The Doors. Зажжем эту ночь. Мои воспоминания

The Doors на выступлении в баре London Fog

Независимо от того, как долго вы живете или какой избрали путь, жизнь всегда будет вас удивлять. Сидя у себя в комнате и выполняя «домашнее задание Джима» – сочиняя песню, я никогда бы не представил, какой огромный путь она проделает. До сих пор поражаюсь тому, что сказал об этом Пол Ротшильд: «Исполнители большинства каверов не заморачивались над характерными для оригинала органным вступлением или соло. Всю мощь песни они передавали благодаря магии трех слов: “Light”, “My” и “Fire”». Удивительно, что никому за всю историю музыки не пришло в голову это сочетание слов, и лишь двадцатилетний парень из Пасифик Палисейдс до такого додумался. Это постоянное напоминание о том, что музыка бесконечна и всегда можно найти что-то новое. И прямо сейчас есть три слова, которые буквально умирают от желания сложиться в единую фразу, став частью новой песни. Чтобы обрести свободу среди нот. Возьмите инструменты. Найдите эти три слова.

Между Кларком и Хиллдейлом

Первое выступление The Doors на моей памяти состоялось в огромном ангаре для самолетов в присутствии хорошо одетых пар среднего возраста, работавших на Hughes Aircraft Company, но в тот вечер я был под воздействием метедрина, так что с трудом помню какие-либо подробности концерта. Отец Рэя работал на Hughes, поэтому он пригласил нас исполнить джазовые стандарты на какой-то ежегодной корпоративной вечеринке компании.

Некомфортная атмосфера, специфическая площадка плюс тот факт, что это наше первое шоу, – все по определению должно было действовать нам на нервы, поэтому мы с Джимом закинулись пачкой таблеток, которые я употреблял во время подготовки к экзаменам. Рэй по-своему справлялся со стрессом, приняв солидную дозу кислоты, что привело к побочному эффекту – он практически забыл, как играть. Мы привели бас-гитариста, чтобы насытить наше звучание, но во время выступления он порвал две струны и не мог их заменить, так что по факту у нас была только половина бас-гитары. Я не помню ни само выступление, ни песни, которые мы играли, ни то, как мы звучали, я даже не запомнил имя басиста. Но мы это пережили.

Наше второе выступление было в знаменитом Royce Hall Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе – зал на тысячу восемьсот мест, где обычно выступали куда более известные группы.

Рэй позвал нас обеспечить музыкальное сопровождение на показе студенческих фильмов Калифорнийского университета. У меня была с собой акустическая гитара Ramirez, у Рэя – мелодика, и, насколько я помню, у Джона и Джима – маракасы и бубны. Это исключительно инструментальное выступление – мы просто стояли на сцене и импровизировали, пока на экране демонстрировались фильмы. Это выступление едва можно квалифицировать как концерт The Doors, но было любопытно наблюдать за уверенным в себе Рэем, не находящимся под микроскопом у отцовских коллег.

В основном выступавшие студенты, представляя фильмы, были немногословными. Когда же вышел Рэй, это было шоу. Он говорил уверенно и полностью овладел вниманием толпы. Тогда я в первый раз увидел актерские таланты Рэя. В конце концов, он единственный выступавший, зашедший настолько далеко, что привел своих музыкантов играть звуковое сопровождение к фильмам.

На многих кадрах архивной кинохроники The Doors Рэй сидит, склонившись над клавишными, играя скромную роль второго плана. Но не потому, что ему не хватало таланта. Он был весьма умен, чтобы не перетягивать внимание зрителей с Джима на себя. На наших ранних репетициях и выступлениях Рэй пел вместе с Джимом, чтобы укрепить его уверенность в себе. Но с того момента, как Джим стал самим собой, Рэй инстинктивно отступил, чтобы дать зрителям в полной мере сосредоточиться на Джиме. Об этом редко говорят, но у Рэя врожденный талант шоумена. И его умение создавать драму еще не раз поможет наследию The Doors в будущем.

