Четыре сказки о юном сыщике Аристаше

Сказка о смышлёном мальчугане Аристаше, кой своей смекалкой превзошёл главного сыщика – 1

1

Все события, о которых дальше пойдёт речь произошли на рубеже XIX и XX веков, иначе говоря, очень давно. Тогда в те времена, впрочем, как и сейчас, в Москве была и есть знаменитая «Площадь трёх вокзалов». Конечно же, так её в основном называют в народе, и надо сказать заслуженно, ведь на площади действительно расположено целых три вокзала; на одной стороне «Казанский», а на другой два остальных, «Ярославский» и бывший «Николаевский», ныне «Ленинградский». И тут надо заметить, что в те далёкие времена и сама площадь именовалась никак иначе, как «Каланчёвская», а у простого люда – «Каланчёвка».

Кстати, по размерам второй такой площади в Москве, пожалуй, и нет. Ну, разве что за исключением «Красной площади», уж та знаменита своими просторами и достопримечательностями. Хотя на «Каланчёвке, как утверждали в те времена, имелось ничуть не меньше мест достойных упоминания. И если «Красная площадь» известна своими «Верхними торговыми рядами» именуемыми ныне «ГУМ», то «Каланчёвка» на рубеже веков включала в себя немало купеческих лавок, различного рода кабаков, трактиров, и так называемых «гостиных приютов», а по-простому «ночлежек», где всякий проезжий пассажир мог найти себе незамысловатый кров и скудный стол.

Также надо сказать, что прочие достопримечательности «Каланчёвки», такие например, как башенки с часами показывающими разное время, ломовыми извозчиками, и архитектурными излишествами самих зданий вокзалов, уже не единожды упоминались в литературных произведениях разнообразных авторов, причём всех веков подряд; и XIX, и XX, и даже XXI века. Так что описывать внешний вид и убранство «Площади трёх вокзалов» нет нужды, это знает практически всякий въехавший в Москву.

Но вот о внутренней жизни «Каланчёвки», пожалуй, имеет смысл рассказать отдельно, ведь здесь обитало немало интереснейших личностей. Притом как криминального характера, так и отменной порядочности. Вот взять хотя бы торговцев с лотков, которые продавали пирожки, пряники и пончики. Эти никогда не пытались обманывать покупателей; во-первых, это не выгодно, потому как клиент, съев некачественный пряник или же пирожок, мог запросто отравиться, занедужить, и тогда уже жди разбирательств в полицейском участке, а это значит всякой торговле конец. Обер-полицмейстер терпеть не мог мошенников и сурово их карал. А во-вторых, среди лоточников была такая конкуренция, что каждый старался сделать свой товар самым лучшим на «Каланчёвке».

Также к порядочным можно отнести и обслугу вокзальных перронов; многих носильщиков, уборщиков, кондукторов, тех же обходчиков путей, инженеров и, конечно же, транспортных жандармов. Последних на вокзалах было более чем предостаточно. Притом как рядового штатного состава, так и нештатных наблюдателей-соглядатаев, к коим относились многочисленные шпики, наушники и просто сыщики, именуемые в народе «сыскарями». Ну а как же без них-то, без сыскарей, без них в привокзальной жизни никак нельзя, ведь вокзалы, пожалуй, самое криминогенное место в городе и требует неусыпного надзора.

Уж чего-чего, а разного рода воришек, аферистов, всяких побирушек, псевдо калек и другого лихого люда, на «Каланчёвке» водилось в большом изобилии. Одних только «щипачей» с «кидалами» тьма-тьмущая. Того и гляди; в карман залезут, обманут, облапошат, а то и кошелёк «подрежут». А что уж говорить про девиц лёгкого поведения, те так и норовят добропорядочного пассажира обольстить, опоить да до нитки обобрать. Ох, и бессовестные же барышни, хотя какие уж там барышни. В общем, публика на «Каланчёвке» водилась разношёрстная; и хороших, и плохих, хватало в равной мере.

