Спирт в девяностые годы погнали к нам из Европы эшелонами. В Германии, говорят, специально построили два завода. В семье муж пьяный – картина не из приятных, когда ребенок твой – хуже смерти. Старший сын начал прикладываться к бутылочке. Через день да каждый. Меня страх и ужас обуял. Это ведь страшный грех – форма самоубийства. Давай молиться. Один раз поехала в Серпухов, в Высоцкий мужской монастырь, затем – второй, третий… Монастырь знаменит чудотворным образом Божией Матери «Неупиваемая Чаша». Часами простаивала подле него в Покровском храме монастыря, просила Богородицу помочь моему горю, отвести беду, вразумить сына. Обязательно шла на совершаемый у этой иконы водосвятный молебен. Молилась в монастыре, дома читала акафист святому образу Богородицы «Неупиваемая Чаша»… Что вы думаете – сын взялся за ум. Он и в прежние года никогда проблемным не был, институт с красным дипломом окончил, жена, ребенок, работа, а понесло… Вымолила, услышал меня Господь, остановился сын…

На себе почувствовала помощь, полученную от молитв у чудотворного образа Богородицы, что в Высоцком монастыре, захотела до всех донести весть о святыне… Сделать миссионерский листок. Как уже говорила, наш владыка Феодосий не приветствовал паломничества за пределы епархии. Ворчал: зачем к другим святыням ездить, у нас свои имеются. С паломнической службой епархии мирился, но бесполезно было идти к нему за благословением, если самостоятельно куда-то собрался. Причина имела экономическую подоплеку – вместе с паломниками уезжали на сторону деньги прихожан.

Времена были страшно интересные. Сейчас это кажется неправдоподобным, а тогда сам владыка, сам митрополит вёл в Никольском храме воскресную школу для взрослых. Мог бы поручить кому-нибудь из преподавателей духовного училища, нет – сам. Никольский уже вернули церкви, концерты органной музыки не проводились, хотя орган ещё стоял. Службы шли в боковом приделе. Старалась я не пропускать ни одного занятия воскресной школы, владыка меня, активистку, заприметил. Я человек самостоятельный, не бегаю с вопросами по каждому пустяку, не в моей натуре. Ушла от баптистов и начала вести воскресную школу для взрослых на предприятии, где работала. С благословения владыки, само собой. С его благословения могла горы свернуть. Но деньги у него просить владыка отучил на заре моего подвижничества. Получилось таким образом. По собственной инициативе взялась выпускать миссионерские листки. Делала к празднику или дню памяти святого. Формат листка А4. На компьютере набирала и размножала на домашнем ксероксе. Специально приобрела. Сначала печатала порядка двадцати экземпляров.

Это был третий или четвертый выпуск, вручаю владыке миссионерский листок, он говорит:

– Почему ты у меня денег никогда не попросишь? Ты ведь тратишь! Проси денег.

Я воспряла духом – можно тираж увеличить, в другие церкви давать. Бумага не дешевая и картридж надо заправлять, менять время от времени. Раз владыка сам настаивает, почему не попросить. Проходит дней десять, сидим в трапезной в Никольском храме. Говорю:

– Владыка, благословите. Двести тысяч (тогда деньги исчислялись миллионами) нужно на картридж и на бумагу.

Он высоко поднял голову и грозно так всем говорит:

– Вы посмотрите, посмотрите на нее! Двести тысяч ей дайте! И не покраснеет!

Осрамил перед всеми. Готова была сквозь землю провалиться. Навсегда отбил желание обращаться за деньгами. Сама находила спонсоров, благодетелей, свои деньги вкладывала.

Развернулась с миссионерским листком. Дошло до пятисот экземпляров. Печатала уже в типографии. Потом стала выпускать форматом А3 четырех- и восьмиполосные.

