Летопись Затмения: Чему быть, того не миновать

Летопись Затмения.

Чему быть, того не миновать

«Прелесть вымыслов оживляет ум» – Рене Декарт.

Пролог

Ночной воздух пустыни пронзают тонкие нити света, разгоняя тьму ярким для мира вечной тьмы, свечением. Железные рыцари-машины схватились друг с другом в безумной битве, и невозможно понять, кто за кого сражается. Нет ни флагов, ни нашивок, ни каких-либо иных отличительных знаков. Как не было и слов, криков или стонов, столь характерных для любой ратной сечи, только лязг и скрежет металла. В сражении участвовали рыцари, под латами которых не было ничего кроме цельнометаллических скелетов. Подобно восставшим мертвецам, они сражались против человекоподобных железных каркасов, лишь часть из которых облачена в доспехи. Среди этой мелюзги вели бой, наступая, железные махины куда крупнее. Такие, что язык не поворачивался назвать их солдатами или даже машинами, скорее ходячими горами. Иные могли сойти за подвижные башни или даже замки, другие, за огромные, ожившие каркасы так и не достроенных зданий. Массивные мобильные заводы на гусеницах длиной в пару километров, нещадно давили землю, оставляя за собой впадины похожие на пересохшие реки. Стальные убийцы использовали преимущество строения их конструкций, перебирая обшитыми броней длинными ногами-колоннами и ведя массивный огонь из орудий корпуса, высоко поднятого от земли. Для таких исполинов, копошащаяся на земле пехота сродни муравьям. Ночная пустыня обернулась полем активных боевых действий, со всем великолепием демонстрируя разнообразие и боевые способности заполонившей ее техники. Последняя поражала своими габаритами и внешним видом: сбитый, угловатый дизайн корпусов, мощные колесные и гусеничные шасси на рычажной подвеске. Никаких ненужных элементов: ни окон, ни фар, ни мест под пилотов, никаких элементов украшения или опознавательных знаков. Только строгий, безжалостный в своей практичности и функциональности дизайн. Сложно было представить более совершенные машины войны.

За авангардом монументальных крейсеров, танков и иных судов, тянулись колонны техники на грави-дисках. С зализанными формами, стремительные и смертоносные они скользили над песчаной поверхностью как ночные хищники. Танки на грави-дисках беззвучно плыли над сухой землей, шумело лишь их оружие – росчеркам ракетных залпов вторили очереди многоствольных пушек. Все это буйство рвало пустыню на части, как и уши тех, кто имел несчастье там оказаться. Вооруженные огнестрельным и частично энергетическим оружием, эти разнообразные машины уничтожали друг друга, на первый взгляд без какой-либо логики. Словно некий незримый властелин решил отправить их всех на утилизацию столь экстравагантным образом. Некоторые машины прекращали бой без всякой на той видимой причины и вставали на сторону тех, кто уничтожал их мгновение назад, обращаясь против союзников. Битва шла не только на земле, но также под землей и в воздухе. Подземные черви-буры врезались друг в друга, расчленяя и разбивая вдребезги как себя, так и противника, попутно опрокидывая наземную технику. Рассыпавшийся птичий клин истребителей хаотично кружил на фоне затмения в черной бездне неба, покусывая друг друга пулеметными очередями и ракетами, точно змея, хватающая себя за собственный хвост. Разделяющиеся боеголовки авиабомб стремились к цели и тогда на лице пустыни возникали новые воронки, что сопровождалось резкими взрывами, выпускающими в небо фонтан песка. Гремело на земле и в небе, последнее рыдало железным дождем осколков, а тьму в клочья рвали непрекращающиеся взрывы и вспышки. Посреди всего этого буйства, по неприветливым скалистым ухабам на своей предельной скорости несется монстр-трак, с типичными для таких машин, очень большими колесами, подвеской с большим ходом и крайне мощным двигателем. Безумный в своем внутреннем укладе и мрачный обликом мир, в котором никогда не то, что дорог, а даже колей, бросал под колеса машины испытания: крутые холмы, внезапные впадины, грубые камни и песчаные дюны. Звездочка преодолевала их все, то и дело подпрыгивая. Четыре метра в ширину и столько же в высоту, шесть тонн снаряженной массы, до четырехсот килограмм массы одного колеса, диаметром в сто-семьдесят сантиметров и двигатель, мощный как сердце огромного зверя. Все это Звездочка, – матово-черный монстр-трак, покрытый аэрографией в виде звезд и переплетающихся пионов, сейчас отражающих в себе отблеск взрывов и выстрелов. Внутри этой грубой, напористой машине находилось шестеро пассажиров и еще один в кузове.

