Разбойник Чуркин. Том 1

От издательства. Робин Гуд Ногинского разлива

© Л.И. Моргун. Литобработка, редактирование текста, примечания. 2018.

© ООО «Остеон-Групп», 2018

* * *

 
Поэт в России – больше, чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
Лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
Кому уюта нет, покоя нет.
 

Евг. Евтушенко

Эта история произошла не так давно, каких-то полтораста лет тому назад – минута в историческом масштабе. На Диком Западе в эти годы вовсю орудовал знаменитый Джесси Джеймс, промышляли Буч Кэссиди и Санденс Кид, трясли чужие карманы Чёрный Барт и Мыльный Смит. Однако, что мы всё о Западе? А как вёл себя отечественный криминалитет в это тревожное, неспокойное время, когда весь цивилизованный мир только-только отошёл от Крымской войны и стремительно приближался к Франко-Прусской? Ростов-папа и Одесса-мама тогда еще не образовали из себя сладкую криминальную парочку, и весь отечественный преступный мир сосредоточился в основном в двух русских столицах, причём лидировала Москва и ближнее Подмосковье. Именно там простой Богородский парень Вася Чуркин занялся своей преступной деятельностью и сколотил шайку отморозков, которые наводили ужас на подмосковные городки и посёлки. Причём, надо отдать ему должное – Чуркин не ограничился вульгарным гоп-стопом, а активно занимался фальшивомонетничеством, изобрёл такой прочно прижившийся у нас вид преступлений, как рэкет. Благотворительностью он не занимался, но активно облегчал капиталы зажиточной части крестьян: мироедов, кабатчиков и ростовщиков. Назвать его, правда, этаким «Робин Гудом» язык не поворачивается – Вася был мужик прижимистый, максимум на что могли рассчитывать деревенские мужички, с которыми он водил кампанию – разве что на ведро водки выкатит (сам он, кстати сказать, почти не пил, от чего и продержался на свободе относительно долго). Но на его стороне было и девственное, практически младенческое состояние отечественного уголовного сыска. Проявляя чудеса изобретательности и маккиавеллиевского коварства на ниве борьбы с инакомыслием, отечественный уголовный розыск 2-й половины XIX века демонстрировал миру свою почти полную беспомощность перед лицом вульгарных бандитов.

Будем самокритичны – в те годы герой Конан-Дойла ещё не изобрел дедуктивный метод, Ломброзо не осчастливил человечество классификацией преступных типов, а метод Бертильона пребывал во младенчестве. Поэтому следствие велось по-старинке. Не вооружённые научными достижениями сыщики того времени работали кто во что горазд – в те годы не изобрели ещё даже дактилоскопии! Оставалось надеяться на свидетельские показания и «царицу доказательств» – признание самого преступника!

Надо понимать и психологию русского крестьянина, который без году неделя как освободился от крепостной зависимости и не совсем понимал как это – быть свободным человеком? Благоразумие подсказывало, что на всякий случай надо слушаться вышестоящего начальства, а таковым в его глазах представал любой чиновничий или полицейский чин, да и местные крестьянские вожаки-старосты. Крестьян сгоняли на облавы, ловить вооруженных бандитов, не дав им самого элементарного вооружения, зачастую даже без всякого инструктажа. Им противостояли отпетые бандюганы без чести и совести. Кровожадность тогдашних бандитов отчасти можно было понять – только свидетель способен был припереть разбойника к стене, поэтому свидетелей преступлений, как правило, в живых не оставляли.

Сознавая несоразмерность сил своей маленькой уголовной армии в сравнении с полицейско-правовым аппаратом всей Российской империи, Василий Чуркин в считанные годы превратил свою шайку в самую настоящую ОПГ со своей полицией, агентурой, конспиративными квартирами и логистическим аппаратом. Однако силы оказались неравны; в итоге Чуркин и его команда были пойманы и получили долгую и постоянную прописку в Сибири, на Сахалине и в прочих каторжных уделах, на которые так щедра было Российская пенитенциарная система. Тем не менее память о нём не угасла. Во-первых российские СМИ того времени уделяли подвигам чуркинской шайки самое пристальное внимание. Когда же она оказалась разгромленной, за дело взялись историографы. Первым из них стал Николай Пастухов. Откопав в полицейских архивах многие тома протоколов и допросов, он сваял эпопею из пяти томов, которые вышли массовыми тиражами. Затем за дело взялись эпигоны. И в мир явился жанр боевика – классом ниже детектива, но отнюдь не менее увлекательный.