Организаторами нашего третьего шоу можно считать моих родителей. Их друзья Эл и Нэнси Исааксон устраивали предновогоднюю коктейльную вечеринку, и мама порекомендовала нас для развлекательной программы. Мы устроились на заднем дворе и играли сет, состоявший из каверов и наших песен. Несмотря на то что аудиторией вечера были в основном стереотипные старомодные люди средних лет, они, похоже, въехали в наше выступление. Их аплодисменты были громче аплодисментов персонала Hughes Aircraft, мы играли «Louie Louie» и «Moonlight Drive», и они прониклись нашим выступлением! Родителям явно не было стыдно за нас перед друзьями, вероятно, поэтому они всегда с уважением относились к Джиму, независимо от того, что позже слышали о его выходках. На вечеринке была девушка по имени Андрея – подруга дочери Исааксонов, которая, похоже, въехала в наше творчество больше остальных. Она была хиппи еще до того, как хиппи стали массовым явлением. Джим пытался произвести на нее впечатление, подбросив в воздух четвертак и заглотив его. Уж не знаю, сработал ли этот трюк, но это один из самых необычных способов запикапить девушку из всех, что я когда-либо наблюдал.

Через несколько месяцев мои родители снова сыграют важную роль в истории нашего коллектива. У нас были проблемы с поиском бас-гитариста, к тому же нам нравился формат квартета, поэтому Рэй предложил записать партию баса при помощи клавишных Fender Rhodes. Это был дорогой инструмент.

Но, будучи парнем из Палисейдс, я одолжил у отца денег, хотя он долго думал, как мы будем отдавать эту сумму. Тон Fender Rhodes стал определяющим элементом в звучании The Doors, и это повлияло на написание наших песен. Поскольку левая рука Рэя должна была выдавать басовые партии на автомате – тогда как правая исполняла куда более сложные партии клавишных, – он придумывал партии баса максимально простыми и повторяющимися. Эти низкие ноты, петляющие под звуки остальных инструментов, делали наши песни завораживающими. Обычно мы дозаписывали стандартную бас-гитару поверх партии Fender Rhodes для наших альбомов, но сочиняя песни и репетируя; зловещие басовые партии исполнялись левой рукой Рэя на Fender Rhodes. В конце концов, отец разрешил нам не возвращать деньги. Наша группа всегда останется у него за это в долгу.

Как и любая молодая группа, в ту пору мы соглашались выступать везде, где только было возможно. Льюис Бич Марвин Третий – обеспеченный борец за права животных, глава Храма Лунного Огня, вечно окруженный целым гаремом девушек-хиппи, позвал нас выступить под открытым небом на антивоенном мероприятии в Государственном историческом парке Уилла Роджерса. Друг, имевший отношение к компании Ford Motor, нанял нас для создания импровизированного саундтрека к циклу обучающих фильмов про продажи под общим высокопарным названием «Люби своего клиента».

На нас с Джоном легла миссия по поиску хороших концертных площадок. Мы ходили в любое грязное заведение Голливуда, в некоторые – по несколько раз, но никто не заинтересовался. Меня даже не впустили в некоторые из этих мест – мне еще не было двадцати одного года. Когда мы вошли в бар London Fog («Туман Лондона») на Бульваре Сансет, то ожидали столкновения с очередным отказом. Ранее заведение именовалось Jesse James’s Opera House, но они сменили название и развесили на стенах фотографии британских исполнителей, желая извлечь хоть какую-то выгоду на волне популярности коллективов из Англии в то время.