Воспоминания плавали как щепки в воде: сломанные, острые и разрозненные, но не желающие тонуть в туманном озере беспамятства. Пока он еще помнил, как его зовут, пока проклятая болезнь еще не превратила его в юродивого, неспособного отличить галлюцинацию от реальности и пока это не произошло, он будет идти к цели. Его имя Готфрид, да-а, вот его он еще помнит… пока помнит, а вот фамилию уже без подсказки не назовет. Когда-то Готфрида называли человеком во всем ищущего потехи, и он слыл типичным гулякой каких тысячи. Сейчас же он стал человеком во всем дошедшим до края. Человеком в чьем единственном глазу тлело безумие и болезнь, прогрызающая его мозг подобно червю, пожирающему яблоко. Периодическая потеря кратковременной и долговременной памяти, а также болезненные галлюцинации – лишь вершина айсберга тех проблем, в незавидной коллекции его несчастий. Куда большие неудобства причиняли повторяющиеся, непроизвольные падения и обмороки. Иногда он забывал целые недели и не помнил, как оказался в том или ином месте. Готфрид знал, что путешествие прикончит его, но он никогда бы не подумал, что это будет столь неспешно и коварно. Штука в том, что смерть находилась внутри него самого, а не извне. У Готфрида не осталось ничего кроме его цели – встречи с Лучезарами. Увы, никто иной как считал рыцарь, его требования выполнить не мог. Надо сказать, что обращаться к богам и требовать что-то, для людей всегда дело обычное. Тут Готфрид не отличался от прочих за одним единственным моментом, кардинально меняющим суть сего деликатного дела. Он не собирался возносить руки к небесам и просить светоносных о чем-то, о нет! Готфрид хотел озвучить свои требования, наступив им на горло и желательно, чтобы позади него к небесам тянулись языки пламени, пылающей обители этих самых богов. Да, вот так… вот так он считал, выйдет толк от диалога с богами и никак иначе. Готфрид слыл прагматичным реалистом, в этом ему не откажешь. Однако сейчас это качество сыграло против него, ведь оно даже не нашептывало ему на ухо, нет, оно, грубо хватая его за волосы, истерично вопило, что он никогда не достигнет своей цели. Готфрид и сам это понимал, но все же с безжалостным упрямством продолжал идти вперед, потому что ничего другого у него попросту не оставалось. Ему некуда и самое главное, не к кому возвращаться, кроме как идти к своей цели. Ложе его мыслей делили меж собой прогрессирующая болезнь и цель. Последняя проявляла такое рвение, что практически вытеснила болезнь. Эта цель требовала все, или ничего. Все дни, все часы и минуты – все то немногое время, что у него осталось. Впрочем, конкретно сейчас Готфрид все еще пытался привести мысли в порядок и понять, кто эти двое незнакомцев, что спасли жизнь ему и его соратникам? Быть может очередная галлюцинация, порождение болезни, облюбовавшей его мозг? А может он просто уже забыл их, и незнакомцы его давние друзья? Нет, последнее исключено, он помнил, как встретил их. Готфрид всегда знал, что поход в южные земли Затмения простотой отличаться не будет, но чтобы вот так вот… когда весь мир горит у тебя на глазах, а среди пламени точно тени, снуют железные исполины причудливых форм. Нет, определенно, к этому он не был готов, как, в общем-то, и всегда. В мире тьмы, мире Затмения можно быть готовым лишь к одному – незнанию, что ждет впереди.

