Читать книгу: «Легенда о богине роз», страница 3

Терпеть шоу молчаливых болванчиков я ещё как-то мог, но вот эпопея трагедии о забытом венке вытрясла из меня последнюю толику сдержанности. Это бы конец как моим нервам, так и моему страданию в частности. Растолкав перед собой безликую толпищу, я мужественно, словно смазливый супергерой из комиксов, сообщил тётушке, что прямо сейчас направлюсь на близлежащий рынок и раздобуду охапку недорогих, а главное, живых цветов. Мне кажется, у Шерл даже глаза просветлели после моего заявления. Она, конечно же (как же без этого), попыталась остановить меня, мол “не в венке дело, да и тебе не за чем напрягаться”, но в душе у неё прямо-таки плескалась фраза: “Шёл бы ты уже скорее за этими чёртовыми цветами!” К тому же оставаться здесь, в этой треклятой комнатке с мертвецом и ещё более мёртвыми людьми вокруг мне не хотелось от слова совсем. В этом как бы и стоит моё геройство – убежать, скрыться от общества да и от мира в целом, дабы вдоволь напиться одиночеством и некой свободой. Вот так, собственно говоря, я и покинул Богом забытые похороны с Богом забытыми людьми.

Рынок, насколько мне не изменяет память, находился всего в нескольких милях от дома дядюшки. Я решил пройтись пешком, так как от этих гробовозок уже тошнит. Вернее, не от самого транспорта, а от находящихся в нём людей. Да и гулять, говорят, полезно, а уж тем более с таким сидячим образом жизни, как у меня. В кармане серых брюк рука нащупала старую добрую пачку сигарет “Chapmen Red”, у которой был помят правый угол крышки. Не закурить ли? А вообще, меня мало привлекают подобные привычки, если, конечно, за сигарету не заставляют взяться какие-нибудь неожиданные обстоятельства. Например, если опоздал на работу или сморил стресс. В общем, было в них что-то такое, что успокаивало накатившие эмоции и вынуждало задуматься. Не желая медлить ни секунды, я достал бумажный короб из кармана брюк, открыл его и печалью обнаружил, что в нём лежали всего три потёртые сигаретки, причём одна из них была перевёрнута табаком вверх. Точно не знаю, зачем мои пальцы инстинктивно переворачивали одну сигаретку вверх ногами; что-то вроде приметы на удачу или тому похожее. Хотя я и был ярым скептиком, не верящим ни во что и никому, некоторые пристрастия к вещам извести так и не удалось. Ну, раз не мешают, зачем тогда что-либо менять? Яркое светило зажигалки искрой отразилось в моих глазах, и тут же из сухого рта залоснились пылкие струйки дыма. Вот он – единственный глоток свежести на этом дне, единственный и неповторимый. Сказать по правде, вкус сигарет мне в корне не нравился, даже в какой-то степени вызывал отвращение, но против струек мягкого тумана я был бессилен. Смотреть, как эти маленькие вьющиеся локоны расползаются по воздуху, исчезают и снова приобретают форму, падают и взлетают, рассеиваются и соединяются вновь, – то ещё удовольствие. Это то же самое, что и наблюдать за полётом фантазии автора, оставившем свой след в мировом искусстве. Взлёт, взрыв, феерия, бабах! Я игрался с этими ниточками полупрозрачного волокна, как разъярённый кот с шариком от настольного тенниса, и сразу же переставал, как только стружка табака догорала в своём огненном танце. Обычно это воодушевляло меня, но сейчас я находился в полном восторге. Что может быть прекраснее целой мили сигаретного блаженства и уединения в самом себе? Отныне не существовало ничего, кроме меня, дыма и пыльной дороги в никуда.

Рынок, надо сказать, был совсем пуст. Ни краснощёких торговцев, что на своём ломаном языке понуждают тебя купить очередной арбуз или дыню; ни сварливых бабок, тихо ожидающих, пока на них обратят хоть какое-то внимание; даже юнцов-студентов нет, что застыли здесь из-за скромной тишины в своём бумажнике, а ведь ещё и за университет платить надо. Ряды, ряды, везде сплошные, пустые ряды. Только где-то вдалеке виднелся какой-то силуэт, до последнего пота желавший продать оставшийся товар. Я подошёл ближе. Человек этот оказался обёрнут в красный капюшон и в причудливо ало-жёлто-рыжие платье, больше походящее на наряд цыганки. Рядом с ним на перевёрнутом ящике из-под фруктов стояла большая ваза с белоснежной розой, а подле лежали небольшой кинжал с рукояткой в виде египетского анха и две малюсенькие медные монеты.

– Почём роза? – Спросил я у незнакомки, додымливая остаток сигареты.

Она приподняла голову.

– Ох, кто тот покупатель, что подошёл ко мне? Она не продаётся, милый. – Ответила мне незнакомка, легонько откинув капюшон.

