Битый снег

– Мне написала капитан Амелия Эрхарт. Ты знаешь ее?

– Да, – кивнул Лем. Это была та самая женщина-капитан с потрясающими бёдрами. – Жалоба?

– Нет, – улыбнулась декан. Среди студентов ходили слухи о том, что деканша вообще не умеет улыбаться. Поэтому озадаченность Лема только возросла от этой улыбки. – Рекомендательное письмо.

– Рекомендательное?..

– Да, рекомендательное письмо, – кивнула декан. Она взяла ворох бумаг на столе и стала неторопливо их перебирать. – Знаешь, Лем, капитан Эрхарт – не первая, кто прислал мне такое письмо. Тут вот, взгляни, от бригадира аэрогрузчиков. Вот это – от начальника гавани воздухоплавательных судов. Это – от бригадира техников той же гавани. Это – от механика с борта «Императрицы Элессарии» (так назывался дирижабль, где Лем провел небольшой ремонт ходовой части). Это, вот это и еще вот эти четыре – от механиков других воздухоплавательных судов.

– И что же они пишут? – насторожился Лем. Если бы там были нарекания по поводу качества его работы – он бы знал о том, где и как накосячил. Слово «рекомендательный» сейчас ассоциировалось у него исключительно с «рекомендуем расстрелять».

– Они вас хвалят, – декан вновь улыбнулась. – Каждый из них подчеркивает вашу квалифицированность и высшей степени профессионализм при работе с разными типами механизмов. Капитан Амелия Эрхарт так же обращает внимание на вашу культурность и вежливость. Каждый из этих людей, – декан погладила пачку писем рукой, – рекомендует помочь вам с трудоустройством и вообще обратить на вас внимание и всячески поддержать.

Лем был потрясен и ошарашен. Он просто… работал! Даже не работал, а подрабатывал! Ну да, его порой просили что-то там подкрутить, «подшаманить» или проверить, но это ведь так, мелочи. Посмотрел, порекомендовал что-то и ладно. Он ведь аэрогрузчик, а не механик.

Но, как ни крути, это было приятно.

И неожиданно.

– Лем, такие студенты, как вы – предмет нашей гордости, – декан встала на ноги и протянула Лему руку. Лем встал и пожал протянутую руку, действуя автоматически – он все еще не мог понять, что происходит. – Лем, позвольте поблагодарить вас за создание столь положительного имиджа нашего учебного заведения. Так же, – декан все не отпускала его руку, будто боялась, что он убежит, – позвольте поздравить вас с досрочным окончанием нашего университета. Диплом вы сможете забрать завтра утром в моем кабинете.

Декан отпустила его руку. Лем окостенел. Он стоял, будто громом пораженный. Досрочно? Университет? Как? Но ведь…

– Но ведь мне еще полтора семестра учиться… – промямлил он.

– Пустяки, – отмахнулась декан, чье имя Лем так и не вспомнил. Впрочем, он уже успел позабыть о том, что пытался его вспомнить.

– А дипломная работа…

– Тема вашей дипломной работы… – декан сверилась с записями на столе, – «Зубчатые передачи и их применение в разных областях человеческого прогресса». Так?

– Что?

– Я говорю, что тема вашей…

– А, да, это так, – кивнул Лем.

– Простите Лем, но мне кажется, что вы на практике доказали свое умение неплохо разбираться в применении зубчатых передач в разных областях, не так ли? – лукаво улыбнулась декан. Лем все еще не мог поверить своим ушам, но внутри него уже начинало разрастаться какое-то обжигающе-приятное чувство.

Все эти люди, с кем он контактировал за последние месяцы… Он ведь никогда не то что не просил, он даже подумать не мог о том, что можно попросить написать ему рекомендации и передать их в университет! Ладно бригадир аэрогрузчиков, но письма от таких крутых ребят, как капитан дирижабля, бортовые механики и начальник гавани – вот это был сюрприз так сюрприз!

–Копии рекомендательных писем вы сможете получить вместе с дипломом о полученном образовании завтра, в десять часов утра. Оригиналы рекомендаций мы вывесим на доске почета. Всё, можете быть свободны.

