Концерт Патриции Каас. 9. В космосе и ниже

Начав от Солянки, Свиридов поднимался по бульвару и завершал прогулку, упираясь в берег Москвы-реки на другом конце Бульварного кольца. За это время можно было подумать о многом и кое-что решить для себя …

А в другой раз он гулял по Замоскворечью, выбирая старые переулки, еще мало тронутые новой застройкой, но таких мест становилось все меньше …

Поздно вечером Свиридов иногда рассказывал Тоне о том, где он побывал и что видел.

И Тоня робко попросила его:

– Толя, а можно мне … составить тебе компанию в твоих прогулках? Я не буду тебе мешать, я просто … я просто увижу места, по которым … по которым ты гуляешь …

– Мешать ты мне не сумеешь, Тонечка! Только оденься по погоде, и обувь надень удобную – я привык ходить много …

И в заброшенном дворе расселенного и полуразрушенного дома в тихом переулке вдруг появлялись двое – мужчина и женщина. Она держала его под руку, он бережно вел ее, и они обменивались словами очень редко.

Иногда, скорее по привычке, Свиридов ненадолго подключался к доступному ему информационному полю окружающего пространства и на него наваливались сведения обо всем, что творилось кругом. Он отфильтровывал сведения, которые могли представлять опасность – для них или для кого-то еще, и успокаивался бытовым уровнем информации.

А потом снова закрывался от внешней информации.

Тоня шла рядом с мужем, держа его под руку. Она молчала, но Свиридов – даже когда он отключался от внешнего мира – чувствовал (или слышал?) ее мысли, так как она была рядом и он касался ее тела. От этого он отключиться не мог и не хотел.

И иногда он отвечал на ее мысли.

– Нет, тут стоял такой скромный домик, и его снесли недавно – он почему-то был на балансе Министерства образования, и этим домом никто не занимался уже сотню лет, поэтому дом и начал сыпаться …

– А почему ты знаешь об этом?

– Тут жил мой одноклассник. Потом его отец погиб в конце войны и мать отдала его в Суворовское училище, в Саратов.

– Ты потом виделся с ним?

– А как же! После Суворовского он окончил училище имени Верховного совета, затем был комиссован по болезни. Он с малых лет хорошо рисовал, стал художником, а теперь редактор детского журнала. Правда, мы не виделись лет двадцать …

Однажды в пустынном глухом переулке старой Москвы из арки навстречу Свиридовым вышли трое крепких мужиков и встали поперек тротуара.

– Закурить есть?

– Нет.

– Тогда снимай часы и давай телефон.

– А еще чего? Шли бы вы с миром, а то …

– Что!? Ты, поц немазаный, счас мы твою герлу пощупаем, а тебя попишем …

Свиридов шагнул вперед и двое из троих покатились на землю, да так неожиданно и быстро, что третий спохватился не сразу.

Он спохватился тогда, когда Свиридов уже держал его за горло, и держал так, что мужик не мог даже шевельнуться.

– Что ты теперь скажешь, мразь?

Но мразь ничего сказать не могла, и Свиридов легким ударом по лбу отправил его на землю в бессознательном состоянии. Свиридов нагнулся и вытряхнул карманы лежащих, и взял только паспорта. Потом он сфотографировал лежащих на сотовый телефон – как и большинство сотовых телефонов его телефон, произведенный на фирме НИПЦ, тоже обладал фотокамерой с приличной памятью.

Тоня не сразу смогла осмыслить произошедшее – так быстро все произошло.

– Толя … Что это?

– Это, Тонечка, самое тривиальное нападение хулиганов. Вот так обирают прохожих, отбирая сотовые телефоны, деньги, часы, украшения … Бытовое хулиганство, с которым милиция старается не связываться – возни много, раскрывается редко, а кому нужны «глухари»?

– А зачем ты взял документы? И сфотографировал … этих?

– Передам в милицию. Спихнуть этот случай им не удастся …

Этот инцидент, к сожалении, происходил не однажды – поскольку Свиридовы прогуливались по тихим местам часто.

