Между тем на прилавках мы наблюдаем много мясной продукции. Как объяснить этот парадокс? Просто: в выигрыше опять импортёры. При дефиците куда же без них деться? Привет из 90-х – «всё за нефть купим». А свои крестьяне-животноводы и садоводы оказались опять второго сорта – законодательная база все эти годы никак не обеспечивала их интересы. Вот и не стало встречаться коров по дороге.

Однако вернёмся в 80-е годы. Командировки – это вторичный этап.

Началом всех начал было размещение заказов в промышленности. При этом у каждого сотрудника было своё направление: крупное оборудование, кабельная продукция, запорная аппаратура и т.д. Мы (как и специалисты нашего генерального поставщика) занимались и выдачей заказ-нарядов, и получением фондов, и контролем-учетом отгрузок (а это тысячи позиций), которые мне поручили вносить в ЭВМ «Логабакс» французского производства. ЭВМ тогда – это целая комната в нашей лаборатории и маленький аппарат для набора текста с тёмным экраном, по которому мелькали при наборе цифры и буквы зелёного цвета. Информация набивалась на перфокарты. После работы на такой машине ещё долгое время перед глазами мелькали зелёные огоньки.

Между тем время шло, повышение в должности всё откладывалось, зарплата чуть поднялась до 150 рублей благодаря установлению нового уровня всему инженерному составу по ГКЭС, о зарубежной командировке уже не вспоминали. «Блатной вариант» шёл вне очереди.

Однажды (вернусь в 1979 год) был в приёмной заместителя министра с каким-то письмом и услышал разговор, что надо готовить место в центральном аппарате новому сотруднику. И прозвучала фамилия моего сокурсника, отец которого был Первый заместитель председателя Комитета. Он распределялся на год позже, т.к. по какой-то причине брал академический отпуск. Вот пример, когда карьера задаётся без проблем.

Если у кого-то есть иллюзии, что теперь такого нет – ошибается. Есть, и точно так же, как тогда, они могут перемещаться по горизонту и вертикали высоких должностей, не будучи большими специалистами по тому или иному профилю, и везде у них всё будет «успешно».

Моё недовольство моим положением нарастало, и я невольно пошёл на обострение: я решил заняться наукой параллельно с работой, намереваясь поступить в аспирантуру. Выбрал Институт Востоковедения. Подал заявление на заочное отделение. В процессе оформления мне предложили идти в дневную аспирантуру, но предупредили, что работа моя будет закрытая, т.е. публиковать её и писать про неё мне будет запрещено. Я отказался, допуски к секретам мне были ни к чему, достаточно подписки после армии. Кроме того, я ещё на что-то надеялся на работе. Для поступления требовалось принести характеристику с работы.

Я обратился к руководству, попросил дать мне характеристику и получил отказ. Более того, упрекнули: вот мы хотели тебя командировать в Ливию, а теперь это под вопросом – сам виноват. А отработать положенное время должен. «Так ведь я и не отказываюсь, продолжаю работать – аспирантура заочная», – говорю я. Всё равно отказ. Я стал настаивать – обязаны дать, плохую ли, хорошую, но обязаны. Тогда созвали партийное собрание (хотя я оставался беспартийным) и стали меня прорабатывать. И опять: вот, мол, думали отправить в командировку («так ведь не отправляете», – парировал я) и зарплату намечали поднять («так ведь не поднимаете», – говорю в ответ). Один из сотрудников за меня осторожно вступился: «Действительно, он же не уходит от нас. Хорошо сдаёт вступительные экзамены». В итоге разум возобладал: собрание решило дать характеристику. Документы приняли, и я стал аспирантом. Но после этого заместитель начальника управления (позднее он стал «демократом» и министром) перестал со мной разговаривать и даже здороваться.

Я окончательно утвердился в аспирантуре и стал сдавать экзамены на кандидатский минимум, утверждать тему и собирать материалы для кандидатской.

И тут внезапно мне предложили ехать в командировку в Ливию. Одному, без семьи. Пока одному, потом, сказали, посмотрим. Я улетел в ноябре 1982 г. Спустя полгода во время моего пребывания в отпуске в Москве долго отказывали в оформлении семьи, всё чего-то тянули, но наконец разрешили, и я два года проработал на строительстве Центра атомных исследований «Тажура».

