Концерт Патриции Каас. 9. В космосе и ниже

Несмотря на разницу в возрасте – Алевтина и Иван были старше Ники и Владика, да и сын их Милослав был старше сына Ники и Владика Егора на пять лет, их семьи были очень дружны. Мальчишки вместе играли, и любые конфликты мгновенно гасила Алевтина – при все своей внешней суровости она была удивительно добра.

Наверное, эта природная доброта и скрепила их союз с Иваном, характер которого после неудачного прыжка с парашютом в армии и инвалидности сильно испортился.

Гриша Свиридов показал Ивану приемы росписи его деревянной резьбы акриловыми красками, и Иван стал широко применять эту технику отделки, а потом и просто росписи гладких досок. Иногда Гриша делал эскизы для таких росписей прямо на досках у Ивана, и постепенно Иван стал создавать своеобразные картины на дереве.

А в один прекрасный день Свиридов-старший привез к ним на квартиру и установил небольшой токарный станок по дереву, и оставил несколько липовых чурочек. Иван быстро освоил токарное дело, и под ворчанье Алевтины стал вытачивать затейливые подсвечники.

Окрашенные под бронзу такие подсвечники тоже быстро раскупали в художественных салонах, а самые затейливые и красивые появились в квартирах Свиридовых и Медяковых – подарки от автора.

А еще Иван приспособился точить яйца – деревянные яйца его производства даже вблизи было трудно отличить от настоящих, куриных. Он расписывал эти деревянные яйца, и на Пасху у него не было отбоя от заказчиков. Гриша и тут научил Ивана создавать поделки под хохлому и под гжель, и покрывать их лаком – эти яйца расхватывали в художественных салонах и на них даже оставляли заказы.

Такие расписные яйца как-то появились в Вене, в доме Дрейзеров, и этот подарок Ули и Гриши был принят с восторгом. Густав не утерпел и показал подарок кому-то из своих друзей, и в Москву ушел заказ на несколько таких яиц производства мастера Ивана Ромашкина.

Тут Свиридов-старший снова смутил покой Ивана – он привез ему расписное яйцо страуса. Пусть оно было не настоящее, из пластика, и роспись выдавала его происхождение из Юго-Восточной Азии, но Иван быстро освоил новый для него размер.

Казалось, его сдерживало только наличие или отсутствие материала – а на балконе вечером загорался небольшой костерок из стружек, и около него собирались обитатели общежития. Именно тут возник первый хор в городе – от посиделок около костерка Ивана Ромашкина.

Роспись большого яйца занимала не меньше недели, долгое время Иван не показывал новые яйца, но потом он создал задел заготовок и спокойно стал заниматься росписью, показывая это только Грише. Но зато первое такое большое яйцо с видом московского кремля и Спасской башни на изумрудном фоне теперь красовалось рядом с маленькими яйцами в квартире Свиридовых.

А Дрейзеры получили два таких страусиных яйца с миниатюрами в стиле палеха по эскизам Гриши, и теперь хвастались гостям подарком из России …

ПУТЕШЕСТВИЕ

– Мама, а ты говорила, что был еще показ мод, на котором снимать не разрешали.

Гриша перебирал фотографии из кучи парижских.

– Да, был, и довольно интересный. Если папу попросить, то …

– Как, папа? Можно это сделать?

– Я думаю, что это возможно. Приготовь фотокамеру, завтра около десяти будь готов …

На другой      день Свиридов осмотрел Гришу, приготовившемуся к необычному путешествию, улыбнулся.

Тоня тоже улыбнулась, а Уля удивленно поглядела на обоих.

– Ну, сын, пойдем со мной.

В кабинете Свиридов крепко взял сына за плечи и у Гриши на секунду закружилась голова. Он огляделся и увидел зал, помост через середину, движущихся на него стройных модных девушек, зрителей, услышал звуки оркестра …

– А они нас не слышат? – шепотом спросил он у отца.

