Дураки умирают

Глава 6

Я рассказал Джордану, Калли и Диане, как мой брат Арти и моя жена Вэлли приезжали ко мне каждый день. Как Арти брил меня и отвозил Вэлли домой. А в это время его жена приглядывала за моими детьми. Я заметил ухмылку Калли.

– Так что этот шрам – результат операции, а не автоматной очереди. Будь у тебя хоть капля ума, ты бы понял, что с такими ранами не живут.

Калли продолжал ухмыляться.

– Тебе не приходило в голову, что твои брат и жена после отъезда из госпиталя где-нибудь трахались, а уж потом отправлялись домой? Может, поэтому ты ее и оставил?

Я смеялся до слез и понял, что должен рассказать им об Арти.

– Он очень красивый парень. Мы похожи, но он старше. – По правде говоря, я лишь отдаленно напоминал Арти. Слишком толстые губы. Слишком запавшие глаза. Слишком большой нос. Я выглядел слишком уж здоровым. Я сказал им, что женился на Вэлли потому, что из всех моих подружек только она не влюбилась в Арти.

* * *

Мой брат Арти невероятно красив. Глаза как у греческих статуй. Я помню, как девушки, когда мы оба были холостяками, влюблялись в него, плакали, угрожали покончить с собой, если он уйдет. Он из-за всего этого очень переживал. Потому что не понимал, в чем, собственно, дело. Он не видел своей красоты. Даже комплексовал из-за того, что роста он небольшого, а руки и ноги миниатюрные. «Как у ребенка», – с обожанием прошептала однажды его пассия.

Арти пугала его власть над женщинами. Он даже стал ее ненавидеть. Я бы от такой власти не отказался, но девушки никогда не влюблялись в меня так, как в него. Очень мне недоставало тогда этой влюбленности, не требующей никаких усилий, не вызванной добротой, характером, остроумием, интеллигентностью, обаянием. Короче, мне хотелось, чтобы меня просто любили, чтобы мне не приходилась завоевывать любовь или работать ради нее. Я любил эту влюбленность так же, как любил деньги, которые выигрывал, если мне везло.

Но Арти принялся носить одежду, которая ему не шла. Покупал исключительно строгие, консервативные костюмы. Всячески старался скрыть свое обаяние. Расслаблялся и становился самим собой только в компании дорогих ему людей, которым он полностью доверял. Во всех остальных случаях держался серым мышонком, никого не подпуская к себе. Но иной раз и это не срабатывало. Поэтому он женился молодым и стал, возможно, единственным верным мужем во всем Нью-Йорке.

Работал он химиком-исследователем в Федеральной администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами.^[4] Естественно, в него влюбились все его коллеги женского пола и лаборантки. Лучшая подруга его жены и ее муж завоевали-таки его доверие, и в течение пяти лет эти две пары практически не разлучались. Арти потерял бдительность. Он им уже полностью доверял. И показал себя во всей красе. Лучшая подруга жены влюбилась в него, развелась с мужем и во всеуслышание объявила о том, кто ее новый избранник, доставив Арти немало хлопот и вызвав подозрения жены. Впервые я увидел, что он зол на жену. И злость его разила наповал. Она обвинила его в том, что он поощрял влюбленность подруги. На что он ответил леденящим душу голосом: «Если ты так думаешь, убирайся из моей жизни». Ответ этот настолько с ним не вязался, что у жены от угрызений совести едва не произошел нервный срыв. Я думаю, она рассчитывала, что он признает свою вину и у нее появится возможность хоть в чем-то прищучить его. Потому что он обладал над ней безграничной властью.

Она знала его тайну, как знал ее я и еще несколько человек. Он терпеть не мог причинять боль. Кому угодно, душевную или физическую. Он не мог никого ни в чем упрекнуть. Вот почему он так ненавидел женщин, которые влюблялись в него. Я думаю, мужчиной он был чувственным, который мог бы любить женщин и наслаждаться их любовью, но он не выносил конфликтов. Кстати, и его жена говорила, что в семейной жизни ей недоставало одной-двух хороших ссор. Не то чтобы она не ссорилась с Арти. Такого просто быть не могло. Но она говорила, что все эти ссоры заканчивались одинаково. Она давила, давила, давила, а потом он срезал ее одной короткой фразой. Она начинала рыдать, и ссора сходила на нет.