Неподалёку от нашего посёлка напоминанием о прошедшей войне в Северной Африке лежали развалины роммелевских казарм. Рядом было море, которое смягчало жару и делало наше пребывание там вполне комфортным. Лишь по пути в аэропорт, когда автобус, огибая с юга Триполи, чуть отдалялся от моря, в окно сразу начинал поступать знойный воздух.

Каддафи управлял страной жёстко, опираясь на службу безопасности. В стране, где племенная рознь может привести к кровопролитию, иначе и нельзя. На высоком уровне было медицинское обслуживание, очень хорошие заработки у местных предпринимателей (им во всём – преимущества и льготы), магазины забиты ширпотребом (особенно детским) и продуктами отменного качества, причем, датируемые государством, т.е. ниже их коммерческой стоимости. Например, мне запомнилось, что килограммовая пачка хорошего индийского чая там стоила 1 динар, это через доллар – около 300 рублей (по сегодняшнему курсу, тогда – дешевле). Сейчас цена, наверно, существенно выросла. Некоторые в интернете утверждают, что в 80-е годы в Ливии не было мяса, а мы спокойно покупали парное мясо на рынке. Отсюда вывод: в интернете сейчас много свидетельств того, чего на самом деле не было, и пишут как раз те, кто – как это часто бывает – в это время там не был. Впрочем, 80-е годы делятся на до 86 года и после. В 1986 г. американцы бомбили Триполи. Может быть, тогда же взрывной волной смели с прилавков мясо? В таком случае внезапно опустевшие мясные прилавки – вина не диктаторского режима ливийского, а европейской «демократии», которая навязывалась, как это часто случалось, военным путём. Не защищаю режим – пишу, как было.

Я занимался поставками, вернее, теперь уже приёмкой оборудования, передачей на объект и формированием пакета документов для выставления счёта ливийской стороне. Лишь иногда мне приходилось вспоминать арабские слова, чтобы объясниться с партнёром на объекте или продавцом на рынке. Впрочем, на рынке большой запас слов и не был нужен. Этим лексиконом все овладевали быстро, а покупали всё ящиками (в арабском – сундук), спросить пару яблок или килограмм мандарин – это ввергнуть в недоумение продавца. Как-то блуждая по рынку, я увидел киоск, где торговали газетами и журналами со всего света. Я осмотрел витрины и как бы между прочим в шутку спросил: «Лимаза ла туджат сахыфа «Хакыка» са̗̗̦̗́дыра ан Иттихад Суфийатий?» (Почему нет газеты «Правда» из Советского Союза?). Продавец бегло оглядел свои витрины и ответствовал: «تم بيعها للتو», что означает – «только что всё распродал». Характерно для ливийцев, как, вероятно, для всего Востока – никогда не скажет, что у него чего-то нет и не бывает, обязательно предложит другой раз зайти – «обязательно будет!». Побывали мы в древних городах – Лептис-Магна, где восхитил амфитеатр, по-моему, с мраморными колоннами, как в Древнем Риме, и Сабрата. Повторюсь, арабским языком я практически не пользовался – мы жили обособленно от арабов в своём посёлке, отделённом от внешнего мира забором и окружённого эвкалиптовыми деревьями, и необходимости использования языка практически не было. Правда, меня обязали (наряду с профессиональными переводчиками) делать обзор местных газет для наших сотрудников, что я делал, неизменно пользуясь словарём.

Вернулись в Москву мы в 1985 году. Тут надо сказать, что уже спустя год после окончания института мне часто присылали повестки из военкомата: дважды мне пришлось без отрыва от работы походить в Военный институт иностранных языков (напоминали нам военную лексику), один раз отправили на месячные сборы в Подмосковье. А однажды вызвали в военкомат по поводу призыва на очередные сборы на 6 месяцев, где я сказал, что прошло больше восьми лет, я уже забыл язык и переводчик из меня никакой. «Как же ты будешь переводить? – спросила меня работница военкомата. Я сказал – «никак». Она ушла с кем-то посоветоваться, потом вернулась и со словами «годишься», вручила мне очередную повестку в учебный центр в Крыму под Севастополем.

