить носы, ведь от этого они становились красными, а дамам не нравились красные носы. Дверь на терраску была плотно прикрыта, но тут, вероятно, наскочившее на большой камень колесо заставило дворец слегка подпрыгнуть, и дверь приоткрылась. Я поспешил наружу.

Чернильные облака плыли над розовым закатом, падавшим мистическим отблеском на бескрайнюю белую равнину. Наш замок представлял собой гигантских размеров карету, которую тянули сорок лошадей. Еще четыре сотни лошадей скакали рядом. На них сидели всадники в черных бурках, охранявшие замок от нападения разбойников.

При таких габаритах, замок двигался удивительно мягко и устойчиво, что, конечно же, делало честь придворному инженеру Кунграрту. Помню, знавал я Кунграрта еще до того, как им начали восхищаться при дворе. Ведь я пришел во дворец вместе с его восковыми куклами, которых ел накануне перед его отъездом.

Незаметно исчез закат и опустилась ночь. Надо было возвращаться внутрь. И тут, к своему ужасу, я заметил, что балконная дверь за мной захлопнулась! Внизу была головокружительная бездна. А ведь я совсем не умел лазить. "Ребята!" – закричал я что было мочи. "Помогите, я застрял!" Но, очевидно, кроме писка у меня ничего не вырвалось из пасти.

С неба посыпал снег. Сперва как песок, мелкая крошка, потом все сильнее и крупнее. Ледяной ветер был встречным, лошади еле справлялись, тяжело ступая по белой дороге. Им надо было двигаться вперед, чтобы не замерзнуть и продвинуться хоть на несколько километров, пока дорогу не занесло окончательно. Они устало ржали и говорили друг другу: "Теснее, скорее. Дойдем-отдохнем!". Их унылый подвиг восхитил меня, и я решил тоже держаться. Вскоре, снег окончательно перекрыл дорогу и экипаж остановился. От резкой остановки дверь снова открылась, но я этого не заметил, пока из щели не услышал голос Паруса. Он пищал: "Тик! Тик! Ты что там делаешь, холодно ведь!". Я резко выскочил из занесенного снегом балкона и заскочил внутрь. "Тик, слыхал?" – тараторил Пейдодна, – "Они гусеницы решили надеть на колеса! Представляешь?! Где они столько гусениц найдут? Да и ведь как они помогут, снег что ли проедят?". – Марли и Парус засмеялись. "Глупые головы!" – отвечал я, – "Это не те гусеницы, которых мы лопали летом, это другие, специальные для колес". "А…" – протянул мой друг Парус, хотя, очевидно, он совершенно не понимал о чем идет речь. Мы спустились вниз и, толкаясь, побежали к выходу.