Готфрид рассматривал пассажиров на передних креслах странного экипажа без лошадей. Впереди и слева от него, за рулем сидела молодая девушка в доспехах, черных, как и ее волосы. Готфрид был уверен, что это доспехи, несмотря на их необычность. Только сумасшедший осмелился бы разгуливать в Затмении без надежной защиты. Доспехи могли пригодиться уже хотя бы ради того, чтобы насолить той твари, что будет рвать вас зубами, перемалывая ваши кости. Не вы, так хоть ваш панцирь ей посреди горла встанет или меж зубов застрянет – хоть какое-то утешение. Если бы за столь непродолжительное знакомство Готфрид не успел узнать имени девушки, то про себя дал бы ей прозвище – Война. Жесткая и закаленная как кожаный хлыст, она смеялась в лицо опасности, слушая как та хрустит под ее сапогами, а безумство развернувшегося вокруг хаоса не вызывало у нее ничего кроме веселого азарта. Ей все было мало и встань сейчас весь мир с ног на голову, точно переворачивающийся айсберг, девушка бы обрадовалась крутому склону и взяла на него курс, чтобы испытать экстаз от полета с горки на своем железном экипаже. Готфрид был уверен, что она занимает во всем происходящем далеко не последнюю роль. Ее звали Селена и судя разрезу глаз, родом она из Дашара. Хотя откуда ты родом в Затмении не имело значения. Тут имело значение лишь то, насколько хорошо ты умеешь выживать там, где девять из десяти погибли бы в первые же полчаса.

Селена не выпускала из рук странный, черный круг и оживленно крутила его, она называла его руль. Похоже, что железный экипаж отзывался на повороты руля и, судя по всему, Селена была не иначе как возница. По правую руку от девушки место занимал броский мужчина, усатый блондин в красном фраке и красных штанах. В руках он держал аккордеон и наигрывал незнакомую Готфриду мелодию, ширины салона монстр-трака как раз хватало, чтобы ему это удавалось. Селена обращалась к нему, шутливо называя «папочкой», однако Готфриду тот представился как Сен-Жермен. Именно Готфриду, потому что остальные члены группы, как ни странно, уже были с ним знакомы. Готфрид готов был поклясться, что где-то уже слышал это имя раньше, но никак не мог вспомнить, где и когда? Более того, Готфрид был уверен, что даже видел этого мужчину раньше, причем относительно недавно или же нет? В последние месяцы Готфрид мало что мог вспомнить. Сам он и его соратники разместились на заднем сиденье, еле втиснувшись туда. Центральное место занимал сам Готфрид, седовласый мужчина с небольшой бородой, так же сильно выбеленной сединой, как и его грязные волосы. Из приметных черт можно было отметить длинный шрам, улегшийся на его лице как змея, растянувшись со лба по подбородок в правой части лица. Первое, что приходило на ум незнакомцам при виде Готфрида, так это как ему повезло, что получив такое ранение, он не лишился глаза. Однако мнение это было ошибочным. В правой глазнице рыцаря находился стеклянный глаз, способный видеть так же хорошо, как камень. Не говоря уже о частичном параличе некоторых ветвей лицевого нерва в правой части лица, что приводило к необычной мимике. Справа от Готфрида, поглядывая в пуленепробиваемое окно, ютился золотокожий Гектор, – один из спутников рыцаря и давний друг. Взглянув на небо, Гектор быстро перевел взгляд обратно на землю и тут его мозг с запозданием, изначально отринувшим невозможное, заставил его взглянуть вверх еще раз. По небосклону черному как деготь, однако без блеска характерного последнему, плыл гигантский, хромированный спрут. Его щупальца простирались по небу на сотни километров. Ощущая себя бесконечно маленьким и ничтожным в мире, где все вдруг стало непонятно, Гектор предпочел более не смотреть в окно.

