Читать книгу: «Я никогда не отдаю своего», страница 2
– Вот возьми, совсем забыла, – и протянула ему пакет с ключами.
Он забрал пакет и стал подбрасывать его в руке. Больше сказать нам друг другу было нечего.
– Пока, – сказала я и, развернувшись, побежала к машине, только чтобы он не увидел моих слез.
Сев в машину, я резко надавила на газ и помчалась прочь, словно за мной гнался сам черт. И только подъезжая к дому, я сбавила скорость. Я продолжала жить в доме дяди Марата, который мне достался. Тетка же моя жила сейчас в квартире, которую она обменяла на квартиру деда. Во всех своих бедах, в том числе и в своем пьянстве, она обвиняла только меня, из-за этого наше общение стало невозможным. Но это не мешало ей принимать от меня деньги, которые я посылала ей раз в месяц почтовым переводом, чтобы она на что-то могла существовать, ведь она так и не удосужилась устроиться на работу.
Въехав в ворота, я остановила машину и долго не могла из нее выйти.
– Ну вот я и дома, – сказала я сама себе и вышла из машины.
Дом встретил меня тишиной. Никто не спешил ко мне навстречу. Так и не кому было, я же сама Лизу с Надей отправила на Кипр. Бросив сумку с вещами на пол, я поплелась на кухню. Открыв холодильник, я пришла к выводу, что есть нечего, несмотря на то что он забит продуктами. Достав пакет молока и прихватив из шкафа сушки, я уселась за стол перекусить. Сидя за столом, поняла, что сейчас не могу оставаться дома одна, и решение лететь к своим на Кипр. Как правило, после принятого мной решения я начинала действовать. Помыв и убрав стакан на свое место, я вышла из кухни. Сумка с вещами стояла у входа, где я ее и бросила. Ну вот, ее даже собирать не надо, так, если еще что-то доложить. Я поднялась на второй этаж и направилась в свою комнату, где, взяв из гардеробной еще кое-какие вещи, снова спустилась вниз. Открыв дорожную сумку, я увидела лежащее сверху черное платье. Вытащила его и стала рассматривать. Можно, конечно починить, но неприятные события, связанные с ним, так и всплывали в моей памяти. С глаз долой – из сердца вон, как говорится, – и отправила его в мусорное ведро. Собрав сумку, я двинулась к выходу. Уже стоя у входной двери, я оглянулась и, убедившись, что все в порядке, вышла из дома.
Приехав в аэропорт, я оставила машину на стоянке. С билетами никаких проблем не возникло, а спустя несколько часов я приземлилась в аэропорту города Ларнаки.
Вернулась я через неделю. Мой самолет прилетел довольно поздно. И хотя моя машина находилась здесь, на парковке в аэропорту, домой я прибыла за полночь. Приняв душ, я сразу же отправилась спать: сил на то, чтобы разобрать сумку не осталось. Все остальное – завтра.
Мое утро началось с телефонного звонка. Сначала я хотела его проигнорировать, но на том конце планировали дозвониться до меня любой ценой, поэтому пришлось ответить.
– Да!
– Ты че, все еще спишь? А как же твои трудовые подвиги?
Я посмотрела на часы: они показывали шесть двадцать. В такую рань мне мог позвонить только один человек – мой закадычный и верный друг Валька.
– Валя, какие, к черту, трудовые подвиги! Я только ночью прилетела от своих с Кипра, устала как собака. Хотела сегодня отдохнуть, так нет, ты с утра пораньше звонишь. Тебе чего надо-то?
– Новость у меня, – сказал он и замолчал.
– Ну, говори уж.
– А ты не могла бы подъехать? Ты должна это увидеть.
– Позже никак нельзя?
– Нет, нельзя, Давай, давай, поднимай зад. Я тебя жду у дома Князя.
– Какого князя?
– Того самого, ты давай мозги включай. Все жду. И давай шустрей.
