Читать книгу: «Айша», страница 3
– Пошли в кооперативные гаражи за стадионом, – выдвинул он встречное предложение, легонько похлопав рукой по выпирающему карману куртки, из которого на миг показалось стеклянное горлышко. – Меня самого командировали. Ждут.
Спустя двадцать минут мы уже сидели втроем в кирпичном гараже, седовласый хозяин которого дядя Саша словно мальчишку отчитывал Антоху за неверно выбранное в магазине низких цен пойло.
– Рупь сэкономил, зато пить невозможно! Настоящая отрава! Я же русским языком говорил – бери только местного спиртзавода! – разорялся он, нюхая кусок ржаного хлеба и сплевывая прямо на дощатый пол.
Водка в самом деле оказалась ужасной, поскольку опрокинутая вместе с ними рюмка у меня просилась назад даже после нескольких глотков мутного рассола.
– Замучился я с этим корытом, на свалке ему самое место! – раздосадованно бросил уже в мою сторону отдышавшийся наконец дядя Саша. – Движок надо перебирать, ходовая вся убита, днище проржавело. Глушак еще прогорел в двух местах. Как думаешь, холодной сваркой его заделать или жестяную заплатку на эпоксидном клее присобачить?
Речь шла о стоявшей на домкрате перед гаражом старой девятке со снятым задним колесом, которую хозяин за небольшую мзду взялся подшаманить. В то время меня интересовало все связанное с легковыми машинами, к тому же как раз недавно я сам заменил на станции техобслуживания свой хрипло рычащий глушитель на новый, поэтому без лишних слов, но с видом бывалого автомобилиста направился проводить осмотр. Дядя Саша пошел следом. Конечно, в трезвом состоянии мне бы такого и в голову не пришло, однако алкоголь чрезмерно раздувал собственную важность, отчего желание казаться в чужих глазах лучше, чем ты есть на самом деле затмевало остатки разума. Будто нарочно сзади машины уже было брошено на землю старое одеяло, поэтому я в один миг практически полностью залез под ее днище со стороны багажника, если не считать оставшихся снаружи ног. Само собой разумеется, при ближайшем рассмотрении основательно проржавевшая труба ничего нового мне не сообщила, поэтому я исключительно для вида пару раз недовольно цокнул языком, как бы вынося неутешительный вердикт увиденному. Когда же пришло время выбираться, подошедший к машине на нетвердых ногах Антоха слегка покачнулся и невольно оперся рукой о заднюю дверь для восстановления равновесия. В следующий миг я заметил, как опорная стойка Г-образного домкрата вошла немного глубже в отсыревшую землю у гаража, а затем стала медленно крениться набок.
– Вылазь!!! – истошно заорал дядя Саша.
Его отчаянный крик лишь сбил меня с толку, и вместо того, чтобы быстро поползти на спине, энергично работая конечностями, я замешкался и отупело наблюдал, как ржавое днище девятки приближается к моему лицу. Сам же ужас происходящего накрыл меня лишь после того, как я был буквально выдернут за ноги обоими мужиками из-под машины, которая тут же осела левым боком на слегка посыпанный щебнем грунт.
Первым моим порывом было наброситься с кулаками на своих собутыльников, один из которых поднял домкратом автомобиль на месте со столь зыбким покрытием, а второй с пьяных глаз нарушил его шаткое равновесие. Однако вспышка гнева моментально иссякла, когда я вспомнил, что сам вызвался лезть под днище, предварительно не позаботившись о собственной безопасности. К тому же собутыльники все-таки успели меня спасти, вытащив обратно под хмурое небо с небывалой для нетрезвых типов сноровкой.