Слева от Готфрида ерзал хохмач Мордред, беловолосый и вечно молодой альв. В отличии от Готфрида, волосы Мордреда были белыми от рождения, также, как и уши, остроконечными, а кожа – пепельного оттенка. Никто бы сейчас не охарактеризовал Мордреда как заядлого хохмача и пошляка, коим он являлся в повседневной жизни. Подавшись вперед, Мордред сжал пальцами кресла сидящих впереди Селены и Сен-Жермена. Затаив дыхание, с широко раскрытыми глазами и страдальческим напряжением роженицы на не знающем старости лице, он смотрел сквозь лобовое стекло на то, что вогнало его в ступор. Ужас и глухое непонимание избрали лицо Мордреда полем битвы, сражаясь за единовластие. Пока им это удавалась с попеременным успехом. Левый край сиденья, замыкала металлическая машина смерти и отчасти скелет, сродни тем, что сейчас сражались снаружи. Соратники Готфрида еще не пришли в себя от стычки с этим существом, перебившим часть их команды. Особый дискомфорт ощущал Мордред, когда против своей воли наваливался на железную убийцу плечом, при каждом резком прыжке машины. Езда по валунам, ухабам, как и подъемы на очередную дюну, плавностью не отличались. Хуже этого только невольно поворачиваясь, сталкиваться взглядом с хромированным черепом, смотрящим на Мордреда холодными линзами оптики. Все произошло слишком быстро, едва это чудовище из стали разделалось с частью команды Готфрида, как им на голову свалилась в самом прямом смысле этого слова, Звездочка, а вместе с ней и Селена с Сен-Жерменом. Селена спасла выживших, обездвижив убийцу одной лишь силой мысли, как тогда всем показалось. Недолго думая, девушка тут же дала железной убийце имя Виста и подарила ее в честь знакомства компании Готфрида. «На перспективу, подарок» – ухмыляясь, произнесла девушка, опешившим от происходящего мужчинам. Наконец последним пассажиром машины на огромных, высоких колесах, был Винтего рас Гаррен ас Зохар, – последний представитель некогда самой могущественной и воинственной расы мира вечного затмения. Этакая помесь ящерицы-бугая и черепахи с панцирем, усеянным шипами. Он расположился в кузове грузовика просто потому, что заберись он в салон, машина откинула бы крышу, а заодно и заднюю стенку.

Безмятежность прогуливалась по лицу Готфрида, но во взгляде угадывался уже обжившийся огонек безумия. С тех самых пор как его рассудку надоела оседлая жизнь, и он тронулся в одному ему известный путь, собрав остатки нормальности в узелок – безмятежность, легкая улыбка и безумный блеск в единственном глазу, стали новыми компаньонами рыцаря Затмения. Снаружи рвались снаряды, гремели взрывы, пулеметные очереди грохотали, как если бы соревновались друг с другом в том, кто из них громче, а Готфрид пытался понять, знает ли он мелодию, наигрываемую Сен-Жерменом. Звездочка пронеслась прямо под брюхом гигантской машины, конечности которой как массивные колонны или сваи, уходили глубоко в землю при каждом шаге машины.

– Надоел этот шум! И ты тоже надоел гудеть этой штукой! – взорвалась Селена и нажала какие-то кнопки на черной панели с огоньками, справа от круга в ее руках, что направлял экипаж.

Салон задрожал от баса и захлебнулся в синтетических звуках. Эти звуки вызвали у Мордреда одну единственную мысль – вот так бы и звучал конец света. Всепроникающий тембр «музыки» пронизывал тело насквозь точно штормовой ветер на морском причале, заставляя дрожать сами кости. Доселе не слышимая музыка вызывала странные ассоциации: от шума моря и полетов во сне, до погружения в глубины океана или же ухода в неведомые дали самопознания. Справа от Звездочки раздался мощный взрыв, и монстр-трак тряхнуло, развернув в другую сторону.

– У-ух-у! Вот это я понимаю буча! – восторженно выкрикнула Селена и крутанула руль, возвращая машину к прежнему маршруту. – Давай, Звездочка, я люблю тебя, радость моя!