Как только до меня дошло, про какого Князя он говорит, с меня сон как рукой сняли. А судя по тому, где Валька работал, то выходило, что в доме Князева Всеволода Константиновича труп.
Я быстро вскочила с постели, натянула джинсы с майкой. Забежала в ванную ополоснула лицо водой, затянула волосы в хвост, на остальное просто не было времени. Улицы города были еще пусты, поэтому до дома Князева я доехала в рекордное время. Оставив машину на противоположной стороне улицы, я подошла к калитке дома Всеволода Константиновича, где меня уже поджидал Валька. Это для меня он оставался Валькой, для всех же остальных он был Валентином Павловичем и в данное время занимал должность начальника убойного отдела, как когда-то его отец.
– Ну и кого здесь посмели убить? – спросила я, как только мы прошли через калитку и направились к дому.
– Самого. Убили двумя выстрелами, один в грудь, другой контрольный. В ночь с понедельника на вторник, точнее скажут эксперты после вскрытия.
– И кто сие себе позволил?
– Записки не оставил.
– А кто нашел?
– Жена, теперь уже вдова. Прилетела сегодня из Парижу, а здесь такой сюрпризу, – попытался срифмовать Валька.
– Оксанка, что ли?
– Она самая.
Тут мы подошли к входной двери. Валька открыл ее и пропустил меня вперед.
– И что она говорит? – продолжила я наш разговор.
– Да ничего толкового. Все ревет. Вон сейчас ее на кухне валерьянкой отпаивают.
Мы прошли мимо кухни-столовой и направились в кабинет. Здесь работала следственная бригада, я, чтобы им не мешаться, проходить в кабинет не стала. Картина была малоприятной, да и что могло быть приятного в трупе. Всеволод Константинович сидел как-то неестественно в кресле, с запрокинутой назад головой. Вся его грудь была в крови, а вот на голове крови практически не было, только входное отверстие от пули и не четко по центру лба, а как-то по касательной. Словно стреляли с закрытыми глазами. От созерцания Князева меня вывел голос Лени, эксперта-криминалиста.
– Все. Я здесь все пальчики снял, – сказал он.
Только после его слов я стала осматривать кабинет. Сейф, что находился за картиной, был открыт, а бумаги, которые в нем находились, были разбросаны на полу. Я перевела взгляд на деревянную стеновую панель у кресла, стоящего возле окна. Она выглядела как все остальные. Неосведомленный человек даже и не мог и предположить, что за ним может находиться потайной сейф. Я же входила в то немногочисленное число, кто об этом знал.
– А вы второй сейф проверили? – задала я вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь.
Все находящиеся в кабинете уставились на меня с недоумением.
– Вон за тем креслом стеновая панель открывается, за ней еще один сейф, – указывая рукой, сказала я.
Леня подошел к креслу, осмотрел панель и, аккуратно открыв ее, присвистнул. Все подались к нему, и только я осталась стоять на месте. Когда Валька снова подошел ко мне, я смогла лицезреть пустой сейф.
– Ты откуда знаешь про второй сейф?
– Второй сейф был вечным предметом дядиных шуточек в адрес Всеволода Константиновича, – ответила я.
– А нам жена даже не обмолвилась про второй сейф.
На это я пожала только плечами. Была у меня такая привычка: если я не знала, что сказать, или не хотела отвечать, всегда пожимала плечами.
– Ты случайно не знаешь, что в нем было?
– Откуда, знаю только, что здесь он хранил мою шкатулку.
Здесь мне делать было больше нечего, и я отправилась на кухню, чтобы поговорить с Оксанкой. Оксана сидела на стуле, склонив голову, и плакала. В руках она держала стакан с мутной жидкостью. Рядом с ней находился молодой полицейский. Увидев меня, входящую на кухню, он вздохнул с облегчением, словно с него сняли непосильный груз. Да, плачущая женщина – испытание не для слабонервных. Я кивнула ему, и он с нескрываемой радостью покинул кухню, оставив нас с Оксанкой наедине. Она проводила его взглядом и только после посмотрела меня.