2

И вот, среди всей этой пёстрой толпы обитателей «Площади трёх вокзалов» имелся один юный, но весьма сообразительный подросток с чудным именем Аристарх. Ну, совсем не подходящее имечко для такого места. Кто его так назвал, и почему у него при этом не было ни отчества, ни фамилии, мальчуган и сам не знал. Хотя обитал он на площади очень давно, можно сказать с самого младенчества. Причём, как он на ней очутился, паренёк тоже не знал. Просто сколько он себя помнил столько здесь и жил.

Ему было всего-то лет пять от роду, а он уже просил милостыню под неусыпной опекой бродячих цыган. Те его постоянно шпыняли и заставляли делать слёзное лицо. Аристарх, разумеется, не раз пытался бежать от цыган, но те непременно находили его, ведь «Площадь трёх вокзалов» место ограниченное. Так что будь ты на «Ярославском», на «Николаевском» или же на другой стороне на «Казанском» вокзале, тебя всё одно найдут. Но потом цыгане вдруг куда-то подевались и Аристаша (так мило называли его сердобольные монашки в приютах) остался совсем один. Поговаривали, что кто-то из цыган неосмотрительно обокрал жену обер-полицмейстера, после чего была проведена мощная облава и всех цыган как ветром сдуло.

Вследствие чего Аристаша начал сам заботиться о себе. Цыгане хоть и шпыняли его, но голодным не держали, свой дневной паёк он получал регулярно. А тут пришлось помыкаться. Сначала его как кроху беспризорную никто не замечал, случалось даже топтали, естественно не специально, сам попадал под ноги прохожих. Но со временем приспособился, стал ловко соображать и в обиду себя не давать. Так он и рос до сих пор. А недавно ему исполнилось двенадцать лет, дата конечно неточная, ведь своего подлинного дня рождения он не знал, и всегда шутил по этому поводу.

– Да что мне эта родовая дата,… уж, когда родился, тогда и на свет появился!… А то, что один получился, так значит, таким Богу сгодился!… – грустно восклицал он и угощал своих привокзальных друзей сдобными пирожками с праздничной начинкой. Ну а свои лета он начал отмерять именно с того дня, когда ему какая-то разодетая дама на Ярославском вокзале сказала, насколько он похож на её семилетнего племянника. И эта фраза моментально запомнилась Аристаше.

– Хм,… ну раз дамочка посчитала, что мне на вид семь лет, так пусть так оно и будет… – вполне здраво рассудил он, отметил в календаре этот день, и с него стал вести собственное летоисчисление. И вот теперь, в свои неопределённые двенадцать лет, Аристарх представлял собой совершенно самостоятельного и сложившегося подростка. Более того, по умственному развитию и сообразительности он намного превосходил своих сверстников. Он сам, без какой-либо посторонней помощи, научился читать, писать, познал счёт, простые арифметические действия, и даже азы математики. Ну, Лобачевским он конечно не стал, но вычислить стоимость того или иного продукта, багажа пассажира, наряда дамы или же сытного обеда в трактире, мог достаточно бегло и толково.

Но что ещё интересно, все эти знания помогали ему безупречно играть в шашки и шахматы, правила которых он также освоил самостоятельно. И это не говоря ещё про игральные карты, в них он на раз вычислял любого шулера или плута. А потому многие обитатели «Каланчёвки» просто побаивались играть с ним в азартные игры. Впрочем, он и сам пренебрегал ими, и всё больше предпочитал интеллектуальные развлечения. Читал много книг, изучал искусства, обожал живопись, скульптуру, бронзовое литьё, и разные механические поделки – например изделия фирмы «Фаберже». Притом старался как можно чаще посещать музеи, выставки, вернисажи. А ещё интересовался ювелирными работами, драгоценными камнями и даже минералогией.

В общем, развит был Аристаша не по годам, другое дело, что у него не всегда получалось найти время для дальнейшего самообразования, было много хлопот на вокзалах, приходилось усердно зарабатывать денежки. Уж без них, извините, никуда, даже в музей сходить и то затруднительно. Однако промышлял Аристаша честно, без воровства и шулерства. Играл в трактирах на спор в шашки и шахматы, по пяти копеек за партию. Также не брезговал и подносом багажа, у него даже имелась своя маленькая раскладная тележка, и он ловко с ней управлялся. При этом наизусть знал расписание поездов всех трёх вокзалов; куда, какой поезд прибывает, и с какого перрона, когда начнётся отправление. А со временем, даже стал предугадывать в какие дни приезжают самые щедрые пассажиры. Уж в этих делах он чувствовал себя, как рыба в воде.