После третьей поездки в Серпухов сделала листок о Высоцком монастыре, его главной святыни, с примерами исцелений от пьянства. Это у нас проблема из проблем. В девяностые годы хлынуло столько алкоголя в Россию. Круглые сутки торговали магазины, ларьки, ярмарки – водка, спирт, вино, пиво. Сколько людей спилось, сколько отравилось. Факт детского алкоголизма в семидесятые, восьмидесятые годы был вопиющим, редчайшим, в девяностые за какие-то несколько лет повсеместно этот народный бич приобрел жуткие масштабы… Про взрослых и говорить не приходится – мужчины, женщины пошли под откос… Я, на судьбе своей семьи испытавшая «водочный либерализм», старалась сделать листок максимально полезным. Написала про монастырь, какие ведутся службы, что из треб надо заказывать во исцеление болящих пьянством, как оформить и по почте послать заказ. Подробный маршрут до монастыря расписала. Получился хороший, душевный, человечный листок. Акафист Пресвятой Богородице Ее иконе «Неупиваемая Чаша» тогда днем с огнем ищи – бесполезно. Заверстала в миссионерский листок акафист.

Прежде чем печатать, понесла владыке на благословение. Видимо, он куда-то задевал пробный экземпляр. Не признался, но думаю так. Один раз подошла:

– Владыка, что скажете про листок?

– «Ладно, печатай.

По тону ответа поняла – не читал. Думаю, лучше подождать, береженого Бог бережет. Как бы потом не возникли претензии. Второй раз подошла. Он тоном, дескать, что ты мне надоедаешь:

– Я тебе сказал – печатай.

Я и напечатала. Перед самым Успением Божией Матери получила тираж. В епархию часть привезла, по церквям раздала. Довольная – сделала нужное дело!

На всенощной в Успение стою в Никольском, так мне хорошо, так благостно, архиерейская служба, хор замечательный, вдруг владыка поворачивается ко мне и на весь храм, а он забит до отказа, как же – владыка служит, на весь храм говорит:

– Стоит молитвенница-паломница! Чужие монастыри прославляет!

Будто раскаленный штырь вонзил мне с размаху прямо в сердце. Услышать принародно такое от своего первого духовника. Глаза мигом намокли… Стою сама не своя. На помазание подошла и поняла по его виду, что он страшно доволен моим состоянием, добился желаемого, проняло критикуемую до слез.

Вышла из храма, глаза вытираю. На душе буря. Думаю, зачем ты мне сдался? Что я плохого сделала? Что? Написала о нашем православном монастыре, который такую помощь людям оказывает. Не католический ведь монастырь, а родной православный, всей страной почитаемый. Со всей страны едут туда люди за помощью, для кого-то последняя надежда… Нет у нас в Омске такой святыни, ни в одной церкви города не читается регулярно акафист «Неупиваемой Чаше». А сколько матерей, жен, детей страдает, готовы всё отдать, только бы вернуть в семью нормальную жизнь.

Иду раздерганная, слезы остановить не могу. Нет так нет, думаю, плохой мой листок, значит «до свидания». Буду себе ходить в церковь куда-нибудь подальше, к примеру, на Труда, владыка там почти не бывает… Получается – вашим салом да по вашим сусалам… Пусть ищет себе другую дурочку…

Через два дня мы с мужем отправились в Италию. В паломничество. С тяжелым сердцем собиралась в поездку, с тяжелым прилетела в Рим. Вечный город, впервые в нём… Радоваться надо, а у меня одно в голове. Пытаюсь заставить себя забыть случай с владыкой, отрешиться от него, твержу про себя: «Все, проехали, жизнь продолжается! Раз я владыке не соработница в делах во славу Божию, значит, так тому и быть». Команду себе «забыть!» даю, только куда бы ни ехали, что бы ни смотрели, возвращаюсь к теме принародного осуждения.

Одним из объектов паломнического маршрута стояла церковь «Камо грядеши, Господи?» По преданию был такой случай с апостолом Петром. Его, в период гонений христиан язычником Нероном, братья во Христе предупредили: срочно уходи из Рима, тебя обязательно схватят. Скрываясь от воинов беспощадного императора, апостол бежал из города. Благополучно миновал городские ворота и заспешил по Аппиевой дороге подальше от бешеного Нерона, его кровожадных палачей. И вдруг остановился, пораженный увиденным – навстречу шёл Учитель. По пустынной дороге быстро шагал в сторону Рима Иисус Христос. «Камо грядеши, Господи?» – удивился Петр. Наверное, он хотел предупредить: не ходи в Рим! Там христиан зверски мучают, сжигают заживо, колесуют, бросают на растерзание львам… «Куда ты идешь, Господи?» – испуганно крикнул апостол. «Второй раз распинаться», – ответил Иисус Христос.