– Алекс! Что же делается? Ну почему? За что?
И снова заплакала. Я присела перед ней, забрала стакан из ее рук и поставила его на стол. От него несло валерьянкой. Они ей весь флакон в стакан, что ли, вылили?
– Оксан, давай успокаивайся.
Оксана последний раз всхлипнула, вытерла слезы и вроде бы успокоилась.
– Алекс, как же мне жить-то теперь?! А-а! У меня же за душой ничего, даже жилья своего и того нет. Почти девять лет я на него потратила, и что? Ну почему жизнь ко мне так несправедлива?
– До оглашения завещания ты можешь пожить здесь. Да и не мог Всеволод Константинович ничего тебе не оставить, не такой он человек. То есть был.
– А ты случайно не знаешь, что в завещании?
– Нет, мы с ним же не общались.
– Ну да. Зато некоторые зачастили, даже здесь хозяйками стали себя чувствовать.
– Это кто же?
– Кто-кто, Светка. Шныряла здесь, все чего-то вынюхивала. На меня смотрела как на грязь под ногами. Конечно, кто я – стриптизерша. Только что-то Сева ее мамашке-королевишне под зад коленкой дал. А мы с ним девять лет душа в душу.
И снова зарыдала.
Вообще-то Оксана человек неплохой, просто недалекого ума. Одной из ее черт было любопытство. Она собирала все слухи и сплетни. Тут же их приукрашивала, а могла и приврать как следует. Из-за этого у них с Всеволодом Константиновичем не раз возникали скандалы.
– Оксан, слушай! Ты случаем не знаешь, он шкатулку такую большую никому не отдавал?
– Это которую ему Марат подарил? Видела, он ее последнее время в потайном сейфе держал. Это ведь твоя шкатулка, да?
– Да, моя.
– А ведь Марат пытался выкупить ее у Севки, еще когда ты за границей была. Бешеные бабки за этот железный гроб предлагал, а Севка, дурак, ни в какую. Они еще тогда здорово поругались. Это что ж получается, его за эту железку убили? И чего ж в ней такого ценного? По мне, старый железный ящик.
В кухню вошел полицейский, которому требовалось допросить Оксану, раз она уже успокоилась и могла разговаривать.
А я направилась к выходу. И тут за дверью увидела конфетный фантик. Я знала только одного человека, который ел такие конфеты, то есть сосал, раз это леденцы «Взлетные». Я нагнулась, якобы завязывая шнурок, быстрым движением подняла фантик с пола и сунула его в карман.
На улице меня поджидал Валька.
– Ну, что сообщила вдова?
– Да ничего интересного. Про второй сейф она знала. Слушай, а вы домработницу Нелли Михайловну уже допросили?
– Какую домработницу?
– Обычную, которые в больших домах убираются.
– У тебя тоже дом немаленький, только я в нем домработницу не наблюдал.
– У меня другой компот. Ты же знаешь, Лиза не любит чужих, да и мне физзарядка не повредит, – при воспоминании о Лизе я улыбнулась. – Так вот, у Всеволода Константиновича есть домработница Нелли Михайловна, адрес потом у Оксанки спросишь. Она у него убирается по понедельникам, а убили его, как я поняла, в ночь с понедельника на вторник.
– То есть ты хочешь сказать, что она могла что-то знать, а возможно, даже видеть убийцу?
Я снова вместо ответа только пожала плечами.
– Ты чего вечером делаешь? Может, посидим, а то давно не виделись?
– Приезжай.
– Тогда я к тебе часиков так в семь-восемь заскочу.
Мы простились с Валькой до вечера, и я поехала домой.
На работу я сегодня решила не ходить, к тому же у меня недельный отпуск. Могла себе такое позволить, раз трудилась управляющей банком, главным акционером которого и являлась.
