О, как несносен был этот тягостный мир! Так несносен, что хмурые могильные камни казались единственным спасением, единственной возможностью успокоить, утешить отчаявшийся дух.

Девочка спала, измученная своим непосильным горем, а Рит тихонько перебирал ее светлые, словно улыбающиеся волосы и вспоминал Лирану. Впервые за долгое-долгое время в душе его воцарилось призрачное спокойствие, и он сидел, похожий на старую корягу издали, боясь шевельнуться и вспугнуть это тонкое хрупкое ощущение. И его ничуть не смущали и не пугали близкие суровые могилы и звенящая тишина, что окружали его плотным кольцом. Он давно сроднился с ними, как с неизбежной и неотъемлемой частью своей жизни, ведь с тех пор, как не стало солнца, мир сам стал похож на огромную могилу, наполненную тишиной.

Незаметно для себя, Рит задремал. Перед глазами стояли нереальные багрово-красные, извивающиеся протуберанцы восходящего солнца, заполонившие полнеба. На них было больно смотреть, но Рит смотрел, чувствуя, как начинают слезиться глаза, потому что это было так красиво, так грандиозно, что спирало дыхание. Огромный, фантастический неправдоподобно оранжевый шар солнца поднимался все выше из-за края пылающего горизонта, грозя ослепить Рита, но он стоял, как завороженный, не в силах отвести взгляда и повторял без конца, словно молитву: «Солнце! Солнце!»

– Проснитесь, дедушка! – зазвенел неожиданный испуганный голосок, вырвав его из дремоты.

На него смотрели взволнованные, широко распахнутые глаза девочки.

– Вам плохо? – все также испуганно спросила она.

– Плохо? Почему ты решила так, малышка? – удивился Рит.

– Вы разговаривали во сне, и голос у вас был такой слабый, такой обреченный, что мне стало страшно, – девочка не отпускала глаз, все смотрела в его лицо внимательно и серьезно. – Я испугалась, что вам стало плохо, и разбудила. С вами и в самом деле все в порядке?

– Все хорошо, детка, не волнуйся, – успокоил ее Рит, улыбнувшись. Девочка тоже облегченно улыбнулась, сказала:

– Вы очень добрый, вы не похожи на других.

– Ты тоже чудесная добрая девочка, и я хочу, чтобы у тебя в жизни все было хорошо.

Та несмело и с какой-то тайной надеждой посмотрела на могилу матери, губы ее дрогнули, но она быстро отвела глаза в сторону, боясь не выдержать. Рит услышал ее тихий голосок:

– Мне приснилась мама. Она была такая красивая и счастливая. Я никогда не видела ее такой. Она уходила все дальше, дальше, а я бежала за ней, но никак не могла догнать. Я была так близко от нее, что слышала ее голос, видела ее распущенные, летящие на ветру волосы, ее глаза, ее легкое платье. А потом она повернулась ко мне, улыбнулась и исчезла. – Девочка подняла на него взор. – Она ушла? Ушла навсегда, ведь так?

– Да, девочка, она ушла, – печально кивнул Рит, – поэтому прости ее и отпусти, ведь там, на небе твоя мама по-настоящему счастлива. Не сердись на нее, она сделала для тебя все, что смогла.

– Я знаю, но мне очень плохо и одиноко без нее. Я не смогу выжить одна.

– Ты не одна, крошка, – Рит ласково погладил ее золотую головку. – Мама не оставит тебя. И я тоже.

Девочка вскинула на него глаза, спросила тихо:

– Вы поможете мне?

Рит улыбнулся.

– Конечно. Вот только я бы хотел узнать имя той, которой буду помогать.

– Меня зовут Эрана.

– А я Рит. Дедушка Рит.

– Спасибо вам, дедушка Рит, – порывисто произнесла девочка и добавила: – Наверное, это мама послала вас ко мне.

«Или это Лирана подала весточку о себе, послав мне тебя, крошка», – подумал Рит, глядя на золотые волосы Эраны, так напоминающие ему о жене.