Бар был скудно обставлен несколькими столами и барными стульями, клеткой для стриптизерш, зеркальными стенами и высокой, но тесной сценой у входа. Персонал заведения составляли пара официанток и прекрасная Ронда Лейн, полноватая гоу-гоу танцовщица с вьющимися светлыми волосами. Удручающая пустота заведения была сразу заметна – видимо, поэтому у меня не стали спрашивать документы. Fog вообще не был похож на вечно переполненный и оживленный Whisky a Go Go, находившийся всего в полуквартале вниз по улице. Но это не худшее место, которые мы с Джоном нашли, выполняя наш непростой квест. По крайней мере, с этого можно было начинать. Полагаю, владельцу заведения и по совместительству бармену Джесси Джеймсу было тогда около сорока лет, но, пожалуй, когда тебе двадцать, любой, кто постарше, кажется вам сорокалетним. Он был нарядно одетым высоким блондином, скорее всего геем (но, разумеется, он не мог в этом сознаться в те времена, даже в Голливуде). Мы пришли к нему с экземпляром нашей демозаписи, прямо в лицо соврав ему, что подписали контракт с Columbia Records. И он не отказал нам.

Оказавшись в London Fog, мы оказались в нужное время в нужном месте. Если бы мы передали наше демо Джесси Джеймсу несколькими месяцами ранее, он, возможно, еще не был бы столь отчаявшимся, чтобы дать нам шанс. Если бы мы пришли несколькими месяцами позже, заведение бы, скорее всего, уже прекратило свое существование.

К моменту нашего прихода никого не было на сцене. Больше никто не умолял Джесси дать возможность выступить в Fog. Терять ему нечего. Так что он дал нам шанс: одно выступление по будням. Мы с Джоном рассказали о готовящемся концерте всем друзьям, Рэй и Джим собрали практически всю киношколу Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе. Впервые за свою историю London Fog забила до отказа шумная молодая толпа, желающая хорошо провести время. Джесси никогда в жизни не продавал столько пива. Со знаками долларов в глазах он тут же нанял нас играть в заведении регулярно. Но когда мы пришли в следующую ночь, были только мы, Джесси, официантки и прекрасная Ронда Лейн.

Нас удивила реакция Джесси, который согласился, что аншлаг в заведении – случайность, но сказал: «Мне плевать, просто продолжайте играть по-настоящему громко. Кто-нибудь, да зайдет». Следующие два месяца мы играли по шесть вечеров в неделю, четыре сета за ночь, по пять баксов каждый. Это не самый прибыльный бизнес, но для нас это стало бесценной возможностью. Когда зрителей не было, мы играли все, что хотели. С таким количеством времени, которым мы могли свободно распоряжаться, легко сочинять новые песни и импровизировать. Это дало нам легкость в импровизации и привило дисциплину. Это укрепило нашу химию как в музыкальном, так и в личном плане. Каждую группу, у которой был бы такой же свой London Fog, можно считать достаточно удачливой.

Дебютный альбом The Doors был в равной степени сочинен в London Fog, на наших репетициях, в голове у Джима и в гостиной моих родителей.

В фильме «The Doors» Оливера Стоуна London Fog показан популярным, заполненным до отказа местом с бесконечными очередями, желающими попасть внутрь и умоляющими, чтобы их впустили посмотреть на нас.

Фигушки.

Постепенно у нас появилось несколько поклонников, но не думаю, что в те времена на нас собиралось когда-либо более дюжины слушателей. Но, опять же, выгоды больше, чем невзгод. Джим Моррисон не был идеальным фронтменом от рождения. Будучи застенчивым на репетициях, на сцене он еще больше замыкался в себе. Остальные из нас были недостаточно профессиональными музыкантами, но каждый уже успел поиграть в группах раньше. Единственным сценическим опытом Джима еще до концертов The Doors была пьяная вылазка на выступлении прошлой группы Рэя, Rick & The Ravens, на вечеринке Калифорнийского университета во время песни «Louie Louie». Пробравшись сквозь толпу, Моррисон вылез на сцену и принялся петь импровизированный текст. Исполнение же своих стихотворных заготовок на сцене и возможность делиться ими с окружающим миром казались ему куда более тяжкой задачей. Ему нужно было время, чтобы обрести голос, в прямом и переносном смысле. Fog – место, где Джим отказался от легковесного стиля пения, который использовал на нашей демозаписи, и принялся завывать, в известной всем манере. К концу нашего концертного марафона Рэю уже не требовалось поддерживать его бэк-вокалом. Джим буквально научился летать самостоятельно.