Приехав домой, первым делом я стала разбирать сумку с вещами, до которой у меня вчера так и не дошли руки. Как только с ней было покончено, я решила заняться приготовлением обеда. Готовить я так толком и не научилась. Спасибо Надежде: перед отъездом она приготовила мне кучу полуфабрикатов, чтобы я не умерла за время ее отсутствия с голоду. Я вынула из холодильника замороженные котлеты, картофель, овощи для салата и приступила к готовке. Валька любитель много и вкусно поесть. Для меня всегда оставалось загадкой, как он при таком аппетите умудрялся оставаться таким худым. К семи часам стол был накрыт. Осмотрев стол, я достала из бара бутылку коньяка и поставила на стол, этого мне показалось недостаточно, и я достала из холодильника початую бутылку водки. У Вальки все напитки поделены на настроение. Если настроение хорошее, он пьет коньяк, если будни жизни – водку. Иногда за вечер оно меняется: как говорится, начали за здравие, кончили за упокой.
Валька пришел, как и обещал. И сразу же уселся за стол.
– Извини, Шурик, жрать хочу, аж желудок сводит.
Валька с первого дня нашего знакомства звал меня только так и никак иначе. Я всегда была для него другом Шуриком.
Первые десять минут прошли в тишине, рот Вальки был занят быстрым поглощением еды.
– Что будем пить? – спросила я, как только он оторвался от еды.
– Коньяк, естественно.
И забрав у меня из рук бутылку коньяка, разлил по фужерам.
– Сегодня великий праздник, нас покинул такой уважаемый человек.
Валька поднял бокал и залпом выпил, я, в отличие от него, только пригубила.
– Ты стал копией своего отца. Нельзя иронизировать по поводу смерти человека, какой бы он ни был, – а потом спросила: – С домработницей удалось поговорить?
Валька снова наполнил свой фужер, но теперь стал пить маленькими глотками.
– Поговорили, только ничего существенного она сказать не смогла. Да, в понедельник она убиралась, как обычно. Гостей Князев не ждал, иначе, как она выразилась, «помимо уборки пришлось бы еще и готовить, эта же вертихвостка в Париж укатила».
– А что «вертихвостка» говорит?
– А вот Оксана прелюбопытную вещь сообщила. Она утверждает, что Князев кого-то ждал. Сначала попросил ее взять тур в Париж, а потом, сославшись на дела, ехать отказался. Но путевку возвращать не стал, а настоял, чтобы Оксана поехала одна. И она думает, что он сделал это специально. Как тебе такое?
Я подвинула свой опустевший фужер к Вальке, он намек понял и снова наполнил мой фужер. Про свой тоже не забыл. Я подняла фужер к свету: коньяк был красноватого цвета с бронзовым отливом, затем покрутила фужер, понаклоняла в разные стороны, наблюдая за потеками на его стенках.
– Оксанка соврет – недорого возьмет. А то что Оксанка полетела одна, означает, что он хотел ее сбагрить. Оксанка бы в жизнь одна никуда не поехала, – рассуждала я вслух, а потом спросила: – А какие у вас версии по убийству?
– Ну, само собой первой идут разборки между группировками, ограбление тоже не отметаем, ну и жена могла заказать.
– Начнем с Оксанки. Конечно, глупа, но слишком меркантильна. Для нее Всеволод Константинович был журавль да к тому же в руках. От его смерти она все теряет – они же не были расписаны. Так что я бы ее из числа подозреваемых исключила. А вот со всем остальным непонятно. Про разборки я ничего не знаю, а вот ограбление… Непонятное оно какое-то. Вот скажи, зачем вору брать большую, тяжелую шкатулку из сейфа, когда на столе у него стоит табакерка, легче, меньше и ценится на рынке антиквариата в несколько раз больше? Вы еще не выяснили, что конкретно пропало из сейфа?
– Жена, то есть сожительница, не в курсе, что именно находилось там.