Явившись на место службы, я встретился с преподавателем, объяснил ситуацию, на что полковник мне сказал: «Ничего не знаю, завтра с утра читаем лекцию». Оказывается, сюда прибыли ливийцы, которые проходят обучение, а в конце должны сдать экзамены. «Что хоть переводить?»– спросил я. Он показал мне конспект лекций. Я немного прочитал (а там об устройстве вертолёта со всякими боевыми приборами и приспособлениями, ни одного слова из этой лексики мне не приходилось учить) и с полным отчаянием ему заявил: «Я по-русски здесь не всё понимаю, не то что по-арабски». «Ничего не поделаешь»– был мне ответ. Я обложился словарями и стал опять вспоминать мёртвый для меня язык. За месяц у меня была исписана общая тетрадь в 96 листов. Так что лекции я переводил уже сносно, даже когда преподаватель отклонялся от текста в конспекте. Не буду утомлять деталями моего пребывания в Крыму, скажу только, что в редкие выходные успел немного прокатиться по Южному берегу, побывать в Чуфут-Кале, посмотрел Ливадийский дворец, ханский дворец в Бахчисарае, Воронцовский дворец, немного Ялту. В Ялте пришлось переночевать в гостинице, чтобы на утро проехать в Артек (в детстве много слышал, но не представлял себе этот лагерь). В автобусе со мной оказались две женщины, которые предложили подняться вместе на Аю-Даг (Медведь-гору), а то они что-то немного побаиваются. Я согласился, тем более что это рядом с Артеком. Мы поднимались довольно бодро, в основном протоптанными дорожками и тропами, но в какой-то момент, будучи уже почти на самом верху, сбились с пути. Когда вышли на вершину, перед нами открылся горизонт и гладь моря, пошли правее – там что-то вроде ущелья – практически отвесная скала, слева – неизвестно что и ни одной тропы. Я предложил вернуться – ориентир примерно понятен – море должно быть со спины. Но женщин вдруг охватил страх, особенно одну, немного постарше, у неё уже дрожали ноги, она отказывалась куда-либо идти: остаток подъёма сделала чуть не на четвереньках. Мне было непонятно, почему вдруг такой испуг. Я снова предложил вернуться, они отказались. В ответ предложили мне по довольно отвесному склону горы спуститься вниз к морю и попробовать позвать кого-нибудь на помощь. Идея была почти безумная, учитывая, что на море никого не было. Но идти назад они боялись, спускаться вниз – тем более, не могли физически, да и был ли смысл? – вокруг никого. Бросить их я не мог. Пришлось пойти у них на поводу, и я стал спускаться, сползал, пузом прижимаясь к горе, цепляясь за редкую растительность и траву. Иногда на коротких участках срывался и скользил, пока не ухватывался за какую-нибудь растительность. Находил опору под ноги и продолжал спуск дальше. В общем спустился, а место оказалось вроде бухточки, закрытое и справа, и слева горными склонами. За откосом справа где-то был лагерь Артек, но его не было видно. Слева – не знаю что. Вода плескалась рядом и вдаль до самого горизонта – ни души, ни лодки, ни теплохода. Я не представлял себе – если покажется теплоход где-нибудь на полпути к горизонту, и я стану кричать, услышит ли кто-нибудь меня? Скорей всего нет. Однако, делать было нечего. Я снял сумку и верхнюю куртку (был октябрь уже после полудня) и чтобы выглянуть чуть дальше за правый откос, решил прыгнуть на камень, который как волнорез разбивал накатывающиеся волны примерно в 1,5-2-х метрах от берега. Расчёт был на то, что может быть там кто-нибудь будет плавать на лодке, увидят меня, я их. Прыгнул, а камень мокрый и чуть покрыт мхом. Разумеется, я поскользнулся и плюхнулся в море. Выплыл, и, делать нечего, снял с себя всё, кроме трусов, и разложил по траве сушиться. Хотя это было уже бесполезно, т.к. солнце не грело и начинало клониться к закату. Вдали показался теплоход, я стал махать руками, свистеть…, но он был слишком далеко. Меня не заметил. Перспективы выбраться отсюда становились всё мрачнее. Спустя некоторое время показался ещё один – немного ближе. Я стал прыгать, свистеть и кричать. К моему удивлению, теплоход замедлил ход, повернул нос в мою сторону и стал приближаться. Метрах в 40-50 от меня встал. На палубе показался кто-то из команды и спросил: «Помощь нужна?». Я сказал: «Да!». «Ну, – говорит он мне, – всё равно, видать, уже мокрый, прыгай в воду, подплыви к борту, отсюда поднимем». Я сказал, что я не один, наверху ещё две женщины. «Ну, – сказали мне, – тогда стой, будешь маяком, сейчас радируем в порт». После этого я несколько успокоился – как-никак о нас уже знают. Спустя некоторое время из-за левого склона горы послышался шум двигателя и показалась моторная лодка. В лодке мужик и здоровая овчарка. Мужик спросил, кто я, откуда, как попал? Я рассказал, потом добавил, что весь мокрый, мне бы обсохнуть. Он мне ответил, что не имеет права взять меня на борт. Сказал, жди. Снова взревел мотор, и он исчез за выступом горы. Спустя ещё некоторое время, – уже гуще становились сумерки, – со стороны Артека подошёл катер – уже за мной. Я запрыгнул на его борт, и он направился к берегу, где располагались служебные здания. Меня попросили написать «откуда-куда-зачем», как говорил один герой фильма, я написал. Потом долго ждал (уже был вечер, близилась ночь). Согреться и посушиться мне снова не дали, видно, там батареи не грели, а на вопрос – долго ещё? – сказали: не так просто собрать альпинистов. В общем, альпинисты (а они были из разных городов юга полуострова) собрались около 23 часов с лишком. Нас посадили на какой-то уже другой катер, мне сказали вылезть на нос по обшивке и направлять. Держась за канаты, чтобы не соскользнуть опять в море, я всматривался в кромешную темноту: не видно было практически ничего, несмотря на то что пограничников попросили прожекторами посветить в эту сторону. Лучи прожекторов скользили по выступавшим скалам, за которыми была просто черная стена. Определить ту бухту, в которой я искупался, было невозможно. Стали кричать, звать женщин. Когда те откликнулись, мне велели идти в трюм и сидеть. Женщин по очереди сняли сверху. Было похоже, что они сильно напуганы: сидели тихо и молчали. После этого и их попросили написать объяснения: кто они, откуда, где меня встретили, как там оказались. Показания дали сначала в милиции, потом, как я предполагаю, нас доставили ещё в какую-то контору (никаких вывесок я там не увидел), возможно это было отделение КГБ, чтобы дали показания там. После этого женщин доставили в пансионат, в котором они отдыхали, а меня отвезли на автовокзал, где я гулял, весь мокрый, стуча зубами не переставая, до самого утра (вокзал был закрыт), до первого автобуса. Так мне довелось побывать в лагере «Артек».