– Напомни мне больше не дарить тебе машин, пока ты не пообещаешь давать им нормальные имена, хорошо? Покраска звездочками и цветочками я еще понимаю, но имя? Что это за имя такое для столь свирепой машины? – возмутился Сен-Жермен. – Надо было трэкол тебе подарить, на нем так не разгонишься.

– Да ты посмотри на нее! Она же просто З-В-Е-З-Д-О-Ч-К-А! – обернувшись к соседу, со слащавым умилением почти пропела Селена. – Папаня, а ничего покрупнее не было? Так хочется необузданной мощи, гигантской мощи… – Селена сжала губы и ударила по рулю от возбуждения.

– Может тебе БелАЗ подарить? Будешь как Летум и Магнус, на карьерном самосвале гонять. Правда, боюсь, что он застрянет в этой дикой местности, быстрее чем ты придумаешь ему имя.

– Я бы назвала его – Гигазавр! Ну как тебе? Кстати, а что за персон ты упомянул? Очередные простофили, которые хотели пойти свиней пасти, а ты их втянул в глобальный конфликт?

Если бы не долбящая по ушам музыка, то можно было даже расслышать вздох Сен-Жермена. Вместо этого, пассажиры, хоть и с трудом, услышали его ответ:

– На этот раз прозвище недурственное, однако, машина явно не под него и Селена, будь любезна, выключи ты свой транс, голова от него болит… и нет, ни во что такое я их не втягивал, я вообще со стороны за всем наблюдал.

– Не бухти давай, все тебе не так! Самому-то что нравится, давай удиви нас, ага! Нормальная же музыка, парни, а? – ответила девушка и обернулась к Готфриду и его соратникам, надеясь, что уж они-то ее точно поддержат. Ответом ей было угрюмое молчание и растерянность.

– Мрачные вы, а я веселая.

– Хмм, ну вот, пожалуй, это, – Сен-Жермен щелкнул пальцами, и вакханалия синтетических звуков исчезла, а на миниатюрном экране приборной панели, подле тех кнопок, что нажимала, Селена, высветилось загадочное «Queen – We are the Champions».

Готфрид и его спутники не знали языка, оттого им стало любопытнее, о чем песня, когда Сен-Жермен сказал:

– Готфрид, мне кажется, эта песня про нас, особенно припев, обожаю эту группу, Фредди бесподобен.

Готфрид не помнил, чтобы называл свое имя этому эксцентричному человеку и человеку ли? Впрочем, с его нынешним состоянием памяти это было скорее нормальным, нежели удивительным. Селена взяла какую-то коробочку и, поднеся ко рту, заговорила так, как если бы та служила пристанищем крохотным, разумным существам.

– Вальдик, как у тебя дела? Когда закончишь?

Ответ последовал не сразу, но он был и доносился прямо из коробочки, отчего Готфрид и его товарищи убедились, что там и правда кто-то живет.

– Я просил меня не беспокоить! Думаешь так легко рыться в межзвездном пространстве? По-твоему, легко найти подходящий астероид, высчитать траекторию полета до планеты, корректируя его курс, а затем переместить во времени с сохранением скорости ровно в тот момент, когда планета повернется как надо, чтобы он рухнул не вам на голову, а на нашего деспота?

– Думаю, я бы справилась за минуту, попутно заплетая косу и напевая: «я так его любила, а он меня нет!».

– Так справься и избавь меня от общения с тобой!

– Ты же знаешь, что я тут немножко занята. Не знаю, как у тебя с астероидом, но захватывать и удерживать контроль над тысячью игрушек Оптикона тебе не по зубам, а я занята этим прямо сейчас, вот и делай выводы.

– Закончу, как закончу, не отвлекай! И не называй меня «вальдик». – рявкнул мужской голос, явно раздраженный тем, что Селена его дергает почем зря.

– Ты еще Хардину давай позвони, тебе заняться нечем?