– И пулевые отверстия эти… Ты обратил внимание на этот контрольный в голову, словно стреляли с закрытыми глазами?
Я продолжала наклонять фужер, наблюдая за коньяком, словно он живой организм, это помогало мне размышлять.
– Да ну все это к черту, лучше расскажи, как там поживает Лизок? – перевел разговор Валька.
– Прекрасно. Рисует пейзажи, так что сверли дырки в стенах для ее картин.
– А с Артуром как? Удалось поговорить?
– А что с Артуром? Встретила, привезла.
– И все?
– И все. Если я ему буду нужна, придет. А на нет и суда нет.
– Ну, ты хоть сказала ему о дочери?
– Зачем?
– Затем. Он в конечном счете отец и имеет право знать.
– Валюша, миленький, запомни. Я никому и ничего не должна. Все свои долги я отдала. Единственный мой долг сейчас – это вырастить и воспитать ребенка. И давай больше не будем об этом говорить. Я не хочу навязывать ему ни свою любовь, ни дочь. И ты не смей ему говорить, без тебя добрые люди найдутся. Все, эта тема закрыта.
Я одним залпом выпила содержимое своего бокала, как недавно сделал это сам Валька, тем самым давая понять, что больше не желаю продолжать эту тему.
Потом разговор перешел на его личную жизнь. Десять месяцев назад он женился. С женой познакомился в больнице, когда лежал с ранением. Ленок, нынешняя Валькина жена, работала там медсестрой. Валька оказался беспокойным больным, и мне пришлось попросить Ленок за ним присмотреть, а та возьми да влюбись. Пришлось потом Вальке глаза открывать, чтобы обратил на девушку внимание. Теперь же при каждом удобном случае он мне высказывает: «Без меня меня женили», – а сам светится как новый самовар. Сейчас они в ожидании первенца.
Валька ушел, а я стала убирать со стола. Поставив остатки еды в холодильник и загрузив грязную посуду в посудомоечную машину, я отправилась спать.
На следующий день я поехала на работу. Банк встретил меня своей деловой суетой. Дел за мое отсутствие накопилось полный стол, и пришлось все это разгребать, не поднимая головы до конца рабочего времени. Не было даже минутки пообедать, и пришлось довольствоваться кофе. Ближе к вечеру ожил мой телефон. Позвонила Оксана и сообщила о похоронах Князева. Я, конечно, могла и не идти. Но отдать дань памяти человеку, которого я знала много лет и который был другом моего дяди, я просто была обязана. А возможно, там я смогу узнать что-то новенькое.
На похороны я отправилась из дома – не видела смысла ехать с утра на работу. День был пасмурный. В воздухе витал запах дождя, но дождь никак не мог начаться, словно раздумывал и чего-то ждал.
Прощание проходило в зале похоронного бюро. Перед входом в здание я накинула на голову платок, до сих пор не могу понять для чего это надо, но так положено. Оксанка сидела у гроба вся в черном: не припомню, чтобы я ее когда-то видела в чем-то темном, а тут черное. Это было так непривычно. Рядом с ней сидела молодая женщина тоже во всем черном. Поскольку родственников у Оксаны здесь не было, то я сделала вывод, что это была ее единственная подруга, с которой они вместе работали в стриптиз-клубе. А звали ее, если мне не изменяет память, Натали.
Я кивнула Оксане, но подходить не стала, сразу направилась к гробу. Всеволод Константинович, как и все покойники, мало походил на себя живого, возможно, оттого что именно душа преобразует наше тело при жизни. Рану на его лбу мастерски замаскировали, ее почти не было заметно.
«Ну и задал ты мне задачу Всеволод Константинович, как мне теперь ее решить?» – мысленно я обратилась к нему.