Декан села на свое место и углубилась в какие-то другие бумаги, всем видом показывая Лему, что его присутствие здесь уже не уместно.

Лем, на негнущихся ногах, покинул приемную декана.

Сегодня у отца был выходной и он тратил его на мелкий бытовой ремонт: устранение тех неполадок, которые всегда есть в каждом доме: то разболтавшаяся дверная ручка, то не закрывающаяся форточка, то еще что-то.

– Лем? Ты чего так рано? Заболел? – спросил Станислав, услышав, как закрылась входная дверь и его сын с ним поздоровался.

– Ты не поверишь, – Лем устало рухнул в кресло. – Моя жизнь за последние сутки такие кренделя выписала – уму непостижимо.

– Что стряслось? – Станислав отложил в сторону отвертку и присел в соседнее кресло.

– С Розой расстались.

– Да? Из-за чего?

– Она держала меня за бесплатного клоуна. Как брелок для ключей, блин, – устало проговорил Лем. Увидев заинтересованный взгляд отца, он продолжил: – Помнишь, я говорил, что хотел снять квартиру и пожить с ней? Так вот она и сказала, что так – не пойдет. И что вообще у нас нет никаких «отношений». И что они ей, собственно, не нужны.

– Вот так вот!

– Именно. Но, при этом, ей крайне нравится то, как я вокруг нее суечусь и из кожи вон лезу, чтобы её развлечь. Но отношения ей не нужны.

–Г лупость какая-то, – покачал головой отец Лема. – Правильно сделал, что расстался с ней. А то возни много, а толку – нет. Я-то думал, она нормальная, а она даже… слов нету.

– Да, согласен, – кивнул Лем. – Да это ладно, черт с ней. Круче другое – я университет закончил.

На минуту в комнате повисла пауза. Первым ее нарушил Станислав:

– Тебя отчислили? – недоверчиво спросил он. – За прогулы из-за работы?

– Нет, – ответил Лем. – Именно закончил. Завтра утром мне дадут диплом о получении образования.

– Но как? Почему?

Лем пересказал отцу историю про рекомендательные письма. Станислав пришел в небывалое воодушевление: он бегал по комнате, всплескивал руками и периодически выкрикивал что-то в духе «Ну надо же!» и «Мать – не поверит». Он был очень горд своим сыном – далеко не каждый мог похвастаться таким достижением. Причем без жульничества и взяток.

А его сын – смог. Отличный повод для гордости.

В тот же вечер родители Лема устроили пир горой: были приглашены друзья семьи, друзья Лема, какие-то родственники… Шумный вечер продолжался до глубокой ночи. Все радовались и неверяще качали головами, поздравляли парня и его родителей.

Когда все ушли, отец Лема спросил у него:

– Что ты планируешь делать дальше?

– Не знаю, – ответил Лем. – Подумать надо.

– Ты знаешь, что место на заводе тебе обеспечено. Особенно с такими-то рекомендациями!

– Да, я помню, пап, – кивнул Лем.

– Правда, они не ждут тебя так скоро, но все-таки вакансия есть. Просто один человек весной уходит на пенсию…

– Мне… мне нужно подумать пару дней, пожалуй. Утрясти кое-какие свои дела. Уж больно все внезапно произошло.

Довольно странное ощущение – прийти в университет и… не пойти на учебу. Идти прямо в кабинет декана, получить там диплом об образовании, до которого оставалось еще семь месяцев обучения. Слушать речи, в которых нахваливают тебя за что-то, держать в руках пачку рекомендательных писем… Все это было странно и непривычно для Лема.

На этой маленькой церемонии присутствовал: декан, ректор университета и куратор учебной группы Лема – никого больше решили не приглашать. Всё прошло тихо, но торжественно. Лем пообещал присутствовать на выпускном вечере своей группы – сказать что-то разумное, доброе, вечное.

А потом он ушел.

Шел через пустые коридоры и прислушивался к негромким монотонным голосам преподавателей за закрытыми дверями, видел удивленно смотрящих на него сокурсников.