И заплакал апостол. С ужасом понял – ещё раз предал Господа. Три раза отрёкся от Него в ночь, когда Учителя схватили в Гефсиманском саду и повели на допрос к первосвященнику, хотя всего за несколько часов до этого горячо клялся, что на смерть пойдет, но будет верен своему Господу. В день казни Иисуса Христа позорно бежал. В часы крестных страданий Господа не был рядом с Ним на Голгофе, не поддержал в горький час взглядом, молитвой, своим присутствием. Струсил. И снова предал, малодушно сбежал, испугавшись за свою жизнь. Петр вернулся в Рим, дабы смело предстать перед императором, принародно принять мученическую смерть за Христа. Потребовал распять себя вниз головой, посчитав недостойным быть распятым, как Иисус Христос.

На Аппиевой дороге (которая так и осталась вне Рима, не поглотил ее вечный город), на месте встречи Петра и Спасителя стоит церковь с названием «Камо грядеши, Господи?» Привезли нас туда. Древняя дорога, маленькая деревенская церковь. Икона с апостолом Петром, распятым вниз головой. Я зашла в церковь и заплакала. Муж:

– Что ты? Что ты?

Я слезы платочком промокаю… Там и решила для себя: раз Господь поставил около владыки, значит, здесь мое место, должна делать то, что он благословляет. Пусть хоть по голове бьют, никуда не уйду.

Вернулись домой, подруга звонит:

– Владыка тебя искал, спрашивал, куда ты пропала? Просил, чтобы зашла к нему в епархиальное управление.

Прихожу, он прощения попросил:

– Татьяна Михайловна, ты меня прости, так уж вышло.

– Да ладно, – говорю, сама сделала лицо лопатой, чтоб знал – я тоже не лыком шита…

Нельзя ведь так, при полном храме взял меня и проткнул. Ощущение было полным – раскаленный металлический штырь воткнулся в сердце. Вроде ничего такого не сказал, не оскорбил, но таким тоном было произнесено, что насквозь пронзил.

А вообще владыка Феодосий – эпоха для нашей епархии… Ни времени такого больше не будет – самое-самое возрождение епархии, ни владыки… Сколько церквей построено при нём, сколько духовных чад взрастил. Сказала ему однажды:

– Вы, владыка, ведь прозорливый, на себе не раз убеждалась в этом и другие говорят.

– Да-да-да! – засмеялся. – Очень прожорливый!

Когда строили Успенский храм, каждый день проводил службы на стройке, в любую погоду. Помню, стояла летняя благодать, июль, воскресенье, расчудесный ветер. Владыка помазывает. Женщины наши, наверное, долго еще ничего понимать не будут, пришли декольтированные, едва не с пляжа (а может, кто-то и с пляжа – Иртыш совсем рядом), накрашенные выстраиваются на помазание… Владыка молча всех помазывает. В мою бытность лишь одной сказал, это было в Никольском соборе. Разукрасилась дамочка в пух и прах…

– Ну, что ты так много-то на себя краски-то наложила, – отечески пожурил, – ладно бы чуть-чуть.

В тот день подошла на помазание бомжиха, встала в конец очереди… Молодая, потасканная, пивом точно в тот день взбадривалась, и с фингалом. Яркий синячище под глазом. Данное красочное свидетельство бурной жизни нисколько не смущало обладательницу гематомы. Терпеливо ждет своей очереди. Меня любопытство разобрало: интересно-интересно, как к этой прихожанке отнесется митрополит Омский и Тарский. Издалека наблюдаю. Бомжиха кротко склонила голову, владыка без эмоций помазал лоб, однако девица не отошла, а начала что-то говорить, владыка слушал-слушал, еще раз руку с кисточкой поднял и… помазал фингал…

Ещё раз о Высоцком монастыре

Не могу не рассказать ещё одну историю, связанную с Высоцким монастырем. Третья моя поездка. Уже чувствовались подвижки – сын остепенился, не было того пристрастия к вину. В монастыре усиленно молилась, требы заказывала. Перед отъездом помолилась на коленях перед чудотворным образом Пресвятой Богородицы «Неупиваемая Чаша», попросила молитв Царицы Небесной за моего сына и пошла в гостиницу.