Николай Иванович Пастухов (1831–1911) родился в мещанской семье в городе Гжатске Смоленской губернии. Его родители были небогаты, и он не имел возможности получить хорошее образование. С детства будущий «основатель мелкой московской прессы», как называли его впоследствии, пристрастился к чтению, писал стихи. В юности его образование было ограничено умением читать и считать. Рано оставив учёбу, Пастухов сменил множество профессий: торговал в собственной лавке, служил на московском почтамте, выступал фокусником во время праздничных народных гуляний. Работал он и разъездным контролёром и поверенным по винным откупам.

В 1860-е гг. Пастухов начал писать корреспонденции в «Русские ведомости» и «Современные известия», а также для «Петербургского листка» – первого «малого» издания России, редактором которого был АА.Соколов. Здесь он публиковал «Письма из Москвы», имевшие большой успех. Его заметки любопытны, точны, кратки. За ним прочно закрепилось имя «первого репортера в Москве», а вскоре и «короля репортажа».

В 25-летнем возрасте Пастухов уехал в Москву, где, скопив денег, открыл пивную лавку на Арбатской площади. К числу завсегдатаев заведения относились будущий адвокат Фёдор Плевако и его однокурсники. Их разговоры стали основой для самообразования Пастухова: он начал читать те книги, что обсуждали студенты, и писать заметки для «Современных известий» и «Петербургского листка» (там они печатались под рубрикой «Письма из Москвы»). Кстати Плевако же и подсказал Пастухову идею о собственной газете, а затем и вошёл впоследствии в число её постоянных авторов. В мае 1881 года Пастухов обратился к министру внутренних дел Николаю Игнатьеву с просьбой разрешить выпуск ежедневной газеты «Московский листок». Заручившись согласием и получив от знакомого купца «стартовый капитал», Пастухов открыл редакционную контору на Софийской набережной.

В 1881 г. Н.И.Пастухов начал выпускать собственную газету «Московский листок». Он первым из русских газетчиков стал ориентироваться на максимально широкий круг читателей – в основном малообеспеченных. Чтобы привлечь эту аудиторию, он даже печатал газету на самой дешёвой бумаге, пригодной для изготовления самокруток.

Газета, изначально рассчитанная на малоимущие слои, оказалась жизнеспособной, а сам Пастухов, как отмечалось спустя годы в его некрологе, был признан основателем жанра репортажа в российской журналистике. Несмотря на то, что фельетоны и беллетристика, публиковавшиеся в «Московском листке», вызывали недовольство в рядах интеллигенции, тиражи росли. В 1882 году Пастухов смог на личные средства построить типографию. К концу жизни он входил в число московских миллионеров.

«Это – яркая, можно сказать, неповторимая фигура своего времени: – скажет про него позже Владимир Гиляровский, – безграмотный редактор на фоне безграмотных читателей, понявших и полюбивших этого человека, умевшего говорить на их языке».

Став редактором «Московского листка», Пастухов начал дважды в неделю печатать на её страницах собственный роман в четырёх книгах «Разбойник Чуркин». Вместо фамилии он ставил подпись «Старый знакомый», но, по заверению Гиляровского, вся Москва знала, кто скрывается под этим псевдонимом.

С начала публикаций романа тираж газеты удвоился и затем продолжал расти. Первые три части книги «Разбойник Чуркин. Народное сказание» вышли в Москве в 1883 г., затем роман был продолжен и издан в Петербурге, в 1884 г., в пяти частях.^[1]

Основной персонаж романа по мере развития сюжета всё больше приобретал черты народного героя. Несмотря на огромную популярность романа среди читателей, во многих газетах появились критические отзывы, авторы которых указывали, что описание похождений Чуркина развращает читателей, учит воровать и грабить. Это стало причиной недовольства генерал-губернатора Владимира Долгорукова, который вызвал автора и потребовал немедленно «удавить или утопить» Чуркина, пригрозив в случае неисполнения закрыть газету. В следующем номере деяниям разбойника пришёл конец^[2].