Лем оказался на улице. В руке он держал толстую папку, в которой лежали копии рекомендательных писем и диплом об образовании. Дул пронзительный ветер, с крыш слетала тяжелая холодная капель. Люди спешили куда-то по своим делам: кто-то на работу, кто-то – наоборот, с работы. Некоторые вели своих детей в школу – во вторую смену, к нулевому уроку. Мимо пробежал голодранец с тяжелой сумкой, полной газет («Новые подробности гибели Константина! Новые подробности расследования обстоятельств смерти брата императора! Готовится ли Империя к войне?»), навстречу ему шли два стража порядка («Слыхал, ночью сегодня снова ломбард вскрыть пытались? Балбесы. Хозяин там еще с прошлого раза ловушек понаставил – там всех воров в колбасный фарш покрошило…»). Мимо Лема прошел почтальон, что-то бубнивший себе под нос о «голодранцах, ворующих у него хлеб». Никому не было ни до кого дела, все были заняты собой. Этакие вечно куда-то спешащие муравьи.

Лем в глубокой задумчивости брел по улице: чем ему теперь заниматься? Можно было продолжить еще какое-то время работать аэрогрузчиком. Пусть это и не престижно, но ребята там хорошие, зарплата тоже не маленькая и это, в какой-то степени, интересно.

Можно пойти на завод к отцу – престижная работа, высокая зарплата, но и серьезная нагрузка: инженер-станочник – это совсем не то же самое, что аэрогрузчик: нужно держать в голове все параметры станка и изготавливаемой детали, характеристику материалов и многое другое.

Можно пару недель просто отдохнуть ото всего: денег, отложенных на переезд, вполне хватит даже на то, чтобы куда-то скататься, в какой-нибудь теплый городок типа Камня-На-Солнце (город построен на берегу теплого моря; императорский курорт во всех смыслах), или Первого Аэропарка (небольшой городок, предназначенный для семейного развлечения). Теперь, когда Розы с ним нет, все стало будто немного проще…

Розы теперь нет.

Эта мысль все никак не могла уложиться в голове: за год Лем привык, что поход или поездку куда-то, ее стоимость, нужно умножать на два: брать два билета, вдвое больше вещей и еды, заказывать два места… А теперь это не нужно. Даже странно как-то.

Лем усмехнулся своим мыслям.

Ведь есть же миллион других девушек! И чего он на ней зациклился? Есть ведь на свете девушки, которые умеют ценить знаки внимания и не строят из себя непонятно что!

Внезапно в голове Лема будто что-то щёлкнуло и все само собой разложилось по местам – подсознание, обработавшее факты, выдало подходящее решение.

Есть способ отвлечься от всего этого, подумать хорошенько и, при этом, заработать.

Только вот вряд ли отец это одобрит.

Тем же вечером Лем решил поговорить с отцом.

– Я решил, что буду делать дальше, – начал Лем. Его отец, только что вернувшийся с работы, разогревал себе вчерашний ужин и мысленно прикидывал, на какое место в доме повесить рамочку с дипломом сына.

– И что же?

– Я решил отслужить малый контракт, – решительно сказал Лем. Его отец на миг замер, потом медленно повернулся и посмотрел прямо в глаза.

– Хорошо, – через некоторое время сказал он. Станислав выключил огонь газовой плиты, отложил ложку и уселся на табурет. Он молчал, обхватив голову руками. На его лице застыло угрюмое выражение.

Малый контракт.

Вооруженные силы империи состоят исключительно из добровольцев-контрактников. Каждый, кто хотел (и физически мог) попасть в ряды вооруженных сил, должен был просто прийти в военкомат и написать заявление. После этого, доброволец проходил различные обследования, которые не только выявляли его пригодность к прохождению службы, но и помогали распределить в какие-то конкретные войска.

Отбор был жестким (если не сказать – жестоким) по двум причинам. Первая, основная причина – империя людей воевала отнюдь не с мягкотелыми «homo sapiens», а с трудноуничтожимыми беспощадными стеклянными пауками, поэтому солдаты должны быть крепки физически и духовно. Не было смысла призывать в ряды вооруженных сил плохо подготовленных людей и сразу кидать их на передовую (хотя раньше, в кризисные времена, такое практиковалось) – у них попросту не было шансов выжить. И, в таком случае, все дорогостоящее обмундирование и вооружение бесславно портилось рядами наступающих стеклянных тварей.