Бывали такие происшествия и тогда, когда Свиридов прогуливался один – тогда трое, а иногда и четверо нападавших после «встречи» с ним, как правило, с места нападения уже уйти самостоятельно были неспособны …

Еще Свиридов заметил – неспешные прогулки по старой Москве, по незабытым издавна знакомым местам позволяли спокойно думать о самых разных проблемах …

Присутствие Тони почти не мешало раздумьям Свиридова, хотя он и отвлекался и беседовал с ней – и это было ценно для обоих. И чем глубже они заходили в остатки старой Москвы, тем интереснее были эти разговоры – Свиридов сам даже не ожидал, что извлеченные из памяти сведения могут быть интересны не только Тоне, но и ему самому!

Иногда он вдруг начинал рассказывать Тоне историю тех мест, где они проходили – и это было настолько интересно – и откуда Свиридов знал это?

Не везде же жили его одноклассники …

Их прогулки всегда заканчивались в каком-нибудь тихом кафе или небольшом ресторане, где было немноголюдно и уютно. И они сидели за столиком и неспешно беседовали, а на улице их ждала машина с водителем, а потом они возвращались домой на вертолете …

Свиридов строго-настрого приказал своей охране не сопровождать его в этих прогулках, и он, гуляя один или гуляя вдвоем с Тоней, не испытывал чувства, что за ним идут и за ним следят …

– А где ты жил … в детстве?

– Был старый длинный барак вон в том дворе. Его уже давно нет …

Но индивидуальные прогулки продолжались.

Свиридов бродил по давно знакомым местам, автоматически оценивая окружающую обстановку, иногда переходя в информационное поле и сканируя окружающее пространство и размышляя о своей жизни.

Как и у многих основной мыслью было его размышление о своей жизни – правильно ли он жил и изменил бы он что-либо в своей жизни, если бы представилась такая возможность?

И приходил к выводу, что для изменения прежней жизни причин нет …

Но все равно он задумывался – а все ли в своей жизни он делал правильно?

И дополнительно приходил к выводу, что все было сделано так, как надо.

И не было вариантов решения тех проблем, которые вызывали сомнения.

И иные решения этих проблем приводили бы к дополнительным проблемам и осложнениям, и других решений не было …

Единственной болью, которую он не мог погасить, были воспоминания о матери Гриши – он не смог, вернее, не сумел изменить ее жизнь, что и привело впоследствии после их разрыва к ее смерти …

Поэтому все размышления о правильности принимаемых ранее решений приводили его к выводу, что иного решения проблем все же не было – по крайней мере, ему такие решения были неизвестны …

Проведя Тоню проходным двором от бульвара и выйдя на улицу через проем между домами, перегороженный шлагбаумом, он повернул налево.

– Знаешь, тут, в этом здании, раньше было какое-то областное управление культуры. Собирали здесь областных чиновников, и больше всего было молодых девушек. А здесь тогда была аптека. Кажется, она здесь уже сотню лет … И вот эти девчонки забегали в перерыве между заседаниями в аптеку и раздавался звонкий крик «Девки, гандоны дают!».

– А теперь здесь снова церковь – храм Святой Троицы. Зайдем, поклонимся.

И Свиридов, перекрестясь на ступеньках, заходил в храм, а Тоня прикрывала голову платком …

Он сожалел о том, что старой Москвы становится все меньше и меньше …

А новоделы во многих случаях положительных эмоций не вызывали …

ЕГО СНЫ

Свиридову очень редко снились сны – он всегда спал крепко, без сновидений.

Спал тогда, когда было время на сон, и просыпался в заданное самому себе время.

Но иногда он не мог заснуть, и с закрытыми глазами его сознание создавало нечто схожее со сновидением.

И эти сновидения были не фантастическими картинами, и даже не фантазиями на известные темы – нет, это было практически точное воспроизведение когда-то произошедшего.

Единственным отличием от действительности было то, что Свиридов сознательно мог создавать паузы в сновидении или даже прекращать развитие действия.