Что может сказать на это нынешний переиздатель книжки, давно пережившей свой век. Если бы это был и в самом деле настолько обветшалый и архаичный литматериал, вряд ли эта книга до сегодняшнего дня стоила бы таких сумасшедших денег – загляните в поисковик Яндекса – трёхтомник «Разбойника Чуркина» стоит по 1800–2000 рублей, и это нынешнее, современное издание, а оригиналы доходят до 8000-20000 руб за томик. В чём же состоит притягательная сила этой книги? Мне кажется, в том, что она очень просто и бесхитростно написана. В ней нет ни роковых злодеев, ни душераздирающих страстей, ни потусторонних видений, ни аристократических тайн, ни мистики, ни придворных интриг. А что же есть? Есть простой и повседневный быт наших простых русских людей, есть их пьянство и невежество. А ещё есть повальное хамство и воровство властей предержащих, всех этих исправников, становых, урядников, не брезгающих ни барской радужной соточкой, ни крестьянским трояком. И всё это описано до такой степени точно, верно и убедительно, что становится даже странным, как автору позволили книжное переиздание газетных фельетонов. Сдаётся мне, не сразу и позволили, поскольку для того, чтобы пристойно закончить дело пришлось еще добивать историю повестью Алексея Михайловича Пазухина, которой мы также завершим наше издание.

В итоге «народное сказание о Чуркине» вылилось в эпический роман из 5 томов в 1700 страниц. В чём же состоял секрет успеха этого бесхитростного народного романа-фельетона? В правдивом отражении жизни и прекрасном знании существующих реалий. И именно такая книга оказалась для властей предержащих страшнее обличительных романов новомодных тогда Толстого и Достоевского. Впрочем, на Руси исстари так повелось – ведь недаром сказано, что «поэт в России больше чем поэт»…

Часть первая

Глава 1

Москвичи, вероятно, слышали о знаменитом разбойнике Василии Чуркине, в своё время наводившем панический страх своими смелыми набегами, разбоями и грабежами на жителей Богородского уезда^[3] и соседних с ними уездов губерний Владимирской, Рязанской и других. Он – уроженец подмосковной деревни Барской, Богородского уезда, брюнет, выше среднего роста, платного телосложения, широкоплечий, быстрый и смелый в своих движениях, как тигр. Под командой такого-то человека была целая шайка головорезов, бежавших с каторги. Разгуливая по Богородскому уезду, Чуркин имел свою полицию, состоящую из пастухов Зубцовского уезда и некоторых крестьян, с которыми он водил хлеб-соль. Вот о нем-то я и хочу поведать читателям и рассказать о его замечательных похождениях.

С молодых лет. разбойник этот начал заниматься сбытом фальшивых кредитных билетов и кражами; три раза он бегал из-под стражи и наконец по решению Владимирского окружного суда, как нам помнится, в 1873 году, был заключён в арестантские роты. Но недолго он погостил там: однажды выбрал удобный случай и бежал оттуда.

Вся полиция Владимирской и Московской губернии была поставлена на ноги для розысков этого атлета. Да и как было его не разыскивать! Кроме преступлений, совершенных им во Владимирской губернии, он находился под следствием у одного судебного следователя Москвы за сбыт фальшивых денег и-за составление разбойничьих шаек. Следователь Богородского уезда разыскивал его по обвинению в краже двух коров и лошадей у крестьянина деревни Антоновой и в убийстве сельского старосты деревни Ляховой Петра Кирова.

