Планеты

– Нет, – решительно отверг это предположение Марион, немного помолчав. – Уверен, что нет. Я уже думал об этом и пришел к выводу, что – нет. На Исследовательский Центр напали разумные существа, а, судя по рассказу Сира-Мадока, напавшие на них, были больше похожи на диких зверей, чем на разумных. А разве неразумные существа могут летать от планеты к планете? Значит, мы имеем дело с разумными существами и зверьми, которые каким-то образом связаны между собой.

– Неужели пираты пустились в еще более изощренные хитрости ради наживы? – вздохнул энод-арон.

– Я не вижу другого выхода, кроме, как облететь все горы, где есть драгоценные камни, в поисках пиратов. Хоть шансы ничтожны, надо попытаться.

Дели ходила мрачнее тучи. Ее настроение безнадежно испортил трайд. Она была готова лопнуть от злости, от негодования, от обиды. Ей до зуда хотелось подойти к нему и плюнуть прямо в лицо у всех на глазах, но его нигде не было видно.«Струсил и прячется, – злорадно подумала девушка. – Джанулория и Тасури тоже с ним заодно. Все они из одного теста!» Она так и ни с кем не завязала знакомство, и одиночество теперь угнетало ее, даже начала жалеть, что вообще прилетела сюда, на этот богом забытый Камарлен.

Тут ее внимание привлекли несколько аборигенов, которые вдруг распустив свои уши – ракушки во всю ширь, застыли в напряженных позах, словно к чему-то прислушиваясь. Потом они громко заорали что-то непонятное и со всех ног помчались куда-то. На их крики собралась толпа взволнованных ихлаков. Дели, заинтересованная этим всеобщим возбуждением, побежала к толпе, где уже были все офицеры.

– Что случилось, констат? – крикнула она. – Почему такой шум?

– Едет Мира-Лор, сын Сира-Мадока!

Через некоторое время она увидела вдали нескольких всадников, которые медленно приближались. Толпа ринулась им навстречу, и Дели, увлеченная ей, оказалась почти в первых рядах.

Двенадцать рослых аборигенов слезали с длинноногих существ с огромными фасеточными глазами. Вперед выступил крепкий камарленец и нетвердой походкой шагнул к Сира-Мадоку.

– Ундо харах вхат! Шрах цфухх! – произнес он громко. – Илго саргот мандорх.

После этих слов их обступили со всех сторон, и посыпался град вопросов. Сира-Мадок, стоя возле сына, что-то говорил ему, после чего крепко обнял.

– А с нами ты не хочешь поздороваться, малютка Мира-Лор? – Спросил, улыбаясь, трайд, глядя на камарленца.

– Рахим Эрадорх! – Выдохнул «малютка», возвышаясь над Марионом на полголовы. – Рахим Дентр! Рахим Имбис! Какое счастье, что вы здесь! А я все боялся, как там мой отец. Теперь вижу, что он был в надежных руках.

– Колчан твой пуст и меч обломан, я вижу, что врагам твоим было плохо.

Взгляд Мира-Лора потух.

– Не только им, но и нам. Ты видишь это? – он указал на длинные свежие раны, покрывавшие его тело. – Это – пустяки. Многие отправились к Воротам Вечности.

– Разговоры – потом, – деловито вмешался Джанулория. – Вы что не видите, что они падают от усталости.

Постепенно все разбрелись, но еще долго над луйхаром раздавались взволнованные, радостные и грустные голоса.

У хижины Сира-Мадока собрались сам вождь, его сын, подлеченный Джанулорией, Марион, Тасури и Дели. Т, ахьянец залечивал раны вернувшихся ихлаков, помогая местному лекарю.

– Мы подоспели как раз вовремя, – рассказывал Мира-Лор. – Твари наседали вовсю, а До-Грах все слабел. Бились даже женщины. Это было страшно: всюду убитые, раненные, а твари на ходу разрывали трупы, даже тех, кто еще шевелился. – Тут лицо ихлака исказила гримаса отвращения и ужаса, но он продолжал: – А тварей было много, и дрались они, как обезумевшие, а нас все меньше и меньше. Половину луйхара До-Граха вырезали, я потерял восьмерых. Мы бились долго, кажется целую вечность, когда, наконец, пала последняя тварь. До-Грах был тяжело ранен, но он жив. Мы сожгли все трупы врагов, но из-за полученных ранений задержались. Вождь До-Грах сказал: «Мой луйхар обязан жизнью вам. Скажи своему отцу Сира-Мадоку, что я завидую ему, ведь у него есть такой сын, как ты, Мира-Лор, а мне духи не дали сына. Ты достоин своего отца». Вот и все, что я могу рассказать, – закончил Мира-Лор.

