Доктор Шифр

ПРОЛОГ

Впервые цветовые галлюцинации настигли Андрея Волошина в тринадцать лет.

Жутковатые, но интригующие видения начались примерно через две недели после того, как в автоаварии погибли его отец и старший брат Петр. Возможно, именно это событие послужило катализатором и запустило цепь психофизиологических изменений в мозгу подростка. А может, просто время пришло.

Во всяком случае сам Андрей постоянное присутствие в своих снах красного и зеленого кругов никак не связывал с трагедией, наложившей глубочайший траур на семью Волошиных. Он даже не рассматривал это как недуг, требующий оперативного медицинского вмешательства, и воспринимал галлюцинации в качестве спасительной шлюпки в буре непростого времени.

Каждый вечер Андрей укладывался в постель, зная, что спустя минуту-другую перед внутренним взором запляшет красно-зеленое светопреставление, которое принесет покой в метущуюся подростковую душу. Иногда пареньку казалось, что он не только видит свет, но и ощущает исходящие от него тепло, благодать и заботу.

Обычно две разноцветные сферы начинали приближаться издалека, небольшими окружностями, словно фары автомобиля, пересекающего заросшее поле. И лишь через несколько минут они принимали свой окончательный вид, превращаясь в красную и зеленую линзы светофора, который будто очутился перед самым носом.

Странно, но Андрей ни разу не испугался своих постоянных ночных спутников. Мягкий свет, исходивший от линз, излучал только положительные эмоции. Красный окутывал сознание мальчика убаюкивающим теплом, зеленый предвещал таинство грядущих открытий. И лишь после того, как Андрей успокаивался, избавлялся от тревожности и забывал о негативных событиях минувшего дня, «светофор» начинал свой монолог.

Размеренно и не спеша, он поочередно подмигивал Андрею то зеленой линзой, то красной. Два огромных круга играли с Волошиным, заставляя сердце восторгаться и ликовать, и был в этой игре некий смысл, который мальчуган не столько понимал, сколько ощущал.

В том, что сферы пытаются с ним общаться, у Андрея не было ни малейших сомнений: слишком уж красноречиво подмигивали они, словно изо всех сил старались обратить его внимание на что-то непомерно важное. Это напоминало сцены из фильмов про моряков, когда экипажи двух кораблей лампами Олдиса шлют друг другу немые сообщения.

Следуя догадке, Андрей отыскал в школьной библиотеке учебник по азбуке Морзе и способах передачи информации на расстоянии. Выучив все эти «точки-тире», каждое утро он первым делом хватался за карандаш и листок бумаги и по памяти восстанавливал некоторые фрагменты цветового монолога.

Всякий раз выходила сущая околесица, но Андрей не оставлял надежды разгадать таинственный шифр, продолжая упорно документировать вероятные послания. Он нисколько не сомневался в том, что, бомбардируя его сознание, «светофор» передавал нечто очень важное.

Увлеченность «цветошифром», как Андрей называл свои еженощные видения, помогали мальчику справиться с опустошительным чувством утраты и безнадеги, затопившими его дом. До трагедии Волошины жили довольно слаженно и дружно. В их трехкомнатной квартире обитали бабушка и дед Андрея, мама, он сам и старший брат Петр. Отец давно жил с другой женщиной, хотя следующего отпрыска, насколько было известно, так и не завел.

Родители разошлись, когда Андрею было три года, а Петру шесть, но продолжали общаться в те нечастые дни, когда отец приезжал повидаться с сыновьями. Причин развода Андрей не знал и не горел желанием узнать. Петр был в курсе ситуации, несколько раз порывался просветить и младшего брата, но тот интуитивно понимал, что подобные сведения причинят ему боль, и сознательно закрывался.

К счастью, брат не настаивал. Их отношения вообще не походили на те истории, когда старший брат всячески подтрунивает и измывается над младшим. Наоборот, после развода родителей Петр взял над Андреем своего рода шефство – что называется, «тянул» его – и чем взрослее становились ребята, тем заметней проглядывало влияние старшего брата на жизнь младшего.