Поэтому солдаты империи – честь и гордость империи! Элитные, отборные «homo sapiens», в одиночку способные одолеть двоих-троих обыкновенных горожан.

Вторая причина жесткости отбора – это весьма заманчивые условия прохождения воинской службы. Высокая ежемесячная зарплата, солидная пенсия по инвалидности (впрочем, оставаться полностью «функционирующим» в армии все же было в разы выгоднее), государственное субсидирование (в том числе, помощь при покупке собственного жилья), поддержка семей и детей, и прочие льготы. Империя не хотела иметь армию подневольной солдатни. Она хотела иметь армию людей, готовых до последнего стоять за то, что им дорого – за империю. Поэтому империя любила и берегла своих солдат. А солдаты любили и защищали свою империю. Герменевтическая петля.

Контракты заключались трех типов: малый, средний и долгий.

Малый контракт – на три года службы. Средний – на пять. Долгий – десять. Чем более долгий срок оговорен в контракте, тем больше бонусов предоставляло государство.

Именно поэтому многие добровольцы, отслужившие малый контракт почти сразу перезаключали договор с империей на десять лет.

Разумно, почетно и чертовски выгодно.

Правда, был один маленький минус: империя, по сути, безостановочно воевала с пауками, поэтому существовал вариант того, что контрактника могли попросту убить в любой момент.

Но это – мелочи.

Ранним утром последней недели ноября, в здание столичного военкомата вошел молодой человек, полный решимости пройти контрактную службу в рядах вооруженных сил. Молодой человек был высок, статен и черноволос. Одет он был в комбинезон аэрогрузчика (эту практичную одежду ему подарили на прощание ребята из гавани), на груди черного комбинезона красными буквами было вышито имя – «Лем». На правом рукаве – красная девятилучевая звезда с силуэтом дирижабля внутри, эмблема аэрогавани.

Военкомат изнутри был сер и скучен, однообразие стен пытались развеять пестрые агитационные плакаты, рекламировавшие прелести прохождения службы по контракту. На одном был нарисован плечистый детина с огромной дубиной в руке. Одной ногой он стоял на земле, другой – попирал груду битого стекла. На красной рубахе у него была вышита эмблема – кулак, бьющий точно в центр трескающейся снежинки. Надпись на плакате гласила: «ТЯЖЕЛАЯ ПЕХОТА – мы обломаем паукам жала!». Численность тяжелой пехоты в последнее время свели почти к нолю – их заменили егери.

Рядом висел плакат, на котором не менее плечистый всадник стремглав несся куда-то, дико вращая глазами и издавая некий громогласный боевой вопль. Надпись: «Наши кони потопчут их хребты!».

На другой стене висел плакат с нарисованными усатыми мужиками. Они ухмылялись и опирались на пушку. То была, конечно, артиллерия. Надпись гласила: «Попробуй подойди!».

И так далее.

Не менее скучным был и вахтер (Лем не знал, как правильно называлась должность этого человека): грузный мужчина без правой ступни (на его ногу был надет специальный ортопедический башмак-протез с кучей железных деталей и, почему-то, шпорами), носивший старую форму какого-то невнятно-выцветшего цвета.

Новый образец формы подразумевал камуфляжную расцветку у всех родов войск.

Лицо «вахтера» покрывала сеть шрамов разной давности, а его глаза, холодные и равнодушные, будто говорили Лему: «Ну давай, удиви меня. Щегол».

– Доброе утро! – бодро поздоровался Лем. Его визави неторопливо достал из недр своей формы бронзовый портсигар, выбрал одну сигарету, лениво сунул ее себе в пасть, так же неторопливо прикурил от спички и выдохнул клуб дыма в лицо Лему. Лем решил изменить модель поведения. – Отлично, вот и поздоровались. Скажите-ка мне, уважаемый, где тут у вас найти достаточно компетентного человека, чтобы заключить с ним договор о прохождении контрактной службы?