Одним словом, вокзалы для Аристаши были словно дом родной. В каждой закусочной его знали, в любом кабаке он свой. Да и в полицейском участке к нему претензий тоже не находилось. Всякий привокзальный жандарм, сыщик, или просто полицейский агент, нисколько не сомневались в его честности, притом не раз убеждались, что парень он совестливый и чужого добра не возьмёт. Даже наоборот, если у кого из пассажиров багаж потерялся, или у какой невнимательной дамочки болонка сбежала, то он тут как тут и, пользуясь своим каким-то невероятным чутьём, почти всё сразу находил; и багаж, и собачонку. На это он был очень проницательный.

Бывало, и не раз, приедет из того же Санкт-Петербурга какая-нибудь важная мамзель, выйдет на перрон, выпустит свою собачонку прогуляться, а та с испугу от шума и привокзальной суеты возьмёт да сиганёт куда-нибудь. Мамзель в слёзы, зовёт болонку «Чапа-Чапа!», а той уж и след простыл. Ну, Аристаша завсегда подрядится и найдёт беглянку. Принесёт её хозяйке, а та ему рублик, а то и три ассигнациями выдаст. Такой доход Аристашу тоже устраивал. Вот так он и жил, не тужил. Всеми любимый, дамочками обласканный, соседями по вокзалу уважаемый, и даже жандармами не тронутый. Но как говориться, всё бывает до поры до времени.

3

Случился тут недавно в полицейском участке скандал. Там, видите ли, сменился главный сыщик по транспортным делам. Тот, кто раньше был, вдруг начал крепко усугублять спиртными напитками. Что уж тут поделать, издержки профессии. В какой кабак не зайдёт, ему тут же фужерчик сорокоградусной преподносят, да ещё и с белужьей икоркой на закусь. Ну как тут отказаться, он возьмёт да и примет, не оскоромиться. И так изо дня в день. В общем, плохая привычка образовалась. И стала эта привычка на работе отражаться.

Намедни обокрали важных господ, ценные вещи у них умыкнули. Ну, они конечно сразу к главному сыщику бежать, а он еле-еле на ногах стоит и лыка не вяжет. Ему надо по горячим следам преступников искать, а у него чуть ли не белая горячка. Он в каждом пассажире чёрта видит, и норовит его за рога споймать. Вот уж потеха; упитанный, пожилой сыщик, как заполошенный по вокзалам носится и чертей ловит. Да ещё для чего-то хочет их всех в ломбард сдать, дескать, они дорого стоят и ему за них золотых червонцев обещали. Короче говоря, допился старый сыщик, и отправили его на пенсию от горячки лечиться, а на его место пригласили молодого да рьяного.

И вот теперь ходит этот молодой по вокзалам ко всему приглядывается, всё осматривает да к обстановке привыкает. А рядом с ним двое помощников из штатного состава и всё ему рассказывают да показывают. Ох, и дотошный же сыщик на этот раз попался. До всего-то ему дело есть. Во всякие пустяшные нюансы вникает, все недочёты-промахи примечает и запоминает. Осмотрели вокзалы, пошли по кабакам да трактирам с проверкой на предмет обсчёта и драк с поножовщиной. Заходят в тот, что ближний был, а там уже знают, кто пожаловал, молва донесла, и сходу ему хрустальный фужер, до краёв сорокоградусной наполненный, подают, да на закуску осетровый балычок, тонко нарезанный, с лимончиком предлагают. А сыщик-то глаза как выпучил, усы расправил и в крик.

– Да ты что это любезный себе позволяешь!?… Иль не видишь, что перед тобой не гость, а почитай новый хозяин здешних мест!?… – как гаркнет да фужер об пол хрясь, вдребезги. А хозяину кабака кулак под нос суёт и грозиться, мол, не подкупишь ты меня кабацкая твоя душа, не на того напал, я не такой, взяток не беру, водки не пью. Ох, и разошёлся, да половому, что под боком мешался, с размаху в ухо как даст. Тот аж на кухню отлетел и заскулил там, словно подбитая собачонка. Только тогда новый сыщик чуток успокоился, обдал всех грозным взглядом и дальше по трактирам подался.