Петр говорил о важности занятий спортом, приводя братишку то в одну секцию, то в другую; учил, как нужно вести себя на улице, в коллективе пацанов и с девочками. Возможно, именно поэтому в глазах не только семьи Волошиных, но и окружающих он казался едва ли не идеальным примером того, каким должен быть старший брат.

По правде говоря, Андрей жил со смутным ощущением, что все любили Петра сильнее, чем его, – и в общем-то это было неудивительно. Два брата оказались совершенно разными.

Петр всегда и во всем старался занимать ведущие позиции, и к шестнадцати годам неоспоримое лидерство всегда и во всем будто стало жизненным кредо парня. Он демонстрировал великолепные успехи в разных видах спорта, являлся капитаном сразу нескольких сборных команд. Старший брат испытывал некоторые сложности в усвоении школьной программы, но благодаря упорству и расцветавшему личному обаянию к выпускному классу он стал одним из претендентов на золотую медаль.

Другие мальчишки признавали его первенство, девчонки охотно тянулись к нему, а учителя восхищались неиссякаемой энергией Петра и его выдающейся способностью выстраивать партнерские отношения практически с любым человеком. Все без исключения были уверены: оставь Петра Волошина с ножом и компасом на острове – и через год он сформирует свое государство, наладив торгово-рыночные отношения с другими островами.

«У Петьки есть хватка, – сказал однажды отец в разговоре с матерью. – Ее надо развивать».

Андрей же был совершенно иного поля ягодой. Щуплый, задумчивый, погруженный в себя, большую часть времени он проводил в своем внутреннем мире, абсолютно не замечаемый миром внешним. О том, какие события разворачивались в душе младшего Волошина, знали немногие: в отличие от брата, Андрей не мог похвастать запредельным количеством друзей и знакомых.

Он неплохо учился, но происходило это не благодаря ломовой зубрежке, как в случае с Петром, а из природной склонности к точным наукам, в особенности – к алгебре и геометрии. Цифры и фигуры манили Андрея скрытой способностью шифровать и кодировать абсолютно любое явление окружающего мира. Когда парнишка в первый раз посмотрел фильм «Игры разума», сцена, в которой герой Рассела Кроу обещает математически объяснить структуру галстука собеседника, привела мальчика в неудержимый восторг.

Младший из Волошиных испытывал необъяснимую тягу к скрытым посланиям, древним письменам, тайным знакам. Он вел специальную тетрадку, в которую методично записывал каждый новый тип шифра, выхваченный из книг, журналов и кино, а разнообразные шарады и логические задачки щелкал как орешки.

И всё же такой талант едва ли позволил бы ему вырваться из тени брата. Пока еще Андрей был слишком зажат, слишком неуверен в себе, чтобы поднять собственные знамена.

Однако большая популярность брата не столько угнетала, сколько радовала Андрея. Забирая на себя львиную долю внимания окружающих, Петр позволял ему оставаться собой. Став заложником образа непререкаемого школьного лидера, старший брат был вынужден растрачивать огромные запасы сил на поддержание сложившегося имиджа. Он превратился в идола – величественного исполина, отбрасывающего широкую тень. И в этой тени его братишка мог оставаться собой и заниматься тем, чем и должен заниматься ребенок, – наслаждаться детством со всем его таинством первооткрытий.

Подтверждение теории о том, что красная и зеленая сферы передают некое зашифрованное послание, Андрей обнаружил спустя месяц после гибели отца и брата, когда начал видеть арабские цифры.

Сперва они просто бомбардировали внутреннее око, подобно мельтешащему «светофору», что являлся мальчугану прежде. Неслись прямо на него из далекой темноты. Поначалу Андрей заносил в тетрадку и их, выискивая скрытый шифр, некое послание для себя. Усилия эти не были бесплодными, пускай результат их и проявился в ходе интеллектуальных штурмов не в реальности, а во сне.