Трясясь всем телом от не нашедшей выход злости и нервной дрожи, я ринулся в гараж, где выпил залпом полстакана вонючей отравы, после чего схватил свой пакет и, не сказав ни слова проглотившим с перепугу языки мужикам, пошел прочь из гаражей, заметив краем глаза на зеркале заднего вида девятки покачивающуюся подвеску с изображением кошачьей морды. По дороге к дому мне вспоминались когда-то слышанные случаи о людях, насмерть задавленных своими плохо зафиксированными транспортными средствами, вследствие чего представлялось собственное сплющенное тело с переломанными костями и вылезшими изо всех его отверстий внутренностями. Объятый мыслями о подстерегающих повсюду опасностях, я вскоре подошел к своему дому, возле которого встретил обычно розовощекого соседа по этажу Валеру с бледно-серым лицом и темными кругами под глазами. Задавать ему вопрос о самочувствии мне показалось не с руки, поскольку самого было впору госпитализировать в наркологический диспансер для прерывания запоя, поэтому я спросил о другом:
– У тебя разве сегодня выходной?
– Состояние неважное, – ответил он, символически прикоснувшись к моей протянутой пятерне с подрагивающими пальцами своей непривычно холодной ладонью, – Взял отгул. Жена гонит в поликлинику, а мне неохота там в очередях сидеть. Тем более температура у меня нормальная. Лучше, говорю, прогуляюсь по свежему воздуху, и к завтрашнему дню все пройдет.
– Поня-я-ятно, – протянул я, а потом осторожно поинтересовался – А как история у Леонида закончилась?
– Да так… – горестно вздохнул он, махнув при этом рукой. – Участковый поначалу каждого из нас двоих долго расспрашивал по отдельности, предварительно выгнав второго из комнаты. Но ведь у Леньки был затяжной депрессняк, и врач потом ментам подтвердил, что даже выписывал ему какие-то таблетки от этого состояния. Ну а после вскрытия от нас совсем отстали, потому что следов насильственной смерти не было.
Мне захотелось высказать Валере слова поддержки по поводу всего произошедшего, но в итоге вышло нечто маловразумительное. Мысли в голове путались, а усиливающаяся дрожь напоминала о необходимости срочно принять очередную порцию спиртного. В итоге я все-таки сумел относительно внятно пожелать ему здоровья, и быстрехонько устремился к двери подъезда, словно меня резко приспичило в туалет.
«Какое гнетущее впечатление производит нездоровый вид человека, которого привык видеть только пышущим здоровьем. Наверняка, в равной мере радостно вдруг обнаружить вечно больного полным сил и, как говорится, кровь с молоком, – мысленно философствовал я спустя полчаса, закусывая простейшим бутербродом из ржаного хлеба с розовыми ломтиками сала. – Из-за встречи с соседом у меня даже вылетело из башки, что совсем недавно самого от гибели спасли лишь доли секунды. Хорошо хоть мы оба пока живы!». Слово «пока» закралось в мои размышления совсем не случайно. После случая с задавленной кошкой я ни на секунду не мог избавиться от ноющего предчувствия надвигающейся беды, а история с повесившимся Леонидом и тем более едва не захлопнувшаяся для меня в гаражах страшная ловушка смерти идеально подпитывали его, отравляя всякий миг существования фатальной обреченностью приговоренного к казни. Алкоголь ненадолго дарил желанное успокоение с вкраплениями обнадеживающих мыслей о неизбежной смене темной полосы жизни на светлую, однако каждая новая рюмка давалась изнуренному организму все труднее, мои силы вместе с финансами постепенно таяли, и ужас положения заключался в том, что спиртное сделалось для меня действенным лекарством и смертоносным ядом одновременно. По сути, я сам себе создал ловушку, сходную с той, что чуть не захлопнулась в гаражах, только теперь моя воля к спасению была полностью парализована страхом мучительного похмелья, которое легко могло закончиться летальным исходом или белой горячкой, а готовая раздавить меня махина опускалась медленно, словно наслаждаясь тупым оцепенением своей жертвы.