Когда я добрался до расположения части, первым делом вскипятил себе молоко, выпил и пошёл на работу (был уже понедельник). Удалось не заболеть.

В феврале я вернулся домой, а через пару месяцев вся арабская лексика, как ластиком, из памяти стёрлась. Видимо, если быстро набирать словарный запас, то при неиспользовании он так же быстро весь забывается. Вернувшись в Москву, мне предстояло срочно растратить на что попало все заработанные в Ливии деньги, потому что Банк внешнеэкономической деятельности СССР сворачивал работу с физическими лицами, как и магазины «Берёзка». Перестройка набирала свои разрушительные обороты.

В институте Востоковедения, как оказалось, моей темой занялся другой человек (так мне сказали) и собранный в Ливии материал стал ненужным. Мне предложили взять другую тему и другого руководителя. Это оказался заслуженный человек, лауреат государственной премии, доктор технических наук. Я, было, взялся за дело, но однажды, просматривая литературу в Доме книги на Новом Арбате, увидел небольшую книжку точно по моей теме о возобновляемых энергоисточниках. По порядку изложения материала было видно, что это – публикация диссертации. Я приехал к руководителю и объявил, что нечего мне заниматься этой темой – всё уже написано. Он посоветовал подвергнуть глубокому анализу книгу, раскритиковать и дать свою версию. Я это делать не стал и в институте больше не появлялся. Так закончилось моё хождение в науку.