В одну из ночей, сразу после интенсивной цветовой бомбардировки красным и зеленым «прожекторами» (традиционно именно так и начинались сеансы связи Андрея со сферами), цифры сами собой сложились в круг. Символы от 1 до 12 аккуратно легли перед мальчуганом словно по широкому циферблату часов. Образовавшееся числовое колесо стало медленно вращаться по часовой стрелке, а юное сердце Андрея переполнилось ликованием. Паренек вдруг ясно и четко осознал: некие силы действительно пытаются контактировать с ним во сне и он еще на один шаг приблизился к разгадке их шифра.

Но кто таким образом выходил с ним на связь?

Бестелесные духи? Его более зрелый двойник из параллельного мира? Инопланетяне?! Учитывая, что каждый раз огни словно прорывались из вселенского далека, Андрей больше склонялся к версии о пришельцах. Да и сама теория контакта с внеземными цивилизациями казалась мальчишке более привлекательной, чем другие.

А еще на интуитивном уровне Андрей понимал: сферы требуют упорядочить их зашифрованные послания. И он сделал это. Структурировал код, разложив символы по окружности. Это была маленькая победа. Он только что вышел на следующий уровень телепатической связи (хоть бы это были пришельцы!). Вот бы кто-нибудь еще сумел оценить такое достижение по достоинству…

Отец братьев Волошиных был кадровым офицером, полковником, и имел свой, практичный взгляд на будущее сыновей. Точнее, на будущее Петра. Он ждал, что старший сын пойдет по его стопам, выстроит блестящую военную карьеру, дослужится до генеральских лампасов. А это обязательно должно было случиться, ведь «у него есть хватка». От Андрея же полковник Волошин не ждал ничего.

Порой мальчику казалось, что особых подвигов от него не ожидал вообще никто. За исключением, может быть, деда по матери – человека сурового, закрытого, но по-своему искреннего. В чем таилась причина подобного отношения, Андрей не понимал, но отсутствие интереса к себе со стороны как взрослых, так и сверстников переносил довольно хладнокровно. Лишь непонятное равнодушие отца ранило его по-настоящему больно.

Так случилось и в тот вечер, когда Андрей в очередной раз подслушал одну из нечастых бесед родителей и узнал, что наутро полковник Волошин собирается забрать лишь Петра. Подобного прежде не бывало: отец всегда забирал обоих пацанов сразу. Но завтра он планировал свозить Петра в Серпейский военный институт, в стенах которого старшему сыну полагалось учиться после школы, – и серьезно поговорить о будущем парня. О том, что к их разговору должен присоединиться Андрей, речи не шло.

Это оказалось самым подлым, самым ощутимым ударом, который когда-либо получал младший Волошин. Тем же вечером, рыдая в ду́ше, он пожелал – абсолютно искренне, от всей души и изо всех сил – чтоб отец с братом уехали и никогда больше не возвращались. Формулируя запрос, Андрей почувствовал, как от него словно отделилась частичка. Обида и ярость переплелись в единый клубок и выплеснулись из тела подростка сильным, ясно сформулированным желанием. Он жаждал больше никогда не видеть отца и брата. Так оно и случилось.

Наутро отец и впрямь забрал лишь Петра. Андрей не вышел поздороваться, прикинувшись спящим, но из окна наблюдал, как отъезжает машина полковника Волошина. Они и в самом деле отправились в военный институт, где брата водили по курсантским казармам, показали столовую, и спортивный комплекс, и пару учебных корпусов. После экскурсии отец повез сына покататься за город.

Там-то всё и произошло.

Один из участков трассы был необычайно трудным даже для опытных водителей: дорога уходила вверх, круто извиваясь. Сразу несколько поворотов подряд терялись из виду за пригорками. На одном из таких поворотов с минимальным обзором заднее крыло автомобиля Волошиных царапнул грузовик, перевозивший спиртное. Легковушка сразу слетела с дороги и покатилась по утесу вниз. К тому моменту, как она совершила последний, двенадцатый оборот, отец и сын скончались от многочисленных травм.