Билет на электричку в Москву купила заранее, времени до отправления без малого час, места в вагонах по прошлому опыту знала, всегда в наличии, но вдруг (ох, уж это вдруг!) охватило беспокойство – не сидится на месте и все тут. Лучше, думаю, у вокзала на свежем воздухе подожду. Погода хорошая, подхожу к вокзалу, а диктор объявляет о прибытии электрички, что следует через Серпухов на Москву. Я планировала минут через сорок ехать, можно, оказывается, раньше. Меня как ветром подхватило, в вагон захожу, а он переполнен, одно единственное место свободное – рядом с худенькой, бедненько одетой с усталым лицом женщиной. Напротив сидели две монахини. Из разговоров соседки с монахинями, поняла, женщина пробирается из Украины в Ижевск к больной матери, без копейки. До Москвы ей помогли доехать монахини, а что дальше делать – не знает. Деньги у меня еще оставались, перед Москвой потихоньку сказала женщине, чтобы шла за мной. Звали ее Валентиной. Купила ей билет до Ижевска, покормила в буфете и дала немного денег на дорогу.

Валентина рассказала, что после развала Советского Союза уехала на Украину с мужем. Родственников там никого, но он считал, что Украина край богатый (служил там), проще продержаться в тяжелое время. Муж устроился на завод, поначалу все было хорошо, приличная зарплата, потом платить стали нерегулярно, с большими задержками, она постоянную работу найти не смогла. Дошло до того, что покупали дешевый говяжий жир, подогревали, мазали на хлеб и ели, пока не успевал застыть.

Недавно Валентина получила письмо от матери, та тяжело заболела. Муж не отпускал, денег не было. Подожди, мол. А что ждать, сердце ныло, как там больная мама, одна ведь… Отправилась в церковь и стала молиться Пресвятой Богородице, просить у нее помощи. Помолилась и на вокзал, с пустым кошельком…

Можно построить логическую цепочку. Начать с нетерпения, охватившего меня в гостинице, и продолжить до единственного свободного места в вагоне рядом с этой женщиной… А лучше поблагодарить Бога, что подтолкнул меня на это место, и я смогла с Его водительства поддержать человека, попросившего помощи у Неба.

Батюшка с острова

По жизни я книгочей. Читала всегда жадно. Начала воцерковляться, куда бы ни ездила, покупала в церковных лавках книги пачками. Особый интерес всегда был к старцам, достигших святости при жизни. До революции шли и шли к ним люди за советом: в поисках Бога, смысла жизни. Мой любимый Гоголь (в детстве зачитывалась им) писал, что к старцу Макарию вошёл одним человеком, а вышел другим. Гоголь, Достоевский, Толстой ездили в Оптину пустынь. До революции совершали паломничество к старцам крестьяне, помещики, писатели, философы, члены царской семьи.

Я-то думала, в наше время, если и есть они, только в книжках: уничтожила революция обители, вместе с ними и почву на которой старчество возрастало. Вдруг узнаю от знакомого о батюшке Николае Гурьянове с острова Залит. И прозорливый, и целитель, и волю Божию может сказать о тебе. Знакомого мучили головные боли. Батюшка хлопнул по лбу ладошкой, и полегчало. При этом добавил:

– С женой тебе обвенчаться надо.

Хотя знакомый никаких автобиографических сведений батюшке не сообщал. Старец, как рассказывал знакомый, для начала назидательно пошутил с паломниками. Вышел из домика, они стоят, ждут с нетерпением, а он вдруг как припустит в сторону церкви. Да быстро ногами перебирает, не угнаться. Все за ним сорвались, приехали издалека, как же оказаться без батюшкиного благословения. Батюшка Николай остановится у своего храма, да и говорит своим запыхавшимся от пробежки гостям:

– Вы бы так в храм каждый день бегали, как за мной летели!

Ещё и добавил:

– Кому церковь – не мать, тому Бог – не отец!

Преподал наглядный урок.

К батюшке Николаю Гурьянову на остров я собралась за советом. Оказалась на перепутье. Человек без мечты – покойник в отпуске, я чувствовала, что топчусь на месте. Миссионерский листок, который издавала в ту пору, свою роль выполнил, надо двигаться дальше в этом направлении. На личном примере испытала, как нужна правильная информация. Валом на нас валит разная непотребность, кроме экстрасенсов, рериховцев, кришнаитов, появилась масса так называемых православных сект. Та же моя Нина Павловна, бывший парторг, с которой когда-то вместе работали, организовала курсы, в храм своих слушателей водит, в монастыри возит, дескать, свечки ставьте, исповедуйтесь, причащайтесь, при этом упор делает на астралы, чакры, экстрасенсорное лечение. Люди воспринимают, как продвинутое учение, а потом попадают в психушки с астралами вместе. Я сама вдоволь походила по этим граблям, набила шишек, поэтому прекрасно понимала, как нужна просветительская работа.