Причём куда бы он ни заходил, то почти во всех питейных заведениях такая же картина. Хозяин ему фужер, а он ему скандал с угрозами. И так до самого последнего кабака, а там уж прослышали, что новый не пьёт, слушок-то до них дошёл, и чаем с баранками его угостили. Вот тут он довольный остался, и на прощанье даже отблагодарил, хозяина по плечу похлопал, отчего тот аж возгордился и потом ещё долго всем хвастался, как он «его благородию» угодил. Но сыщик на том не остановился, и продолжил свои походы по злачным местам.

Походил он так ещё денек-другой, понаблюдал за тем за сем, везде шороху навёл, всем себя показал, какой он непримиримый борец с преступностью, и вроде как угомонился. Так потихоньку, полегоньку к нему привыкать стали, повадки его изучили, поняли, что человек прямой, каверз не любит, и лучше с ним по-хорошему все вопросы решать. А через недельку-другую так и вообще пообтесались. Ну, идёт он мимо, ну и что, пусть идёт, плохого ничего не делает. Привокзальные извозчики да кучера, ему «здрасьте», а он им «привет, братцы». Носильщики да кондуктора ему поклон, а он им кивок. Постовые жандармы ему честь отдают, а он им под козырёк. И всё чинно, благородно. Дела своим чередом идут, без происшествий, без мордобоя, и тут вдруг негаданный казус.

4

У одной очень известной в определённых кругах дамы, а вернее будет сказать молоденькой девушки на выданье, прибывшей дневным поездом из Санкт-Петербурга пропала очень ценная вещь. Ну, то есть, как пропала, само оно, конечно, ничего не пропадает. Попросту украли, умыкнули, похитили, как не говори, но ничего уж теперь не поделать, вещи нет. А вещь та из чистого золота, притом с россыпью драгоценных камней. Одним словом – диадема из летней коллекции аж самого «Фаберже». По крайне мере так было написано на специальной шкатулочке, в которой оная диадема и хранилась. Кстати надпись «Фаберже» на шкатулке была выполнена тоже золотом, прекрасное гербовое теснение с вензелями.

И вот что интересно, пока эта молодая дамочка ехала в поезде, то не раз любовалась диадемой. Доставала её из шкатулки и перед зеркалом примеряла её на себя. Притом надо отметить, что ехала она абсолютно одна и в отдельном купе. Никого рядом, никаких посторонних. А шкатулка всю дорогу была на столике, на самом виду. Однако как только поезд прибыл в Москву, дамочка вышла из купе, нашла проводника и попросила его позвать ей носильщика.

Ну а так как багажа у дамочки особо не было, всего-то небольшой чемодан, дамский ридикюль, шляпная коробка да небольшая плетёная корзинка с крышкой, в которой собственно и находилась шкатулка с диадемой, то проводник подозвал Аристашу, кой в свою очередь поджидал на перроне этот самый поезд из Санкт-Петербурга. Проводник уже не раз предлагал его услуги своим пассажирам и прекрасно знал, что он не подведёт, потому-то и кликнул именно его. Багаж небольшой, как раз ему на подработку.

Аристаша тут же подскочил к проводнику с дамочкой, вежливо поздоровался и тактично осведомился, чего изволит мадмуазель. Дамочка же покорённая его манерами и мягкой учтивостью, позволила ему вынести её багаж из купе на перрон, и препроводить её на площадь к извозчикам. Там её должен был ждать экипаж, присланный за ней её отцом важным купцом высшей гильдии. Сам он, видите ли, приехать не мог, был занят торговыми делам. Аристаша, понимая всю важность момента, аккуратно погрузил чемодан на свою раскладную тележку, прихватил ридикюль, шляпную коробку и сверху водрузил корзинку со шкатулкой внутри. А спустя всего несколько минут он в сопровождении дамочки был уже на площади, где их действительно ждал вычурный купеческий экипаж. Кучер сидел на козлах и лениво читал свежую газету. Ещё мгновение и Аристаша уже перегружал багаж в экипаж.