– Да мне скучно, – с досадой ответила Селена и прикрыла рот рукой, зевая, другой рукой она повернула руль в сторону, чтобы не врезаться в рухнувшую наземь махину прямо на пути Звездочки. – Хардину, ха! Ну, ты шутник, у меня мурашки по коже от этого угрюмого мужика. Он же чеканутый по полной, путешествовать в кишках мертвого Анейара-мутанта – это вообще нормально? Черт, да посмотреть Хардину в глаза все равно, что заглянуть в могилу. Серьезно, он меня до чертиков пугает.

– Свое дело Хардин знает и делает безупречно, равно, как знает, что такое хорошо, а что такое плохо, – редкие качества в любую эпоху, – выступил в защиту Хардина, Сен-Жермен.

Тут Селена выкрикнула что-то нечленораздельное и крутанула руль так, что машина встала на два левых колеса, а из динамика разносилось: «We are the champions, my friends. And we'll keep on fighting 'til the end!» Мордред не понял, что он только что увидел сквозь лобовое стекло, однако сердце его решило, что жить в пятке не так уж и плохо. Ведь кто будет бить в пятку, пытаясь убить? Мимо Звездочки, едва не коснувшись ее крылом, пролетел огромный, грузовой самолет. Говоря о полете, вовсе не подразумевается нормальное движение по всем законам аэродинамики. Во-первых, в самом пространстве самолет располагался вверх-ногами, а во-вторых, его грубо швырнули, и он падал. Просвистев мимо, самолет накренился, начав вспарывать землю крылом, покуда оно не сломалось. Песок взмыл в воздух как кровь из только что нанесенной раны.

– Ммм, он что, бросил в нас самолет?! – взвизгнула от восторга и удивления Селена.

– Пф-ф! Я удивлен, что он не сбросил на нас океан или горы! Даже маленькая мышь имеет право на ярость, особенно загнанная в угол, а у нас тут Оптикон на мушке… или мы у него.

Внезапный, резкий и грубый свет ослепил всех сидящих в машине, заставив зажмуриться или закрыть лицо руками. Когда Готфрид был ребенком, его всегда интересовало, где живет солнце? Откуда оно приходит и куда уходит? Ответ на этот вопрос развернулся перед ним живописной картиной – бугристая сфера солнца, казалось бы, вырывалась из подземной темницы, разламывая, нет, разрывая пласт земли. Селена машинально вдавила тормоз до упора, однако это не имело значения, девушка знала, что фронт ударной волны от атомного взрыва захлестнет Звездочку через секунды, превратив все вокруг в пепелище. Девушка гадала, где же она просчиталась, все вроде было под контролем. На ум пришли слова Сен-Жермена: «Если ты думаешь, что сможешь перехитрить Оптикона, то знай – он уже переиграл тебя». Готфрид же нашел в этом странном, растущем солнце, что-то умиротворяющее и прекрасное. Свет в мире вечной тьмы, как желанный костер во время ночного привала. «Солнце» стремительно росло и поднималось, отражаясь в глазах рыцаря, смотрящим на это зарево мечтательным взглядом. В такие моменты, вся жизнь проносится перед глазами и отчего-то именно сейчас Готфрид вспомнил с чего все началось. Это он помнил, не все, но хоть что-то да сохранилось в памяти. Кто бы мог подумать, что началом всему послужила сказка о рыцаре, чудовище и Предвечной Книге?