– Не слышат и не видят. Снимай, только вспышку отключи на всякий случай.

И Гриша начал снимать, не экономя кадры, выбирая масштаб, выбирая модели.

Остановился он только тогда, когда поток моделей иссяк и кто-то раскланивался у занавеса под аплодисменты зрителей.

– Домой? – спросил Свиридов.

– Домой? – очнувшись переспросил Гриша.

И они очутились в кабинете у Свиридова.

– Впечатляет …

Гриша был удивлен и растерян.

– Мы тебе не рассказывали – на всякий случай. И не болтай.

– Кому? И что? Ну, Уле-то сказать можно?

– Я думаю, что Тоня ей уже все объяснила. Не все, но что могла …

Женщины ждали их с нетерпением и сразу потащили к компьютеру – вставили карту памяти в приемник и стали рассматривать фото на экране монитора, отмечая то, что необходимо вывести на печать …

Разговоров было много, но никто не касался основы – как и каким образом Свиридовы там очутились.

Лишь один раз Уля вздохнула:

– Мне бы там побывать – просто посмотреть город …

– Как-нибудь, Уленька … Как-нибудь … – ответил ей Свиридов.

И этот день наступил. Уля после обеда уложила детей и вышла в гостиную.

– Готова перемеситься в Париж?

– Прямо сейчас? – растерялась Уля, – Вот так?

Она оглядела себя – в потертых джинсах, чистой, но не новой футболке с немного выцветшей иностранной надписью, в легких туфельках …

– Именно вот так. Только не слова по русски! – Тоня тоже оглядела наряд Ульяны. – Все в самый раз!

Свиридов притянул Улю за плечи … и они очутились на набережной. Уля повернулась – совсем рядом, за невысокими зданиями, высилась Эйфелева башня …

Свиридову потребовалось немного успокоить Улю, и он, взяв ее за руку, повел ее от реки в сторону башни …

Потом Уля, захлебываясь, рассказывала Тоне и Грише о том, как они с папой Толей ходили по Парижу, и в доказательство показывала небольшие изящные флакончики духов, купленные там …

– Гришка, я была в книжном магазине, и мне показывали твою книгу с твоим автографом! – восторга Ули не было предела.

А потом она сказала:

– Спасибо, папа Толя, большое спасибо … Мне было … мне было … мне с тобой было так хорошо! Так приятно … Так … я просто не знаю, как сказать … Это – маленький … громадный праздник … Но это – праздник. Спасибо. Но здесь – лучше …

Она сидела между Тоней и Гришей, и Гриша обнимал ее.

Верочка очень серьезно что-то выговаривала своим непослушным куклам …

А в плетенке уютно сопел Коленька …

КАЖДЫЙ ДЕНЬ

ДИСПАНСЕРИЗАЦИЯ

Нельзя сказать, что Свиридов не заботился о своем здоровье – каждое утро он бегал, регулярно тренировался в тренировочном зале в помещении охраны института, плавал в бассейне …

Но частые путешествия в коконе и наблюдения за секретными объектами, длительные проникновения на эти объекты в невидимом состоянии и выполнение некоторых операций, свойственных «татарину», оказывали негативное влияние на его здоровье …

И Умаров часто напоминал ему о необходимости бережного отношения к своему здоровью и в приказном порядке укладывал Свиридова на диспансеризацию – правда, всего на пару дней. Всесторонние обследования организма генерала Свиридова показывали, что он практически здоров и возрастных изменений в организме не наблюдается.

Последнее и радовало, и настораживало Умарова.

Возрастных изменений не наблюдалось и внешне: Свиридов оставался по-прежнему бодр, силен, молодо выглядел, а областная олимпиада показала, что он находится в прекрасной спортивной форме.

А настораживало Умарова именно это отсутствие видимых признаков старении.

Он опасался, что такое длительное ровное состояние организма может впоследствии сказаться в виде скачкообразного изменения и лавинообразного старения организма.