– Пойдем, Эрана, – сказал он вслух. – Мы уже и так здесь засиделись.

Рит поднялся, по ногам побежали частые кусачие мурашки от долгого бездействия, но вскоре они прошли. Он в последний раз взглянул на тихое угрюмое кладбище, недалеко бледно просвечивали белые камни на могиле Лираны, Рит вздохнул и отвернулся. Эрана неподвижно стояла у камней, что-то беззвучно шепча, после чего бережно спрятала чашечку и колечко и посмотрела на Рита.

– Идем, дитя, – позвал он и медленно побрел к дороге.

Почти весь путь провели в молчании, но это молчание не было тягостным. С каким-то неизведанным легким чувством Рит слушал, как его привычно одинокие шаги теперь сливаются с едва слышным торопливым топотком детских ног, и от этого ему было как-то непривычно радостно. Гнетущее одиночество вдруг несмело отступило, и Рит робко осознавал, что впервые за долгие два года у него появилось общество. Он уже почти отвык от общения с людьми, и сейчас, ощущая, что рядом находится живой человек, был почти счастлив.

Вскоре девочка устала и начала отставать, хоть Рит и шел медленно.

– У меня отчего-то вдруг ноги ослабли, – виновато сказала она, когда Рит остановился.

– Да ты должно быть ничего сегодня и не ела? – догадался тот.

Эрана молча кивнула в ответ.

– Бедное ты дитя! – охнул Рит. – А я как назло ничего и не взял с собой. Но потерпи еще немного, недолго уже осталось. Придем, я тебя накормлю, спать уложу, и все будет хорошо. Давай руку, пойдем вместе, – он протянул ей ладонь, и Эрана доверчиво взялась за нее.

Весь остаток пути они и прошли так рука об руку, словно знали друг друга много лет, и со стороны могло показаться, что это идут дед и внучка, возвращаясь с долгой прогулки, и это впечатление не мог скрыть даже густой сумрак, царивший вокруг.

Вскоре показался дом Рита. Как всегда, он был пуст, мрачен и неуютен, но сейчас старик не обратил на это внимания. Усадив Эрану за стол, он зажег лампу и принялся хлопотать, как заправская хозяйка. Через несколько минут на столе стоял нехитрый, но сытный ужин, а Рит с улыбкой смотрел на Эрану, которая хоть и была зверски голодна, но не спешила накидываться на еду.

– А разве вы не будете есть, дедушка Рит? – взглянула она на него.

– Ешь, Эрана, ешь, не смотри на меня. Я не голоден. В мои годы аппетит приходит все реже и реже, а тебе нужно расти.

– Спасибо, дедушка Рит, – поблагодарила девочка, поев. – Все очень вкусно. Может, вы все-таки поедите?

– Не волнуйся, я поем попозже. А теперь ложись спать. Я тут тебе устроил теплое гнездышко. Ляжешь и сразу уснешь.

Он заботливо укрыл ее одеялом и хотел уже уйти, но Эрана остановила его, сказав:

– Вас и в самом деле послала мне моя мама. Вы, наверное, мой ангел – хранитель, ведь таких добрых людей не бывает.

– Я ведь говорил, что твоя мама не оставит тебя. Ее нет рядом, но она смотрит на тебя с неба, переживает, утешает и по-прежнему любит свою маленькую Эрану. А ты помни ее счастливой и молодой и не печалься: те, кого мы любим, всегда с нами.

– А Лирана тоже смотрит на вас с неба?

– Конечно.

– Она была красивой?

– Самой красивой на свете.

– Мама тоже была самой красивой. Дедушка Рит, а может небо решило забирать к себе самых красивых? – вдруг спросила Эрана серьезно. – Чтобы тоже любоваться их красотой. А как налюбуется – снова отпустит их на землю.