Сказала владыке Феодосию, что хочу издавать православную газету, он отправил к редактору епархиального ежемесячника, мол, соработничай с профессионалом. Редактор увидела во мне соперницу. Отчеканила на мои соображения, что газете нужны оперативные живые материалы. Это не толстый долгоиграющий журнал. Я пыталась возражать, говорила, что у нас газета не какая-то городска сплетница с жареными фактами, у нас издание на особый лад, информация о жизни епархии – само собой, да ведь необходимо усиленно просвещать мало что понимающий в православии народ. Все мы со страшной силой тёмные, потому и заносит во всякие секты, уродуемся мозгами на радость врага рода человеческого. Душа просится к Богу, а непутёвой голове надо обязательно в трясину свернуть. Это при том, что мы такое богатство имеем, ничего выдумывать не надо, черпай из святоотеческой литературы… Редактор меня не услышала.

В паломнических поездках собрала я хорошую библиотечку. Это сейчас в магазинах православной литературы глаза разбегаются – каких только авторов нет… Плюс православные сайты. Феофан Затворник, Игнатий Брянчанинов, Иоанн Крестьянкин, Исаак Сирин, толкование псалмов, фильмы по православию, аудиолекции… – все можно найти. Тогда – ничего подобного. Молитвослов не всегда купишь.

Дедушка Ленин знал, куда гнул, определяя газете первостепенную роль в революционном движении. Из «Искры» раздул на полмира пламя. Разбирался в тактике и стратегии информационной войны. Мы в епархии, имея такой действенный орган просветительской работы как газета, стремимся к «живинке», которая устаревает через два дня. Редактор на все мои доводы в свою дуду дует: мол, у вас хороший слог, литературный стиль, написали бы о строящемся храме, зарисовку о каком-нибудь батюшке. Будто я ради гонорара к ней обратилась.

Как поступить? Владыке жаловаться не будешь. Раз его такой редактор удовлетворяет – не поспоришь. Обидно, знаю, что могу много сделать. Миссионерский листок оказался отличной школой, научилась подбирать материалы, верстать, освоила редакторскую программу. Хотелось заняться газетой, но как переубедить владыку? Или уже отказаться от этой затеи? Не биться головой об стену.

Тогда-то и поехала к старцу Николаю Гурьянову узнать волю Божью. Была в Москве, на обратной дороге решила… Ночь на поезде – не крюк по сибирским меркам.

Озеро встретило непогодой… Кроме меня желающих на остров не оказалось. Перевозчик подождал-подождал и повез одну. Натерпелась страху. Озеро, как море. Во все стороны огромное. Я такой пловец, что держусь на воде, если точно знаю – в любой момент встану, и под ногами будет дно, чуть глубже, паника атрофирует все плавательные навыки – сразу топориком вниз. В детстве однажды нахлебалась в реке, на всю жизнь на клеточном уровне ужас к воде отпечатался. А тут такая жуть: встречный ветер порывами бьет, волной окатывает, усиленно молю Николу Чудотворца помочь путешественнице. Наконец долгожданный берег.

Сумку бросила в доме у перевозчика, сама быстрее к батюшке. Небольшой зелёный домик, народ у калитки толпится, ждет батюшку. Небо пасмурное, дождь утром прошёл, и на день обещали… Минут двадцать миновало, вышел отец Николай. Маленький, беленький, улыбающийся. Родной-родной. В руках баночка со святым маслом из Иерусалима (ему постоянно привозили и передавали духовные чада) и большая наполовину разогнутая канцелярская скрепка. Обмакнет скрепку в масло, помажет.

Было светло рядом с ним, и тревожно. Помазал всех и спрашивает:

– Что скажете?