В начале 90-х все сотрудники ВО «Атомэнергоэкспорт» искали различные способы заработать для Объединения денег: все отделы занимались покупкой – продажей разного ширпотреба, хотя назначение нашего Объединения – строительство промышленных объектов: атомных станций и исследовательских центров. В одночасье, как по мановению волшебной палочки, стало это никому не нужно. Было ощущение, что кто-то властной рукой вдруг стал создавать исключительно проблемы, лишая всех работы и заработка. Ещё можно было как-то понять ГДР, которая после объединения с ФРГ была послушна западным немцам. А все остальные? Однажды на переговорах в Берлине по поводу расторжения контракта на строительство АЭС, я разговорился с одним из сотрудников департамента ГДР, курировавшего работу по согласованию объёма уже выполненных работ и установлению суммы компенсационных выплат. Я поинтересовался, уверены ли они, что надо рвать контакты с нами? Он ответил, что да, в Западной Германии много излишков электроэнергии. Я возразил, что электроэнергии может не хватить на промышленность Восточной Германии. Встанут предприятия. А ведь если продолжать сотрудничество на всех уровнях с Россией, то мягче будет переход к рынку и у них, и у нас. «И вообще мне непонятно, чего вам, – добавил я, – не хватает: магазины полны товаров, можно даже купить валютный товар, обменяв восточные марки…». На что он мне ответил: «Мы ведь смотрим не на то, как у вас там, в Москве, а через забор – как там на Западе. А на Западе хозяева американцы и живут богатые соотечественники очень хорошо. Штаты щедро инвестируют в экономику Германии, но, конечно, ничего не делают, если не видят в этом сэндвич (в смысле выгоду) для себя. А кроме того, слишком сильный ветер всегда был с Востока». Так он намекнул, что СССР слишком контролировал жизнь в ГДР, полагая, что американцы будут менее дотошные в этом отношении, и восточные немцы станут жить, как западные. Немного не дословно я привёл этот диалог, но суть передана верно. Время показало, что бремя зависимости от США ничуть не меньше, чем от СССР, а для людей, потерявших работу, и подавно.

Наступала эпоха дикого капитализма. А он всегда дикий, когда ему позволяют быть таким. И реформ в духе: "ломать – не строить, душа не болит". Засвидетельствовать могу: крушили всё без души и сожаления во имя того, чтобы догнать и перегнать Америку по числу миллиардеров. Нашу веру в справедливость усыпляли пресловутыми свободами. Для этого подговаривали народ выходить на улицы с транспарантами: "Долой социалистический концлагерь". А у дикого капитализма, как показали последующие события, есть только одна свобода – свобода грабить население, поскольку это проще, чем напрягать мозги для построения цивилизованного экономически развитого государства. Или другие народы, когда элиты этих народов предпочитают играть на стороне грабителей. Так повелось ещё с древних времён. Ведь это "цивилизованные" латиняне-крестоносцы в начале XIII века завоевали и разграбили православную Византию, после чего Империя уже не восстановилась. Совались и в Россию, но получили по зубам. И теперь, после развала СССР, почувствовали, что пришло время сделать ещё попытку стать диктатором в мировом масштабе под предлогом защиты демократии, как в своё время крестоносцы шли грабить под предлогом спасения гроба Господня. А это значит, что перед этим Запад приложил немало усилий, чтобы Россию ослабить. А новая правящая "элита" ему всячески в этом помогала. Вспомним ельцинское: "Господи, благослови Америку!".

Для того, чтобы обрисовать условия, при которых приходилось работать в период разгула реформ в виде анархии, не могу удержаться, чтобы не окунуться в историю 90-х годов. Эта картина, конечно, носит эмоциональный характер и даёт субъективную оценку тому, что называется капитализм. Научных описаний этой формации можно прочитать много, хотелось бы описать это глазами простого человека, оказавшегося в круговерти событий.

С закатом надежд на строительство более справедливого общества, нам стали навязывать дикий капитализм с привкусом феодализма образца X века, потому что предложенная схема соподчинения межгосударственного законодательства в точности соответствовала системе иерархической зависимости одного «государства-феодала» от другого. Завуалированно – через передачу в управление всей экономики и государственного управления монстрам западного капитала, потому что сами реформаторы российские представляли собой импотентов-компрадоров и в экономике, и в политике, ширму для прикрытия беспредела, который начался на другой день после захвата власти. Именно захвата без учета мнения значительной массы населения: ведь митинг, выразивший недоверие Ельцину в феврале 1991 г. был более многочисленным, чем митинги в его поддержку, а 57,3% от числа проголосовавших 12 июня 1991 г. составляют лишь 40,5% от общего числа зарегистрированных избирателей. Формально выборы выиграл, но считаться с 60% тех, кто не голосовал или проголосовал против, надо было.