Это лицо – вот что вызвало во мне некую толику смущения и даже самый настоящий стыд. Её глаза были совершенно слепы, будто бы два мутных озерца, уходящие вглубь подземной реки. А волосы ну в точности, как у Эсмеральды из произведения Виктора Гюго²; такие же пепельные, и по бокам свисают с маленького округлого лба. Сверкающая, но такая смуглая детская кожа виновато выпячивалась из бархатно-красного купола, облегавшего голову. По её рукам, пальцам и шее так и текли моря золотых украшений и, самое интересное, все без драгоценных камней. Блестящие спирали, тонкие кольца, длинные цепочки, широкие браслеты, аккуратные серьги, громоздкие ожерелья – от этого невозможно оторвать взгляд! И ведь сидит здесь совсем одна, не боится, что её могут ограбить или ещё чего похуже.

– К-как это, не продаётся? – Озадаченно произнёс я.

Её незаметные, почти что слившиеся с кожей губы легонько приподнялись, озарив лицо милой ухмылкой.

– Вот так, не продаётся. Я её отдам тому человеку, у которого самые что ни на есть светлые руки! За небольшую плату, естественно, в виде кратенькой истории.

– То есть как? – Так же непонятливо настаивал я.

– Ну, я расскажу Вам небольшую легенду, а взамен Вы получите вот эту розу. – Она указала на цветок впереди себя. – Теперь дошло?

Мой язык словно к нёбу прирос, отказывался выплёвывать слова наружу. Да и что вообще это может значить? Слушать какую-то легенду ради одного жалкого цветка? Бред какой-то. К чему мне эта роза? Мне нужен целый букет, а может, даже охапка букетов, если подвернётся случай. Да и вообще, зачем я трачу время? Могу ведь пойти и нарвать где-нибудь точно такие же розы с точно такими же лепестками и точно таким же бутонами. Опрометчиво забывать, что я в деревне; здесь этих растений полным-полно, стоит только попросить и тебе сразу сплетут целый венок, так ещё и по плечу погладят, соболезнуя утрате. Однако что-то меня тянуло к этой слепой цыганке. Вот не могу сказать, что, хоть убей. Может быть, бесчисленные украшения или глубокий контральто не давали мне просто так взять и уйти, забыв об этой незнакомке на нескромное вечно. Время хоть уже и поджимало за пятки, однако двинуться с места я не мог. Так стоит глупый ребёнок посредине шоссе и выжидающе смотрит на яркие, но такие привлекательные фары летящего на полной скорости автомобиля.

– А… легенда… да… а что, собственно, за легенда? Знаете, у меня не так много времени и нужно потихоньку возвращаться, вот… – Как-то неуверенно промямлил я, словно оправдываясь своей занятостью.

– Вам не нужно беспокоиться, месье, ведь скоро Вы сами обо всём узнаете. – Стоило ей произнести эту убаюкивающую фразу, как я уже не мог вспомнить, кто я, что я здесь делаю, да и зачем вообще сюда пришёл.

Ах, это было так давно. Солнце тогда, казалось, и вовсе не собиралось выходить из объятия грозовых облаков. Выл ветер, жутко выл, как голодный волк во время затянувшейся стужи. Насекомые и звери уже давно попрятались в глубины своего тёмного жилища, впрочем, как и сами люди. Все знали, сегодня что-то случится.

Витала мёртвая тишина. Ещё несколько минут назад на пустыре слышались страшные вопли трущихся друг о друга мечей и трески ломающихся копей, но сейчас вся эта какофония безнадёжно усохла, обернувшись напряжённым молчанием. Только где-то вдалеке орала встревоженная гагара, и то, учуяв приближение кого-то иного, поспешила покинуть насиженное место. И вот выходит он, как гром среди ясного неба, как воплощение самого безумия, как нашествие саранчи. Из завесы серых, точно дымовых облаков раздался глухой приказ: “Но!” И рыжий конь, печатью вдохновлённый, мигом зашагал по побеждённым черепам, спинам и рёбрам врага, что бездыханно рассыпались чуть ли не по всему пустырю. Люди знали, едет он – Император-психопат, воспитанный ещё с самой утробы Матерью-Войной. Меч, что держал он в своих руках, поверг материк огнём, да что материк – весь мир содрогался от его серебряного блеска. Никто, даже сама Богиня истории не видела мастера столь искусного в делах войны, как этот Император. С самого детства он знал, что нет в жизни этой доброте и правде места, отчего в голове зародилась лишь одна идея: обуздать клыки войны и положить к ногам своим всё живое. И именно сегодня тот день, когда кровопролитию настал конец. Он – победитель! Он – жестокий мессия мщения! Нет такого камушка на земле, который не был бы подмят под трон всемогущего Императора. Однако сам трон не возвещал ему ничего хорошего.