Во время розысков разбойника, до полиции доходили слухи, что его видели то в той, то в другой деревне, но схватить не могли или же боялись. Однажды становой пристав 1-го стана^[4] Богородского уезда, как-то случайно, в августе месяце того же года, приехал на Фаустовскую станцию Рязанской железной дороги и, войдя в зал, заметил у буфета знакомую ему фигуру человека, который как будто старался быть не узнанным им. Становой не раз видал Чуркина и потому сейчас же узнал его в личности, стоящей у буфета. Ударив разбойника по плечу, становой громко сказал:

– Здорово, – Чуркин!

– Здравия желаем, – отвечал тот, сняв с головы картуз и низко кланяясь ему.

– Как ты сюда попал, любезный? Мы тебя давно уж ищем!

– Ну, вот, берите теперь, если я вам нужен.

– Попался, брат, извини, теперь уж не улизнёшь!

– Быть по вашему, не теперь, так после убегу, – отвечал разбойник, глотая стакан водки.

Около буфета сгруппировалась толпа любопытных, с какою-то жадностью вглядывавшихся в лицо смелого разбойника, который теперь стоял перед нею, как лист перед травой, поглядывая на всех волком. Он понял, что сопротивляться было невозможно, и беспрекословно отдался в руки становому. Наряжён был усиленный конвой сотских и крестьян, вооружённых дубинами, достали где-то кандалы, сковали Чуркина по рукам и по ногам и отправили в г. Богородск, где судебный следователь распорядился посадить его в местную тюрьму.

– В общую прикажете? – спросили у следователя.

– Нет, зачем же! Ему нужно оказать почёт, посадите его в одиночную камеру.

– Покорно благодарю, ваше благородие, за такое ко мне внимание, – сказал Чуркин и отправился на казённую квартиру.

– Никого не пускать к нему на свидание! – приказал затем следователь полицейским.

– А если родные пожелают с ним повидаться?

– Никого не допускать! – повторил следователь.

Опустив на грудь голову, шёл Чуркин по направлению к тюрьме. В голове его роились мысли о том, каким бы это образом, находясь в одиночной камере, перекинуться несколькими словами с арестантами и узнать, каков у них смотритель тюрьмы. С этими мыслями он и вошёл в место своего нового жительства.

Сидит Чуркин в тюрьме день, сидит неделю, и никак не изловчится повидаться со своими соседями-арестантами. Тогда он прикинулся ягнёнком, сошёлся с тюремщиками, и благодаря их ходатайству его выпустили в коридор.

Арестанты знали Чуркина и, как своего атамана, встретили с необычайным уважением; увидав в числе их знакомого ему арестанта, Балабасова, он мигнул другим. чтобы они отошли в сторонку, что те и сделали. Балабасов был известный вор; рука его ни разу не дрогнула перед своей жертвою, хотя бы пришлось пролить её кровь. Чуркин хорошо это знал, а потому и вступил с ним в беседу.

– А что, каков у вас смотритель? – спросил Чуркин.

– Ничего, барин хороший.

– Приношения принимает?

– Да, не отказывается.

– Вот это-то мне и нужно было знать. Только правду ли ты говоришь, как бы дела-то не испортить?

– Верно; что мне тебя обманывать, – отвечал Балабасов.

– А можно отсюда жене грамотку послать?

– Я думаю, можно – через тюремщика.

– Если смотрителю дать какой-нибудь подарок, дозволит он или нет мне с женой увидеться?

– Дозволит: к другим допускает, мы видим.

– Что ж ему подарить?

– Сукна немецкого на сюртук, да рубликов пять денег, и будет на первый раз.

– Ну, а бумажкой и карандашом можно у вас разжиться?

– Есть, сейчас доставлю, – тихо сказал Балабасов и скрылся в общую камеру.

Получив бумагу и карандаш, разбойник отправился в свою камеру, написал записку жене по известному адресу, на один из городских постоялых дворов, передал её Балабасову, а тот упросил тюремщика доставить весточку по назначению.

На другой день, утром, хитрая молоденькая жена Чуркина вошла в квартиру смотрителя тюрьмы; тот вышел к ней и, увидав в руках её узелок, спросил:

– Ты что, голубушка, скажешь?

– К вам, ваше благородие, с прошением пришла, – сказала та.

– О чем такое?