Молодые музыканты иногда жалуются на необходимость платить взносы перед концертами. Заплатите. И вам воздастся. Играйте на вечеринках на задних дворах и в пустых помещениях столько времени, сколько вам нужно, чтобы сыграться и написать хорошие песни.

Первое шоу в Fog, когда мы собрали зрителей? Это иллюзия. Если же вы хотите создать то, что будет длиться по-настоящему долго, вы должны зарабатывать своих поклонников одного за другим.

Когда мы были готовы к новому этапу нашей карьеры, жизнь предоставила нам эту возможность. В лице смелой молодой женщины по имени Ронни Харан. Ронни была концертным директором клуба Whisky a Go Go, открывшегося двумя годами ранее и ставшего сперва главной танцплощадкой Сансет-стрип, а затем – одним из популярнейших клубов в мире.

Ронни была честной жительницей Нью-Йорка: все по делу, никакой ерунды. Она видела нас ранее один или два раза, но по понятным причинам не осталась под большим впечатлением. Но молва о наших выступлениях постепенно распространялась, так что она пришла в Fog еще раз. И привела британского исполнителя Питера Эшера, что впечатлило нас еще больше. По ее версии событий, она подошла ко мне, предложив выступить в Whisky, на что я холодно ответил что-то в духе: «Мы свяжемся с вами». С одной стороны, странно думать, что она подошла ко мне – парню с наименьшим стажем в группе. С другой – меня неофициально назначил руководителем группы наш бизнес-менеджер, собирающий и распределяющий выплаты за наши концерты и общающийся с промоутерами. Логика группы, вероятно, была такова: «Позволим парню из богатой семьи иметь дело с деньгами – он наверняка знает об этом хоть что-то, в отличие от нас».

Я не помню, чтобы отвергал предложение Ронни, но, если бы я так и сделал, это не было бы хитроумным планом. Это было бы лишь из-за того, что я не знал, готовы ли мы к такому. Несмотря на везение с выступлениями в Fog, момент предложения Ронни был еще более удачным, учитывая, что Джесси Джеймс уволил нас в ту же ночь. Если бы Ронни задержалась хотя бы на неделю, она бы пришла к вечно закрытому клубу, а мы бы тем временем уже искали себе место в каком-нибудь другом заведении.

Whisky принадлежал бывшему чикагскому полицейскому Элмеру Валентайну и профессиональному игроку Филу Танзини, самим же местом руководил один из чикагских приятелей Элмера – Марио Мальери. Ходили слухи об их связи с мафией, и позже Элмер рассказал прессе о том, как занимался вымогательством, но мы никогда не видели эту его сторону. Они не заставляли нас корчить из себя тех, кем мы не являлись, и носить костюмы в тонкую полоску. Они были приветливыми парнями, которые одевались как бывшие копы, пытающиеся косить под хиппи. Уж не знаю, нравилось ли Элмеру наше творчество на самом деле, но Ронни нас очень поддерживала, и вскоре мы стали группой-резидентом этого клуба. Первым шагом стало вступление в союз музыкантов: вместо пяти баксов, которые мы зарабатывали в Fog, теперь каждый из нас получал по 80 долларов каждый вечер. Этого было достаточно, чтобы я мог съехать от родителей, но, что самое главное, – для того, чтобы мы наконец ощутили уверенность и могли называть себя профессиональными музыкантами.