У вахтера от услышанного брови медленно поползли вверх. Он молча ткнул пальцем куда-то себе за спину и продолжил невозмутимо курить.

Лем присмотрелся и увидел на стене небольшую табличку. Надпись на ней гласила: «Для ознакомления с правилами прохождения контрактной службы – дверь налево. По всем прочим вопросам – дверь направо».

Лем пошел налево.

За дверью, что вполне логично, его поджидала огромная очередь из тех, кто тоже хотел пощупать своей волосатой лапой влажное вымя имперских инвестиций в оборонную отрасль.

Лема передернуло от такой ассоциации.

Первым делом, Лему выдали бланк для ответов на общие вопросы. В конце бланка была пустая строка, под которой чернела надпись «я принимаю эти условия и согласен пройти все должные медицинские процедуры».

В числе прочего, на бланке говорилось о том, что если Лем будет уволен за какой-то проступок из рядов вооруженных сил Империи, то он пожизненно лишается права на повторное заключение контракта. Так же, там говорилось, что он согласен добровольно и безоговорочно подчиняться всем вышестоящим по званию людям, вне зависимости от их гендерной принадлежности, а так же возраста (бывали случаи, когда за серьезные заслуги совсем еще молодые юноши и девушки получали солидные награды и высокие звания). Так же, подписывая контракт (сам лист с написанным на нем контрактом Лем увидит только после прохождения медицинской и психологической комиссии), Лем признавал, что добровольный разрыв контракта (без учета серьезных обстоятельств, перечисленных в пункте 6.8²) так же ведет к невозможности повторного прохождения контрактной службы рекрутом.

Лем все это внимательно прочел, обдумал, и поставил подпись в соответствующем месте.

И началось…

День был не просто длинным – он, казалось, растягивался в вечность. Дважды.

Лем сбился со счета – он не помнил, сколько врачей уже «прошел». Его осмотрели снаружи с ног до головы, сбрили все волосы (даже на ногах и в подмышках), снова осмотрели, заглянули во все отверстия, взяли стакан крови из различных точек на теле, несколько раз ударили маленьким молоточком по коленям (один парень, стоявший в очереди перед Лемом, чуть не полез драться в ответ), слили все виды отходов жизнедеятельности в стаканы различного объема, заставили плевать дохлым сверчком (один из тестов у психотерапевта), демонстрировали разноцветные кругляшки и квадратики, какие-то картинки, кляксы, цветочки, фотографии, всерьез интересовались его мнением об увиденном, шептали прямо в ухо и из дальнего угла комнаты, морили голодом (ненамеренно), заставляли приседать, подтягиваться, прыгать и отжиматься.

Помимо всего прочего, Лему задавали каверзные вопросы («В левой руке у вас ведро емкостью пять литров. В правой руке – ведро, емкостью двенадцать литров. Сколько у вас всего ведер?» и т.д.), заставляли читать вслух и считать, пересказывать и сочинять…

Вечером, усталого и почти безжизненного Лема загнали в какое-то помещение складского типа, заставленное низкими койками. Из полусотни добровольцев первый день отбора осилили две дюжины человек.

Через полчаса после того, как последний доброволец растянулся на кровати, всем дали порцию не очень вкусной еды, о названии которой Лем не успел даже задуматься – так был голоден.

Закончив трапезу, все добровольцы, даже не пытаясь общаться (почти двенадцать часов безостановочных тестов и испытаний – шутка ли? Врачам проще – они работали посменно и с перерывами, им платили за это!), уснули.

Лем спал без сновидений и был до крайности рад этому.

Во второй день врачей и осмотров было гораздо меньше – последнего специалиста Лем покинул почти сразу после полудня. Из полусотни человек, пришедших в военкомат вчера утром, с Лемом остались всего полтора десятка крепких на вид юношей и девушек (вооруженные силы Империи Людей не делали различия между девушкой и парнем, но они предъявляли строгие моральные требования к своим солдатам: малейший намек на притеснение или домогательство – и прости-прощай военная служба; что, впрочем, не мешало поощрять бракосочетания между представителями разных полов в армии; это было нормальным и само собой разумеющимся).