Однако это ничуть не облегчало восприятия событий, предъявляемых его созданию …

В кокон Свиридов кроме могучего «вулкана» с боезапасом взял пару дюжин пакетов с пластитом и взрывателями. Безмятежный полет продолжался до тех пор, пока один за другим не стали взлетать штурмовики, направляющиеся на цели в Северной Африке.

Свиридову стоило известного труда уравнять скорость кокона с реактивными самолетами, которые постоянно маневрировали. Как оказалось, кокон мог двигаться даже значительно быстрее, чем эти современные сверхзвуковые самолеты.

Последнее никак не удивило Свиридова, поскольку он в коконе мог перемещаться практически мгновенно, и подозревал, что он мог двигаться со скоростью выше скорости не только звука, но даже и света …

Пристроившись к крайнему самолету, Свиридов взял пакет, взвесил его на руке, и, вставив взрыватель и примерившись, с силой метнул пакет в воздухозаборник двигателя.

Кокон успел взметнуться вверх – а где-то внутри двигателя самолета взорвался пластит, и двигатель и весь самолет мгновенно превратились в облако обломков.

Из кабины успел вылететь летчик в скафандре на кресле-катапульте, из которого сперва вылетел вытяжной, а затем основной парашют.

В это время Свиридов уже занимался другим самолетом, и с тем произошло все тоже самое со взрывом и взлетом катапульты.

На всю эскадрилью у него ушло всего несколько минут, и ни один пилот не успел радировать на аэродром о происходящем – там получили лишь сигналы аварийных раций с кресел катапульт.

После этого Свиридов незримо присутствовал на экстренном заседании командования на аэродроме … тут Свиридов прервал сон, отключил «изображение» …

А этот сон начался не с начала события.

Его рука как наяву ощущала отдачу рукоятки «Беретты», из которой он выцеливал стоящих на тропе моджахедов, и точно попадал в переносицу.

Рядом грохотал пулемет, и моджахеды один за другим падали в пропасть.

Отдачу от выстрелов из разнообразного оружия Свиридов ощущал часто …

Но и сейчас, во сне, он физически почувствовал это усилие, удерживая точку прицеливания …

А это напоминало нечто сюрреалистическое – синевато-белый снег с геометрически ровными рядами антенных стоек, и это поле тянулось вдаль, к самому горизонту. Даже похрустывание снега очутилось во сне, хотя тогда он там по снегу не ходил.

Он перемещался между строениями, исследовал начинки приборов, снимал копии с документов, изымал из сейфов со сложнейшими замками и приспособлениями для подрыва рабочие журналы, а в тексте рабочих инструкциях обнаружил спецификации всех электронных компонентов – что значительно облегчило ему последующие манипуляции с этими электронными компонентами, которые составляли основу электронной начинки приборов …

Он запрограммировал выход из строя некоторых определенных полупроводниковых модулей при включении генераторов на полную мощность, что диагностировать и обнаружить после выхода их из строя было почти нереально …

А в Норвегии было совсем не так – фантазия местных инженеров была настолько великолепна, что найти искомые установки ему удалось далеко не сразу.

Но зато он порадовался этим сугубо прагматичным фантазиям, и как бы в ответ оставил свою ответную фантазию – после попытки пуска установка выходила бы из строя таким образом, что восстановлению она уже не подлежала …

А ведь тут, среди путаницы островов, было три таких установки …

НОВЫЙ ПРИСТУП

Приступ у Тони случился в лесу, когда она гуляла с Николенькой, и ей стоило немалого труда сообщить об этом Уле и, закатив коляску к ближайшей скамейке, лечь рядом под кустом. Уля в первый раз столкнулась с приступом у мамы Тони, хотя и знала об этой ее болезни.

Она сразу позвонила папе Толе и побежала в лес, но Свиридов опередил ее – он просто транспортировался прямо к Тоне.