Диспансеризацию проходили и другие сотрудники института – ведущие сотрудники два раза в год, остальные – раз в год.

Операторы на установках проходили осмотр четыре раза в год.

Проходила диспансеризацию и Тоня. И Умаров отметил, что организм Тони Свиридовой тоже практически не подвержен старению – очень похоже на самого Свиридова.

Беседуя со Свиридовым Умаров ничего не скрывал и попытался выяснить причины такого необъяснимого феномена. Но Свиридов, как ни старался, так и не смог сообщить ничего достойного внимания полковнику Умарову, которого издавна и постоянно почтительно называл «учителем» …

КОТЕНОК

Николенька подрастал, и хотя он еще не говорил, но выражать свое мнение и свои желания он научился в совершенстве. И при этом он оставался по-прежнему солидным и некапризным, просто он умел не только выразить свое мнение, но и настоять на своем.

Например, он пообщался с Верочкой и они вместе выразили желание завести котенка.

Уля ужаснулась – будет запах, шерсть и ободранная мебель, но Свиридов ее успокоил, сказав, что далеко не все особи кошачьего племени такие неудобные.

А мысленно он пообщался с Сандалом.

И в один прекрасный день, когда Свиридовы были дома, в дверь поскреблись.

Уля открыла – за дверью стоял Сандал, а на его загривке сидел уморительный белый котенок и черными глазками разглядывал Улю.

Сандал солидно прошествовал в квартиру, поздоровался и нагнул голову. Котенок скатился с его загривка как с горки и пошел по коридору, пройдя между ног Ули.

– Папа, мама! Смотрите, кто к нам пришел! Здравствуй, Сандал! Добро пожаловать!

Свиридов разговорился в Сандалом мысленно, Сандал уселся рядом с диванчиком в гостиной, а котенок прошествовал по коридору и уверенно повернул в детскую.

Ему пришлось мяукнуть, чтобы обратить на себя внимание, но потом …

Сперва Верочка пожелала с котенком познакомиться, погладить его, потискать его, а затем он попал в руки Николеньки. Николенька гладил котенка, обнимал его и прижимал к груди.

Котенок стойко выдерживал все эти детские ручонки …

Потом он знакомился с Тоней и Улей, познакомился со Свиридовым – Сандал толкнул котенка носом и что-то негромко прорычал.

Свиридов вместе с Сандалом показали котенку его отхожее место, устроили в пустой коробке мягкую постельку, поставили рядом мисочку с водой и сверкающую кормушку …

Сидя на руках у Ули котенок ласково потерся мордочкой об Улину щеку.

– Как же тебя зовут, маленький?

Сандал совершенно явственно прорычал «Макс».

– Тебя зовут Макс? Максик, Максик!

Котенок повернул голову и негромко мяукнул, признавая свое имя.

Все маленькие – и дети, и котенок – уснули мгновенно …

Верочка проверила кроватку Николеньки, заглянула к котенку и легла сама. Она – как старшая – уже укладывалась сама, хотя иногда все же требовала сказку …

А утром котенка обнаружили в кровати Свиридовых-старших – он уютно устроился на подушке выше голов спящих, свернувшись клубочком …

Не поднимая головы он проследил за тем, как встает и одевается Свиридов, и только когда встала Тоня он потянулся и пошел за нею.

И получил плошечку молока …

ИЗ КОШАЧЬЕЙ ЖИЗНИ

Свиридов удивлялся, наблюдая за котенком.

Максик полностью обжил квартиру, освоился с ее обитателями, расставил приоритеты и признал за самого главного обитателя Николеньку …

Нет, Свиридова он тоже признавал – но как-то по другому.

Он слушался любого зова Свиридова, выслушивал его, шевеля ушами и делал все по своему. Но шалил он весьма умеренно, не безобразничал, играл с клубками и мелкими тряпочками, и при этом очень уважительно относился к Уле – у Максика Уля стояла явно на втором месте после Николеньки.