Со мной он вел себя по-другому, относился ко мне как к младшему брату. Прекрасно меня знал, понимал даже лучше, чем жена. И никогда не сердился на меня.

* * *

Прошло две недели после операции, прежде чем я достаточно окреп, чтобы вернуться домой. В последний день пребывания в госпитале я попрощался с доктором Коэном, и он пожелал мне удачи.

Медицинская сестра принесла мою одежду и сказала, что перед уходом я должен подписать какие-то бумаги. Она проводила меня в административную часть. Чувствовал я себя ужасно, прежде всего потому, что никто за мной не приехал. Ни мои друзья, ни жена, ни Арти. Конечно, они не знали, что мне придется добираться до дома в одиночку. Мне казалось, что я – маленький мальчик, которого никто не любит. Неужели после серьезной операции я должен возвращаться домой один, подземкой? А если мне станет плохо? Если я упаду в обморок? Господи, я пребывал в отвратительном настроении. И вдруг рассмеялся. Кого я мог винить в этом, кроме себя?

Когда Арти спросил, кто заберет меня из госпиталя, я сказал, что Валери. Валери пообещала, что заедет за мной, но я сказал ей, что не надо, я возьму такси, если Арти вдруг не сможет забрать меня. Естественно, она решила, что я обо всем договорился с Арти. Мои друзья, конечно же, предположили, что обо мне позаботятся родственники. Наверное, мне хотелось получить повод упрекнуть всех и каждого.

Только едва ли кто узнал бы об этом. Я всегда гордился своей самодостаточностью. Не хотел, чтобы кто-то заботился обо мне. Считал, что могу жить в полном одиночестве, в своем внутреннем мире. Но вот на этот раз мне очень хотелось, чтобы кто-нибудь взял меня под крылышко.

Поэтому я чуть не расплакался, когда, вернувшись в палату, увидел Арти с моим чемоданом в руке. Настроение у меня сразу улучшилось, я обнял его, что случалось крайне редко.

– Как ты узнал, что меня сегодня выписывают?

Арти грустно улыбнулся.

– Позвонил Валери, засранец. Она думала, что я заберу тебя. Так ты ей, во всяком случае, сказал.

– Я ей этого не говорил, – возразил я.

– Да перестань. – Арти взял меня за руку и увлек к двери. – Знаю я твою манеру. Нельзя так вести себя с людьми, которым ты дорог. По отношению к ним это несправедливо.

Я ничего не ответил, пока мы не вышли из госпиталя и не сели в его машину.

– Я сказал Вэлли, что ты, возможно, заберешь меня. Я не хотел, чтобы она волновалась.

Арти уже ехал в плотном транспортном потоке, поэтому не мог повернуться ко мне.

– Нельзя так вести себя с Вэлли. Со мной – пожалуйста. Но не с Вэлли.

Он знал меня, как никто другой. Мне не было нужды объяснять ему, что я чувствую себя гребаным неудачником. Мои творческие неудачи давили на меня, стыд за то, что я не смог обеспечить жене и детям достойную жизнь, давил на меня. Я не мог никого ни о чем попросить. У меня буквально язык не поворачивался попросить кого-то забрать меня из госпиталя. Даже жену.

Когда мы приехали домой, Вэлли ждала меня. Поцеловала, на ее лице отражались недоумение и испуг. Втроем мы выпили на кухне кофе. Вэлли сидела рядом со мной, то и дело прикасалась ко мне.

– Я не понимаю, почему ты не мог мне сказать?

– Потому что он хотел сыграть героя, – ответил Арти, чтобы сбить ее с верного пути. Он понимал: я не хочу, чтобы она знала о моей душевной опустошенности. Наверное, он чувствовал, что знать ей об этом не следует. А кроме того, он верил в меня. Не сомневался, что я оклемаюсь. Что все у меня будет тип-топ. Все иногда дают слабину. Так чего акцентировать на этом внимание? Даже герои устают.

Выпив кофе, Арти отбыл. Я поблагодарил его, он саркастически улыбнулся, и по этой улыбке я понял, что и он тревожится из-за меня. Я уловил напряженность в его лице. Видать, и он начал уставать от жизненной гонки. Как только за ним закрылась дверь, Вэлли уложила меня в постель. Помогла раздеться, разделась сама, легла рядом.