Тоня лежала под кустом, сжавшись в комок, и было видно, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не двигаться и не кричать. Она охватила руками прижатые к груди колени, и только по судорожным рывкам можно было судить о том, как ей трудно.

Рот ее был сжат, но отдельные звуки прорывались и сквозь сжатые губы.

Свиридов первым делом обхватил ее руками за голову и стал успокаивать, снимать спазм. Это ему удалось, хотя и не сразу. Но он успокоил Тоню, снял спазмы, блокирующие мышцы, унял болевые ощущения. Он гладил ее, тихо что-то говорил …

Через несколько минут Тоня уже могла говорить и с помощью Свиридова встала с земли.

И они вместе успокаивали стоящую около коляски Николеньки Улю, так в волнении и не присевшую на скамейку.

Свиридов усадил Тоню, сделал еще несколько движений ладонями около ее головы, полностью снимая нервное напряжение и стараясь окончательно успокоить ее.

А еще он пытался определить причину ее приступа, пользуясь Тониным информационным полем, и никак не мог что-либо найти …

Уже дома встревоженная Уля обнимала Тоню.

– Мама, как ты? Как ты себя чувствуешь? Что мне сделать?

– Все в порядке, Уленька, все в порядке … Не волнуйся, все прошло. Толя помог мне, и все прошло …

– Но может повториться?! Как быть … Мне страшно отпускать тебя … Как ты успела позвонить мне?

– Я мысленно позвала Толю …

– А вы с ним можете так … мысленно? Хорошо, что он был тут, а не в … командировке …

– Он умеет слышать мой … призыв опасности … Что было бы, если бы он был … в отлучке. Даже представить страшно!

Около бабушки вертелась Верочка, не очень понимающая происходящее, но все равно встревоженная и испуганная.

– Бабушка, что у тебя болит?

И один Николенька мирно посапывал в кроватке, поскольку время кормления еще не пришло …

А у Свиридова предстоял серьезный разговор с Гришей – тому предстояло бороться с приступами Тони в отсутствие отца …

ДОКТОР НАУК

После решения текущих вопросов слово попросил Свиридов.

– Обычно у нас после основных вопросов следует раздел «разное», то есть то, что никак не вписывается в остальные пункты. А я хочу поговорить … обсудить то, что считаю очень важным. Может быть, сделаем перерыв? А то все устали.

– Толя, ты обозначь тему, а потом мы сделает перерыв, чтобы осмыслить твою идею.

– Можно и так. Если в двух словах, то суть дела заключается в следующем. Стараниями доктора наук Виолетты Вадимовны мы пришли к совершенно иной конструкции – или конфигурации, как кому нравится – излучателя. Старый и новый – это совершенно различные конструкции. А поэтому что секретного в старом излучателе? Не пора ли его обнародовать с минимальной корректировкой?

– Во-первых, нужен перерыв. А во-вторых, Толя, хватит ругаться доктором наук – я и обидеться могу!

– Только попробуй! Перерыв! Кофе, чай, бублики и все, что найдете съестного …

Все разбрелись от стола, женщины занялись кофе, Скворцов успокаивал смущенно улыбающуюся Виолетту, Потап с Барановым обсуждали объем корректировки, а Лазарис жаловался Мари на Свиридова – объем рассекречиваемого материала был поистине необъятен …

Через некоторое время все расселись за стол снова, но молча.

– Кто начнет? Или точнее, кто возьмется за «роды» старой установки?

Сидящие переглядывались, но никто не начинал.

– Это должен сделать Петя Дормидонтов, – это негромко сказал Свиридов.

И только через пару минут Мальчик своим безапелляционным голосом повторил:

– Естественно, это должен сделать Петя Дормидонтов. Лучше него все мелочи установок не знает никто.

– Решаем? Решаем. Петя, дорогой, мы верим, что ты сумеешь «родить» несекретную старую установку …

– Как? Я никогда еще … не рожал. Может быть, кто-нибудь поделится опытом!?

Все засмеялись, но потом стали смотреть на Виолетту – из присутствующих женщин только она имела детей.