После обеда (не менее скромного, чем вчерашний ужин), оставшихся после отбора добровольцев отвели в отдельный зал, где каждого в индивидуальном порядке вызывали в кабинет к «начальству». В ходе беседы с офицером, доброволец получал ответы на все интересующие его вопросы и либо заключал контракт и выходил из кабинета уже рядовым солдатом армии, либо просто забирал документы и, без всяческого порицания, разворачивался и шел домой.

После полуторасуточных тестов и комиссий, Лем заключил малый контракт и был распределен в императорский полк егерей, сиречь «легкая пехота, вооруженная современным огнестрельным оружием».

Что вполне логично, никто сразу не отправил Лема и еще двоих добровольцев (остальные получили назначение в другие войска) напрямую в расположение воинской части. Впереди Лему предстояло три месяца пробыть в «учебке» – то есть специально оборудованной тренировочной базе, где его научат распознавать знаки различия на погонах, ходить строем и обслуживать собственное оружие – суперсовременную винтовку.

– …Перед вами, солдаты, самый современный вариант оружия – ВН-140! – громко и четко говорил краснолицый егерь-поручик – инструктор учебного класса Лема.

В классе находилось два десятка человек, каждый стоял перед деревянным столом, на котором лежала винтовка. Поручик, что вел занятие, расхаживал перед классом взад и вперед, доходчиво (то есть с матерками) объясняя новобранцам устройство и принцип работы винтовки ВН-140.

– Кто знает, что означают буквы «ВН»? – спросил поручик. Руку поднял вверх только один человек – парень с очень усталым и скучающим видом. – Да, рядовой?

– «ВН» – «Винтовка Нарезная», – ответил новобранец. Ходили слухи, что его прочат в ефрейторы – уж больно толковый и ответственный человек. Лему это было безразлично.

– Молодец, хвалю! – рявкнул поручик. – Винтовка это. Ни «обрез», ни «ствол», ни «волына», ни, упаси господь, «дульник», ни «пищаль», ни еще какая гадость! Ясно?! Винтовка это!

– «Так точно»! – заучено грянул хор из двадцати глоток.

– Это – казнозарядная винтовка, – продолжил лекцию поручик. – Это означает, пацаны, что патрон в дуло пихать не надо! Ясно?!

– Так точно!

– В дырку жене своей патрон пихать будете. А у этой, – поручик перехватил винтовку поудобнее, так, чтобы было видно рядовым, и продолжил: – Есть специальное окно в ствольной коробке справа! Вид боепитания – подствольный трубчатый магазин на 12 патронов! Кто знает, что это означает?

– Это означает, что из винтовки можно выстрелить двенадцать раз подряд, не перезаряжая её, – ответил все тот же тип со скучающим видом.

– Тебя кто спрашивал?! Десять отжиманий!

Новобранец молча повиновался. Поручик подождал, пока тот закончит отжиматься и продолжил лекцию:

– У ВН-140 – рычажная перезарядка со взводом. Иначе говоря, выстрелил – потянул сюда скобу под спусковым крючком. Потом снова выстрелил – снова потянул скобу. Ясно?

– Так точно! – снова хором ответили новобранцы.

– Масса винтовки – четыре килограмма и триста грамм в незаряженном состоянии. Длина – тыща двести пятьдесят два миллиметра. Прицельная дальность ведения огня – более ста метров!..

– Сколько именно, поручик? – спросил «умник». Поручик недобро усмехнулся, вытащил из кармана патрон, вставил в винтовку, махнул дулом на дверь класса и сказал:

– Я прицеливаюсь, а ты беги.

– Простите, – попросил прощения «умник», под одобрительный смех класса.

– Так, дальше! – Поручик разрядил свою винтовку и продолжил лекцию. – Винтовка использует унитарные патроны. Унитарные – значит, просто вставил – и стреляй. Не надо ебаться с шомполом и пыжом, как твой дед, просто вставил и стреляй! Ясно?!

– Так точно!