Люди все прибывали и прибывали, кто-то из них после прощания сразу уезжал, кто-то оставался. Попадались и довольно знакомые лица. Среди вновь прибывших я заметила Лаврушина с сыном. Лаврушин, в отличие от Всеволода Константиновича, который во всех смыслах соответствовал своей кличке Князь, был маленьким, щуплым, с большими залысинами и чем-то напоминал мне крысу, хотя кличка у него была Лис. Ромка на отца похож не был: был высоким с атлетической фигурой, правильными чертами лица и волнистыми белокурыми волосами. Не мужчина, а мечта женщин. Но была у Ромки одна черта, которую я просто презирала: любил он повыпендриваться, если шмотки – то только с известными лейблами, если отдых – то в самом дорогом отеле. Возможно, поэтому у нас и не случился роман, как ни сватал мне его Лаврушин-старший. Но надо отдать должное – отношения между нами всегда были дружеские. Сегодня Ромка не изменил себе: на нем был темно-синий костюм от известного кутюрье и голубая рубашка, которая подходила к цвету его глаз.
Роман оглядел зал и, заметив меня в конце зала, направился в мою сторону.
– Привет. Ты чего спряталась?
– Почему спряталась, просто отошла в сторонку, чтобы людям не мешать.
– Если честно, не ожидал тебя здесь увидеть.
– Это похороны, Рома, и как бы я к Всеволоду Константиновичу ни относилась, в последний путь я просто обязана его проводить.
– Никогда не мог понять всех этих заморочек. По мне, если бы не отец, я бы сюда не пришел. Ну да ладно об этом. Ты слышала, Арчи выпустили.
– Значит, посчитали, что отсидел он достаточно.
– Поговаривают, вопросы разные задает, о тебе в том числе.
– А мне скрывать нечего. Могу и сама рассказать.
– Ты что такая колючая, я ведь так по-дружески предупредить хотел. Ладно, меня, кажется, отец зовет. Рад был тебя увидеть. Не пропадай, если что, меня всегда можно найти в нашем ресторане.
Роман ушел, а я подумала, с чего я так на него взъелась. Возможно, во всем этом виновата траурная атмосфера, а возможно, то, что он назвал Артура Арчи. Я просто ненавидела эту его собачью кличку. Тут все в прощальном зале зашевелились и двинулись к выходу, чтобы ехать на кладбище. На выходе я столкнулась с Гришей-Молчуном, когда-то он был охранником дяди. После трагической гибели Башки, взорванном в собственном автомобиле, занял его место. А после смерти дяди Марата возглавил ОПГ. В настоящее время он считается крупным бизнесменом, которому принадлежат почти все промышленные объекты в нашем городе. Его богатству способствовал и тот факт, что участники группировки заключали договор, по которому все их имущество после смерти переходило организации, но только в том случае если отсутствовали прямые наследники. Гриша поприветствовал меня кивком, я кивнула в ответ и вышла из здания. На кладбище каждый добирался на своем транспорте.
Я оставила машину на стоянке у кладбищенских ворот и к месту захоронения уже шла пешком. По пути ко мне присоединилась Оксана.
– Алекс, я хотела бы знать, кому достанется дом.
Мне очень не хотелось обсуждать эти наследственные вопросы, к тому же не имеющие ко мне отношения. Но не посылать же ее куда подальше.
– Это вопрос не ко мне, а к нотариусу.
– Ну, ты же как-то завладела домом Валиева.
– В отличие от тебя, у меня был брак зарегистрирован, и я являлась законной наследницей.
– Ага, наследницей. Под Гришку легла, вот он тебе дом с барского плеча и оставил, а все остальное заграбастал себе. А меня он просто ненавидит, поэтому оставит с голой задницей, – и, не придумав, как бы меня больнее задеть, добавила: – Ты думаешь, ты мужикам нужна? Деньги твои им нужны, а не ты. Ты себя в зеркало-то видела – ни кожи, ни рожи. Вон и твой Арчи что-то из тюрьмы не к тебе побежал, а помоложе да покрасивше нашел.