– И что вы на меня уставились? Мне, что, Пете рассказать, как это … происходит? Пойдем, Петя, я тебе все расскажу …

– Э-э, ты куда повел мою женщину!

Так, всеобщим смехом немного сняли напряжение, а потом Потап негромко сказал:

– Петь, а там не все так плохо. Например, магнитные катушки – там и сечение провода, и количество витков, и взаимная настройка катушек – это же все описывать не надо. А тонкостей взаимной настройки катушек ты даже не знаешь …

– А еще приемы и особенности фокусировки … – это сказала Полина Ерлыкина.

– Да мало ли еще что. Например, расчет мощности на объем или на вес образца – там же такого можно наколбасить! – это уже Свиридов.

– А вариации границ поля во времени? – это Лена Карцева.

– И вообще, Петя, у тебя такое обширное поле деятельности для фантазии … или умолчания, что можно только позавидовать, – это подвел итог академик Баранов.

– Петенька, ты меня не бросишь? Неужели бросишь меня одну на съедение этим акулам науки?

Виолетта так искусно изобразила испуг, что снова все весело рассмеялись …

ПОПОЛНЕНИЯ

Смена поколений происходила естественным образом – кто-то уходил на пенсию, кто-то уходил насовсем, а им на смену приходили молодые …

Уже давно пополнение образовывалось за счет тех, кто жил здесь, недалеко от Москвы – в том числе в лесной школе. Кто-то переходил из школы в профучилище или техникум, кто-то уезжал учиться в Москву и возвращался обратно. Много молодых специалистов возвращались в колхоз, чего не наблюдалось ранее. Раньше, как говорил Трофимов «до Свиридова», молодые стремились уехать из колхоза в город насовсем, а теперь возвращались в родной колхоз, и даже рвались обратно.

Хотя часть молодежи из колхоза после городского обучения возвращались не в колхоз, а на машиностроительный завод к Дементьеву или даже на фирму, они не прерывали связи с родным колхозом.

Появлялись в ЗАТО молодые – а иногда и немолодые! – специалисты, молодость которых не была связана с этими местами.

Это было не так просто.

И дело было не в том, что с каждым из таких специалистов по сложившейся традиции знакомился лично сам Свиридов, и каждого тщательно «проверял» первый отдел.

Главное было в том, что никого сюда не распределяли, не направляли и не посылали.

Сюда приглашали.

Приглашали по рекомендации, и эта рекомендация должна была быть весьма весомой.

Например, Дина Егоровна Утечкина в «свой» хоспис перетаскивала врачей из Москвы.

Как она их находила и выбирала – непонятно, но все они как на подбор оказывались одной – еврейской – национальности, и легко проходили собеседование со Свиридовым.

Позвонила Свиридову Вера Грачева – местный «министр образования».

– Здравствуй, Толя. Я к тебе с просьбой.

– Привет, Вера. Проблемы?

– Боюсь, эта проблема мне не по плечу. Мне нужен новый директор школы взамен уходящей на пенсию …

– У тебя нет кандидатуры?

– Знаешь, есть. Но сосватать ее … Боюсь, я не сумею. Но у этой дамы большие неприятности с начальством, ей грозят увольнением, а она не сдается. Это по моим неофициальным сведениям.

– Давай мне координаты, я попробую.

– Заранее спасибо, Толя …

Свиридов невидимо познакомился с названной Верой Грачевой кандидатурой и убедился в том, что действительно над хорошим, но строптивым педагогом сгущаются тучи. Расправится с чиновниками от педагогики никакого труда не составляло, но сперва Свиридов убедился в профессиональных и организационных качествах Викторины Ивановны Стригуновой.

Встреча наяву с Викториной Ивановной состоялась в ее кабинете, на стенах которого было тесно от дипломов и грамот.

– Здравствуйте, Викторина Ивановна. Свиридов Анатолий Иванович.

– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Вы родитель? Но я не помню ученика с такой фамилией.

– Я отец и уже дед, Викторина Ивановна, но в вашей школе мои дети не учились. Я по другому поводу.