Но вот незадача, у дамочки не нашлось мелочи рассчитаться с Аристашей. И тогда она обратилась к кучеру разменять ей ассигнацию, тем самым на какой-то момент, оставив свой багаж без присмотра. И опять-таки надо отметить, что никого из посторонних рядом не было, всё чисто. У экипажа суетился лишь один Аристаша, ловко расставляя по местам чемодан, ридикюль и шляпную коробку с корзинкой. Тем временем кучер порылся в карманах и наконец-то разменял дамочке купюру. Дамочка быстро рассчиталась с Аристашей, села в экипаж и была такова. Аристаша проводил её добрым взглядом, мысленно пожелал ей всего наилучшего и отправился по своим делам.

А меж тем дамочке требовалось ехать достаточно далеко и долго, почти до самой Волхонки. Так что она, дабы скоротать время в пути, решила ещё разок полюбоваться своей диадемой. Достала из корзинки шкатулку, с превеликим трепетом открыла её, и бац, а там ничего нет, пусто. Ну, дамочка конечно сразу в крик, вопит как оглашенная. С ней прямо-таки истерика случилась. Бедный кучер чуть дара речи не лишился, испугался бедолага, еле-еле лошадь остановил.

– Тпру-тпру… – насилу выдавил из себя да поводья до отказа натянул. Тут уж и дамочка поняла, что криком горю не поможешь, и давай кучеру объяснять, в чём дело, отчего она кричит.

– Вор,… вор… – от волнения еле дышит, руки у неё трясутся, вот-вот шкатулку обронит, – мальчишка носильщик вор,… диадему мою украл!… Я только отвернулась ему мелочи разменять, а он уже успел в корзинку залезть и из шкатулки диадему вытащить!… Ах, паршивец малолетний,… и где же теперь его искать?… – возмущённо запричитала дамочка, доверчиво глядя кучеру в глаза.

– Да погодите вы барышня расстраиваться,… сейчас махом вернёмся и разыщем мальца!… – тут же приободрил её кучер. Стеганул свою кобылку, и сходу заложив разворот, помчал обратно к вокзалам. Отъехали они от них не так далеко, а потому спустя всего пару мгновений они уже неслись по площади, жадно высматривая в толпе прохожих своего обидчика. Но вполне понятно все их усилия были напрасны. Где ж тут высмотреть пронырливого мальчонку ростом с невысокого карлика. Да такой малец и в проулке-то незаметен будет, не то что на просторной привокзальной площади. Так что, сделав несколько кругов по «Каланчёвке», барышня вообще поникла.

– Ну и где же он!?… что же теперь делать-то!?… – вновь было запричитала она, но кучер перебил её.

– Так известно, что делать! в участок надо ехать! Полицмейстеру заявление подавать, уж коль мы упустили воришку, так пусть теперь жандармы его ищут… – толково рассудил он и, не дожидаясь ответа, направил лошадку прямиком к полицейскому участку. Дорогу к нему он хорошо знал, а то как же не знать, ведь при извозе всякое случается, так что любой кучер, любой извозчик с площади знал куда ехать.

5

И минуты не прошло, как кучер с барышней были уже у дверей участка. А там меж тем шёл обычный рабочий день. Привычная суета, беготня по кабинетам, оформление каких-то бумаг, регистрация поступивших заявлений, а кто-то уже и на обед засобирался. Но барышне было не до всего этого, она словно фурия влетела в участок и прямо с порога наскочила на дежурного.

– Украли!… Украли с самого дна корзинки!… Вытащил шельмец из шкатулки!… Вот здесь лежала, а он умыкнул!… Мы его искать, а его нет нигде,… как в воду канул!… – сбивчиво затараторила она, показывая то на корзинку, то на шкатулку.

– Тихо-тихо, барышня,… погодите, успокойтесь!… Что хоть украли-то!?… толком объясните,… всё бормочете чего-то, а что взяли, не говорите… – недовольно шикнул на неё дежурный. И тут вдруг, как из неоткуда посредь приёмной возник новый главный сыщик. Уж как он почуял, что ему сейчас здесь самое место – неизвестно, но вот только встал он перед дежурным с дамочкой и говорит.