Для семейства Волошиных это стало сильнейшим ударом. И если дед по обыкновению скрывал горечь утраты за маской стоического хладнокровия, то бабушка и мать оказались просто-напросто раздавлены горем.

Андрей практически перестал с кем-либо общаться и травил себя неумолимым чувством вины. В случившейся трагедии мальчик обвинял не водителя грузовика, взявшего слишком широкий угол поворота, а себя. Дни напролет проходили с мыслью: а не мог ли он стать причиной несчастного случая? Разве не его искреннее, ощетинившееся обидой желание никогда больше не видеть родных столкнуло их в пропасть?

Андрей, с раннего детства проводивший бессчетные часы в своем внутреннем мире, чувствовал: там что-то было. В дальних уголках души росла и крепла необузданная сила, достаточная, чтобы перекроить реальность по своему разумению. Маленький термоядерный реактор насыщался энергией, чтобы однажды запустить… что запустить? На какие ужасы или подвиги способен нелюдимый подросток, обладающий такой огромной силой? И ему ли предстоит выбирать – станет он героем или злодеем?

Через двенадцать дней после трагедии из глубин космоса пришел ответ. Размышляя о природе красных и зеленых огней, которые он видел во сне, Андрей окончательно склонился к мысли о пришельцах. Может быть так, что они пригнали на орбиту Земли свой спутник и каждую ночь в диапазоне красно-зеленого спектра транслировали парнишке некие знания? Почему бы и нет.

Было ли это связано с последними событиями в жизни Андрея, он не задумывался. Волошину вполне хватало идеи того, что где-то там, далеко-далеко, у него появился невидимый друг, каждую ночь приносящий умиротворение и занимательную игру в шифры. Мальчуган не сомневался, что однажды взломает секретный код. И когда это случилось, когда двенадцать чисел улеглись в идеально ровный круг, сферы вышли за пределы снов.

После гибели брата, как показалось Андрею, сильнее других горевала бабушка. К смерти его отца она относилась куда спокойней: зять и теща не поладили с первых дней знакомства. А вот умелый и талантливый внук, всеобщий любимец… такую утрату пожилая женщина выдерживала с огромным трудом. Может, как раз поэтому «подсветка» выхватила именно ее.

Небольшой, размером с теннисный мячик красноватый шар возник в районе сердца бабушки на седьмое утро после «цифровой» победы Андрея. Видение походило на почти рассеявшееся облачко дыма, которое кто-то ловко заточил в прозрачную сферу. Сперва Андрей принял его за оптическую иллюзию, но с какой бы стороны ни подступался к бабушке, под каким бы углом на нее ни смотрел – шар всегда маячил возле груди.

Однако наиболее примечательным наблюдением стало то, что с течением времени цвет шарика менял тональность. Происходило это не шибко резко и заметно, но если в первый день он был размытого красного оттенка, то спустя три месяца напоминал спелый персик. Вновь отправившись в библиотеку, Андрей, который вел наблюдения за шаром с усердием секретного агента и мельчайшие детали конспектировал в тетрадку, отыскал небольшую книгу по колористике.

Волошин пришел к выводу, что, если он хочет вести дневник подробно и качественно, скудных описаний цвета по типу «ярко-красный» и «темно-красный» будет явно недостаточно. Поэтому он решил расширить познания в области типологии цветов и оттенков. В процессе самообучения подросток выяснил, что, согласно цветовой модели Пантон, на начальном этапе «бабушкин шар» имел цветовую идентификацию 18-1649 TCX. Оттенок, который Андрей по-простецки именовал «бледно-красным», на самом деле назывался «глубоководным кораллом». И код, и поэтичное наименование он скрупулезно занес в тетрадь.