Летом 1966 года Whisky стал нашей резиденцией, где мы играли по два сета за ночь, разогревая хедлайнеров. Мы играли так много вживую, что больше не нужно было репетировать (да и времени на это уже не оставалось). Кроме того, мы набирались опыта, наблюдая за выступлениями таких групп, как Buffalo Springfield, The Turtles, The Chambers Brothers, Капитана Бифхарта и Love. Группа Вана Моррисона Them отыграла двухнедельный концертный марафон вместе с нами, и под конец мы присоединились к ним на сцене, чтобы исполнить двадцатиминутную версию их песни «Gloria», которую я считаю одной из величайших рок-песен, когда-либо написанных. Ее мы в качестве кавера исполняли на наших первых концертах, ее же я играю сольно и по сей день. Оба Моррисона, Ван и Джим, были поразительно похожи как личности: сперва – тихие интроверты, затем – громкие экстраверты. Я не могу точно вспомнить, когда Джим обрел настоящую уверенность в себе, но выступления с Ваном Моррисоном определенно на него повлияли. Будь то пропитанная кислотой непредсказуемость Капитана Бифхарта, будь то привычка Вана Моррисона разбивать микрофонные стойки, будь то выдержанность The Chambers Brothers или изысканность Love – мы старались впитывать все ингредиенты. Но при этом научились быть собой. Каждый вечер мы задавались целью уделать остальные группы, но даже при том, что между нами была конкуренция, враждебного соперничества никогда не было. Поскольку наше звучание сильно отличалось от остальных, никто никогда не видел в нас угрозу, даже если нам аплодировали громче всех. Мы никогда это особо не обсуждали в то время, но подсознательно догадывались, что наша сильная сторона – индивидуальность. По иронии судьбы лично я изо всех сил старался звучать как остальные, но… у меня не получалось. В отличие от Рэя, я не был техничным исполнителем, но очень амбициозным. Пытаясь играть круче, чем мог технически, и интегрировать всю нестандартную музыку, что на меня повлияла, в рок-формат, я непременно сформировал уникальный стиль. Это не стремление звучать по-другому. Я был просто слишком ленивым, чтобы научиться играть, как остальные.

Благодаря весне, проведенной в Fog, и лету в Whisky мы выросли и как группа, и как исполнители по отдельности, но наиболее заметным и важным был прогресс Джима. Он не до конца победил застенчивость, но ночь за ночью, сет за сетом она все меньше его сковывала. Он позволил себе быть собой. Если вы шли на концерт The Doors, вы видели настоящего Джима Моррисона. Разница между Джимом на сцене и за кулисами испарилась. Существует большой список знаковых исполнителей в истории рок-н-ролла, но почти каждый из них вживался в какой-то образ. Отличный образ! Но именно что образ. Мик Джаггер – великолепный исполнитель, раскачавший выступлениями толпы людей по всей планете. Но когда он вне сцены, вы не увидите его, поджимающего губы или расхаживающего фирменной «петушиной походкой». Элвис – один из величайших артистов всех времен, оказавший огромное влияние на Джима, но вряд ли он носил дома помпезные наряды в стразах. Чак Берри своим энергичным выступлением изменил мою жизнь, но его «утиная походка» – не лучший способ передвигаться в реальной жизни. Почти уверен, что Игги Поп не катается по битому стеклу в перерывах между походами по магазинам; сомневаюсь, что Джими Хендрикс поджигал гитару, чтобы согреться в холодную погоду. Я многократно играл в гольф с Элисом Купером, и он ни разу не явился в своем фирменном пугающем макияже. Не хочу как-либо умалять заслуги или обижать этих парней – они абсолютные мастера своего дела и вкладываются в свои выступления на сто процентов. Но магия Джима заключалась в том, что он был… просто Джимом. Возможно, публика не знала Джима лично, но наверняка многие на подсознательном уровне ощущали его искренность. На протяжении многих лет люди пытались разгадать загадку привлекательности Джима и не могли найти ответ. Думаю, все заключалось в его абсолютной искренности и непоколебимой честности. Никогда не было понятно, что он выкинет в следующий миг, находясь на сцене, равно как никогда не было понятно, что он выкинет в следующий миг в обычной жизни, – вы просто занимали свое место и ожидали, что же будет дальше. Даже если играли с ним в одной группе.