– Я вас слушаю.

– Недалеко от Москвы имеется город, и там школа с полным циклом образования, и там требуется новый энергичный профессиональный руководитель. Я пришел вас соблазнить этой должностью. Вас интересует такое предложение?

– Видите ли Анатолий Иванович … Вы меня совершенно не знаете, и мне непонятно, на чем основано ваше предложение. И я пока не собираюсь уезжать из Москвы.

– Давайте по пунктам. Вы ошибаетесь в том, что я вас не знаю. Я достаточно подробно знаком с вашим жизненным путем, с вашими достижениями и трудностями, это во-первых. Во-вторых, из Москвы уезжать не придется – наш город находится в административном подчинении Москвы, хотя и является ЗАТО – закрытым административно-территориальным образованием, да еще и воинской частью. И в-третьих, добраться до вас не сможет никто из ваших сегодняшних начальников и даже из самого Министерства образования. Непрофессионалов мы не приглашаем.

– Вы знаете, Анатолий Иванович, это … предложение требует серьезного обдумывания, и кроме того ознакомления на месте. Вы не думайте, что я не справлюсь … с чиновниками, которым не по душе мои взгляды и моя работа.

– Викторина Ивановна, можно задать вам не совсем … корректный вопрос? Насколько вас поддерживает коллектив школы?

– Почему же некорректный? Вопрос вполне уместный, и на него мне уже приходилось отвечать … хотя бы мужу. Коллектив преподавателей в значительной мере за последнее время сменился по ряду причин, и теперь у меня твердой поддержки там нет. Или вообще нет, если учитывать давление со стороны органов народного образования.

– А муж – кто он? Где работает, его специальность?

– Он инженер, но сейчас работает слесарем на станции обслуживания автомобилей.

– Дети? У вас же трое детей.

– Старшие уже женаты, а младшая кончает институт. К несчастью, педагогический.

– А почему к несчастью?

– Уровень педагогических кадров катастрофически падает и грамотным учителям младших классов очень трудно приспособиться к общему уровню. К большому сожалению, но это так.

– А не смогли бы мы с вами более подробно поговорить у нас? И школу бы посмотрели, и с людьми смогли бы познакомиться. Приезжайте вместе с мужем – ему тоже будет интересно.

И Стригуновы в ближайшее воскресение приехали в город Пашино, который так практически никто не называл – внутри его называли просто «город».

Привезли их на машине, которую прислал Свиридов, на КПП пропустили сразу – по паспортам, пропуска им были выписаны, а в городе их встретили Свиридов, Дементьев и Грачева.

Грачева сразу повела Викторину Ивановну в школьное здание, а ее мужа, Бориса Константиновича Дементьев увез к себе …

Решение о переезде из Москвы было принято семейством Стригуновых через две недели.

За это время они несколько раз побывали в ЗАТО, за это время Викторина Ивановна более подробно познакомилась с педагогами в школе и даже побывала на нескольких уроках.

А Борис Константинович за это время познакомился с перспективами производства электромобилей совместно с Японией, за это время со Стригуновыми ознакомился первый отдел, за это время они ознакомились со своей будущей квартирой …

Квартиру им Свиридов выделил не у себя в городе, а в городе «умников», как по старой привычке называли небольшой городок около бывшего института, на базе которого теперь действовали несколько промышленных установок.

Свиридов решил, что некоторая, пусть небольшая и условная удаленность нового директора от своих коллег и учащихся будет полезной …

ГАЛИНА СУКОВИЦИНА

Галина Суковицина продолжала работать секретарем-референтом у следователя по важнейшим делам Следственного управления Следственного комитета Федеральной службы безопасности генерал-лейтенанта Свиридова, и хотя жила она в Москве, но очень часто навещала знакомых летчиков и город, около которого теперь базировался самолет.