Сира-Мадок молча любовался сыном, погрузившись в свои думы.

– Ты сделал все правильно, Мира-Лор, – произнес он. – И я горжусь тобой.

Сын признательно улыбнулся отцу.

– Ты можешь описать этих тварей, Мира-Лор? – спросил Марион.

– Они и сейчас стоят у меня перед глазами, как живые: огромные, с рыжей шерстью, рогатые, клыкастые, когтистые, четырехглазые. И глаза красные, кровожадные, очень сильные, быстрые и страшные, как смерть. Я никогда таких не видел.

Дели видела, как сильно побледнел трайд, но через секунду он уже справился с собой и продолжил расспрашивать ихлака.

Империта во время их разговора не раз ловила на себе долгие взгляды Мира-Лора. В его глазах читалось и удивление, и недоумение, и немой вопрос, и восхищение.

Наконец Мира-Лор не удержался и негромко спросил у Мариона:

– Дорркус инлаг зор най-чо шалкай вонк эскэт?¹¹

Трайд расхохотался и ответил так же негромко:

– Эхон-го тархор сог-но ицхак свол ррах ма, Мира-Лор. Парор усорвах идохшо. Пайо.¹²

Все, кроме Дели, поняли их диалог, и от этого ей было не по себе, словно сплетничали о ней за ее спиной.

«Наверняка трайд сболтнул ему какую-нибудь гадость про меня, что еще от него ожидать», – раздраженно подумала она.

Солнце стремительно катилось к горизонту, постепенно удлинялись тени, трава окрашивалась в темно-бардовый оттенок, заплясали первые язычки костров, бесшумными тенями возвращались с охоты лонги. Появился и Джанулория, довольный и непривычно шумный.

– Я всегда говорил, что ихлаки – необычайно крепкий народ, – заявил он, усаживаясь рядом с Дели. – Хоть десять дырок сделай в них, а они и слова не скажут. У одного рана глубиной в десять калаганов¹³, а он с ней проскакал на харубе много рондов¹⁴ и теперь сидит – хоть бы охнул один раз, нет, – молчит. Ну, Мира-Лор, рассказывай о своих сражениях и подвигах. Как, уже рассказал? Вот молодежь, никакого почтения к старику Дентру, – шутя, упрекнул он. – Ну да ладно, я-то знаю, что ты был храбр и бесстрашен, а это главное.

– Уже темнеет, – Марион смотрел на беззаботный танец костра, что разожгла хозяйка, пока они разговаривали. – Пора расходиться, Мира-Лору нужен отдых.

Попрощавшись с ихлаками, офицеры направились к своим хижинам, заботливо приготовленным для них гостеприимными аборигенами.

Марион поудобнее устроился на мягком ложе из высушенных трав и только закрыл глаза, как моментально провалился в сон. Ему показалось, что он спит всего лишь несколько минут, а уже новая опасность будит его, настойчиво стучась в усталое сознание. Вскочив, прислушался к звонкой тишине, что висела, словно зримо. Такое безмолвие бывает перед бурей, и трайд это знал. Тусклый свет луны обрисовывал смутный силуэт входа, за которым перемигивались звезды. Все было безмятежно и спокойно, как и должно быть в столь поздний час. Но ощущение близкой опасности не покидало, и Марион бесшумно выскользнул из хижины, держа лазер наготове.

Луйхар спал, и можно было даже услышать равномерное и могучее дыхание усталых ихлаков, что стелилось меж темных контуров хижин, словно дыхание самой земли.

Офицер осторожно прошмыгнул в хижину Джанулории. Тот проснулся сразу, словно и не спал.

– Это я, Марион, – прошептал трайд.

– Что случилось? – также шепотом спросил т, ахьянец.

– Я чувствую угрозу.

– Значит, что-то будет, – не сомневаясь, согласился энод-арон, привыкший доверять чутью трайда. – Нужно предупредить Тасури.