– Винтовка – с нарезным стволом. Иными словами, внутри ствола есть специальные насечки, которые закручивают пулю в полете, что повышает дальность полета боеприпаса и его точность. Ясно?!

– Так точно!

– Молодцы! А теперь мы, вернее, вы, под моим чутким присмотром будете учиться разбирать и собирать винтовку самостоятельно! Не беспокойтесь, все, что можно было повредить или сломать в этих экземплярах, – он махнул рукой на винтовки, лежавшие на столах, – сделали ваши предшественники. Так что настоятельно не рекомендую пытаться выстрелить из этого оружия – разнесет в брызги! Ясно?!

– Так точно…

Первый месяц в учебке новобранцы изучали «теоретические» сведения об армии Империи: какие бывают звания, как их различать, какие бывают по численности воинские соединения, что такое устав и сколько раз можно получить в зубы от поручика, если ты его нарушишь. Помимо этого, новобранцы учились ходить строем (зуботычины помогали усваивать это нехитрое дело очень быстро) и обслуживать винтовки: разбирать и собирать, смазывать и выяснять причины неисправности.

На второй месяц приступили к стрельбам.

Высшие чины управления Имперской Армией знали, как важно иметь в рядах вооруженных сил людей, умеющих стрелять хорошо, поэтому на боеприпасах, выдаваемых на учебные стрельбы, не экономили.

Утром, днем и вечером Лем и его «боевые товарищи» отправлялись на полигон, где производили стрельбы по мишеням с разной дистанции. После каждых учебных стрельб новобранцы тщательно чистили личное оружие и отправлялись на «физо», где бегали, прыгали, учились преодолевать препятствия в полной боевой выкладке, включавшей: винтовку, а к ней и инструменты для чистки и ремонта, патроны, небольшую аптечку и сухой паек на два дня – все это размещалось в удобных рюкзаках. Для винтовки предусматривался ремень и специальные петли, пришитые прямо к камуфляжной куртке.

Если случалось так, что солдат терял винтовку или просто ронял, ему приходилось не сладко: поручик выливал на него порцию клокочущего гнева, подвергая всевозможным физическим и эмоциональным наказаниям и унижениям.

Когда Лем случайно выронил из рук винтовку, ему пришлось провести незабываемую ночь на морозе, распевая новогодние песни под окном у пьянствующих офицеров.

Если офицерам не нравилась песня, они принимались швыряться специально припасенными для этого дела камнями в нерадивого рядового.

Это нехитрое развлечение на солдатском жаргоне именовалось «Имперское караоке».

На третий месяц солдат начали знакомить со взрывчаткой и действиями артиллерии. Об артиллерии сказали одно: «не стоять на пути, а то убьет», и «помогать всем, что скажет командир, а то всекут». Артиллерия – штука важная и ценная, разбрасываться пушками просто так не стоит.

– Все, что касается артиллерии: пушек, мортир – это не ваше собачье дело! – громыхал поручик. – Ваше дело – не подпускать неприятеля к нашим батареям и не стоять на пути у снарядов. Ядро или книппель не разбирает, свой ты или чужой. Как и пуля – она бьет без раздумий. В кого попал – тот сам и виноват. Понятно?

– Так точно! – гаркнул строй новобранцев.

– Типы пушечных снарядов: ядро. Самый просто и понятный – круглый и тяжелый. Падает на землю – разлетается на осколки, поражающие неприятеля и всех, кто вообще рядом оказался. Есть бомбы – как ядро, только внутри еще и взрывчатка. Попадет в тебя такая штука – мамочка даже конверта с лоскутками не получит. Картечь – это как много маленьких ядер, заряженных разом. Эффективно против больших скоплений неприятеля. Брандскугели – это, братцы, как большая летучая зажигалка. Бахнешь такой дурой разок в дом – и все, от дома один факел и останется. Книппели – это как два ядра, соединенных либо цепью, либо стальной палкой. На гантелю похоже. Очень удобно для того, чтобы валить ими мачты кораблей или деревья. Людей тоже разрывает неслабо, не рекомендую на пути стоять.

Класс подобострастно засмеялся.