Я вошла в ступор от всей этой злобы, вроде бы ничего плохого я ей не делала, всегда хорошо относилась. Правильно говорится, куда солдата ни целуй, всюду жопа. Мы даже не заметили, когда рядом с нами оказался Гриша. Он что-то шепнул на ухо Оксане, и та опрометью устремилась прочь.
– Не обращай внимания. Дура, чего с нее взять, – сказал Гриша мне.
Я посмотрела ему в лицо, такое грозное и хмурое. И только глаза, если пристально всмотреться в их черноту, выдавали его. Недаром говорят, глаза – зеркало души. Все просто боятся ему в них заглянуть, а возможно, это только мое воображение. Но то, с какой заботой он ухаживал за мной в доме дяди, когда я подхватила воспаление легких, убеждает меня в моей правоте.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказала я.
– Не здесь. Давай на заброшенной лодочной станции часов в одиннадцать вечера, – быстро протараторил он и удалился.
Я постояла еще несколько минут, нацепила на лицо маску спокойствия, словно не было никакого инцидента, который вывел меня из равновесия, и подошла к могиле. Стоя возле нее, я то и дело посматривала на небо, как бы спрашивая у него, пойдет дождь или нет.
– Здравствуй, дочка, – раздалось у меня за спиной.
Я повернулась, чтобы посмотреть, ко мне ли обращаются. Потому что всего два человека называли меня так. Первым стал звать Всеволод Константинович, а дядя Марат подхватил, и оба теперь покойники. И каково же было мое удивление, когда за спиной я увидела Лаврушина-старшего.
– Здравствуйте, Алексей Васильевич.
– Как поживаешь? Как дочь?
– Спасибо, все нормально.
Я чувствовала, что не просто так он ко мне подошел. Что-то ему от меня понадобилось, но он не решается спросить. Помогать я ему в этом не спешила, чужие проблемы меня мало интересовали, а уж его тем более.
– Ну и ладненько. Слушай, я бы очень хотел с тобой поговорить с глазу на глаз.
– Можем и поговорить, если надо.
– Ну вот и ладненько, – обрадовался Лаврушин. – Ты смогла бы ко мне в ближайшее время заскочить в ресторан?
– Хорошо. А в какое время?
– Да когда тебе будет угодно.
Разговор с Лаврушиным-старшим меня заинтриговал. Общих дел у меня с ним нет, но ему явно что-то от меня надо.
Кинув горсть земли в могилу, я посчитала свою миссию на этом оконченной. Но покидать кладбище не спешила, решив навестить могилу дяди Марата. Он был похоронен тут же, но в другой аллее. Мне пришлось вернуться к центральным воротам, где я купила у пожилой женщины шесть красных гвоздик, после чего отправилась к могиле дяди Марата. Его памятник – глыба черного мрамора – выделялась среди всех остальных. Я подошла и провела рукой по мраморной плите – от нее отдавало холодом. Я поежилась, словно этот холод проник ко мне внутрь. Я не любила сюда приходить, но и не приходить не могла. И в который раз я задала вопрос, обращаясь к портрету на памятнике: «Зачем?», но, как всегда, ответа на него не получила. В его смерти была моя вина, но у меня не было другого выхода. Он считал, что я не имею права любить и принадлежать кому-то кроме него самого. Не сумев уговорами и запугиванием затащить меня в постель, он применил силу. На мое счастье Гриша оказался в доме, иначе бы сейчас лежала в этой могиле я, а не он.
– Прости, – сказала я напоследок и, поставив цветы в вазу, пошла к выходу.
После посещения могилы дяди у меня всегда возникало чувство, словно на меня взвалили неподъемный камень, и сегодняшний день был не исключением. На работу я решила не ехать и отправилась домой.