На следующее после еще одной бессонной ночи ушедшего в пике алкоголика утро я направился пополнить запас горючего и на обратном пути снова умудрился встретить знакомого из прошлого, только в этот раз им оказался Кирилл Евгеньевич – грузный мужчина лет сорока пяти с собранными в хвост волосами, когда-то учивший меня вождению в качестве инструктора автошколы при ДОСААФ. После окончания учебы мы остались в приятельских отношениях, несмотря на значительную разницу в возрасте, и иногда потом пересекались с ним в моем районе, где он тоже проживал. Одно время его не было видно, но с полгода назад из окна своей машины я вновь заметил уже опирающегося на трость Кирилла Евгеньевича, еле-еле идущего по прогулочной дорожке сквера. Поговаривали, что инструктор автошколы перенес тяжелую болезнь, давшую осложнение на ноги, и теперь ему предстоит длительный процесс восстановления. Те же любители почесать языками уверяли, что оставшийся в живых после тяжелейшего недуга Кирилл Евгеньевич стал религиозен, и теперь регулярно посещает храм в воскресные дни и церковные праздники. Как говорится, мне сам Бог велел потолковать с таким человеком, к тому же верующим, поскольку я сам оказался на краю пропасти и не находил в себе силы сделать шаг назад, чтобы начать возвращение в безопасное место.
После обмена стандартными фразами двух давно не видевших друг друга людей мы как-то сразу нашли общий язык, минут десять вспоминая автошколу и общих знакомых. Сразу заметив плачевное состояние своего бывшего ученика, Кирилл Евгеньевич попытался деликатно выведать причину моей внешней деградации. Ответить на столь резонный вопрос я сходу не мог даже самому себе, поэтому пришлось отделываться туманной фразой о том, что «это долгий и тягостный разговор»:
– Ну так пойдем ко мне, – неожиданно предложил он. – Посидим, потолкуем. Времени у меня хоть отбавляй, пока инвалидность не сняли. Закуску тоже найду, она тебе сейчас необходима. Все равно ведь продолжать будешь, раз бутылку взял, но с закуской совсем другое дело.
Удивившись тому, что подобного мне типа еще могут приглашать в гости, я, недолго думая, кивнул головой в знак согласия, и спустя полчаса мы сидели друг против друга на уютной кухне. Дом Кирилла Евгеньевича возвышался невдалеке от магазина низких цен, однако мой бывший инструктор по вождение пока мог передвигаться только очень, медленно, осторожно, ступая мелкими шажками, поэтому наш путь до него занял почти тридцать минут. Хозяин разложил по тарелкам домашние заготовки, нарезал хлеб, сыр, ветчину и разогрел в микроволновке пиццу. Я знал, что мой отравленный организм вряд ли позволит вкусить, а главное усвоить и десятой доли предложенных яств, однако перечить хлебосольному хозяину оказалось сложно.
– Понимаю, не лезет. А ты все равно ешь! Через не могу жуй и глотай! – заявлял он тоном воспитателя детского сада.
Мне казалось, Кирилл Евгеньевич выпьет со мной одну рюмку, максимум две, и то только ради уважения к своему гостю – все-таки человек на реабилитации, инвалид, да еще верующий. Но не тут-то было! Хозяин вовсе не собирался отставать от меня, а порой даже поторапливал, шутливо намекая на затянувшийся интервал между очередным наполнением рюмок. Однако самое неприятное открытие я сделал, когда мою опустевшую бутылку на столе сменил штоф с домашним самогоном, и мы начали активнее налегать на разносолы, чтобы после каждой опрокинутой рюмки поскорее перебить его ядреный дух. Как выяснилось, Кирилл Евгеньевич был из той породы людей, натуру которых алкоголь в серьезных количествах меняет до неузнаваемости. Про таких обычно говорят: «С ним лучше не пить». Еще в начале нашего застолья он наотрез отказался говорить о своем заболевании, а все мои вопросы о вере в Бога и религии в целом сначала встречал со снисходительной усмешкой, затем просто игнорировал, пока в конце концов не начал раздраженно перебивать меня на полуслове фразой: «Не гони лошадей», словно я намеревался слушать его до глубокой ночи. Хозяин проговаривал вслух обрывки своих нелепых мыслей, которыми в трезвом состоянии вряд ли с кем-нибудь смел делиться, вспоминал какие-то старые обиды, обещал вывести на чистую воду неизвестных мне людей, и в итоге всего через час передо мной сидел обозленный на все и вся человек, готовый взорваться от любого моего слова, если сочтет его слишком резким или оскорбительным.