Я (да и все, наверное) думала, сяду с батюшкой в домике с глазу на глаз и буду рассказывать о своих неурядицах, спрашивать совета. Получается, надо при посторонних говорить. Стоим плотно. Значит, все будут слушать твои проблемы. Мне и по газете надо, о сыне (тогда ещё пил) поговорить… После некоторого замешательства нашлись смельчаки, начали поочередно подходить к батюшке. Кто-то отходил от него, потом снова возвращался. Я тоже – задавала вопрос, получила ответ, ступила шаг в сторону, начала обдумывала услышанное, всё ли правильно поняла? И так несколько раз. На вопрос о газете, ответил, улыбаясь, что по приезду домой все образуется.

Кому-то отвечал сердечным тоном, другим – строго. Дважды услышала хлопки. Сухонькой ручкой ударил одного мужчину по лбу, а другого – по щеке.

Девушка в голубом берете раза три или четыре подходила с одной и той же просьбой. На что пыталась получить благословение – я не расслышала, да и не прислушивалась, была погружена в себя, однако батюшка твердо отказывал ей всякий раз.

Передо мной стояла беременная с мужем и ребенком, девочке года четыре. Женщина спросила, делать ли кесарево сечение, врачи настаивают. Батюшка категорично сказал:

– Родишь сама. Все будет хорошо!

Женщина просветлела лицом. Наверное, долго мучилась: соглашаться или нет? Страшно не хотела идти на операцию и боялась ослушаться докторов, потерять ребенка. Батюшка развеял сомнения. Муж тоже расцвел, заулыбался…

Я задала все вопросы, в запасе оставался завтрашний день, можно посвятить его храмам Пскова. Но уезжать от батюшки не хотелось. Будет ли возможность увидеть еще раз? Псков никуда не денется. Хорошо, когда старец рядом. Подхожу к батюшке:

– Как благословите – ехать или остаться?

– А как хочешь? – весело сказал он.

Я осталась.

На следующий день пришла рано утром. На острове как в раю. Крохотный, по берегу за час обойти можно, деревенька совсем маленькая. Зеленый батюшкин домик, сад и голуби. Добрая сотня голубей жила и кормилась во дворе… Сейчас они слетаются на могилку к батюшке, любят его… Народу было мало, батюшка постоял с нами подольше, чем накануне. Больше не спрашивала его ни о чём, только смотрела, смотрела… И такое это было счастье находиться рядом…

Батюшка несколько раз повторил:

– Помните заповедь: чти отца твоего и мать твою и благо тебе будет на земле.

Кто-то спросил о венчании.

– Венчайтесь, чтобы на семье было благословение Божие. Вон сколько вас приходит ежедневно со слезами о чадах. А разве будет в семье хорошо без церковного брака?

Батюшка оказался прав, с газетой все наладилось. Были, конечно, скорби, а как без них. Владыка Феодосий газету благословил, правда, тут же связал мне руки – запретил продавать в церквях. Ему первым делом надо, чтобы реализовывалась епархиальная газета. Это внесло свои трудности, ну да справилась. Владыка разрешил распространять только в часовне в честь Серафима Саровского. Батюшка Серафим нам очень хорошо помогал. Три-четыре, ну, пять дней – и разлетались все наши девятьсот девяносто девять экземпляров.

Молилась о газете Иоанну Тобольскому у его мощей в Тобольске, молилась у мощей Филарета Московского в Храме Христа Спасителя… Батюшка Николай Гурьянов тоже поддержал. И пошло дело. Выпускала газету дешевую, без прибыли, по круговой схеме: напечатала тираж, реализовала, вырученную тысячу рублей вкладывала в новый выпуск. Выбирала из святоотеческой литературы в основном доступное и сердечное, учитывая, что среди читателей есть как уже пришедшие к Богу, так и сомневающиеся. Опыт православных газетчиков обобщала. Куда бы ни ездила в паломничества, отовсюду привозила православную прессу – из Москвы, Питера, Ярославля, Пскова…

Тогда как раз миллионы отменили, снова рубль весомым стал. Затевая газету, мечтала: вот бы сделать, чтобы экземпляр стоил один рубль. Такой цены на газету нет в городе. У меня – пожалуйста. Причем, не миссионерский листок А4 формата. Полноценная, полноцветная на офсетной бумаге газета в восемь полос. И один рубль. В издательстве рассчитали себестоимость, получилось два рубля сорок копеек. Я поплакала, дескать, просветительская, так нужна людям, это ведь не коммерческий проект. Директор сговорчивым оказался. Пошел навстречу: раз для нужд церкви, пусть будет рубль. Дескать, помолитесь за нас лишний раз. Для них это малый убыток, а мне какое подспорье.