Бывшие партнёры СССР по социалистическому лагерю, решив, что вассальная зависимость от Евросоюза гораздо быстрее, чем в СЭВ, который в порядке настоящей взаимопомощи помогал развивать некоторые промышленные отрасли, позволит им встать в ряды развитых стран, шустро стали превращаться в оппонентов ослабевшей России, действуя по принципу известного героя кино «вовремя предать – это не предать, а предвидеть», и как-то все разом, будто подчинившись какому-то координационному центру, в один голос стали отказываться от контрактов с Россией.

Во всех странах бывшего социалистического лагеря стали формировать общества потребления всего того, что производил коллективный Запад, строя иллюзию, что они – тоже Запад. На самом деле колония, подчинившись развитой стране, получая от неё содержание, от этого не становится сама развитой. Примеров тому – бесчисленное множество. Перенос ресурсоёмких производств на подвассальную территорию делает её не развитой, а ещё более зависимой. Развитая страна – это та страна, которая располагает всеми ресурсами для производства товаров и изделий с высокой долей добавленной стоимости во всех секторах экономики (в том числе в колониях). Отсюда, чтобы быть развитой страной и производить качественные товары, надо иметь (упрощённо): 1. Качественное сырьё, водные и лесные ресурсы; 2. Производственные мощности; 3. Квалифицированную рабочую силу; 4. Финансовые средства; 5. Потребителя, способного купить и потребить всё, что произведено.

Сырьевые ресурсы – одно из условий строительства пути к процветанию. Некоторых видов сырья в странах Запада всегда было либо мало, либо вообще никогда не было. Это восполняется через торговлю или грабёж. Например, во Франции мало коксующегося угля, а он нужен был для развития промышленной базы – фундамента экономики. При этом добыча его требует определённых достижений в технологиях, поэтому поставки шли либо по взаимообмену с равными партнёрами, либо путём концессий на промышленную разработку месторождений. В ФРГ недостаточно железной руды. И того и другого мало в Японии и Италии. Однако и они стали развитыми. Возможно, когда-то благодаря справедливому товарообмену. Но, думаю, главным образом благодаря либо неравноценному обмену (а обмен всегда невыгоден, когда сырьё на готовую продукцию: надо всё больше сырья против дорожающей готовой продукции; она проедается, потребляется и в стране ничего не остаётся), либо зависимым от них странам и народам, которые были поставщиками не только дешёвой рабочей силы, но и дешёвых природных ресурсов. Марганец добывался в колониальных странах (например, в Британской Индии), а сталь производили в метрополии. Сегодня требуются редкоземельные металлы, а их не так много в Европе. Внутри ЕС те же принципы – за счёт соседей укреплять свою экономику: и куда девалась великолепная сельхозпродукция Венгрии, чешская мебель или обувь? Осталось одно пиво. Видно, баварского для всего ЕС не хватает.

А вот наша страна богата ресурсами. Правильно распорядиться ими – вот задача непостиживая для властных структур. Пример Африки нам говорит: до тех пор, пока верхние эшелоны власти будут уповать на иностранные инвестиции, которые будут идти только в отрасли и сферы экономики, которые выгодны прежде всего инвесторам, а сами будут торговать сырьём, да ещё добываемым иностранными же компаниями, нас будут считать дикарями, не способными поднять свою экономику на должную высоту.

Последние годы с особой очевидностью показали, что современный капитализм – это строй, в котором люди делятся преимущественно на две категории: одни преследуют цель получить влияние и прибыль в свой карман на все капиталы, сконцентрированные в стране, другие ищут способ нормально существовать, иногда – выжить. Прибыль – это бухгалтерский термин, он не может выражать душевный настрой, азарт, увлеченность, концентрирующие усилия на достижение этой цели. Реальной движущей силой этих людей (исключая предпринимателей, довольствующихся тем, что им обеспечивает безбедную жизнь), ворочающих крупными капиталами, является жадность. Самая убийственно правдивая мысль о капитале, это та, что «при 300% (прибыли) нет такого преступления, на которое он (капитал) не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы» (Томас Даннинг, которого цитировали классики марксизма). Рыночные условия и конкуренция (когда она ещё была) – это лишь условия, в которых приходится реализовывать амбиции расплодившихся Гобсеков. На какие только хитрости они не идут, только чтобы больше было прибыли. Как раз для этой цели теоретиками современной рыночной системы была разработана теория навязывания потребительских настроений у населения, – ключ к расширению рынка сбыта. Надо, чтобы всё устаревало, ломалось, портилось, а страсти по покупке новой модели чтобы вызывали душевное расстройство у одних и возбуждало интерес у других. Общество потребления – это инструмент извлечения барышей из потребительских настроений основной массы людей, становящихся винтиками в конвейере по производству прибыли. Винтики могут изнашиваться, ломаться, им всегда можно найти замену. Поэтому при всех раскладах «челядь» в расчёт не идёт – расходный материал.