Они тихо выскользнули из хижины, как вдруг безмолвие пронзило приглушенное, злобное рычание невидимого в темноте лонга.

– Не нравится мне это, – внезапно раздался тихий голос позади.

– Черт! Тасури, я мог тебя пристрелить! – облегченно выдохнул Марион при виде своего друга. – Какого рожна ты подкрадываешься сзади?

– Хотел проверить вашу реакцию, – хмыкнул тот.

– Тс-с! – Марион приложил палец к губам, призывая к тишине, насторожился. – Слышите?

– Лонги рычат.

– Нет, не то. Кто-то надвигается.

Офицеры напряглись, всматриваясь в темноту.

Вдруг в неверном свете луны мелькнула какая-то тень и тут же скрылась. За ней появилась еще одна и тоже исчезла.

Приглушенное рычание лонгов переросло в угрожающий рык. Сверкнул огонь факела, второй, третий – луйхар услышал сигнал опасности и был начеку.

– К оружию! – громогласно крикнул Марион, когда три мрачные тени, озаренные пляшущим светом факелов, вдруг бросились к ним, покинув свои тайные убежища.

– Великий космос! Не может быть! – прошептал Марион, отшатнувшись назад, словно получил удар. Лицо его побледнело, как мел, в глазах мелькнул ужас. – Этого не может быть! – Он безотрывно смотрел на тварей, будто завороженный.

– Огонь! – Заорал Тасури, и яркие, устрашающие вспышки пронзили ночь, смешавшись с рыком лонгов и жутким воем наступающих чудовищ.

– Трайд, стреляйте же! – Крикнул Джанулория, зажигая на ладони огненный шар. – Стреляйте, они приближаются! Трайд!

Марион видел, как прямо на него неслось рыжее чудище, сверкая безобразными красными глазами. За ним мчался серый лонг. В прыжке он впился зубами в ногу волосатой твари, но та отмахнулась от него легко, словно от комара, ударив когтистой лапой. Этот отчаянный предсмертный визг храброго лонга, словно вырвал его из оцепенения. Подняв бластер, офицер выстрелил. Раскрыв жуткую пасть, чудовище рухнуло у его ног, обдавая зловонием и ужасом, а на смену ему шли все новые и новые.

Луйхар запылал жестоким сражением. Сверкали мечи, свистели стрелы, орали десятки глоток, пылали хижины.

«Империта! – вдруг мелькнула страшная мысль. – Где империта?». Марион огляделся безумным взглядом, надеясь увидеть девушку, но среди пляшущих, беснующихся тел невозможно было ничего разглядеть. Он бросился к ее хижине, как вдруг откуда-то сверху, сбоку, снизу на него накинулись лапы. Они царапали когтями, потянулись кровожадные пасти, обдавая горячим дыханием, повалили на землю, капая вонючей слюной. Марион почувствовал, как в плоть впились острые безжалостные клыки, разрывая кожу, мышцы, обжигая невыносимой болью.

Вспыхнул луч данкара, похожий на яркую ленту молнии, пролетел огненный шар и, ударившись о землю, рассыпался фонтаном искр, способных прожечь насквозь. В небо взметнулись дикие крики и несколько тварей, объятые пламенем, кинулись прочь, оглашая окрестности воплями боли и ужаса. Зубы, держащие трайда, ослабли и чудовище, содрогнувшись, упало на офицера.

– Живы, трайд? – быстро спросил Тасури, оттолкнув тело мертвой твари.

– Да, – Марион с трудом поднялся, слегка покачнулся, но устоял.

– Вы ранены! – воскликнул имберианец, увидя кровь.

– Ерунда, – бросил Марион. – Надо найти империту.

И отмахнувшись от констата и его слов о серьезности и опасности трайдового ранения, Марион ринулся на поиски империты. Позади двое офицеров яростно отбивались от беснующихся чудищ, кое-где горела трава и в воздухе разносился ее удушливый запах, смешанный с вонью горелой плоти.

Дели проснулась от невероятного шума. Кто-то оглушительно орал, топот множества ног содрогал землю, звенел металл, визжали дети, ночь непривычно озарялась каким-то странным пляшущим светом.

«Неужели эти аборигены никогда не спят? – раздраженно подумала она, сгоняя остатки сна. – Никакого уважения к гостям».