– Это ты братец погоди,… не видишь что ли, барышня напугана,… с ней бы поделикатней надо… – мягонько так оборвал он дежурного, и сходу к дамочке обратился, – а вас я попрошу проследовать в мой кабинет,… там и поговорим!… Вижу, дело серьёзное и не терпит суеты,… пройдёмте, пожалуйста… – поправив усики, улыбчиво пригласил он и элегантно указал, куда пройти. Слегка оторопев от столь приветливого приёма, дамочка, молча, засеменила в кабинет сыщика.

Однако молчала она недолго, и едва переступив порог кабинета, снова заговорила о краже. Но только теперь уже не спеша и вдумчиво. Благостный настрой сыщика повлиял на её поведение, и она абсолютно спокойно рассказала ему, как всё дело было. А надо отметить, что у нового сыщика такое обращение с потерпевшими являлось особым психологическим приёмом. Завидев пострадавшего человека в душевном смятении, он сразу начинал с ним любезно говорить и приступ паники отступал. Вот и сейчас этот его приём сработал безукоризненно.

Уже на второй минуте рассказа перед ним оказалась совершенно по-другому настроенная барышня. Вытерев платком слёзы и слегка поправив причёску, она теперь скорее напоминала ангела, нежели чем ворвавшуюся в участок фурию. Да и сам сыщик, увидев какой особенной обворожительности пред ним девушка, начал как бы невзначай прихорашиваться. Поправил тщательно усы, пригладил чуть растрепавшуюся чёлку и еле заметным движением одёрнул костюм. Теперь он выглядел как на параде. Впрочем, о деле он тоже не забывал и успевал задавать наводящие вопросы.

– А скажите, сударыня,… вы вот того проводника, что подозвал вам паренька-носильщика, до этого знали!?… – ненавязчиво так спросил он.

– Да нет,… ну что вы, откуда,… я первый раз его видела!… Ну, проводник как проводник, что такого,… да я сама попросила его об услуге,… и он так уверенно мальчонку подозвал,… вот они-то явно знакомы!… Да он его даже по имени окликнул,… но только я не запомнила как… не то Архипка,… не то Алексашка,… не то ещё как,… не помню… – бегло ответила девушка, отчего сыщик сделал вывод.

– Ага, так значит, они знакомы,… ну что же, тогда с проводника и начнём расследование!… Тут их может целая шайка орудовать,… но вы не переживайте,… мы их враз накроем,… вы лишь напомните мне в каком вагоне ехали… – вновь мягонько так задал он вопрос.

– В третьем вагоне, пятое купе!… оно ещё не так далеко от выхода расположено!… – мигом отозвалась девица.

– Ну, вот и хорошо… я сейчас же прикажу разыскать этого проводника, и привести его сюда!… Подождите минутку, я только сделаю распоряжение… – оживился сыщик и вышел за дверь.

– Эй, Игнатьев и Семчук!… мигом ко мне, у меня к вам задание!… Немедленно отправляйтесь на «Николаевский» и доставьте в участок проводника третьего вагона дневного Питерского поезда,… и живо, нигде не задерживайтесь,… мне он срочно нужен!… – строго приказал он двум своим помощникам терпеливо ждавших его указаний в приёмной на лавочке. И секунды не прошло, а они уже неслись выполнять приказ. Толковые служаки, не первый день в сыскном, знали «Каланчёвку» как свои пять пальцев. Меж тем сам сыщик вернулся в кабинет и продолжил беседу.

– А позвольте осведомиться,… откуда у вас столь дорогой предмет?… и почему вас никто не сопровождал в пути?… – как можно нежнее, дабы не поранить чуткую девичью психику, спросил он.