Иногда это становилось проблемой для него и, возможно, определенным образом сказалось негативно на нашей карьере, но все это привлекало нас. Не было ничего проще – в то же время ничего мощнее, – чем его искренность. Поэтому он и по сей день так привлекает людей.

Неизвестные солдаты

Достигнув призывного возраста, как и все твои друзья, ты чувствуешь, как это психологически давит на тебя, и вы это постоянно обсуждаете. Упоминание погибших солдат в новостях – это не статистика. Среди них мог быть ваш сосед, двоюродный брат или парень, с которым в детстве ты играл в баскетбол. Или лично ты. К счастью, никто из моих друзей и родственников не погиб во Вьетнаме, но мой одноклассник из Менло Джим Одриозола отправился воевать и был отравлен синтетическим ядом Agent Orange^[13], после чего вынужден был спустя годы бороться с онкологией. Другой товарищ из Менло, Фил Леман, также воевал и вернулся без каких-либо ранений, но никогда не хотел даже говорить о том, что там творилось. Мне и не нужны были эти подробности: я знал, что никогда не хотел воевать.

Я был не один. Никто из моих друзей не верил в бредовую идею, что вьетнамский коммунизм должен был уничтожить Америку. Так что было не стыдно игнорировать столь несправедливую войну. Тысячи людей бежали в Канаду, подделывая медицинские справки, платя взятки, изучая занудные предметы по расчетам в Калифорнийском университете… Наверное, если вам так трудно заставить людей воевать, может, вообще тогда не стоит этого делать? Когда The Doors начали набирать обороты в Whisky, Джон, Джим и я получили по повестке. Рэй – единственный участник группы, который мог спать спокойно. Он был на несколько лет старше нас плюс после колледжа служил в армии. Служба у Рэя проходила пару лет в Таиланде и Японии, но когда он вдруг осознал, что с куда большим удовольствием изучал бы кино в Калифорнийском университете, то убедил военных, что он – гей. Это смелый шаг. Был один нюанс, почему ни один призывник не мог сразу же по факту призыва говорить, что он гей, чтобы избежать службы. Дело в том, что тогда гомосексуальность была буквально незаконной. И даже если бы вас не арестовали, вы бы получили «волчий билет», с которым потом не смогли бы устроиться ни на одну приличную работу. Рэй понимал, что вряд ли когда-либо будет работать в приличной компании на солидной должности, поэтому не боялся прикинуться не натуралом.

Джон пытался выставить себя сумасшедшим, когда начал службу, но это не сработало. В итоге он выдумал, что гей, но это дало ему лишь классификацию 1-Y (отсрочка от службы), означавшую, что через год ему должна прийти новая повестка. Но, к счастью, из-за громоздкого механизма бюрократии повестка ему так и не пришла. Этого Джону было недостаточно – он задался целью получить классификацию 4-F: к военной службе не пригоден. Но до тех пор, пока у вас все еще есть жизнь и конечности, которые можно потерять в боевых действиях, военные, как правило, считают вас пригодными для службы.

Пройдя медобследование, я предоставил Дядюшке Сэму образцы крови и мочи. Затем, прямо как во время пребывания в тюрьме, нас раздели, выстроили и заставили наклониться. Статус студента Калифорнийского университета в свое время позволил мне оттянуть перспективу присоединения к вооруженным силам, на этот же раз благодаря поступлению я получил еще один год отсрочки, как и Джон. Это неидеально, но помогло The Doors выиграть немного времени.

За год могло произойти многое. Может, к тому моменту завершится война? Мы с Джоном отвели Джима в военкомат на прием и терпеливо ожидали снаружи. На нем была его любимая зеленая куртка сварщика, к спине которой был пришит кусок кожи ящерицы.