На пиру в тот вечер собралось много гостей. Графы и графини, сеньоры и сеньориты, замужние дамы и пока ещё одинокие месье – залы просто ломились от людского гула. Где-то впереди звенели фужеры, доверху залитые игристым вином, в конце зала слышались чавканье и упоённые вздохи насытившихся до отвала леди, а вот там, если идти вдоль стены к выходу, то и дело раздавались громкие, но очень певучие смешки опьянённых полководцев. Танцы, море алкоголя, сердца разгорячённых герцогинь – люди словно ожили от ледяной бури, скрывавшей их лица эти долгие века. Всем было весело, кроме Императора. В глазах его читалось безразличие – безразличие как и к своему новому титулу, так и ко всему вокруг. Он мыслил: “Какая польза от того, чтобы целыми днями проминать трон и купаться в бесконечном золоте? Управлять миром, несомненно, нужно, но где в этом смысл? Война – вот что должно поражать и скрашивать существование этой ничтожной реальности! А коли жизнь не бьёт по голове и не заставляет ползать на коленях, в чём толк находиться здесь?” Он – Император, ему суждено быть Императором, но сейчас он впервые в своей жизни почувствовал страх, причём не просто страх, а скованный в одну цепь с одиночеством.

А говорил в сердце своём: “Взойду на небо, выше звёзд Божиих вознесу престол мой и сяду на горé в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему”.³ И понял тогда Император, что не нужна ему власть; ему желанна вечная война, ибо без войны он никто, мелкая соринка на очередной карте судьбы. Править может каждый, достаточно любви к своему народу, а он если что и любит, так это меч, несущий огнище миру сему. Так и просидел Император перед столом весь вечер, не проглотив и крошки хлеба.

Ночь текла долго, как жаркое вино в глотки жаждущих гостей. Император тихо лежал в своей широкой постели, заложив руки за голову и уткнув свой взгляд в потолок. Вот уже несколько часов сын самой Войны то и делал, что вертелся, подбирал удобные положения шеи и ног, отбрасывал в сторону и снова накрывался с головой плотным пледом, но Его Светлость Песочный человек так и не пришёл, чтобы увести разум Императора в чудный мир снов. Смириться с триумфом своей власти было настолько же нереально, как и смирится с полным крахом земель. Только настольная свеча, изрыгающая остатки языков пламени, вселяла хоть какую-то надежду в завтрашний день. И то уже потухла. Повернувшись к стене, Император попытался сжать веки настолько сильно, чтобы разлепить их оказалось невозможно, но что бы он ни делал, как бы ни старался скинуть с себя эту бессонную глыбу, глаза вновь и вновь упирались в каменную стену. Вдруг дверь в комнату широко распахивается, и на пороге, словно сама Тьма решила навестить короля мира, появляется силуэт его жены – Эриды, громко чавкающий золотым яблоком.⁴ Эта фигура, её грация, её горячо податливое тело будто бы скользили в полумраке, а ласково-дьявольский голос тихонько навевал чувство доверия и некого катарсиса. Поначалу Император противился что-либо говорить жене, мол: “Что женщина вообще сможет понять?”; но потом, точно загипнотизированный её заботливым взглядом, всё-таки решился излить ей свои мысли. И говорит: “Нет в мире больше войны, а коли нет войны – нет и меня самого! Не властвовать мне дано, но завоёвывать. А без меча руки эти полны немощи, и корона кажется фальшивой!” Склонилась тогда Эрида над ликом любимого, поцеловала в раскрасневшуюся щёку и принялась успокаивать, искренне убеждая, что корона его что ни на есть из золота и драгоценных камней. Но разгневанный и в то же время огорчённый Император даже не думал успокаиваться; раскипятился, как кастрюля на плите, и со своей правотой отвернулся от жены. И вспомнила тогда Эрида про одну легенду, что вот уже несколько столетий блуждает по языкам суеверного народа. “Есть недалеко от нашей крепости одна гора, простирающаяся в небо и объятая с четырёх сторон непроходимыми снегами. Говорят, живёт на той вершине в своей цветочной цитадели Богиня Роз и спит вот уже шестнадцать тысяч лет. Богами низверженная, не знающая суть самой любви. По приданию, кто будет в силах одолеть Богиню в равном бою, тому передаст она чары свои, а посему тот заслужит звание самого Бога!” Легенда эта так крепко врезалась в разум Императора, что он чуть ли не подскочил с места; настолько вдохновила его история о спящем божестве. Забирай – не хочу, как говорится. Но ещё больше вдохновения придала война: осознание того, что жизнь вновь наполнится смыслом и что власть эта будет всецелой – власть как на земле, так и на небесах. Подхватив Эриду за талию и поцеловав её точно в губы, Император дал обещание, что завтра же вернётся с могуществом Атланта и красотой Венеры, и только тогда сможет вдоволь напиться своим триумфом. Если говорить вкратце, этой ночью Император спал без снов.