Я мгновенно заснул. В мире и покое. Прикосновение ее теплого тела, ее рук, которым я полностью доверял, ее нелгущие рот и глаза подействовали куда эффективнее самых современных снотворных. Проснулся я в одиночестве, а из кухни доносились голоса – ее и вернувшихся из школы детей. Ради этого стоило жить.

В женщинах я видел святилище, пусть и для индивидуального пользования, само существование которого позволяло вынести все что угодно. Как я или любой другой мужчина мог выдержать тяготы повседневной жизни без такого вот святилища? Я приходил домой, ненавидя день, который пришлось положить на безразличную мне работу, волнуясь из-за денег, потеряв последнюю надежду на то, что я стану знаменитым писателем. Но душевная боль исчезала, потому что я ужинал с семьей, рассказывал на ночь сказки детям, а потом занимался любовью с верящей в меня женой. Происходило чудо. Не только для меня и Валери, но и для бесчисленных миллионов мужчин и их жен и детей. На протяжении тысяч лет. Что еще могло удержать человечество от самоуничтожения? Только любовь и, возможно, чуть-чуть ненависти.

* * *

В Вегасе я рассказывал все это кусками, иногда за выпивкой в баре, иногда за послеполуночным ужином в кафетерии. А когда закончил, Калли заметил:

– Мы все еще не знаем, почему ты бросил жену.

Во взгляде Джордана, брошенном на него, читалась жалость. Он-то уже давно все понял.

– Я не бросал жену и детей, – отчеканил я. – Решил немного отдохнуть. Я пишу им каждый день. Придет утро, когда я почувствую, что пора возвращаться, и сяду в самолет.

– Почувствуешь и сядешь? – переспросил Джордан. Без всякого сарказма. Ему очень хотелось услышать ответ.

Диана редко подавала голос. Но тут похлопала меня по колену и сказала:

– Я тебе верю.

– Когда ты перестанешь верить тому, что говорят мужчины? – спросил ее Калли.

Диана улыбнулась.

– Большинство мужчин – дерьмо. Но Мерлин – нет. Во всяком случае, пока.

– Спасибо, – поблагодарил я ее.

– Но ты им станешь, – холодно добавила Диана.

Я не мог удержаться, чтобы не спросить:

– А как насчет Джордана?

Я знал, что она влюблена в Джордана. Как и Калли. Джордан не знал, потому что не хотел знать, и ему было на все наплевать. Но тут он повернулся к Диане, словно его интересовало ее мнение. В ту ночь он выглядел хуже некуда. На лице сквозь кожу начали проступать кости.

– Нет, ты – нет, – сказала она ему. Джордан отвернулся. Он не хотел слышать о себе добрых слов.

Калли, такой дружелюбный, так легко сходящийся со всеми, свою историю рассказал последним и, как и все мы, оставил за кадром самую важную часть, которую я узнал многими годами позже. Но в целом представил довольно-таки ясную картину своего характера, так, по крайней мере, мне показалось. Мы знали о его таинственных связях с отелем и его владельцем, Гронвелтом. Но при этом он был заядлым игроком, и с деньгами у него было негусто. Джордана Калли не забавлял, а вот меня, признаюсь, да. Собственно, меня автоматически интересовало все выходящее за рамки ординарного. Я никого не судил. Считал себя выше этого. Я просто смотрел и слушал.

* * *

А уж на Калли стоило посмотреть. Не так уж часто встречаешь людей со столь развитым инстинктом выживания. Жаждой жизни, базирующейся на аморальности и не признающей никаких этических норм. И в то же время его нельзя было не любить. Он мог быть таким забавным. Интересовался решительно всем. А его лишенный сантиментов, реалистический подход к женщинам очень даже им нравился.

Несмотря на постоянную нехватку денег, он только романтической болтовней мог завлечь в постель любую из артисток, выступающих в шоу. Если девушка не поддавалась, в ход шел трюк с шубой.

Калли владел им блестяще. Он приводил девушку в меховой салон на Стрип. Владелец был его приятелем, но девушка этого не знала. По просьбе Калли владелец показывал девушке все свои закрома. Буквально устилал пол дорогими шубами, чтобы девушка могла выбрать лучшую модель. После того как девушка указывала пальчиком на одну из них, меховщик обмерял девушку и говорил, что шуба будет готова через две недели. Потом Калли выписывал чек на тысячу долларов – задаток и просил владельца магазина прислать ему счет. Расписку за задаток он отдавал девушке.