– Муж мой в остроге сидит, повидаться с ним желала бы.

– Кто твой муж?

– Василий Чуркин.

– Разбойник-то этот! Нет, допустить не могу.

– Будь отец родной, хоть один разок дозволь его видеть. Какой он разбойник? Напраслину на него только взводят, – потряхивая узелком, кланялась ему в пояс баба.

– Что это ты к нему в свёртке-то несёшь?

– Это не к нему, родимый, а тебе подарочек принесла, – подавая ему узелок, вкрадчивым голосом заговорила хитрая женщина.

Смотритель взял у ней узелок, отправился с ним в другую комнату, развернул его и, увидав в нем аршина три чёрного сукна и пятирублевую бумажку, почесал за ухом, постоял немножко и, возвратившись к челобитчице, сказал:

– Приходи завтра, увидишься с ним.

Через несколько минут Чуркин уже знал о благоприятном исходе задуманного им дела и всё поглядывал, не войдёт ли в коридор его жена. Но пришедший затем смотритель Жданов сказал ему:

– Твоя жена просит у меня позволения повидаться с тобой.

– Не откажите, ваше благородие, мне надо с ней о домашних делах переговорить, да распоряжения кое-какие дать, – кланяясь, упрашивал Чуркин смотрителя.

– Хорошо, я велел ей приходить завтра.

– Покорнейше вас благодарю, – отвечал разбойник из-за решётки.

Прошла ночь, в продолжении которой Чуркин обдумывал свои планы к побегу. «Подпилить решетку, – думал он, – хотя и можно, но спуститься из верхнего этажа на тюремный двор – рискованно. Надо придумать что-нибудь другое, попроще, благо, смотритель податлив». С такими мыслями он уснул на заре. Вскоре его разбудил тюремщик, сказавший, что к нему пришла его жена.

Чуркин быстро поднялся со своей койки, подошел к дверям и через маленькое отверстие переговорил с женою. Тюремщик в это время стоял в отдалении.

– Ты скажи брату моему, чтобы он вместе с тобою побывал у меня, – говорил разбойник своей жене.

– Пустят ли его?

– Попроси смотрителя.

– Хорошо, – сказала баба и ушла.

Брат Чуркина был тоже первостепенным мошенником и состоял под его командою, как главный головорез, готовый на всякие преступления.

С этого дня, жена Чуркина пользовалась всевозможным снисхождением смотрителя; навещала его по праздничным дням, дарила ему деньги, а затем уже допускалась по будням к мужу, да не к решётке, а прямо в камеру. Тюремщики, стоявшие на часах, заметив частое посещение ею острога, останавливали её и спрашивали:

– Ты к кому?

– Я к смотрителю в гости, – отвечала она.

Под таким предлогом она ходила более недели. Однажды она наскочила на сметливого солдатика, который не хотел её пропустить, но хитрая женщина и тут нашлась что сказать.

– Я кухарка смотрителя, – объявила она тюремщику.

– Врёшь, я сейчас справлюсь…

Доложили смотрителю; он велел её пропустить, и с тех пор она в тюрьме сделалась известной и, под видом кухарки начальника тюрьмы, носила всё, что только было можно, и никто её не останавливал.

Чуркин сошёлся со смотрителем, как говорится, «по душам»: кушанье для него приготовлялось на кухне смотрителя и подавалось ему отдельно от прочих арестантов; смотритель сам носил полюбившемуся ему разбойнику водку, вместе с ним пил, словом, они сделались неразрывными друзьями. Арестанты смотрели на их дружбу, сначала как на обыкновенное явление благодаря взяткам, а потом стали приставать к смотрителю, требуя, чтобы он и им давал водки.

– Этого не полагается, – отвечал он им.

– Как не полагается? Отчего же Чуркину можно? – кричали они.

Смотритель всё-таки отклонял разным образом их требования, но однажды, войдя в камеру Чуркина, сказал ему:

– Каковы мошенники, узнали, что я тебе водку доставляю!

– Кто это такие?

– Арестанты. «Даёшь, – говорят, – ему, так и нам дай водочки-то».