Тоня, наблюдая такую расстановку приоритетов, никак не могла понять причины такого поведения котенка, и спросила об этом у Свиридова.

– Знаешь, я сам с трудом понимаю, почему Макс поступает таким образом. Может быть потому, что Уля больше всего заботиться о Коленьке, и в доме она главная мама …

Несколько раз в гости приходил Сандал и котенок радовался приходу этого громадного пса. Он прыгал на Сандала, устраивался у того на спине, и Сандал катал его по квартире. А один раз Сандал пришел с одним из своих «детей» – со щенком по имени Камал.

Камал обнюхал Максика, лизнул его прямо в нос и Максик прыгнул к Камалу на спину. У Камала не было практики и он долго приноравливался, а потом катал Макса по комнатам.

А потом играли все вместе – Верочка, Николенька, Сандал, Максик, Камал и Уля, и им было очень хорошо вместе. Николенька пока еще не мог различать мягкие неживые игрушки и живого котенка, но Макс иногда напоминал ему об этом. Например, когда Николенька слишком активно тискал Максика и делал ему больно, котенок неназойливо, но достаточно активно давал ему понять, что он живой – ударом лапы по руке Николеньки (но без когтей!) он останавливал его.

И Коленька понимал и задумывался …

В комнату заглянула Тоня и Сандал «позвал» ее к ним, приглашая играть с ними.

Котенок ни разу не вскочил на обеденный стол, спокойно ожидал кормежки, хотя и глядел настойчиво. Он очень аккуратно ходил в лоток, и повинуясь инстинктам «закапывал» сделанное, царапая лапками пол.

Вечером котенок помогал Уле уложить спать детей, но ночевать шел к Свиридовым-старшим, и укладывался у них в головах. Спал котенок тихо, не мешая спать Свиридову и Тоне, а утром просыпался и внимательно наблюдал за Свиридовым, убегающим на пробежку, и за Тоней, одевающейся перед зеркалом.

И только потом отправлялся в детскую и будил Верочку и Коленьку …

Днем, на прогулке, котенок чаще всего ехал на коляске Коленьки и только изредка слезал на землю. Но даже свежая травка, которую он находил повинуясь инстинкту, не очень прельщала его, и он карабкался обратно на коляску и устраивался в ногах у Коленьки.

И даже когда Коленьку спускали на землю и тот делал первые неуверенные шаги, котенок наблюдал за этим сверху, с высоты коляски …

Но зато привезенный на дачный участок он вдруг почувствовал настоящую свободу и сразу начал осваивать пространство – сперва на участке, затем за пределами участка.

Но дисциплинированно являлся к еде так точно, будто смотрел на часы …

ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ

Отвечая на вопрос одного из приславших записки Свиридов забрался в такие дебри философии, что ответ занял целых два телевечера.

Поэтому все эти многочисленные экскурсы в древние – и современные! – философские учения, мнения ученых-археологов и экстрасенсов, да и просто «магов» можно постараться сократить.

Свиридов многое знал, о многом читал и еще больше обдумывал подобные вопросы.

Учения о многочисленности воплощений единой души встречается в различных философски-религиозных учениях, в различной степени детализации и проработанности.

Но практически все такие учения предполагают бессмертие души и возможность существования ее независимо от телесной оболочки – хотя бы на ограниченное время.

С другой стороны некоторые религиозные учения предполагают воплощение души не только в человеческое тело, а постулируют наличие души и в иных физических формах – в животных и растениях.

При смерти физического тела душа освобождается и якобы некоторое время присутствует в тех местах, где она находилась в физическом теле. Душа может присутствовать в различной форме, чаще всего невидимой и не способной на контакты с внешним миром, но бывают и иные случаи – например, привидения, голоса, контакты с людьми во сне …

Некоторые религии и философии предполагают, что душа после отделения от физического тела некоторое время существует в некотором абстрактном мире под названием «чистилище», «ад», «рай» и некоторые иные объекты загробного мира.