– Ну, тут ничего такого нет,… дело в том, что эта диадема подарок моего жениха,… он живёт в Санкт-Петербурге и служит в страховой фирме!… Да мы собственно и познакомились у него на работе,… мне отец иногда поручает по торговым делам съездить в Санкт-Петербург,… и вот как-то однажды, так уж получилось, я зашла застраховать перевозку одного ценного груза в фирму моего будущего жениха,… и как раз попала на него!… А пока шло оформление, мы разговорились, неплохо познакомились, и даже назначили свидание!… Ну а дальше всё пошло своим чередом,… я приезжала и мы встречались, гуляли по «Невскому», ходили в театр, синематограф, но не более,… а вчера он сделал мне сюрприз, подарил эту диадему!… Сказал, оденешь её на венчание и будешь самой прекрасной невестой на свете!… А я не сберегла её,… вот уж растяпа,… хотя вы правы, надо было пригласить кого-нибудь в сопровождающие,… но время поджимало, да и жених уверял, мол, ничего ужасного не случиться,… дескать, тут ехать-то всего ничего, тем более диадема застрахована и беспокоится особо не надо… – совсем уж разоткровенничалась барышня.

– Так-так,… значит, вы говорите, ваша диадема застрахована,… так может и ну её,… получите страховку, да и дело с концом!… А мы с вами, пока собирают сведения, не спеша чайку попьём, поговорим о прекрасном,… кстати, вы вон говорили, что в театр ходили,… и кого же из авторов вы предпочитаете?… Лично я, например, обожаю комедии Островского,… в них много потаённого смысла,… а это очень полезно для мозга, думать заставляет,… опять же развивает логическое мышление… – слегка отвлечённо заметил сыщик и как-то мечтательно заулыбался. И это было так неожиданно с его стороны, ну кто бы мог подумать, что у столь рьяного служителя закона есть страсть к театру, да ещё и к комедиям Островского, хотя назвать их комедиями было большое лукавство. Но девушку это никак не смутило, и она с нескрываемым интересом поддержала сию тему.

– О, театр,… это целый мир!… Однако я больше склоняюсь к творчеству Чехова,… он, знаете ли, своими диалогами проникает прямо в душу,… при просмотре его пьес невольно начинаешь сопереживать героям,… хотя и с вами нельзя не согласиться!… Островский в этом тоже очень неплох,… но больше всего в воздействии на зрителя, по-моему, преуспел Гоголь с его мистикой,… он очень хорош, как в комедии, так и в драме!… А кстати, что там у нас с чаем,… кажется, вы обещали меня им угостить… – нежданно напомнила барышня и тоже разулыбалась.

Отчего сыщик подскочил словно ужаленный, и тут же умчался за чаем. Улыбка юной девы явно очаровала его, и даже более того, он в ту же секунду забыл, что у этой самой девы есть жених. Сыщика это теперь вообще не волновало, он сейчас был очарован, околдован и покорён красотой этой юной особы. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что сыщик и сам был довольно-таки привлекателен, молод и пылок, а потому столь быстрая влюблённость была неудивительна. А то, что это была именно влюблённость, а не пустой флирт, сомневаться уже не приходилось. Разум его кипел, а чувства переполняли душу.

Вот что делает робкая, но обаятельная улыбка симпатичной дамочки с суровым сыскарём. Он тут же превращается в мальчика на побегушках. А спустя всего пять минут сыщик вернулся уже с кипящим самоваром, чашками, блюдцами, ложками, связкой баранок, молочником и сахаром в ажурной пиале. И как только это всё уместилось у него на одном подносе. Но он сиял, был крайне доволен, и даже немножечко счастлив. Барышня встретила его приятной улыбкой и лёгким невинным вопросом.

– Скажите, а у вас имя отчество есть!?… Или мне к вам обращаться как-то иначе?… Может по чину?… – совершенно справедливо поинтересовалась она, ведь по всем канонам пришло уже время познакомиться.

– О, ну что вы,… какие ещё чины,… чины это для подчинённых, а для вас я просто Николай Васильевич,… очень легко запомнить, так Гоголя звали!… Ну а как ваше имя отчество?… – тут же переспросил сыщик.

– Ах, да,… ведь я-то тоже не представилась,… ну а я Наталья Саввишна,… дочь купца первой гильдии Саввы Игнатьича Ковылин,… может, слышали про такого?… – вмиг парировала барышня.