Классический пример – военно-промышленное производство. Это – как золотой ключик от новой выгодной сферы приложения капитала, особенно когда производство гражданской продукции заходит в тупик или начинает отставать от темпов роста жажды наживы. При наличии всех составляющих успешного роста прибылей в военном секторе экономики, обычно не хватает сырья для снабжения (производства военной техники, снарядов и ракет) и потребителя – жертвы. Причём желательно на чужой территории.

Так, во время Первой мировой войны (как и всякой войны в Европе) экономика стран Европы истощалась, а в США росли запасы золота, подтверждая тезис, что самое прибыльное дело для жадных предпринимателей – война. Вот где действительно идёт потребление военной продукции без счёта. Но ведь приращение богатства за счёт других народов – это же не конкуренция, а разбой и воровство. К сожалению, классический капитализм с конкуренцией в ценах и качестве остался в теории, в жизни мы замечаем, как цены растут вверх, а качество вниз, и всё равно такие товары в «конкуренции» с натуральным продуктом побеждают, а в международных делах при неуступчивости конкурента стали преобладать именно эти, военные, способы ведения «бизнеса», потому что все остальные уступают по эффективности.

Германия после Первой мировой войны была в долгах, как в шелках. Немецкие промышленники- Шахт, Феглер, Штейн, Шницлер и другие, понимая, что симпатии немцев склоняются отнюдь не к иллюзиям демократических свобод, а к твёрдой руке, способной взять метлу и навести в стране порядок, предчувствуя большие барыши в случае прихода к власти Гитлера, собрали более 3-х млн. марок, обеспечивших ему приход к власти. Похоже, были и другие силы, которые уповали на Гитлера, надеясь погреть руки на крови: французский министр иностранных дел Луи Барту призывал к созданию Восточного пакта, чтобы воспрепятствовать политике Гитлера, но в 1934 году он был убитю Так Запад его инициативу не поддержал. При этом Польша в январе 1934 г. подписала пакт о ненападении с Германией, намекая на свои территориальные интересы на Востоке. В 1940 г. началось формирование франко-английского корпуса в 150 тысяч человек для нападения на СССР. Словом "демократическая" Европа откровенно натравливала цепного пса – Германию – на СССР, намереваясь оказать ему посильную помощь. Гитлер не обманул их ожидания – развязал кровавую бойню, чтобы за счёт других народов поправить положение в империи. При этом Морган финансировал самолётостроение в Германии, «Стандарт ойл оф Нью Джерси» по картельным соглашениям с ИГ «Фарбениндустри» в течение всей войны снабжал армию Гитлера авиационным бензином… Все наживались на крови.

США с Великобританией, как те обезьяны, которые предпочли до последнего отсидеться на дереве, т.е. над схваткой, предоставив СССР громить орды фашизма, чтобы потом, не напрягаясь, под занавес повоевать за «правое» дело, при всяком осложнении на фронте обращаясь к Советскому командованию выручить их, впоследствии набрались наглости объявить себя победителями. Почему? Потому что они привыкли таскать чужими руками каштаны из огня, они чувствовали себя победителями над старым континентом: инвестиции в разгромленную Европу должны были окончательно обеспечить им контроль над территорией и хорошие барыши. Такова истинная природа капитализма.

Отсюда ещё один вывод: для крупного капитала фашизм – это способ увеличения нормы прибыли, когда другие возможности не дают нужного эффекта. Поэтому на Нюрнбергском процессе судья от США Тэйлор вызвал возмущение у своих соотечественников, когда высказался за недопустимость возрождения фашизма. Его уволили из армии и пришили ярлык «красного». Из этого можно сделать ещё один вывод: красный – это тот, кто против фашизма, а не его союзник. Поэтому все, кто не поддерживает идеологию фашизма, прикрытую фиговым листком демократии и/или либерализма, верно служащую крупному западному капиталу, – все красные, т.е. по версии Запада – «диктаторы».