До дома я добралась быстро, несмотря на то что кладбище находится за городом. В час пик я трачу в три раза больше времени, добираясь с работы домой, хотя живу и работаю я в центре города, только на разных берегах реки, которая его разделяет. Мост через речку был старым, в две полосы, и с потоком машин, идущих в час пик, он не справлялся. Вот и получалось, что порой из центра до дома мне быстрее было добраться пешком, чем на машине. Жила я на низком берегу. До революции он назывался Нижней Слободой, и населяли его в основном купцы. Даже сейчас здесь можно встретить деревянный пятистенок дореволюционной постройки. Застройка в этом районе многоэтажными домами невозможна из-за грунта. А из-за близости к центру земельные участки здесь в девяностые облюбовали «новые русские», да и сейчас они пользуются огромным спросом.
Приехав домой, я выпила таблетку и, укрывшись пледом, прилегла на диван. Мне показалось, что я только прикрыла глаза, а когда открыла, часы на стене показывали шесть часов. Дождь, который собирался целый день, все же пошел. Капли стучали по стеклу и вгоняли в тоску. Ненавижу дождь.
Я подошла к камину и подожгла лежащие в нем дрова, они медленно стали разгораться. Закрыв камин защитным экраном, я отправилась на кухню. Достав из холодильника сыр и прихватив из бара бутылку вина с бокалом, я вернулась в гостиную. Устроившись в кресле, я пила вино и слушала, как потрескивают горящие дрова в камине.
Но мое наслаждение было прервано телефонным звонком. Мне очень не хотелось вставать и с кем-то сейчас разговаривать, но звонивший был настойчив и не сдавался. Пришлось ответить.
– Слушаю, – сказала я.
На том конце молчали.
– Хорошо. Давайте вместе помолчим, – сказала снова я и поудобнее устроилась в кресле с трубкой. Если мой собеседник своим безмолвием планировал вывести меня из себя, то зря старался – психика у меня была железобетонная. Не выдержав, он отключился первым.
В половине одиннадцатого я вышла из дома. Дождь прекратился. За что я люблю лето, так это за то, что вот только шел дождь, а через несколько минут снова чистое небо и светит солнце. Правда, сейчас светит луна вместо солнца, а вот небо ясное и полное звезд. Я вышла из калитки и направилась в сторону лодочной станции. Она находилась недалеко и когда-то пользовалась спросом. Но как только построили в центре города новую, сюда никто больше не захотел приезжать. До ближайшей остановки от нее минут двадцать пять ходьбы, а для личного транспорта нет стоянки. Сначала лодочная станция закрылась, а теперь ветшает. И никто не может найти ей другое применение.
Я медленно шла и наслаждалась теплым летним вечером. На улице наряду с домами-дворцами за высокими заборами попадались маленькие деревянные домики с палисадником, в котором непременно росла сирень или черемуха. Дойдя до конца улицы, я спустилась по дорожке к реке. Из-за близости воды здесь было гораздо прохладнее и темно. Свет от уличных фонарей сюда не доходил. Я накинула куртку, которую до этого несла в руке, и пошла дальше вдоль реки. Ориентиром мне служил одиноко стоящий фонарь, который освещал пристань лодочной станции.
На пристань я взошла без пяти одиннадцать. Гриша был уже на месте, но стоял в стороне, куда свет от фонаря не доходил, поэтому я увидела его не сразу, а только после того как он свистнул.
– Ты пешком?
– Да. Решила прогуляться перед сном.
– Чего хотела?
– Хотела бы знать, какое отношение ты имеешь убийству Князева.
После моих слов лицо Гриши претерпело несколько метаморфоз, глаза округлились, челюсть отпала, не хватало только покрутить пальцем у виска. Но он быстро справился со своими эмоциями.
– Ты с чего вообще это взяла? – уже в своей манере произнес Гриша.
– Вот, – и жестом фокусника я вынула из кармана фантик от конфеты «Взлетная». – Я его нашла в доме Князева. Только не говори, что мог бросить его накануне убийства. В понедельник убиралась Нелли Михайловна, а как она убирается, объяснять тебе не надо, иначе бы она не проработала столько лет у Всеволода Константиновича.