– Теперь перейдем к тому, что касается непосредственно вас. К гранатам.

Поручик вынул из стола гранату – больше всего она была похожа на высокую консервную банку с приделанной деревянной рукояткой. Цветом она была зеленая, как и большая часть предметов в вооруженных силах Империи.

– Граната состоит из взрывной части (он щелкнул по «банке» ногтем) и метательной рукояти. Рукоять, в свою очередь, состоит из рукояти (смех в классе был пресечен суровым взглядом поручика) и взрывателя (он указал пальцем на ближний к взрывной части конец рукояти. Там было небольшое отверстие, из которого торчало проволочное кольцо). Чтобы гранату активировать, надо разогнуть усики чеки и только после этого выдернуть чеку. Ясно?

– Так точно! – гаркнул класс.

Поручик неторопливо разогнул усики чеки, подошел к двери, ведущей в коридор, выдернул чеку и бросил гранату на пол, а сам шагнул в коридор.

Лем, как и остальной класс, остался стоять и даже не шелохнулся – вполне логично, что поручик не стал бы убивать целый класс новобранцев просто потому, что у него была граната.

– Молодцы, сынки! – похвалил вернувшийся в класс поручик. – С завтрашнего дня вы два раза в неделю будете учиться метать гранаты. Вопросы?!

В учебке было нелегко. Лем уставал не только физически, но и интеллектуально – информацию им выдавали спешно и большим объемом, не было времени на повторения и размышления: требовалось быстро выслушать, быстро усвоить и быстро сообразить, как это можно применить.

Радовало другое – по прибытии в расположение части, где он будет проходить службу, время на закрепление теоретических сведений у Лема стопроцентно будет.

Лем был распределен во второй егерский корпус (численность корпуса – 80 человек) четвертой егерской дивизии (400 человек), являющейся частью третьей бригады (10 дивизий) четвертого егерского полка (три бригады), командовал которым полковник Робинсон. Воинская часть, куда из разных концов Империи привезли пополнение (и Лема в том числе), находилась неподалеку от столицы, что считалось почетным: в случае осады столицы, на подмогу Императорскому дозорному легиону будет отправлена именно эта часть, как самая близкая. Следовательно, кого попало сюда не допускали.

На знамени четвёртого егерского полка была изображена зачеркнутая снежинка. Как всем было известно, снежинка символизировала стеклянную крупу, остающуюся после уничтожения «aranearum speculum» любого типа.

Весьма распространенный символ в воинской геральдике.

Второй егерский корпус радушно принял пополнение в лице Лема и еще пары человек, переброшенных сюда из разных учебных частей империи. Фельдфебель, командовавший корпусом Лема, был строг, но на все вопросы отвечал чётко и информативно, что позволило новобранцам быстрее ассимилироваться.

Опасения Лема по поводу того, что у него могут возникнуть проблемы при вливании в новый коллектив были напрасны: солдаты знали, что империя находится в почти не прекращающемся режиме войны со стеклянными пауками, поэтому всячески старались поддержать своих товарищей – логично, что в бой лучше идти рядом с людьми, которые к тебе расположены по крайней мере доброжелательно. А то пуля-то случайно и в спину прилететь может.

Там же Лем обзавелся людьми, за неимением более подходящего слова, именуемых «друзья». Чуть ближе, чем сослуживцы, но пока еще чуть дальше, чем друзья. Первый – это Джим. Джим был правильным, носил небольшие очки и, фактически, олицетворял собой совесть: честный, умный, осторожный, крайне мало пьющий и не курящий. Второй – Дилан – гремучий, шумный и немного мизантропичный человек, чья харизма была похожа на удар тараном в ворота: этот лохматый черноволосый человек был крайне эмоционален, и порой создавалось впечатление, что он – изрядно принял на грудь, хотя это было не так. Лему поначалу было весьма трудно вообразить его в каске и с винтовкой в руках – слишком уж неуместен он был на поле боя. Третья – Розмари – крайне резкая и злобная на вид особь, которую язык не поворачивался назвать «девушка», только «баба»: не толстая, но крупная, привлекательная, но опасная, как удар серпом.