– Вот ты хочешь знать, как вера в Бога помогла мне выкарабкаться, снова встать на ноги! – распалялся он, брызжа слюной. – Но это же чистой воды эгоизм, искать в религии только выгоду для себя! Лучше разберись, почему тебя тянет на всякую мерзость, почему сатанинские уловки влекут тебя больше, чем угодная Богу благопристойная жизнь! Если будешь честен с собой, тогда Он сам обратит на тебя внимание и поможет во всем! Понял мою мысль?
Но для моего затуманенного сознания сказанное представлялось запутанной головоломкой, непостижимой тайной. Еще более таинственной загадкой было видеть вместо добродушного и обстоятельного Кирилла Евгеньевича, классного инструктора и просто располагающего к себе человека, постоянно затыкающего мне рот неуравновешенного типа с безумным взглядом и перекосившимся багровым лицом.
– Извини, но в этой поповской пурге сам черт ногу сломит. Можешь выражаться яснее? – неожиданно для себя сказал я с пьяной прямолинейностью.
– Не чертыхайся! – оглушительно рявкнул он, задыхаясь и дрожа от неконтролируемого гнева. – Вот из-за таких, как ты кощунников и наглецов у нас все беды!
– А из-за таких, как вы не доверяют хорошим людям, – парировал я, не желая оставаться в долгу.
– Прикуси язык, мразь! – заорал стряхнувший с себя остатки гостеприимства хозяин, привстав на ноги. – Заткни пасть, иуда, покуда не удавил тебя!
– Угомонись, прошу, болезный, горемыка наш нетрезвый, – произнес я нараспев с деланным спокойствием, коверкая цитату из вспомнившегося стихотворения барда.
Остается только гадать, что послужило искрой, воспламенившей горючую смесь внутри Кирилла Евгеньевича – слово «болезный» или мой невозмутимо-надменный вид, но в следующий миг он схватил со стола столовый нож и резко подавшись в мою сторону попытался ударить меня лезвием в грудь. Так как ситуация во время нашего застолья неуклонно накалялась, я все время был настороже, и лишь поэтому успел мгновенно прижаться спиной к стене так, чтобы его выкинутая вперед рука с ножом пронзила пустоту в том месте, где только что было мое тело. Хозяин ненадолго замешкался, застыв с вытянутой рукой над столом, однако тут же со звоном бьющейся посуды опрокинул его и, сжимая рукоять, пошел на меня. Мне ничего не оставалось, как схватить свой табурет за ножки обеими руками и начать размахивать им перед собой в качестве щита от смертоносного лезвия кухонного ножа и одновременно примитивного орудия нападения. В завязавшейся схватке деревянное сиденье табурета сильно ударило взбесившегося хозяина по руке, тот взвыл от боли, инстинктивно прижав ушибленную конечность к груди и согнувшись в три погибели. Воспользовавшись моментом, я с размаха врезал предметом мебели в область его левого плеча, отчего Кирилл Евгеньевич рухнул на правый бок, но так и не сдался, совершая одну безуспешную попытку за другой встать на ноги без посторонней помощи и стоявшей в углу трости. Выкрикивая в мой адрес грязные ругательства, он продолжал сжимать в руке нож, а порезанные его лезвием куски хлеба, сыра и ветчины валялись по всему полу кухни вместе с битой посудой.