В этом у религий нет единства, что довольно странно – многие религии возникли из единого корня и только развивались изолированно друг от друга и разными историческими путями.

Тем не менее душе, как внетелесному объекту, необходимо некоторое пространство, где она может находиться и существовать в бестелесной форме и неопределенное время, дожидаясь следующего воплощения в телесной форме.

Некоторые люди могут вспомнить предыдущие воплощения, и неоднократно появлялись такие свидетельства в разных странах, но поскольку такие сведения считались ересью и проделками дьявола, то многие скрывали свои подобные воспоминания.

С развитием общества – и науки! – подобных свидетельств становилось больше, но не намного, и возможно немногие «души» способны напоминать своим «оболочкам» о прежних воплощениях. В кавычки «души» и «оболочки» взяты не случайно – точное понятие того и другого не определено и научно никак не доказано, хотя многие считают эти понятия безусловными.

Свиридов не считал эти понятия безусловными, по крайней мере он не брался точно определить эти понятия. С другой стороны, пытаясь разобраться со своей личной сущностью и душой, которой он обладает, Свиридов приходил к выводу, что душа все же имеется, но как это ни прискорбно, имеется далеко не у всех людей.

Для себя он определял этот прискорбный факт не теми особенностями души, которые у этого нематериального объекта, видимо, имеются, а тем обстоятельством, что количество оболочек для души – людей – появляется все больше и больше, а количество душ ограничено.

Но ему приходилось признать, что тут имеется серьезная неувязка – кем и как было определено изначальное количество душ и почему эта величина должна быть постоянной? Человеческое население времен Христа было сравнительно невелико, а теперь возросло в миллионы раз – как же быть с душой?

Или приходилось признавать возможность одновременного множественного воплощения души, или число душ для воплощения должно было возрастать. Вполне возможным был непредвиденный вариант – далеко не все физические оболочки являлись воплощением душ, но это являлось нарушением постулатов религиозно-философских учений, предусматривающих переселение души.

При всей своей неординарности Свиридов не смог определить свои прежние воплощения и окончательно решить вопрос о переселении душ.

Вот таким образом – с открытым ответом – Свиридов завершил свою беседу о множественности воплощения души и о возможности существования души в отрыве от тела.

Теологические беседы на эту тему с отцом Исидором и Дайяной не дали ему окончательного ответа и на другой вопрос – кто же управляет действиями телесной оболочки – некая нематериальная сущность под наименованием душа или вполне материальный человеческий мозг, подверженный воздействию генов, воспитанию и воздействию внешних условий?

В ходе этих двух «телевечеров» Свиридов затронул еще одну тему, близкую к загробной жизни …

Традиционные телевечера происходили таким образом – в одном из малых залов Дома культуры установили телекамеры и Свиридов говорил перед аудиторией. Как правило аудитория была – полный зал, около ста человек. Иногда стояли и сидели в холле, где установили большие телеэкраны.

А вопрос, который Свиридов затронул – с подачи зала – был о корнях, о предыдущих поколениях, о том, что мы мало знаем о своих предках и совсем немногие собирают и сохраняют сведения о своем «родовом дереве».

О том, что сейчас бывает очень трудно восстановить утраченные сведения о своих предках.

Причем даже о самых недавних – многое утрачено, свидетелей нет, и только старожилы, давно угнездившиеся и обладающие многочисленными родственниками, могут позволить себе выстраивать такие «фамильные дерева» …

Все это было очень тесно связано с вопросами о загробной жизни и о переселении душ.

Вопросы, которые он пытался задавать своим неизвестным информационным «кураторам», ответа тоже не давали – либо не понимали его или он не понимал их …

НАСТРОЙЩИК

Николай Петров сопровождал Васю Самохина во всех выездах по вызовам клиентов для проведения экспертизы картин, а после нескольких попыток оказать давление на результат такой экспертизы, все заседания экспертной комиссии назначали в общественных местах с реальной охраной.