На недолгий период колористика полностью овладела воображением Волошина. Он буквально впитывал любую информацию о цветовом пространстве, длинах волн спектра, тонах и оттенках. Скудные данные, полученные из одной-единственной библиотечной книжки, казались ему необычайно важными для разгадки главной шарады: кто и почему выходит с ним на связь при помощи цветового спектра?

Тогда-то Андрей и подумал, что несет слишком много. Постоянная усталость по утрам, непреходящее чувство вины за гибель родных и перманентный стресс изрядно выматывали тихого паренька, которому в начале ноября только исполнится четырнадцать лет.

Пожалуй, пришло время разделить ношу с кем-нибудь еще.

Друзей у Андрея было немного. Если честно, то всего один – зато такой, которому Волошин мог рассказать абсолютно всё.

Ким учился двумя классами старше и при обычных обстоятельствах едва ли стал якшаться с «малолеткой». Дело было в том, что при достаточно выраженной азиатской внешности и дряблом телосложении он не снискал популярности среди одноклассников.

Первое делало его идеальной мишенью для шуточек. Вопросы о том, как же Ким видит мир «через эти щелочки» и не является ли он родственником Джеки Чана, были самыми безобидными, верхушкой айсберга. Вспыльчивый Ким сразу же кидался в драку, и здесь уже в конфликт с реальностью вступало его грушевидное тело.

Ким огребал на орехи постоянно. Пару раз Андрей становился свидетелем того, как его друг кидался с кулаками на очередного шутника – или жестко язвил в ответ и бросался наутек, если обидчиков было много. Но Волошин не видел ни одной потасовки, из которой Ким вышел бы победителем. Ни одной.

Если он дрался, то неизменно отхватывал тумаков, если убегал – его быстренько настигали, и тогда тумаков доставалось в два раза больше – потому что убегал. Синяки стали как бы естественной пигментацией кожи Кима.

Вообще-то его звали вовсе не Ким. Он имел вполне себе типичное для центральной части России имя, а азиатскую внешность ему придавали калмыцкие корни. Те же корни толкали его и в драку с досаждавшими пацанами.

Андрей не помнил, когда и при каких обстоятельствах его друг получил свое прозвище, – так давно и настолько крепко оно к нему приклеилось. Кажется, только школьные учителя называли калмыка настоящим именем. Что удивительно, конкретно из-за прозвища вспыльчивый Ким совсем не переживал и даже гордился им. Он считал, что кто-нибудь примет его за корейца и, возможно, решит, что Ким владеет корейским боевым искусством тэквондо. А тэквондиста никто не будет задирать, утверждал друг. Эта теория еще ни разу не получила подтверждения, но придавала Киму ощущение неуязвимости. Может, он и впрямь считал себя мастером тэквондо, кто знает…

Андрей поведал Киму всю историю целиком, не утаив даже про то, в чем с неохотой признавался сам себе: о тайном и сильном желании никогда больше не видеть отца и брата, о чувстве вины за их гибель. На рассказ ушло минут двадцать. За это время они побродили по двору и дошли до масштабной стройки, которой через несколько лет суждено было стать первым торговым центром небольшого Серпейска.

Ким слушал очень внимательно и ни разу не перебил. Даже уточняющих вопросов по ходу повествования задавать не стал. Слушать он умел еще лучше, чем говорить. Возможно, свою роль сыграло и то, насколько красноречив был сам Андрей. Его словно прорвало. Мальчик слишком долго пробыл в своей собственной темнице. Он говорил, и говорил, и говорил, выплескивая всё, что пережил и обдумал с момента трагедии. Такое случалось крайне редко – лишь в минуты сильного эмоционального возбуждения.

Стояло теплое лето. Впереди у Кима замаячил выпускной класс, и Андрей уже чувствовал, как отдаляется единственный его друг, которому в феврале стукнуло шестнадцать лет. Пропасть между ними росла.

И всё же Андрей мог сказать, что в тот день они снова оказались на одной волне: Кима услышанная история очень заинтересовала.

– Ты точно видишь этот «бабушкин шар»? – спросил он после того, как Андрей выговорился. – Может, у тебя глюки?