Тем же вечером Калли приглашал девушку на обед, позволял ей поставить несколько долларов на рулетке и уводил в свой номер. По словам Калли, она не могла не пойти, потому что расписка за задаток лежала в ее записной книжке. Да и как она могла не пойти, видя безумную влюбленность Калли? Одна шуба могла бы и не сработать. Только влюбленность – не произвести впечатления. Но в сочетании они разили наповал. Как говорил Калли, беспроигрышный вариант.

Разумеется, шуба девушке не доставалась. По ходу двух недель Калли провоцировал ссору, и они расставались. И Калли клятвенно уверял нас, что не было случая, чтобы девушка отдала ему расписку. Всякий раз она бежала в меховой салон и пыталась получить деньги или даже шубу. Но, разумеется, владелец салона объяснял ей, что Калли уже забрал задаток и отменил заказ. Некоторых из отвергнутых Калли красоток меховщику удавалось уложить в свою постель. То есть и он не оставался внакладе.

К девушкам из кордебалета у Калли был другой подход. Он выпивал с ними несколько вечеров подряд, внимательно выслушивал их жалобы, всячески выражал сочувствие и симпатию. Никоим образом не намекал, что, по его разумению, они те же шлюхи, разве что подрабатывающие на стороне. Где-то на третий вечер на глазах у девушки он доставал из кармана сотенную, клал ее в конверт, который убирал во внутренний карман пиджака. Потом говорил: «Послушай, я обычно этого не делаю, но ты уж очень мне понравилась. Давай отдохнем в моем номере, а потом я дам тебе этот конверт, чтобы ты могла оплатить такси».

Девушка для вида немного упиралась. С одной стороны, сотенная ей бы не помешала. С другой – не хотелось, чтобы ее держали за проститутку. Тут Калли пускал в ход обаяние. «Послушай, уйдешь ты поздно. Почему ты должна сама оплачивать такси? Это самая малость из того, что я могу для тебя сделать. И ты мне действительно нравишься. Так кому будет хуже?» Вынимал из кармана конверт и отдавал девушке, чтобы она положила его в сумочку. А потом тут же препровождал ее в номер и трахал не один час, прежде чем позволял уйти. Вот тут, говорил он, начиналось самое забавное. Девушка еще в лифте вскрывала конверт и вместо сотенной обнаруживала десятку. Потому что во внутреннем кармане пиджака Калли лежали два конверта.

Очень часто девушка разворачивала лифт и начинала ломиться в дверь номера Калли. Но он уходил в ванную, включал душ и неспешно брился, дожидаясь, пока ей надоест молотить кулаками. Более скромные или менее опытные звонили ему из холла и говорили, что, возможно, он допустил ошибку, поскольку в конверте оказалась не сотенная, а десятка.

В этих случаях Калли не медлил с ответом:

– Все правильно. Сколько стоит такси до твоего дома? Доллар, может, два, максимум три. Вот я и дал тебе десятку, с запасом.

– Я видела, что ты положил в конверт сотенную, – упорствовала девушка.

Тут Калли изображал негодование:

– Сто баксов на такси? Или ты проститутка? Я никогда не платил проституткам. Слушай, я думал, ты хорошая, милая девушка. А теперь из тебя так и прет дерьмо. Больше мне не звони.

Если же он думал, что сможет обвести девчушку вокруг пальца, то говорил:

– Милая, не понимаю, как так вышло. Конечно же, это ошибка. – И использовал девушку повторно. Некоторые действительно верили, что он ошибся. А другие соглашались на второе свидание, чтобы доказать, что они легли с ним в постель не ради ста долларов.

Но Калли проделывал все это не для того, чтобы сэкономить деньги. С деньгами он расставался легко, но только в казино. Ему нравилось ощущение власти, он гордился умением задурить голову любой красотке. И прилагал особые усилия, если сталкивался с девушкой, которая славилась тем, что дурила головы мужчинам.