Дели высунулась из хижины и обомлела от страха. На поляне ослепительно пылали большие костры, выбрасывая в темное небо яркие искры, озаряя ночь багровыми зловещими отблесками. И в этих отблесках шел бой. Блестящие коричневые тела аборигенов переплетались с телами каких-то лохматых жутких существ. Взлетали длинные мечи, окрашенные в красный цвет от света костров, падали и снова взлетали. С тихим свистом проносились арбалетные стрелы, горящие головни прочерчивали в звенящем воздухе огненные дуги.

И над боем стоял несмолкающий ор: с яростным кличем «хар!» аборигены размахивали мечами, кто-то выл от боли, где-то раздавались предсмертные хрипы, рычали лохматые существа, сбивая с ног, обрушивая на головы когтистые лапы, вонзаясь зубами в живую плоть.

Бились даже женщины луйхара. Сияя украшениями, с боевыми мечами и арбалетами в сильных руках, они походили на грозных, но прекрасных воительниц из давно забытых легенд.

Лонги отчаянно защищали своих хозяев, верные своей природе – служить до последнего вздоха. Бесстрашно бросаясь на врагов с оскаленной пастью, порой напарываясь на острые кинжалы когтей, несущие неминуемую смерть, они не разжимали челюстей, даже получив смертельный удар.

Падали мертвые аборигены и их женщины, лонги, враги, а бой все продолжался, как кошмарный сон.

Дели в ужасе отпрянула назад, постаралась забиться в самый дальний угол, стать как можно меньше и незаметнее. Ее била дрожь. А снаружи, казалось, сама ночь сошла с ума.

«А если меня убьют? – проносились невозможно отчетливые мысли. – Если меня увидят, учуют, обнаружат? Я пропала, пропала! Никто меня не защитит, не спасет!» – На глазах даже навернули слезы неописуемого страха.

Вдруг ее хижина странно дрогнула и начала рушиться, и прямо к ногам девушки свалился кто-то огромный, страшный, зловонный. Дели заорала, почти лишаясь чувств, и, не помня себя от обуявшего ужаса, выскочила вон. Ее тут же схватили чьи-то липкие руки, и уже не в силах пережить свое нечеловеческое потрясение, она лишь тихо всхлипнула, ощущая, как ее ноги подкашиваются, и сердце вот-вот порвется. В ухо выдохнули на контарта:

–Не бойтесь, рахими Шалкай, – Это был Мира-Лор, сын вождя Сира-Мадока, с ног до головы залитый кровью – своей или чужой было непонятно.

Он поволок империту куда-то, а вокруг кружился таней боя: кто-то рубил кого-то, кто-то грыз и рвал кого-то, кто-то горел факелом. Вот трайд Марион, окруженный со всех сторон чудовищами, отбивается бластером, переходя в рукопашную схватку. Мира-Лор, прикрывая девушку, размахивает мечом и что-то оглушительно кричит.

–Это сон, – бормотала Дели, как сквозь туман, осознавая происходящее. – Это просто кошмарный длинный сон и скоро он закончится, когда я проснусь. Это сон…

Марион стрелял, стрелял, стрелял без конца, а тварей, казалось, не становилось меньше. Они наседали со всех сторон так, что порой приходилось отбиваться руками. А усталость, что вдруг навалилась, словно толстое одеяло, сковывала все движения, лишала привычной ловкости и быстроты, и лишь огромным усилием воли продолжал отражать нападения. О боли он не думал, да она и забылась в этой мясорубке. Но с каждым разом все труднее и труднее было поднимать руку с бластером, глаза то и дело застилала пелена. Он искал империту в этой безумной неразберихе, пытался прорваться дальше, но твари все лезли, как бесконечная лавина клыков и когтей.

Где-то недалеко ярко вспыхивал огненный дождь Джанулории.

– Жив! – облегченно вздохнул Марион и вдруг увидел империту, что стояла посреди боя, бледная, как смерть, с огромными глазами, в которых плескались ужас и слезы. Она была такая маленькая и беззащитная, как хрупкий цветок среди бушующего урагана.

Невероятным, почти фантастическим усилием офицер рванулся вперед, кромсая чудовищ, превозмогая усталость, слабость и ноющую боль.

– Империта! – крикнул он, заглушая всеобщий вой.

Она услышала его и, забыв все обиды, злость, метнулась к нему, как к спасительному маяку среди шторма:

– Трайд, спасите меня!