– Точно, – хмуро отозвался Волошин. – Он уже третий месяц возле нее маячит. И днем, и ночью.

– И всё время красный?

– Ну да. Оттенок меняется, но, в принципе, так и остается красным.

Ким замедлил шаг, нахмурился. Уже тогда между его черных бровей наметились две глубокие вертикальные морщинки.

– Тогда скажи: шар какого цвета крутится возле меня? И – где?

Андрею вопрос показался неожиданным.

– Возле тебя ничего нет. Я такого свечения, как у бабушки, вообще больше ни у кого не видел.

Ким поразмыслил над ответом, кивнул сам себе и продолжил путь вдоль чугунных прутьев забора, ограждавшего будущий торговый центр. Андрей поплелся следом.

– А как думаешь, что это означает? – спросил Ким через плечо. – Почему шар именно красный? Почему темнеет?

– Мне кажется, это печаль бабушки. Она очень сильно переживает смерть Петьки и отца. Может быть, даже сильнее мамы. И выглядит с каждым днем всё печальней, потому и шар темнеет.

– Он может совсем почернеть?

– То есть стать темно-бордовым?

– Нет. Именно почернеть. Печаль же с каждым днем растет – ты сам сказал. А это очень сильная эмоция. Она даже может… убить. Я читал о таком в книжке по психологии. Это как будто человек сам себя травит ядом. Потому и спрашиваю: может ли шар почернеть?

На сердце у Андрея стало мерзко, ответил он не сразу.

– Не знаю. Пока шар просто красный.

– А что случится, если все-таки почернеет?

Волошин не знал ответа на этот вопрос. Точнее, не хотел его искать. Интуитивно он догадывался, что такое знание вряд ли принесет покой.

Ким снова остановился, повернулся. Он хотел спросить что-то еще, но глянул поверх головы Андрея и осекся. На овальном лице отчетливо проступила тревога. Андрей тоже обернулся и понял, что обеспокоило друга. Следом за ними бодро вышагивали еще трое ребят: Димедрол и два его приспешника. День перестал казаться безоблачным и увлекательным.

Димедрол жил в соседнем дворе, но знал его весь район. Это был крепкий парень: он вроде бы занимался боксом и точно ходил в качалку. Поговаривали, что отец Димедрола – бандит, притом «очень серьезный». Андрей не знал, насколько правдива эта информация, но она сполна объясняла два момента: отвязно-хамоватый нрав Димедрола и то, каким образом ему в самом начале нулевых удавалось разгуливать в модной одежде и невообразимо дорогой обуви. Вот и в этот вечер он явно косил под парней из молодежных бэндов, популярных в те годы: огромные белоснежные кроссовки, широкие бежевые бриджи и безразмерная футболка в красно-зеленую мозаику. Для полноты образа не хватало разве что бейсболки с прямым козырьком.

А еще он терпеть не мог Кима – это Андрей знал наверняка. Димедрол насмехался и над его азиатскими чертами, и над телосложением, и над никудышней физической подготовкой. Парни были погодками, учились в параллельных классах, однако предположить то, что они могли стать друзьями, осмелился бы только пришелец из далекой-далекой галактики.

Цеплялся к Киму хулиган с завидным постоянством. Даже если они оказывались в разных концах школьного коридора, Димедрол с удовольствием использовал свой громогласный голос и унижал Кима на глазах десятков учеников. Когда же калмык огрызался в ответ, боксер с удовольствием отрабатывал на нем апперкот в печень.

В общем, по какой-то странной причине Ким для Димедрола был что тряпка для быка.

– О, китаеза выполз! – радостно крикнул Димедрол. – Я тебе говорил нашим воздухом не дышать?! Россия для русских, китаеза!

Ким отреагировал приблизительно так, как того и ожидал Андрей: поднял оттопыренный средний палец и прокричал:

– А это для тебя, дебил!