– Ну, кто же в Москве не слышал про Савву Игнатьича!… Уважаемый человек, известный меценат, почтенный купец,… а кстати, что же это он вас не встретил?… ведь всё-таки единственная дочь… – вдруг вновь вернулся к делу, теперь уже обретший имя Николай Васильевич.

– А вы знаете, он у меня такой занятой, что дело у него на первом месте,… всё работа да работа,… ныне обороты с продаж большие, вот он и занят!… Но экипаж за мной всё же послал,… и вчера даже телеграфировал мне в Санкт-Петербург, что сам встретить не сможет,… так что он вполне заботливый отец… – бегло ответила Наталья Саввишна и привычным движением разлила чай на двоих. Николай Васильевич молча, взял предложенную ему чашку, сыпанул в неё наугад сахару, отломил баранку и, пригубив, влюблённо уставился на Наталью Саввишну. На что она ответила ему взаимностью, и одарила его благодарным взглядом. Началось молчаливое чаепитие, во время которого собеседники обычно собираются с мыслями, чтоб чуть позже с новой силой продолжить беседу.

Но вот прошло пару минут, и молодые люди вроде уже были готовы вновь заговорить, как вдруг входная дверь в кабинет распахнулась, и помощники Николая Васильевича втолкнули в неё проводника третьего вагона «Питерского» поезда. Вид у того был удручающий. Видимо по дороге сюда Игнатьев с Семчуком успели-таки слегка поднамять ему бока.

– Вот ваше благородие,… споймали,… он уже было собирался бежать,… еле-еле успели схватить!… – кратко доложил Игнатьев.

– О, вон как,… бежать значит, хотел,… интересно-интересно… – мигом поставив чашку на стол, язвительно отозвался Николай Васильевич.

– Да не бежал я никуда,… просто спокойно собирался пойти отдохнуть, а тут эти дуболомы налетели, и давай руки крутить!… Кричат, идём в участок на допрос!… А я им – тут, наверное, ошибка,… а они меня тащат и ничего не объясняют,… ну я, конечно, попытался вырваться,… а они в драку… – залепетал проводник, высвобождаясь от пут помощников.

– О нет!… здесь ошибки нет!… Вы же не будете отрицать, что знаете эту даму!?… – сходу начал допрос Николай Васильевич.

– Да, разумеется, знаю!… эта дама из пятого купе,… ехала в моём вагоне,… но в чём всё-таки дело!?… – ещё больше изумившись, переспросил проводник.

– А дело в том, что ты, братец, подозвал даме, нести багаж, одного слишком уж шустрого мальца,… и он её обворовал!… А это очень подозрительно,… ведь ты хорошо знаешь того мальца,… и даже по имени его окликивал,… выходит, вы с ним в сговоре!… Ты поставляешь ему жертв, а он их обчищает!… А ну говори, где сейчас твой сообщник!?… Не то велю Игнатьеву с Семчуком высечь тебя прямо здесь, при даме!… – нарочито грозно потребовал ответа Николай Васильевич, чем привёл проводника в полное смятение.

– Да вы что!?… Какой такой сговор!?… Да это же мальчишка с вокзала!… да он тут с самого детства промышляет,… да его вся «Каланчёвка» знает!… А зовут его Аристаша,… да он надёжный мальчуган,… за ним отродясь воровства не водилось,… да как же так… – обескуражено затараторил он.

– Хм,… вся «Каланчёвка» знает, говоришь!… А почему же тогда я первый раз о нём слышу!?… А вы, Игнатьев с Семчуком, помощнички мой премудрые, знаете ли про него!?… ведь вы-то здесь побольше моего служите… – неожиданно переметнулся на помощников Николай Васильевич.

– Да,… мы знаем его,… Аристаша, хороший паренёк,… вежливый, учтивый,… и правду проводник говорит, он тут с малых ногтей обитает!… Да вы бы сразу у нас про него спросили, мы бы вам всё и рассказали,… а то вы так строго – приведите мне проводника!… Ну, мы и подумали, что он кого убил,… вот чуток и перестарались,… намяли ему слегка бока!… Вы, ваше благородие, впредь чуть бы поясней приказы отдавали… – немного сконфуженно ответили Игнатьев с Семчуком.