Густая кровавая пелена застлала его глаза. Он остановился, пытаясь совладать со слабостью, и вдруг сбоку, как холодные ножи, в него вонзились лезвия когтей. Марион вздрогнул – не от боли, от неожиданности, – пошатнулся и рухнул на изрытую землю, придавив своим телом империту, которая лишилась чувств от удара или от ужаса при виде смерти трайда.

Дели пришла в себя через несколько часов. Ночь подходила к концу, и рассеянный сумрак бродил над землей, как заблудившийся призрак, медленно таял, исчезал, приглушая далекий свет звезд. В уши ударила непривычная звенящая тишина.

Ее взгляд встретился с напряженным взглядом темных глаз. Это был Мира-Лор, что сидел возле девушки и ждал ее пробуждения с тревогой и волнением.

Империта вскочила, вдруг вспомнив все, что произошло.

Бой кончился. Теперь на поляне, где совсем недавно шла битва не на жизнь, а на смерть, горел огромный костер, сжигающий тела мертвых врагов.

Аборигены, оставшиеся в живых и способные самостоятельно передвигаться, помогали раненным, которых разместили на земле возле уцелевших хижин. Никто не стонал, не охал, не кричал, не скорбел о погибших, все были суровыми, непреклонными, тихими.

Это тяжелое зрелище смерти, печали, стойкого отчаяния произвело на девушку неизгладимое впечатление, глубоко врезавшееся в память. Было столько обреченности и страдания в этих опущенных плечах, потухших глазах аборигенов, что, словно бесшумные тени переходили от одного раненного к другому, что невольно щемило сердце.

Дели тихо переходила между рядами лежащих камарленцев, пока не наткнулась на Джанулорию, который колдовал над неподвижным аборигеном.

– А где констат и трайд? – спросила она, необычайно радуясь т, ахьянцу. Тот вскинул на нее глаза – безнадежные, усталые – чуть заметно улыбнулся, сказал:

– Счастлив вас видеть, империта. Констат в порядке, немного поцарапан, но в порядке. А трайд… Он жив… пока. Ранение слишком тяжелое…

– А где он? – робко спросила девушка.

– В хижине Сира-Мадока, с ним лекарь Су-Лан.

– Но вы же можете его вылечить, энод-арон?

– Увы, нет, империта, – грустно покачал головой тот. – Я бессилен помочь трайду.

Дели еще раз взглянула на неподвижные тела аборигенов, что минувшей ночью сражались, как демоны, и медленно зашагала прочь. Она села у какой-то хижины подальше от глаз. В горле что-то защипало, и Дели неожиданно заплакала. Не этого она ожидала от Камарлена! Ей чудилась волшебная сказка со злыми и добрыми героями, где добрые герои обязательно побеждают злых, но при этом сами никогда не умирают. Чудились невероятные приключения, от которых захватывает дух. Она была так счастлива, когда летела сюда, в неведомый мир, а вместо этого перед ней вдруг развернулся кошмар, где убивали по-настоящему и добрые герои, несмотря на то, что они добрые, почему-то умирали жестоко и несправедливо. В ее сказках Марион стал бы героем Деллафии, а теперь он лежит при смерти или вообще умер. И никто, даже всемогущий Джанулория не может ему помочь. От этих мыслей она разревелась пуще прежнего и не услышала, как к ней подошел Мира-Лор.

– Вода? – Удивленно посмотрел он на ее залитое слезами лицо. – Почему у тебя вода на глазах, Шалкай?

– Это не вода, – выдавила империта, – я плачу… Больше никогда в жизни не полечу ни на одну планету! Хоть убейте, а не полечу!

Ихлак осторожно прикоснулся к ее щеке, лизнул палец.

– Не вода, – еще больше изумился он.

– Ты разве никогда не плачешь?

– Не плачешь, – смешно повторил незнакомое слово.

Через силу улыбнувшись, взглянула на луйхар: Джанулория колдовал над раненными, ярко пылал костер, бродили, как потерянные, камарленцы.

Дели посмотрела на Мира-Лора. Он молчал и смотрел на пламя костра, и было в его взгляде что-то необъяснимо трагичное, какая-то безысходная тоска и отчаяние.

Занималась заря, прогоняя сумрак, страх, печаль, вселяя новые силы и надежду.