Если девушка действительно не спала с мужчинами за деньги, Калли и тут находил к ней подход. Он осыпал ее комплиментами, жаловался на то, что у него встает только в тех случаях, когда девушка близка ему по духу, когда у него возникает потребность как можно лучше узнать ее. Он посылал ей подарки, давал двадцатки на такси. И все же некоторым из них хватало ума не пускать его на порог. Тогда он начинал говорить о своем приятеле, очень богатом и достойном во всех отношениях человеке, который заботится о девушках из чувства дружбы, им даже не приходится ложиться к нему в постель. Этот приятель подсаживался за их столик в баре, действительно богатый, владелец автомобильного салона в Чикаго или швейной фабрики в Нью-Йорке. Калли уговаривал девушку пообедать с приятелем, который получал от Калли подробные инструкции. Девушка ничего не теряла. Бесплатный обед с приятным, богатым мужчиной.

Они обедали. Мужчина дарил ей пару сотен долларов или посылал на следующий день дорогой подарок. Мужчина вел себя обходительно, ни на чем не настаивал. А в перспективе виделись норковые манто, автомобили, бриллианты. Так что девушка укладывалась в постель к приятелю. А когда приятель бросал ее, ей ничего не оставалось, как искать утешения в постели Калли. Стоило это ему те же десять долларов – на оплату такси.

Угрызений совести Калли не испытывал. Во всех незамужних женщинах он видел охотниц, стремящихся любым путем, включая и истинную любовь, подцепить мужчину на крючок, а потому считал себя вправе платить им той же монетой. Жалость он мог выказать только к тем девушкам, которые не барабанили в его дверь и не звонили из вестибюля. Он знал, что это нормальные девушки, униженные тем, что их провели. Иногда он даже сам разыскивал их и, если им требовались деньги, чтобы заплатить за квартиру или дотянуть до конца месяца, говорил, что пошутил, и давал сотню или две.

Для Калли это действительно была шутка, которую он потом рассказывал своим приятелям, среди которых хватало темных личностей. Они смеялись и поздравляли Калли с тем, что его не обворовали. Эти ребята прекрасно понимали, что женщина – враг, но враг, без которого мужчины не могли существовать. И их возмущало, что они должны платить этому врагу дань – деньгами, временем, привязанностью. Они не могли обойтись без женщин. И они тратили тысячи долларов на авиабилеты и везли женщин из Вегаса в Лондон только для того, чтобы они были рядом. Об этих деньгах они не жалели. В конце концов, девушке пришлось собирать вещи, лететь через океан. Она эти деньги зарабатывала. От нее требовалось лишь одно: быть рядом в тот момент, когда мужчине захотелось перепихнуться. До ленча, после обеда, неважно, где и как, без всякой преамбулы или ухаживаний. И никаких жалоб. Прежде всего – никаких жалоб. Вот член. Обслужи. Никаких вопросов о любви. Никаких «давай сначала поедим». Никаких достопримечательностей, которые хочется осмотреть. Никаких потом, чуть позже, вечером, на следующей неделе, после Рождества. Немедленно. Тут же, на месте, и по высшему разряду.

Мне казалось, что штучки Калли должны вызывать у женщин неприязнь, но они любили его куда больше многих мужчин. Вроде бы они понимали его, видели все его трюки насквозь, но их радовало, что ради них он идет на такие ухищрения. Некоторые девушки, которых он обвел вокруг пальца, становились верными подругами, всегда готовыми лечь под него, если вдруг его замучает одиночество. Господи, однажды он заболел, так целый батальон ночных бабочек пропорхал через его номер. Они кормили его, мыли, укрывали, даже делали на ночь минет, чтобы он хорошенько выспался. Злился Калли на девушку крайне редко и тогда говорил ей с особым, бьющим в самое сердце презрением: «Пойди прогуляйся». Может, эффект был таким разительным потому, что мгновением раньше он еще пытался очаровать ее и прибегал к грубости, лишь понимая, что все его усилия напрасны.

* * *

И при всем этом смерть Джордана потрясла его. Он ужасно разозлился на Джордана. Его самоубийство Калли воспринял как личное оскорбление. Конечно, он злился из-за того, что не получил двадцать штук, но я чувствовал, что истинная причина в другом. Несколькими днями позже, придя в казино, я увидел его сдающим карты за столиком для блэкджека. Он поступил на работу, перестал играть. Я не мог поверить, что это серьезно. Но пришлось. Он словно принял сан, перейдя из мирян в священнослужители.