Но с новым своим знакомым Степаном Гладилкиным Галина встречалась в Москве, и он частенько ждал ее около кинотеатра «Звезда» или на перекрестке около магазина «Людмила». Потом они обычно шли гулять либо по набережной Яузы, либо поднимались к Бульварному кольцу, либо … да какая разница, куда они шли – они были настолько заняты друг другом, что маршрут особого значения не имел.

Галина, как более старшая, оценивала новое знакомство более критично, но даже это ей помогало мало.

Степа же был увлечен этой серьезной девушкой со всем пылом молодости.

Конфетно-букетный период с поцелуями успешно проходил проверку на совместимость, Степан уже несколько раз побывал в квартире Галины, но дальше объятий и поцелуев дело не шло.

Уже несколько раз поздно вечером, когда Степану было некуда идти, Галина приводила его в особняк на углу старого переулка и он ночевал там – у себя она его еще не оставляла.

Но дело шло к этому, и в один прекрасный вечер Галина после поцелуев, сидя на коленях у Степана, сказала:

– Сегодня ты можешь остаться у меня …

Она даже не делала вид и не пыталась стелить ему отдельно – все завершилось на ее девичьей кровати, простыня которой к утру была вся запачкана кровью …

Степан был даже шокирован этим, а Галина с обычной для нее прямотой спросила:

– Ты что, не знал, что девушки становятся женщинами с кровью?

– Милая, да я не думал об этом … А ты думала?

– Знаешь, Степа, я тоже ни о чем не думала, мне было так хорошо с тобой …

– Когда мы с тобой поженимся? Я прошу твоей руки … и сердца … пусть это не современно. У нас в институте на связь с девушкой смотрят иначе …

– Это как?

– Переспали – ну и ладно! Сегодня с одной, завтра с другой … или с другим. А я так не могу … Я хочу, чтобы это было навсегда.

– Или надолго … Переезжай ко мне, я доложу командиру …

– А что, обязательно докладывать?

– Конечно. У нас работа такая …

Свиридов одобрил выбор Галины, и когда она, красная от смущения, рассказала ему о произошедшем, сказал, чтобы не забыли пригласить его на свадьбу …

МОЛОДЫЕ

Галина начала привыкать к тому, что в ее доме появился мужчина, и это было не просто. Все же она была старше Степана и воспринимала многое иначе, не так как он.

Кроме доклада шефу ей еще предстояло написать домой, родителям, и появиться у Гладилкиных в качестве невесты их сына.

Но сперва она побывала у сестры и рассказала ей о Степане, о том, что они уже живут вместе, и о предстоящей свадьбе.

Валентина и Аркадий потребовали предъявить жениха в натуре, и даже назначили время.

Степа сперва привел Галю к своим, и вся процедура нового знакомства с Галей превратилась в праздничное пиршество, на которое постепенно подтянулись другие члены экипажа. Получилась настоящая помолвка, а родители Степана выдали сыну дорогое кольцо, и он это кольцо преподнес Галине.

А на другой день, отпросившись у Свиридова, Галина привела Степана к сестре, познакомила его с Аркадием и Валентиной. Валентина одобрила выбор сестры, а скрипач Аркадий даже немного сцепился со Степаном по поводу новомодных рок-групп.

Но тоже одобрил нового родственника и пообещал организовать музыкальное сопровождение свадьбы.

Письмо родным далось Гале непросто – несмотря на то, что она долгое время жила рядом с домом, особой близости между дочерью и отцом с матерью не было. В известной степени причиной этого была высокая степень секретности работы Галины, а так же суровый характер сестер. Но все же она пересилила себя и постаралась отразить в письме и любовь к ее избраннику, и любовь к родителям.

Письмо Галины старшие Суковицины получили почти одновременно с письмом от старшей дочери, которая тоже сообщала о Степане Гладилкине.

Утром Галина кормила Степу завтраком и тот убегал в институт, не забывая поцеловать свою Галочку. А Галина отправлялась пешком на работу, в переулке входила в дверь с надписью «Юридические советы для всех» и, пройдя через секретную дверь и тоннель под переулком, оказывалась в своем кабинете. Днем Степа звонил ей по одному ему известному телефону, и они подолгу разговаривали – подолгу, если Свиридова не было в его кабинете.