Первый год выходила восьмиполосная с цветными фотографиями, потом цены подросли, газета стала, как те туфли: черный верх – белый низ. Половина цветная, половина черно-белая. Что-то раздавали бесплатно, поэтому приходилась вкладывать свои деньги. Мне активно помогали две подруги. Те, что и в детдоме были со мной. Разлеталась газета быстро, ни разу не было, чтобы часть осталась до следующего выпуска. Появился свой читатель. Владыка ворчал: твоя газета расходится, а епархиальная лежит…

За два года выпустила тридцать номеров. Любила эту работу. Готовишь номер, сначала сидишь над святоотеческой литературой, потом работа в издательстве, подготовка к печати, получение тиража. Разложу его с Иисусовой молитвой по пачкам (кроме Серафимовской часовни было у нас еще несколько точек), развезу. Денег всегда набиралось вовремя на следующий номер. На третий год повысились цены на печать, бумагу, краски, себестоимость возросла до четырех рублей за экземпляр, скидки мне уже не делали: газета стала неподъемной.

Несколько раз выпускала после газеты миссионерский листок. С ним было проще. Газету надо регистрировать, если выпускать более девятисот девяноста девяти экземпляров. Миссионерский листок газетой не считали, выпускай, насколько денег хватит. Позже, правда, и здесь свободы кончились.

Про секты вела в газете рубрику из номера в номер. И все мечтала насесть на иеговистов. Не один раз приходилось с ними сталкиваться. Если начинала спорить, то сугубо из спортивного интереса, исключительно себя проверяла – насколько в тонусе. До них бесполезно достучаться, талдычат одно и то же – магнитофонная запись по кругу!

Есть, конечно, с вывертом мыслящие, он тебе и Священное Писание процитирует и спросит с подковыркой: а может ли Иисус Христос баллотироваться в президенты? Ну да меня трудно ущучить. У баптистов многому научилась. Те Евангелие наизусть знают. Ты ему слово, а он как начнет стихами шпарить. Готовятся серьезно. Да за этим штудированием живой вере места мало остается.

Закруглившись с газетой, подготовила четырехполосный миссионерский листок, полностью посвященный иеговистам. Прошлась по ним хорошо. Писала, чтобы комар носа не подточил, ни к чему не прицепились. Они не зря западных корней – сразу в суд тащат. Строила материалы сугубо на цитатах из их журналов, использовала выдержки из высказываний их апологетов. Концы спрятала так, что как ни старайся, ухватиться не за что. Денег подсобрала на тираж в пятнадцать тысяч. Уж врезать, так врезать. Настроилась мощную акцию провести. Они тебе и на улице сунут брошюрку, и в почтовый ящик опустят, а мы благодушничаем: да ладно, дескать, чем бы дитё не тешилось, лишь бы не вешалось – народ в конце концов сам разберется что к чему… Они тем временем уже дома в деревнях скупают, целые поселения устраивают… Агрессивно ведут борьбу за наши души, а мы в церковь сходим и, лежа на диване, смотрим православный канал…

Думаю, протекло в издательстве, пока готовила выпуск. До распространения дело еще не дошло – они, получается, уже знали про мой миссионерский листок. Привезла в епархиальное управление все пятнадцать тысяч, может штук двадцать прихватила, уходя. Ночью кто-то через окно забрался и поджог. Весь тираж до единого экземпляра пропал. До пожара дело не дошло, но закоптило все помещения, как мою квартиру от сварившихся бигуди. Владыка долго ворчал, – в такие расходы на ремонт ввела епархию. Не благословил дальше издательской деятельностью заниматься:

– Хвати-хватит! – категорично сказал. – У тебя уже криминал пошёл!

Проиграла в тот раз евангелистам.

Обидно, досадно да ладно. Печально другое, больше не сподобилась у батюшки Николая Гурьянова на острове побывать. Он приглашал нас:

– Умру, вы на могилку мою приезжайте…

Я и на могилку никак не соберусь… Подруга подарила фото батюшки в рамочке, стоит у меня над рабочим столом на полке… Сижу за компьютером, нет-нет и взгляну на батюшку… И услышу его голос: «Все образуется…»