Дуэль нейрохирургов. Как открывали тайны мозга и почему смерть одного короля смогла перевернуть науку

Если вам интересно, то неврологи указывали, что «Алиса в стране чудес» наполнена потенциально интересными случаями неврологических расстройств. Шалтай-Болтай не может распознавать лица (лицевая слепота) и испытывает катастрофическую травму мозга после падения со стены. Соня на чайной вечеринке страдает нарколепсией. Белая Королева страдает дискалкулией, неспособностью производить арифметические вычисления («Я не занимаюсь вычитанием ни при каких обстоятельствах», – говорит она). А многие другие персонажи имеют причудливые убеждения о времени, пространстве и природе бытия.

Чтение в общем-то требует более высокой неврологической сноровки, чем устная речь. Печатные слова попадают в наш мозг через визуальную кору в довольно раннем детстве, но поскольку люди начали читать на позднем этапе нашей эволюционной истории – около 3000 лет до н. э., – визуальная кора не имеет врожденных связей с центром Вернике. (Да и с чего бы их иметь?) Тем не менее небольшая тренировка с детской книжкой вроде «Дика и Джейн» может «перестроить» мозг и связать эти две области, что позволяет нам воображать сложные концепции и сюжетные линии на основе простых чернильных линий и точек. Чтение изменяет принцип работы мозга.

<…> поразительно выглядит серия экспериментов, начатая в Сан-Франциско в 1980-х годах. Невролог Бенджамин Либет усадил несколько студентов колледжа (включая свою дочь) в лаборатории и повернул их лицом к таймеру. Он раздал им похожие на шлемы устройства, регистрировавшие электрическую активность мозга, а потом велел сидеть неподвижно. Все, что им нужно было сделать в течение эксперимента, – шевельнуть одним пальцем в любое время, когда захочется. После этого они сообщали Либету точный момент времени на таймере, когда они решили шевельнуть пальцем. Потом он сравнивал их ответы с результатами электрического сканирования.

На каждом скане Либет мог видеть пик моторной активности незадолго до движения пальца. Все выглядело очень просто. Проблемы начались, когда он оценил время принятия каждого решения. В каждом случае сознательное решение на добрую треть секунды отставало от бессознательного всплеска моторной активности. Обычно всплеск почти заканчивался до того, как было принято решение. <…>

Эксперимент многократно повторялся с одинаковым результатом. И во многих случая ученые могут предсказать, когда человек шевельнется еще до того, как он поймет это.

В наши дни большинство из них согласны с тем, что новые нейроны могут появляться в двух местах: в обонятельной луковице, где происходит обработка запахов, и в той части гиппокампа, которая отвечает за формирование воспоминаний. Что касается возможности роста новых нейронов в других местах, то здесь, мягко говоря, между учеными нет согласия.

ничто в мозге не имеет строгой локализации

Вероятно, самая абсурдная иллюзия – в экзистенциальном смысле Сартра или Камю – это синдром Котара, когда жертвы настаивают и просто клянутся в том, что они умерли.

За все годы их сотрудничества Лурия не обнаружил «четких границ» памяти Шерешевского. Этот человек мог запоминать и пересказывать списки из тридцати, пятидесяти или семидесяти случайно выбранных слов или чисел в прямой и обратной последовательности, один раз услышав или прочитав их. Ему было необходимо лишь три секунды перед каждым пунктом, чтобы зафиксировать его в гиппокампе; все остальное было делом техники. Более того, все, что он запоминал, оставалось с ним на долгие годы. В одном из тестов Лурия прочитал первые стансы «Ада» Данте по-итальянски; Шерешевский не знал этого языка. Пятнадцать лет спустя без каких-либо репетиций Шерешевский воспроизвел эти строки по памяти, со всеми акцентами и поэтическими отступлениями. <…>

Чтобы помнить порядок пунктов из списка, Шерешевский пользовался мысленным трюком. Он представлял, как идет по улице в Москве или в своем родном городе (не стоит и говорить, что он наизусть помнил все улицы) и «загружает» каждый образ в качестве ориентира. К примеру, каждый слог стихов Данте соответствовал образу балерины, козы или вопящей женщины, который он затем клал возле камня, ограды или дерева, которые проходил в данный момент свой мысленной прогулки. Для последующего воспроизведения он просто повторял маршрут и «подбирал» образ, оставленный раньше. (Профессиональные мнемоники до сих пор пользуются этим трюком.)

Этот метод не срабатывал лишь в случаях, когда Шерешевский делал какую-нибудь глупость – например, оставлял образы в темных переулках. В таких случаях ему не удавалось извлечь образ, и он пропускал соответствующий пункт из списка.

Затылочная доля помогает наблюдать за телесными ощущениями, и когда она оказалась разрушенной, Засецкий забыл, как ходить в туалет. Он чувствовал тяжесть в кишечнике и давление на сфинктер и понимал, что что-то не так, но не мог вспомнить, что делать дальше.

Большую часть летописной истории люди помещали разум – а вместе с ним и душу – не в мозг, а в сердце.

В собственном разуме мы более или менее приравниваем свою личность к воспоминаниям; наше «я» представляется как общий итог всего, что мы делали, видели и чувствовали.