Глава I

ЛЕСНЫЕ РЫЦАРИ

Солярис – так на альвийском называют свой мир его обитатели, что на общий переводится как «солнечный». Свое прозвище этот мир получил с оглядкой на Затмение, другой мир, таинственный и жуткий, где царит вечное затмение. Что есть Солярис? Для заурядного обитателя, целый мир, а для путешественников и картографов, лишь огромный континент, пусть еще досконально неизученный, но уже утоливший жажду знаний заядлых авантюристов. С запада Солярис омывается океаном прозванным Бесконечный. Еще ни одному мореплавателю не удавалось достичь новых берегов, держа курс на запад. Одни возвращались с пустыми руками, иные не возвращались вовсе и оставалось лишь гадать, нашли ли они новый мир, прекрасный настолько, что их покинуло желание возвращаться домой или же, они сгинули в путешествии. Третьи же и вовсе спешили заверить, что за западным океаном обрывается все сущее, утопая в бездне, ведь большинство придерживалось мнения, что мир плоский. Разные причины и обстоятельства побуждали авантюристов пускаться в столь опасные путешествия. Кто-то искал новые земли, другие, сокровища, третьи мечтали оставить на карте свое имя или доказать, что за океаном что-то есть. Иные же хотели начать новую жизнь с чистого листа и навсегда порвать с прошлым. Вопрос мироустройства всегда порождал споры. Пока одни выдвигали дерзкие мысли о том, что мир имеет форму сферы, другие доказывали, что мир есть ничто иное как великий куб, где на каждой грани правит свое божество-лучезар и живут там разные народы. Находились и те, кто утверждал, что Солярис расположен не иначе как на горбах Орбиса, гигантского верблюда, идущего сквозь бесконечную, ночную пустыню.

Северная часть Соляриса щерилась белоснежными зубами горных вершин, плавно переходящими в величественные, похожие на кривые улыбки, фьорды, обросшие густыми хвойными лесами. Поговаривают, что именно на далеком севере был найден новый континент, но там так холодно, что мореплаватели возвращались домой, оставив азарт покорителя новых земель в чужих снегах. На востоке, за частоколом неприступных скал возвышается величественный вулкан Шабас. Путешественники утверждают, что в тех краях озерная вода настолько горяча, что в ней можно купаться даже зимой, а в иных озерах и свариться заживо. В Солярисе три пустыни и каждая из них уникальна. Например, одна из их находится на севере и без зазрения совести соседствует с морозными вершинами гор, при том, что в самой пустыне, будучи на открытой местности, когда солнце в зените, можно запросто изжариться. Если кому-то это может показаться странным, то он и понятия не имеет о том, что значит «странно», ведь в случае с северной пустыней, это сущая ерунда! Не ерунда то, что эта пустыня имеет, куда большую площадь внутри, нежели снаружи. Вторая, юго-западная пустыня примечательна тем, что, по сути, является дном выкипевшего моря, а что сокрыто на этом дне, никому неизвестно, поскольку еще ни одному авантюристу и ни одному отряду, сколь бы многочисленным и вооруженным он ни был, не удалось вернуться оттуда. Наконец последняя в списке, но первая по своим размерам (шутка ли, она занимает почти две трети континента), южная пустыня. Подобно подолу золотого платья, на юге Соляриса рассыпались ее пески, а еще южнее украшенные бисером архипелага тропические, малоисследованные острова. Барханы южной пустыни тянутся от горизонта до горизонта, и нет им конца множество дней и ночей. Не лишен Солярис и шарма чудес, тех, что в простонародье называют «дивью или дивищем». Подобно женской улыбке, эта самая дивь может быть, как таинственной и прекрасной, так и прямолинейно разрушительной. Ученые мужи, и в первую очередь чтецы, называют сей феномен Зерзалой, – алфавитом-многогранником, на котором написано все сущее. Что до обитателей сего мира, то стоит отметить следующее. Земли и моря поделили меж собой шесть королевств. Угрюмое северное королевство Византхейм, средиземное Астэриос, западное и самое крохотное, Сильверия, южное Дашар, подземное Тэрра и подводное Абад. Солярис населяет множество рас и народов, но о них позже. Сейчас же посмотрим в самый центр континента, на средиземное королевство Астэриос, а именно, на его западные границы, соседствующие с Сильверией. Там, в пуще гига-лесов, расположилось одно из пяти княжеств. Линденбург, лесное княжество или же, как еще некоторые его называли, темное княжество. Лесным его прозвали за широко известные огромные лесные массивы деревьев-великанов гигасов и разнообразие деревьев как таковых. Темным же княжество зачастую называли из-за массивных гига-лесов, закрывающих кронами деревьев солнце. Зачастую, чтобы увидеть чистое небо приходилось постараться, чтобы найти место, где гигасы росли на достаточном расстоянии друг от друга.