От Джанулории она узнала, что их катер разворотили чудовища и что взлететь на нем уже невозможно. Узнала, что в бою погиб вождь Сира-Мадок и многие ихлаки, и для всех это стало страшным ударом, особенно для Мира-Лора, который отныне считается новым вождем луйхара. Узнала, что трайд Марион продержался первые полночи и полдня, а, значит, по мнению лекаря, должен выкарабкаться. Узнала, что Тасури уже на ногах и готов выдержать еще один такой бой.

На все расспросы империты т, ахьянец лишь делал мрачную физиономию и неопределенно отвечал:

– Не знаю, империта, – больше же из него ничего нельзя было вытянуть.

Потом Дели и Джанулория отправились к лекарю.

В просторной хижине было сумрачно и сильно пахло чем-то незнакомым. Здесь смешивались приятные запахи и отвратительные, что и создавало атмосферу лечебницы. В хижине был довольно-таки тщедушный ихлак – лекарь Су-Лан, – перед которым разместились разнообразные закупоренные горшочки, связки каких-то трав, плошки, наполненные вонючими отварами, снадобьями и мазями. В дальнем углу набросаны груды шкур наподобие кроватей, на одной из которых лежал Марион и, казалось, крепко спал. На щеках проступил легкий румянец, а грудь его мерно вздымалась. Тасури мрачно сидел на своей кровати, вытянув хвост. Его длинное зеленое тело было густо смазано какой-то коричневой жижей, издающей мерзкий запах. При виде их, пасть имберианца растянулась, обозначая улыбку.

– Простите, мы вам не помешали? – вежливо осведомился Джанулория у лекаря.

– Вы хотите узнать о здоровье рахима Эрадорха и Имбиса, рахим Дентр? – Су-Лан не поднял головы от своих многочисленных зелий, но его третий глаз тут же уставился на вошедших.

– Да. Как себя чувствует рахим Эрадорх?

– Он жив, но очень слаб, – наконец лекарь оторвался от своего занятия и теперь на них смотрели темные глубокие глаза. – Вы можете поговорить с рахимом Имбисом, но не тревожьте рахима Эрадорха, – с этими словами Су-Лан вышел.

– Хорошо, что вы пришли, – заговорил Тасури. – Здесь можно сгнить от скуки.

– Зато два даальса назад было не до скуки, – серьезно ответил энод-арон, склонившись над трайдом. – Как он? Я вижу, Су-Лан приложил немалые усилия.

– Ночью бредил и метался, я думал, что не выживет, но Су-Лан дал ему какой-то порошок, смазал чем-то раны, пустил дым с мерзейшим запахом, и вскоре трайд успокоился и заснул. Вот спит до сих пор. Я тут допустил мысль, не перестарался ли лекарь с порошком?

– Су-Лан знает свое дело, – твердо заверил т, ахьянец. – Ну а ты как, Тасури?

– Я абсолютно здоров, но этот лекарь не разрешает мне ни встать, ни выйти. А я никак не могу ему втолковать, что я здоров.

– Лекарь прав, иначе вы своим неповторимым запахом распугаете весь луйхар, – засмеялась Дели, и было странно слышать этот звонкий смех на фоне всеобщего уныния.

– А вы подумайте, как я здесь дышу, империта, – горестно вздохнул констат.

Дели посмотрела на трайда. Он был очень бледный, но лицо его было спокойно.

– Думаете, он поправится?

– Благодаря стараниям Су-Лана, надеюсь, да, – ответил энод-арон. – Трайд – крепкий орешек и выживал и не в таких передрягах. Офицеры привычны к ранам.

– Констат, но хоть вы скажите, кто были те страшилища, что напали на аборигенов? – Попросила Дели. – От энод-арона ничего не добьешься.

– Откровенно говоря, я и сам не знаю, империта.

– Вы просто сговорились ничего мне не говорить, – надулась девушка.

– Разве вам мало того, что вы видели, империта? – Вдруг раздался голос трайда. – Это отвратительные, кровожадные, хитрые твари с очень острыми зубами и когтями, с которыми лучше не иметь дела.

Дружно вздрогнув, Дели, Джанулория и Тасури недоуменно уставились на него.

– Ну что вы смотрите на меня так, словно увидели привидение? – После минутного замешательства недовольно спросил он. – Я не говорящий покойник, а вполне живой офицер.

– А мы думали, вы спите, – удивленно отозвалась Дели.