Но кроме способности различать мельчайшие оттенки цветов Вася различал и малейшие нюансы музыкальных нот, о чем долгое время знали только близкие знакомые.

Этой способностью Васи пользовались музыканты ансамбля «Живой звук», но постепенно об этом узнали и вне города. Сперва гастролирующий тут, в Доме культуры, музыкальный ансамбль пригласил Васю с отцом для проверки и настройки своих инструментов. Слух об этом просочился в музыкальные круги и к Васе Самохину стали обращаться для оказания помощи в настройке музыкальных инструментов.

Постепенно крупные заслуженные ансамбли и оркестры заключили с Васей через его отца Василия Петрова договора на оказание услуг по настройке инструментов, и Вася изредка выезжал к заказчикам.

Нина и Николай советовались со Свиридовым и, опасаясь слишком большой нагрузки для Васи, просили разработать меры для ограничения выездов сына. Свиридов такие меры предложил, и содержание договоров от имени Васи были пересмотрены, и количество выездов значительно сократилось.

Но Вася учился в МГИМО, и некоторые потенциальные заказчики пытались перехватить его там после занятий. Пришлось Николаю Петрову приехать пару раз за сыном в форме, и такие желающие быстро «отвяли». Но в организации выставки подделок картин известных художников без Васи обойтись не смогли, и он принимал активное участие в «комплектации» этой выставки, отбирая наиболее яркие образцы подделок, которые пропускали именитые эксперты …

А учились мальчики в МГИМО хорошо, удивляли педагогов, самостоятельно выбирали обязательные для посещения лекции и семинары и блестяще сдавали экзамены …

ИНСПЕКЦИЯ КАБИНЕТА

После того, как у Свиридова появился свой собственный отдельный кабинет вне большой квартиры, туда переместился диванчик, на котором Свиридов при необходимости мог лечь спать, солидный письменный стол с компьютером, большой платяной шкаф, холодильник и кухонный стол, скрытный оружейный ящик и душевая кабина.

В основном тут Свиридов работал, а ночевать приходил в спальню к Тоне, но переодевался теперь он у себя в кабинете, что доставило Тоне дополнительные хлопоты.

Когда Свиридова не было дома Тоня входила в его кабинет без стука и наводила там порядок. Она никогда не касалась бумаг на его столе – а стол был всегда практически пуст, но в холодильнике, на кухонном столе и в платяном шкафу она наводила подробнейшую инспекцию. И при этом старательно сохраняла порядок размещения вещей, привычных для хозяина кабинета.

Тоня изымала из корзины грязное белье и отправляла его в стирку, проверяла мыло, зубную пасту и крем для и после бритья – Свиридов брился только опасной бритвой или новомодными лезвиями.

Когда обставляли этот кабинет, Тоня с некоторым сомнением предложила повесить зеркало – кроме того, перед которым Свиридов брился. Она подметила, что Свиридов не особенно любил смотреться в зеркала, и не выносил зеркал там, где он работает – в его старом кабинете зеркал не было.

И здесь на предложение Тони он ответил, что ему зеркала не требуются – с улыбкой, хотя Тоня подозревала, что тут не все так просто. Но не уточнила …

Она проверяла шкафы и холодильник, и выбрасывала продукты с просроченным сроком годности и заменяла их свежими …

И все остальные мелочи были тоже под наблюдением Тони …

К одежде Свиридов относился спокойно, без фанатизма, но при этом всегда одевался аккуратно и не без учета моды.

На каждый день у него были костюмы хорошего покроя – их изготовлением занималась Тоня, и одежда форменная – камуфляж, повседневная и праздничная форма, причем ему приходилось учитывать наличие большого количества наград. Его парадный китель со всеми наградами весил немало, а более скромный китель существовал в двух вариантах – только с Золотыми звездами и китель со Звездами и орденскими планками.

На камуфляжной форме Свиридов никогда не прикреплял планки или ордена – ему хватало полевых генеральских погон.