Андрею понравилось, как спешно помрачнел Димедрол: гаденькая ухмылка вмиг сползла с прямоугольного лица.

– Сюда иди, – очень спокойным тоном приказал хулиган.

Его прихвостни тем временем сделали страшные рожи боксеров перед боем.

– А вот и второй подоспел, – ответил Ким, поднимая средний палец другой руки.

Димедрол усмехнулся, покивал, будто соглашался со смешной шуткой, а потом резко сорвался с места. Прихвостни помчались следом. Ким развернулся и бросился наутек. Андрей остался на месте.

Волошин знал: хулиганы вряд ли тронут его. Максимум – с дороги оттолкнут. Он грустно смотрел на то, как нелепо бежит друг, – намного медленнее своих обидчиков. Ни шанса на спасение. Поэтому, когда Димедрол с прихвостнями несся мимо, Андрей сделал то, чего делать не собирался.

Позднее, анализируя свой поступок, Волошин решит, что в тот миг его телом управлял кто-то другой, – настолько нереальной ситуация покажется в ретроспективе. А сделал Андрей вот что: он поставил Димедролу подножку.

Дорогая, белоснежная кроссовка со всего маху врезалась в худую голень – Димедрол не удержался на ногах и отправился взрыхлять асфальт. Падение его было мощным, с глухим «ух!». Прихвостни буквально остолбенели. Увиденное выходило за рамки их жизненного опыта.

Когда Димедрол поднялся, выглядел он не менее обескураженно, чем его приятели. В немом удивлении гроза района развел руками, глядя на Андрея так, словно только что и заметил. Потом осмотрел себя снизу вверх. На идеальных кроссовках появились уродливые серые царапины. Бежевые бриджи испачкались в пыли, а модная мозаичная футболка порвалась в нескольких местах.

Едва оба его дружка оправились от шока, они схватили спокойно стоявшего Андрея за руки, но Димедрол лишь повелительно махнул: отпустите, мол. Переглянувшись, прихвостни выполнили немое указание вожака.

Димедрол приблизился к Волошину. Будучи на голову выше и в полтора раза шире, он пытался морально давить на паренька. Андрей не опустил головы и не отвел взора – он с любопытством разглядывал здоровяка. Вернее, не его самого, а красноватое облачко, клубящееся у Димедрола над правым ухом. Пока еще тусклое, без устоявшейся формы, оно вилось у коротко постриженных волос.

Подспудно Андрей знал: пройдет определенное время – и облачко оформится, уплотнится, станет отчетливо красным. А затем начнет темнеть.

Ему вдруг нестерпимо захотелось рассказать об этом Димедролу. Предупредить его о чем-то, чего толком не знал и сам. Пока не знал. Он хотел поведать правду о своем видении, но не успел.

Димедрол ударил с левой – коротко, почти без замаха. Не шибко тяжелое тело Волошина буквально смело с дорожки. Едва касаясь земли, он перелетел к забору и со всего маху стукнулся головой об один из чугунных прутьев. Перед глазами поплыло. Ноги будто перестали существовать, стерлись из реальности.

Андрей рухнул в пыльную траву под забором, с трудом посмотрел вверх. Он видел нависшего над ним Димедрола и красное облачко возле его правого виска – пару секунд, а потом оно моргнуло раз, другой – и исчезло. Андрей даже подумал, что теперь, наверное, и «бабушкин шар» пропадет без следа.

На сей раз, хорошенько размахнувшись, Димедрол пнул Андрея в живот. Охнув, паренек сжался в комок, став очень маленьким и совершенно беспомощным. А потом всё перестало иметь значение. Повинуясь резко навалившейся апатии, Волошин потерял сознание.

Андрей не знал, как долго его мутузили или сколько времени он провел в отключке. Растолкал Волошина уже Ким. Судя по отсутствию на обеспокоенной физиономии новых синяков, Димедрол со товарищи его не догнали. Вернее, не стали догонять.