– Нет, этого не делайте; я хотел вам сказать, чтобы вы ко мне перестали ходить, а то донесут – и всё будет потеряно.

– А на счёт водки как же быть?

– Пришлите мне верёвочку подлиннее, я буду спускать её в форточку окна, а как вы привяжите к ней посудину, я её к себе и подтяну.

Смотритель согласился на такое предложение, и с этого дня, в камеру разбойника ходить перестал, а водку передавал ему самолично через форточку.

Однажды жена Чуркина вошла в тюрьму с громадным узлом. Надзиратель тюрьмы, бессрочно отпускной рядовой Платонов, встретил её в воротах и проводил в квартиру смотрителя. На возвратном пути, находившийся в карауле за старшего унтер-офицер уездной команды Кутаисов остановил Платонова и спросил:

– Что это за женщина, которую ты провожал?

– Это кухарка смотрителя, – ответил тот.

Через несколько минут, жена Чуркина вышла из тюрьмы, но уже без узла. Кутаисов проводил её глазами, думая: «Что-то здесь неладно», но только этим и закончил своё подозрение.

Дружба смотрителя с Чуркиным продолжалась до тех пор, пока последний удовлетворял его подарками и деньгами. 27 ноября, к Чуркину пришла его жена с братом разбойника; смотритель узнал об этом и, войдя в коридор тюрьмы и увидав их троих разговаривающими, накинулся на брата Чуркина и стал его выгонять из тюрьмы вместе с сестрою. Те начали было ему возражать; тогда смотритель, разгорячившись, начал бить бабу, затеи нанёс несколько ударов кулаком по шее брату Чуркина, выпроваживая его вон из тюрьмы. Чуркин всё это время сидел в камере и, узнав в чем дедо, крикнул смотрителю:

– Что вы дерётесь? Ведь деньги берёте; так поступать стыдно!

Смотритель обругал Чуркина, выпроводил пришедших к нему жену и брата, а следом за ними вышел и сам.

Так рушилась дружба между смотрителем и арестантом Чуркиным.

Всё, что происходило в тюрьме, донесено было высшему начальству, которое и назначило следствие. Сам смотритель Жданов, не желая давать никаких объяснений, скрылся неизвестно куда; исправление его должности было поручено полицейскому надзирателю Окше Хайцемовскому.

9-го декабря, арестант Гаврилов, занимавшийся разноской еды по секретным камерам, по уходе посетителей, бывших у арестантов, отправился собирать посуду из-под кушанья. Подойдя к камерам и не найдя при них надзирателя Галюзу, который имел при себе ключи от казематов, Гаврилов пошёл его отыскивать; застав Галюзу обедающим в особой комнатке, он велел ему отпереть камеру для того, будто бы, чтобы собрать посуду.

Тот исполнил требование. Гаврилов, войдя в камеру Чуркина, окликнул его, но ответа не последовало.

– Где же арестант? – крикнул он Галюзе, стоявшему в коридоре.

– Дрыхнет, должно быть, – отвечал тот, не входя в камеру.

Гаврилов подошёл к койке арестанта; на ней действительно, как показалось ему, лежал арестант, накрывшись с головой полушубком, из-под которого виднелся сапог.

– Эй, ты, вставай! Вишь, с каких пор завалился! – сказал Гаврилов, взявшись за торчавший из-под полушубка сапог, который так и остался в руке его.

Гаврилов поднял тревогу; встрепенулся весь караул тюрьмы. В камеру Чуркина собралось всё начальство и увидало, что на постели, вместо арестанта, лежал свёрнутый матрас, накрытый полушубком.

По городу и по уезду в погоню за Чуркиным были командированы полицейские служители; начальник воинской команды, со своей стороны, послал с тою же целью нижних чинов; даже пожарная команда занялась розысками разбойника. В уезд были отправлены нарочные с приказом задержать Чуркина. Словом, поднялась такая суматоха, что весь город был в страшной тревоге. Жители усилили за своими домами наблюдение, опасаясь, как бы Чуркин не наделал какой-нибудь беды. В самой же тюрьме произошёл бунт.