А в шкафу в его теперешнем кабинете висели и штатские и военные костюмы, а также его большая фотография в парадной форме со всеми регалиями и даже с лентой ордена Святого апостола Андрея Первозванного с мечами через плечо. В таком виде Свиридов нигде и никогда не появлялся – пока. Без ленты, но со звездой этого ордена и со всеми остальными орденами и Звездами он появлялся на людях в отдельных исключительных случаях, например, провожая новобранцев в армию или в праздничные дни начала мая.

Кроме обычного штатского костюма в шкафу висели смокинг, клубный пиджак и сюртук – все это на особые случаи, которые случались чрезвычайно редко.

Ну, а все остальное было обычным – трусы, «боксеры», плавки, майки и любимые им тельняшки (с рукавами и без), рубашки белые, цветные, полосатые и защитные, галстуки всех видов и мод, в том числе бабочки разных цветов, в коробочке лежали запонки – простые и не простые с искусственными алмазами, бериллами, агатами и рубинами.

Целый ящик занимали носки и носовые платки – на этом изобилии настояла Тоня, которая тщательно следила за состоянием гардероба мужа.

И он признавал ее безусловный авторитет в этом вопросе, и если Тоня говорила, что в данном случае необходимо надеть именно это и это, то Свиридов даже не пытался возражать ей …

НОВЫЙ ДИРЕКТОР ШКОЛЫ

Свиридов встретился с Викториной Ивановной Стригуновой с подачи Веры Грачевой и убедился с одной стороны, что эта женщина кому-то в районном и городском отделах народного образования встала поперек горла, а с другой стороны увидел, что человек это стоящий. Поэтому вторая встреча состоялась уже в городе около института, в кабинете директора самой старой школы в городе.

Викторина Ивановна выделила для посещения города недалеко от Москвы воскресение и отправилась в гости вместе с мужем, инженером Борисом Константиновичем. В воскресение пробок было поменьше и их доставили на автомобиле – на машине со спецсигналом это было довольно быстро. Поворот с трассы в лес, контрольно-пропускной пункт, снова лес, недолгая городская застройка, опять участок леса, несколько высоких зданий и современное здание школы.

Стригуновых встретили Свиридов, Грачева и Дементьев.

Сперва общий разговор шел в просторной учительской, затем Бориса Константиновича увел к себе Дементьев, а беседу с Викториной Ивановной продолжили Свиридов и Грачева.

Викторина Ивановна с помощью Свиридова разговорилась и довольно откровенно рассказала о своих конфликтах с руководством.

И оказалось, что у Стригуновой очень много точек соприкосновения с Грачевой, в особенности в сфере современного образования, в области оценки современных учебников и министерских разработок и методичек, в области оценки экзаменов и ЕГЕ, и по отношению к современным ученикам.

Потом разговор пошел более общий – о жилье, о трудоустройстве мужа, о перспективах дальнейшей учебы детей.

К ним присоединился Костя Грачев, муж Грачевой, сотрудник завода Дементьева, куда отправился муж Стригуновой. И они вчетвером зашли Нике и Владику, познакомились с их сыном Егорушкой.

Викторина Ивановна сперва удивлялась, наблюдая за этой семьей, за отношениями между тещей и Владиком, за отношениями между Грачевым и внуком, за отношениями между Никой и матерью, за отношениями между Никой и Свиридовым, между Владиком и Свиридовым.

Поудивлялась и вдруг почувствовала, насколько все эти люди любят и ценят друг друга несмотря на разницу в возрасте и в интеллектуальных способностях …

ХОСПИС

Агент АНБ Дайяна Уайттеккер, которую теперь звали Дина Егоровна Утечкина, далеко от Москвы работала в тамошней больнице с трудными больными, пострадавшими от экспериментов некоторых нечистых на руку деятелей.