– Небо забирает не только самых красивых, детка. Оно забирает тех, чей срок жизни подошел к концу. У кого-то этот срок короткий, и они уходят от нас молодыми и красивыми, у кого-то этот срок длиннее, и они уходят, успев пожить, вырастить детей. Мы уходим с этой земли, потому что мы не вечны, уходим, исчерпав свою жизнь до конца, чтобы уступить место другим, которые также уйдут однажды, чтобы жили их дети.

– Значит, я тоже однажды уйду, дедушка Рит? И вы тоже? – спросила девочка, не отрывая глаз от него.

– Ты только начинаешь жить, детка, тебе незачем думать об этом. Тебе надо думать о жизни, о тех радостях, что ждут тебя впереди, а что будет после – о том никто не знает. Нужно просто идти своим путем, каким бы тяжелым он ни был.

– Дедушка Рит, – снова заговорила та, – а кто определяет срок жизни? Сам человек? Или небо? Или кто-то еще?

– Я не знаю, Эрана. Думаю, что этого никто не знает.

– Но ведь это несправедливо, что одни уходят молодыми, а другие – в старости, – жалобно проговорил ребенок. – Почему одним досталась короткая жизнь, а другим длинная? Почему одни мечтают о жизни, но умирают, и почему другие, мечтая о смерти, живут? Почему, дедушка Рит?

– Такова жизнь, Эрана, и такова смерть. Человек бессилен перед их могуществом, ему остается только принимать их такими, какие они есть. А теперь спи, хватит разговоров, – Рит поправил одеяло. – Спокойных снов.

– И вам добрых снов, – пробормотала девочка, закрывая глаза.

Через несколько минут она уже спала, и Рит тихонько вышел на улицу, сел на свой заветный старый пень. Вокруг был все тот же давящий полумрак, но сегодня он угнетал не так сильно, как вчера. Неожиданно его тесный скудный мирок расширился, стал чуточку светлее, ведь в нем так внезапно появился этот маленький, но совсем взрослый человечек, что сейчас спит в его доме. Случайно ли это? Или права была Эрана говоря, что кто-то с небес помог им встретиться? Она была так похожа на его Лирану! И это вдвойне усиливало его горечь и печаль, и в то же время отзывалось в сердце давними счастливыми воспоминаниями. Будь у них с Лираной дети, они могли бы подарить им таких же прелестных внуков. Не раз Рит мечтал понянчиться с крикливым карапузом, наблюдая, как он растет, учится говорить и ходить, но судьба решила по-другому, расстелив перед ним одинокий горький путь. И Рит уже почти смирился со своим одиночеством, со своим горем, которые, он знал, однажды став невыносимыми, окончат его земные страдания, как окончили их для многих-многих до него. И может так лучше, что у них с Лираной не было детей, – порой думалось ему в порыве отчаяния, – ведь оставить их жить в таком мрачном, темном, безрадостном мире, на растерзание страданиям, несбыточным мечтам и сожалениям – что может быть хуже для родителей? Что может вырасти во мраке, кроме колючек и бледных худосочных сорняков? А он всегда хотел, чтобы его дети и внуки росли среди света и солнца, цветов и пения птиц, сильные красивые и счастливые, ведь только солнце дает красоту и силу.

Но, наверное, он был не вправе рассуждать о чужой жизни и решать, что хорошо для нее, а что – нет, вот только наблюдая за нынешней жизнью, Рит все больше и больше убеждался, что мрак не может взрастить ничего прекрасного и светлого. Те дети, что родились в темном мире и никогда не видели солнца, совсем, совсем не те, что были раньше, хотя, наверное, и они по-своему счастливы, но это иное счастье, недоступное тем, кто еще помнил прежний мир. И он не хотел такой жизни ни для себя, ни для кого другого, но он жил и порой отчаянно тосковал по своим несуществующим детям и внукам, которые бы могли разделить его одиночество и печаль. Они, возможно, были бы не бледными колючками и сорняками, взращенными тьмой, а прекрасными розами и нарциссами, воспитанными его воспоминаниями о солнце, свете и настоящей полной жизни.