Марион усмехнулся:

– Я уже давно не сплю, все жду, когда вы начнете говорить про меня всяческие гадости, но вы все больше болтаете чепуху, словно ничего не случилось.

– Что вы называете чепухой? – Возмутилась девушка. – Между прочим, мы говорили о вас.

– Да, вы говорили обо мне, – согласился тот. – Умрет – не умрет, живой – мертвый. Согласитесь, что не очень-то приятно слушать это о себе.

– Сказали бы, что вы живой и не собираетесь умирать, мы бы и не стали говорить вовсе о вас, – обиделась Дели.

– Как бы я сказал, если спал?

– Но вы же не спали!

– Я спал, как мертвый, после порошков Су-Лана. Это даже Тасури подтвердит.

– Ну, знаете ли! – Вспыхнула девушка. – Врать не к лицу офицеру.

– Я вру? Да что же я вам наврал, империта?

– Хватит, хватит! – вмешался Джанулория. – Вы, право, как дети.

– Это трайд все придирается, – буркнула Дели.

Т, ахьянец укоризненно посмотрел на нее.

– А ведь это трайд спас вам жизнь, – сказал он весомо.

Девушка покраснела, а Марион недовольно, с упреком повернулся к энод-арону, произнес, немного смущаясь:

– Не я, а Мира-Лор.

– Хорошо, пусть будет Мира-Лор, – согласился тот, хотя знал, что Марион, лишившись чувств, своим телом прикрыл империту и, благодаря этому, ее не заметили чудовища. – Как вы, трайд? – заботливо осведомился он, меняя тему.

– Великолепно! Этот мир гораздо лучше того, где я побывал одной ногой. Убеждался в этом не раз и, видимо, поэтому меня нелегко туда затащить.

– Су-Лан просто волшебник, – не обращая внимания на его шутливый тон, сказал Джанулория. – Он может, я думаю, оживить даже камень, не говоря уж о живой плоти.

– Надеюсь, от его лечения у меня не вырастет третий глаз или огромные уши, – ввернул Марион. – Тасури, посмотри, у тебя не появился бугорок на макушке?

Т, ахьянец, в отличие от Мариона, был невероятно серьезен и сосредоточен.

– Трайд, – заговорил он, – мы хотели поговорить с вами о деле, но я вижу – вы не расположены сегодня к серьезным разговорам.

– Я весь внимание, Джанулория, – заинтересовался Марион. – В какую важную тайну вы хотите меня посвятить?

– Вчера, обходя раненных, – начал т, ахьянец, – меня подозвал один ихлак. Он оказался одним из двенадцати, что вернулись с Мира-Лором из луйхара До-Граха. Этот ихлак поведал мне, что, будучи еще в луйхаре До-Граха, он случайно услышал чужой разговор, который он сначала не принял всерьез, потом разговор этот забылся в смуте последних дней, и только вчера он пересказал мне его, решив поделиться своими сомнениями. И я услышал вот что. Пролетел слух, что в горах Ялтхари творится что-то непонятное и странное, что якобы там видели звездных людей. Что они там делали – никому неизвестно, но никто, конечно, не подозревает в этом плохого, да и слух этот подобен порыву ветра – вот он есть, и вот его уже нет.

Глаза Мариона приобрели прежнюю непроницаемость и жесткость. Лицо стало суровым.

– Нет, Джанулория, думаю, этот слух все же правда, – мрачно и уверенно произнес он. – Их привели сюда камни. Ихлаки не станут выдумывать: им это ни к чему. Нам нужно идти к горам Ялтхари, пока не поздно.

– Постойте! – вмешалась Дели. – Вы объясните мне, что вообще происходит? Зачем нам идти к горам? И о каких камнях вы толкуете?

Трайд тяжело взглянул на нее:

– Все очень серьезно, империта, и мы обязательно вам все объясним, но чуть позже.

Он снова повернулся к своим друзьям, заговорил, словно тут же забыл о существовании девушки. Дели хотела было возмутиться, почувствовав себя оскорбленной, но взяла себя в руки, пожалев раненного.

– Больше нельзя терять времени, его и так потерянно слишком много. Мы были правы: эти неизвестные связаны с марганами. Теперь они, избавившись от излишнего внимания камарленцев и Исследовательского Центра, спокойно грабят пещеры. Проклятые раны! – В сердцах воскликнул он, пытаясь встать, но тут же снова бессильно упал, морщась от боли.