Ким помог Андрею подняться на ноги (которые вновь существовали в нашей реальности), внимательно осмотрел. Кожа на голове чуть выше левого виска оказалась содрана, под ухо стекал кровавый ручеек. Ничего смертельного, но дома с такой ссадиной лучше не появляться.

Друзья дошли до ближайшей колонки, и, пока Андрей промывал волосы, Ким смотался в соседнюю аптеку за пачкой ваты и пузырьком зеленки. Потом они забрели в тихий дворик и развернули полевой лазарет под густой зеленью склонившейся березы.

Ким, похоже, чувствовал себя жутко виноватым. Андрея посетила такая мысль, когда он понял, насколько старательно друг обрабатывает рану: прямо с дотошностью мастеровитого хирурга, будто в распоряжении у него не вата с зеленкой, а набор первоклассных медицинских инструментов и хорошенькая медсестра-ассистентка (Андрей видел такое в сериале «Скорая помощь» по НТВ).

Сам Волошин помрачнел и осунулся. У него сильно болела голова и накатывала тошнота, так что Андрей сразу поставил себе диагноз: сотрясение мозга. А он многое слышал про сотрясение мозга. Кто-то даже рассказывал, что «с этим долго не живут». Потому-то имевшиеся у него симптомы расценивал как первые признаки скоропостижной кончины.

Однако не это тревожило Андрея сильнее всего. У него появилось ощущение, что после удара в голове будто образовался затор. Пробка в том самом канале, по которому текла энергия, связывающая с красно-зелеными огнями из далекого космоса.

«Почему я перестал видеть облако над головой Димедрола? – думал он. – Это из-за того, что я должен был вот-вот потерять сознание, или удар головой что-то отключил во мне?»

Ему захотелось тотчас увидеть красное свечение. Но Димедрол был далеко, а чтобы взглянуть на бабушку, надо еще добраться домой. А до тех пор он будет пребывать в тревожном неведении: сохранилась ли способность контактировать с огнями или хулиган буквально выбил из него всё сверхъестественное?

«Сверхъестественное дерьмо», – подумал Андрей. Так бы сказали герои боевиков, которые они с Кимом частенько смотрели по видику: «Я выбью из тебя всё сверхъестественное дерьмо!» Пожалуй, эта реплика подошла бы Сталлоне.

Шутки шутками, но Андрей начинал паниковать. Перспектива лишиться причудливого дара, связи с невидимым другом из космоса, а вместе с ней – возможности по-настоящему отвлечься от мрака, нависшего над семьей, повергала Волошина в глубокое уныние.

– Ну и на фига ты Димедролу подножку поставил? – спросил Ким, ваткой смахивая с волос Андрея остатки запекшейся крови.

– Чтобы он тебя не догнал и морду не набил, – отвечал Волошин, глядя прямо перед собой.

– А он бы и не догнал. Я смог бы убежать.

– Нет. Не смог бы.

Непоколебимость в голосе друга ударила по самолюбию Кима. Прекратив обрабатывать ссадину, он посмотрел на Андрея с нескрываемым раздражением.

– Так, мелюзга, давай-ка договоримся. Больше ты впрягаться за меня не будешь! Никогда-никогда. Ясно?

– Почему?

– Потому что это стремно! Младший впрягается за старшего – да если Димедрол кому-нибудь об этом сболтнет, надо мной будет ржать вся школа!

– Он не сболтнет.

– Почему ты так уверен?

– Потому что на землю его повалил «мелюзга». Да еще и клевую футболку порвал. Нет, Димедрол никому ничего не расскажет – иначе его самого засмеют и перестанут бояться.

Ким внимательно посмотрел на младшего друга. Можно было лишь догадываться, о чем он думал, а вот Андрей свои тогдашние мысли запомнил прекрасно.

Огни пропали. От удара их зажало где-то в коридорах мозга.

Интуиция подсказывала, что и «бабушкиного шара» он больше не увидит. Мысли об этом не давали покоя, сводили с ума. Нужно было срочно бежать домой и проверить неприятную догадку.