***

Колючая, вечерняя метель настойчиво колотила в окна Линденбургского особняка Бертрамов. Снежная стихия явно хотела ворваться внутрь, дабы бросить вызов согревающему дом теплу. Ее величество зима далеко не первый месяц бросала в бой все свои силы, желая, чтобы все ныне живущие присягнули ей на верность, одев белое. Все близлежащие поля и тракты, замки и леса уже подчинились ее воле. Ледяная корка на большаках хрустела под колесами телег как старые, перемалываемые кости. В особняке тем временем почти все отошли ко сну, и говоря почти все, имеются в виду двое: дворецкий, а также глава семьи. Не спали лишь Элеанор Бертрам и ее сын. Женщина за тридцать, с золотыми волосами и таким же сердцем. Половину своей жизни она ждала, ждала то самое сокровище, что сейчас лежало перед ней, уютно зарывшись в одеяло. Будучи супругой Гидеона Бертрама, именитого полководца армии местного князя, Элеанор как никто другой ценила семейный уют. Было время, когда Гидеон отсутствовал дома долгие месяцы, участвуя с военных кампаниях. Ждать его было не столько тяжело, сколь тягостно гадать, вернется ли он вообще и если да, не будет ли ранен? К счастью, теперь все это позади. Изрядно напившись крови, земли Астэриоса взяли передышку от раздоров и войн, как внутренних, так и внешних. Теперь Гидеон вынимал меч из ножен лишь за тем, чтобы почистить, да ощутить приятный вес в руке, руке еще способной совладать с клинком.

Элеанор находилась в комнате своего семилетнего сына Леона, читая ему одну из его любимых сказок. История рассказывала о доблестном странствующем рыцаре, который чтобы спасти тяжело больного сына, отправился на сражение с легендарным чудовищем. Не желание стяжать славу или раздобыть несметные сокровища чудовища манили его, как тысячи его предшественников, а лишь одна вещь – Предвечная Книга, обладающая великой силой. По приданию сами Лучезары написали эту книгу и видимо в разгар не очень трезвых трапез, случайно смахнули ее со стола на землю смертных. Говаривали, что можно исцелиться от любой хвори если вписать своей кровью имя в книгу и дописать, что ты здоров и написанное претворялось в жизнь. Кое-кто поговаривал, что подобным же образом можно вернуть к жизни умершего, но трепачи, разносящие такие слухи, гнались взашей, как и иные пустобрехи. Леон слышал эту сказку уже много раз и каждый раз его детское воображение будоражили образы, описанные в ней, а ласковый и спокойный голос матери оживлял события истории, и они виделись ему почти что наяву. Элеанор дочитывала последнюю главу.

Семь дней и семь ночей, бесстрашный рыцарь Ламберт Астэрский сражался с чудовищем, облаченный в чешуйчатые доспехи из кожи редкой, двуглавой саламандры. Этот доспех защищал его от всепожирающего пламени грозного огнедышащего чудовищного завра, пока, наконец, оба они изнеможенные боем не прекратили сражение, и чудовище не спросило:

– Отчего же ты заявился один? Без легиона оголтелых рыцарей, только и мечтающих, что завладеть моими сокровищами? Неужто алчен настолько, что желаешь всю славу и сокровища себе?

– Нет для меня иного сокровища в мире, кроме моего сына! Лишь свет его жизни затмевает собой любое сияние любых гор злати! – ответил рыцарь.

Чудовище смягчилось, услышав такой ответ, и между непримиримыми противниками завязался куда более спокойный разговор. Рыцарь изложил суть своего похода и ошеломленное то ли храбростью, то ли отчаяньем этого человека, чудовище отдало Книгу, взяв с рыцаря слово чести, что он вернет ее обратно, как только исцелит сына и не впишет на ее страницы иного, кроме слов об исцелении своего чада. На том они и расстались.