А вечером Степа кормил Галю обедом-ужином, приготовленным им самостоятельно – готовил он неплохо, привыкший к самостоятельности в общежитии. Иногда потом он садился за конспекты, а Галина садилась с ногами на диван и читала – или делала вид, что читает.

Она привыкала к совместной жизни труднее, чем более молодой Степан. Но Степан не давал скучать совей возлюбленной и часто вытаскивал ее на прогулку, на дискотеку, в кино или в театр – правда, билеты в театр добывала Галина, пользуясь связями в «городе недалеко от Москвы».

И свадебное платье Галине сооружали там, в мастерской Свиридовых.

Модель разрабатывали все вместе – Тоня, Уля и Гриша, и платье получилось на славу.

Когда Галина надела его – все женщины ахнули, а Гриша потребовал повертеться перед ним. Потом, по памяти он нарисовал такой выразительный рисунок с такой светящейся невестой.

Уля с разрешения Свиридова послала этот рисунок мадам Женовьеве, получила восторженный ответ и предложение по использованию этого рисунка в качестве рекламы для «Модного ателье мадам Женовьевы».

Свиридов однажды вечером навестил московскую квартиру Галины и почаевничал с молодыми, снимая нужную ему информацию. Эта информацию он потом обсудил с Тоней, Улей и Гришей, потом с Гладилкиными, и все это было основанием приданого невесты и жениха.

А приданое получилось немалым.

У молодой – полный гардероб, постельное белье, набор столовой и кухонной посуды и оригинальные драгоценные украшения (это был выбор Гриши и Ули).

У молодого – тоже гардероб модной и повседневной одежды, мебельный гарнитур в квартиру, зимние обмундирование для него и для нее.

А еще Свиридов в приказном порядке сообщил, что все расходы по организации свадьбы он берет на себя, и Галине и Степану оставалось только подчиниться …

ЯЙЦА ФАРШИРОВАННЫЕ

– Какие запахи! – Свиридов вернулся после пробежки, – Я сейчас, только сполоснусь!

Тоня с Гришей заканчивали собирать на стол, Верочка устроилась на своем высоком стульчике рядом с Коленькой и они терпеливо ждали кормления.

– Чем же это так пахнет?

– Это Уленька раскопала старинный рецепт – яйца фаршированные …

– Я у деда Васи в записях нашла – он записал, как его в детстве мама кормила. Ему лет восемь было – мама рано умерла …

На подносе в центре стола лежали половинки яиц в бежевой скорлупе с какой-то бело-желто-красной массой внутри, прикрытые веточками укропа и кинзы, свежие поджаристые ломтики хлеба, кашка Верочки, графинчики с соком …

– Это же невероятно вкусно! – Свиридов попробовал массу из яичной скорлупы. – Как же это делается?

– Крутые яйца, аккуратно разрезаем скорлупу вдоль, крутые яйца измельчаем, в каждую половинку скорлупы немного маслица, измельченную массу – и запекаем. Я еще добавила немного сладкого перца – у деда Васи этого не было. Ну, еще зелень … Правда вкусно, папа Толя?

– Уленька, изумительно!

Гриша, который кормил Верочку кашей, все же между этим успел попробовать массу из яйца и дожевывал веточку укропа.

– Да, детские воспоминания деда Васи достойны памяти его мамы …

ДРУГИЕ ЯЙЦА

Напротив квартиры Владика и Ники была квартира Ивана и Алевтины Ромашкиных.

Иван занимался резьбой по дереву, и это у него хорошо получалось.

Его резные изделия неплохо продавались в художественных салонах в Москве, что было неплохим подспорьем к его инвалидной пенсии.

Владик переоборудовал коляску Ивана, установил в ней электропривод, и они иногда наперегонки гонялись по балкону. Потом Владик встал на ноги и пользовался коляской очень редко, но за коляской Ивана он присматривал.