Поскольку ни Джону, ни мне не повезло с классификацией 4-F, мы поинтересовались у Джима, каков его план. «Не волнуйтесь, я все придумал», – ответил он нам. Мы с Джоном волновались. Ожидание Джима казалось вечностью. Наше обследование тогда нам не показалось столь долгим. Наконец, когда Джим вернулся, Джон повернулся ко мне и сказал: «Что думаешь? Он не выглядит счастливым».

Я ответил: «Никто не знает, что у него на уме».

Джим подошел к нам, и мы спросили его, что случилось. Он ответил: «У меня Z». Но классификации Z не существует. Джон спросил Джима, что это значит, на что Джим ответил: «Думаю, это значит, что я свободен. В любом случае не собираюсь тут торчать дальше, чтобы узнать. Давайте уже валить отсюда».

Джим никогда не рассказывал нам, какая у него на самом деле классификация или что происходило внутри военкомата. Но, что бы там ни случилось, больше военные никогда не разыскивали Джима Моррисона.

Все было тихо до весны 1968 года, пока The Doors не достигли пика популярности. Мы собирались выпустить третий альбом, имели несколько хит-синглов в чартах, становились хедлайнерами на аренах всей страны. Именно тогда правительство вдруг решило, что мой год отсрочки истек, и прислало мне еще одну повестку. Во Вьетнам уже было отправлено более полумиллиона солдат, более тридцати пяти тысяч из них погибли, а десятки тысяч – тяжело ранены. Многие отправились туда позже. Не имело значения, что я успешно воплощал мечты в жизнь. Война нуждалась в пушечном мясе. Билл Сиддонс порекомендовал адвоката, специализирующегося на оказании помощи людям, не желающим служить. Адвокат направил меня к психологу, доктору Исидору Зиферштейну, который был настолько ярым противником войны, что принял участие в грандиозной антивоенной лекции в Калифорнийском университете в Беркли вместе с доктором Бенджамином Споком, Норманом Мейлером, Аланом Уоттсом, Полом Красснером и Диком Грегори. В то время я был без ума от девушки по имени Линн (на которой в будущем женюсь). Она обитала на Хорсшу-Каньон-роуд, вдоль которой стояли дома, заселенные множеством музыкантов. Все, кто оказывался у нее дома, были вечно упороты, тусовались и веселились. Также у Линн было много друзей-геев. Один из них, громила по прозвищу Бум-Бум, сильно запал на меня. Я рассказал доктору Зиферштейну все об этих развратных вечеринках с подобными персонажами, на что он ответил: «Это прекрасно!» Он написал письмо с подробным описанием моего опыта и пообещал, что это поможет.

Адвокат, назначивший мне встречу с доктором Зиферштейном, порекомендовал мне пройти медобследование за пределами Калифорнии, поскольку из-за растущего антивоенного движения калифорнийские военкоматы работали жестче. Я сказал ему, что мой дядя Сонни работает дерматологом в Скоттсдейле, штат Аризона, на что он посоветовал мне использовать дядин адрес и пройти осмотр там: «Они никогда не видели в этом городе таких долбанутых, как ты».

Всего за девять дней до выступления The Doors на Голливуд-боул я отправился в Аризону навстречу судьбе. Моя одежда была грязной, волосы – нечесаными, и прямо перед встречей я проглотил несколько крошечных шариков из алюминиевой фольги (размером с то, что у вас осталось бы после того, как вы съели Hershey’s Kisses), которая, согласно городской легенде, помогала имитировать язвы при обычном медобследовании. Когда я добрался до призывного кабинета, то зашел в кабинет к суровому военному, вручил ему письмо от доктора Зиферштейна и стал ждать. И ждал. Подождал еще.

Я не хотел ничего сглазить и не знал, наблюдают ли они за мной, так что просто часами сидел там, скучая и беспокоясь о том, что эти маленькие шарики из фольги могут сделать с моим пищеварительным трактом. Наконец, совсем задолбавшись ждать, я поднялся и подошел к парню, которому передал письмо, сказав, что меня до сих пор не вызвали на обследование.

Он сказал: «Вы Кригер?»