Лев Вонифатьевич Худобин, сотрудник СРВ, был заброшен в США с целью внедрения в структуры ЦРУ, и там, в США они – Леопольд Капницер и Дайяна Уайттеккер встретились и полюбили друг друга.

Худобин «попал» в поле зрения ЦРУ, окончил одну из разведшкол и был направлен в СССР для обнаружения секретного института по глубокой физической модификации вещества и для внедрения в этот институт. После возвращения в СССР Лев Вонифатьевич работал в сибирском филиале этого института по своей прежней специальности – математическое планирование экспериментов в недостаточно детерминированных системах – и ждал связника.

Перед отъездом из США ему показали фотографии нескольких человек, которые могли выйти на связь с ним, и среди этих фотографий он с удивлением увидел Дайяну.

Дайяна под именем Нелли Шистер шла на связь к Леопольду, была задержана и разоблачена Свиридовым в ходе его борьбы с наркомафией там, далеко от Москвы. Она чистосердечно и сознательно перешла под «крылышко» полковника, а затем генерала Свиридова, они с Львом Вонифатьевичем соединились – хотя Дайяна не знала, к кому она шла на связь.

После выполнения ряда заданий Свиридова Худобин и Утечкина, не представляющие своей жизни друг без друга, оказались недалеко от Москвы, и работали тут – Лев Вонифатьевич руководил группой математического планирования экспериментов в отделе Потаповича, а Дина Егоровна – стала главным врачом во вновь построенном хосписе.

Оба были увлечены друг другом и своей работой.

Со Львом Вонифатьевичем работала его подчиненная – по работе в Сибири – Валентина Суковицина, его секретные отчеты по работе там, в Сибири, высоко ценились сотрудниками здесь, недалеко от Москвы, и работы у него было что называется выше головы.

И он был этому очень рад.

Дина Егоровна железной рукой взялась за хоспис, мгновенно заработала непререкаемый авторитет у руководства и уважение всех «своих старичков и старушек», и сохранила преклонение перед Свиридовым. Свиридов был непререкаемым авторитетом для Дианы, которая обращалась к нему не иначе, как «генерал, сэр».

И его она слушалась так, что Худобин даже ревновал ее к нему.

Дина Егоровна каждый день обходила всех пациентов хосписа, находила время для разговора с каждым, и все пациенты шли к ней со всеми и всякими своими бедами и вопросами. На 25 мест в хосписе – 10 двухместных 5 одноместных палат – там находились всего 12 пациентов, но все попытки начальства занять пустующие места Дина спокойно и жестко отбивала.

Нередко, извинившись перед своим Лео по телефону, Дина Егоровна задерживалась в хосписе, беседовала с какой-нибудь старушкой – мужчин в хосписе было мало, и обсуждала все ее домашние заботы.

Уходя домой, часто довольно поздно, Дина Егоровна всегда обходила посты в коридоре и прощалась с дежурными сестрами …

ЗОВ ЧУЛПАН

Свиридов уловил мысленный зов и долго не мог определить, кто же так жалобно мог мысленно обратиться к нему. Он пытался уловить хоть какие-нибудь индивидуальные особенности того, кто обращался к нему, и сперва он уловил причастность к благотворительному фонду «Подари жизнь», а затем подробности поездки к детям и одного ночного разговора.

– Чулпан Хаматова! – догадался Свиридов. – Что же там могло случиться?

Была поздняя ночь и он не стал звонить, а попробовал переместиться на еле ощутимый пеленг зова.

Невидимкой в «коконе» он пронесся над знакомым ему с детства зданием театра «Современник» и уже совсем медленно стал перемещаться на мыленный зов Хаматовой.

И проник внутрь здания и, наконец, в квартиру и в комнату.

Хаматова плакала, скорчившись в кресле, замотанная в какой-то необъятный вязанный платок.

Свиридов понял, что в квартире кроме маленьких детей и Чулпан никого нет, и вышел из невидимости. Он не шумел, и Хаматова не сразу обратила на него внимания.