– Нам все равно не добраться до гор Ялтхари без катера, – произнес Тасури. – Кругом эти твари.

– Мы пойдем пешком, – твердо заявил Марион, – или на харубах, если Мира-Лор даст, тогда у нас еще будет шанс уцелеть и добраться до гор.

– Безумие, – покачал гривой Джанулория, – чистое безумие и самоубийство.

Трайд сверкнул глазами в его сторону, спросил почти резко:

– Ты можешь предложить что-то другое, Джанулория? Может, дождемся кораблей Союза? Может, отрастим крылья и полетим? А, может, вообще ничего делать не будем?

– Ничего этого я не говорил, трайд, – спокойно возразил энод-арон. – Бездействие хуже всего, но разве будет польза, если мы все умрем в дороге?

– Значит, надо постараться не умереть.

– Вы не сможете идти, трайд, – сказал Тасури. – Ваши раны еще слишком свежи и опасны, чтобы пускаться в такой трудный путь.

Марион невесело усмехнулся:

– Ты предлагаешь бросить меня здесь, как ненужный груз и зализывать свои раны, мой дорогой констат?

– И что вы взъелись на все и вся, трайд? – пробормотал имберианец. – Выдумываете невесть что.

– А вы перестаньте говорить глупости, – немного смягчился тот и вдруг громко крикнул: – Су-Лан!

Лекарь возник бесшумно, словно тень. Его глубокие глаза остановились на трайде.

– Вы проснулись, рахим Эрадорх? Отлично! – Он потянулся было к своим горшкам и травам, но офицер жестом остановил его, сказал:

– Су-Лан, сегодня ты должен поставить меня на ноги. Режь, кромсай, зашивай, разбирай на части, пои зельями, одурманивай порошками и дымом, делай, что хочешь, но, чтобы сегодня я прыгал, как харуб. Сможешь?

И без того огромные глаза лекаря расширились в недоумении.

– Вы в своем уме, рахим Эрадорх? – вскричал он. – Ваше тело продырявлено, словно лист – червем. То, что вы остались живы – это уже чудо! Я и так сделал больше своих возможностей, и тут вы требуете, чтобы я заставил ходить мертвеца! Да вам еще лежать и лежать много восходов солнца, прежде, чем вы заскачете харубом!

– Прошу тебя, Су-Лан, ради Ихлакита! – взмолился Марион, крепко сжав руку камарленца. – Мне очень, очень нужно встать на ноги, как можно быстрее! Я все перенесу, что бы ты ни делал, я все сделаю, как ты скажешь! Прошу тебя, если ты хоть каплю любишь меня – выполни мою просьбу, или я умру во второй раз!

Ихлак вздохнул.

– Хорошо, рахим Эрадорх, ради мира на Ихлаките и любви к вам, я постараюсь выполнить вашу просьбу. Только запомните, такое быстрое лечение может плохо сказаться на вашем здоровье, и я ни за что не ручаюсь. Я не желаю причинить вам вред, но вы так просите, значит вам надо.

– Спасибо, Су-Лан, – на бледном лице трайда появилась слабая улыбка.

– Ну, что ж, приступим, – засуетился ихлак. – Прошу всех выйти, кроме рахими Эрадорха.

Тасури быстро взглянул на лекаря.

– Мне тоже выйти? – с надеждой спросил он.

Су-Лан долго смотрел на имберианца, словно решая сложную задачу, наконец, кивнул:

– Да, вы тоже, рахим Имбис.

Тасури, как ветром сдуло. Через минуту он уже плескался в реке, с наслаждением ныряя и смывая пахучую мазь с тела.

Потом ихлаки предавали огню тела погибших. Джанулория стоял рядом с Мира-Лором, понурив голову, о чем-то глубоко задумавшись. Вся его согбенная фигура выражала великую искреннюю печаль и скорбь, как-то постарела, съежилась.

Мира-Лор не мог оторвать взгляда от костра, где медленно таяли останки его отца, навсегда покинувшего этот мир и его, Мира-Лора. Во взгляде его больших глаз смешались и недоумение, и боль, и отчаяние, и вина. Те же чувства застыли и в глазах остальных ихлаков.

Вскоре все было кончено, погасли погребальные костры и прах развеялся ветром.