«Ага».

Он сунул мне в руки лист бумаги со словами: «Убирайся отсюда! Мы никогда больше не хотим тебя видеть!»

Я изобразил разочарование и покинул здание. Я никогда не читал письмо доктора Зиферштейна – оно было запечатано, когда он отдал его мне, так что я всегда буду задаваться вопросом, какие сказки он насочинял, чтобы спровоцировать такую реакцию. Я продолжал имитировать глубокое разочарование, пока не оказался в, по крайней мере, квартале от военкомата, а затем посмотрел на выданный мне документ. «4-F: не пригоден к военной службе». Это без преувеличения один из самых счастливых моментов моей жизни. Спасибо, доктор Зиферштейн. Спасибо, Бум-Бум.

С тех пор я несколько раз устраивал благотворительные концерты для ветеранов Вьетнама. Потому что, окажись я там, мне бы хотелось, чтобы это кто-то организовал. В течение нескольких лет мы с моим другом Скоттом Медлоком организовывали благотворительные турниры по гольфу и концерты, чтобы отдавать вырученные средства ветеранам через Фонд Пэта Тиллмана^[14]. Я никогда не был согласен с самой идеей войны, но не был против наших солдат. Многие ребята отправились во Вьетнам против воли, кто-то поверил лжи нашего правительства.

Я ни на секунду не испытываю чувство стыда, что откосил от службы, но всегда буду уважать тех, кто служил. Как служили Джим Одриозола и Фил Леман.

Первым благотворительным мероприятием для ветеранов с моим участием был концерт «Добро пожаловать домой» 1986 года. Он проходил на лос-анджелесском «Форуме» и был квинтэссенцией середины 80-х с такими участниками, как Вупи Голдберг, Джон Риттер, Крис Кристофферсон, Рикардо Монтальбан, Кэтрин Бах из сериала «Придурки из Хаззарда», Эд Аснер, Джон Войт и звезда ситкома «Ночной суд» Марки Пост. За музыкальную часть в тот вечер отвечали Стиви Уандер, Нил Янг, Ричи Хейвенс и Крис Хиллман из The Byrds. Я играл «Roadhouse Blues» с актером Стивеном Бауэром в качестве вокалиста, затем уже сам спел «Love Me Two Times».

Было волнительно смотреть на тысячи ветеранов, которые своими глазами видели дикие вещи и приносили непостижимые жертвы. Глядя на них, я думал о том, как бы сложилась моя жизнь, не получи я статус «не пригоден к военной службе». Я посвятил им «Love Me Two Times», рассказав, что написал песню о солдате, который перед отправкой во Вьетнам хотел в последний раз заняться сексом с любимой. Это неправда. Это просто песня о сексе. В тот момент я хотел установить какую-то связь с ветеранами после того, что они пережили. С тех пор эта трактовка песни обрела жизнь, уж не знаю, к лучшему или худшему. Мои коллеги по группе даже поддержали эту идею. Возможно, нужно было вспомнить совет Джима и дать возможность слушателям самим додумать смысл.

Скотт Медлок и я на благотворительном концерте

Множество ветеранов на протяжении долгих лет подходили ко мне, чтобы сказать, как наша музыка прошла с ними через Вьетнам. Увлечение Оливера Стоуна The Doors началось, когда он впервые услышал нас во время службы в армии. Дэн Разер рассказал мне, что, освещая военные события по CBS News, слышал только два вида музыки там: кантри и The Doors. С одной стороны, неприятно думать, что наши песни – саундтрек насилия и кровопролития. С другой – нам неоднократно говорили, что наша музыка помогла многим парням пережить самые худшие моменты их жизни. Когда вы в восьми тысячах миль от дома, лицом в грязи, а над головой свистят пули, последнее, что вы захотите услышать, – «All You Need is Love». Они буквально видели свой конец^[15]. И каждый час их бодрствования проходил на расстоянии вытянутой руки от другой стороны^[16].