И вдруг совершенно неожиданно появилась Эрана. Рит потянулся к ней сразу же, едва увидел. Почему? Потому что она так напоминала его Лирану с золотыми волосами. Потому что она напоминала его самого – отчаявшегося, одинокого, потерявшего вкус к жизни. И потому что она поразила его, перевернула его представление о нынешних сумрачных людях. Она была розой, непостижимым образом выросшей во мраке, осколком того мира, что был раньше, залитым дневным светом и белоснежными облаками, его воспоминанием, воплощенным в жизнь. Он не мог не потянуться к ней, не мог пройти мимо, не мог не заговорить и не мог не помочь.

И теперь Рит задумчиво сидел перед своим домом, вглядываясь в густой полумрак, и на губах его играла тихая, несмелая улыбка.

Старик лег спать далеко за полночь, долго прислушивался к тихому посапыванию девочки, столь непривычному в его пустом одиноком доме, пока сам не погрузился в чуткий беспокойный сон.

Проснулся рано, но, как обычно, вставать не спешил. Мысли вяло ворочались в голове, пытаясь вспомнить что-то важное. Рит наморщил лоб: ему привиделся такой странный, такой реальный сон, что он почти поверил в него. Старик грустно улыбнулся в темноту, чуть слышно вздохнул. Сон! Всего лишь сон! От нахлынувших горьких мыслей его отвлек подозрительный звук: словно кто-то ворочался во сне. Рит подскочил, как ужаленный, непослушными руками зажег лампу и осторожно приблизился к широкой, обложенной теплыми шкурами, скамье. В пляшущем свете мягко заискрились рассыпавшиеся солнечные волосы, прикрыв сонное порозовевшее личико. Старик застыл, по его лицу медленно расплывалась широкая, какая-то несмелая улыбка. Он стоял, как изваяние, долгие минуты, не в силах отвести взгляда от спящего ребенка. Не сон! Это не сон!

Наконец, Рит очнулся, на ослабевших ногах дошел до стула, поставил лампу на стол. Мысли скакали в голове, перепрыгивая друг через друга, но одна – самая сильная, самая громкая затмевала все другие, и от нее старик чувствовал себя как никогда счастливым. Он не один!

2

Дни потекли быстрее, незаметнее. В их суете Риту даже некогда было погоревать и подумать о сером беспробудном сумраке. Да горе и тоска как-то и забылись, отошли на второй план, поутихли. Теперь его жизнь наполнилась новым смыслом и новым огнем. И это был совсем не тот мрачный, темный огонь и не тот пустой смысл, что наполняли его раньше. Это был светлый яростный огонь и глубокий чистый смысл – вырастить из Эраны прекрасную розу, способную смеяться искренне и ясно. Хотел дать ей хоть крошечный кусочек солнца, что до сих пор отражался в его побледневших и выцветших глазах.

Рит стал улыбаться чаще. В неспешном течении густого времени, готовя ли нехитрый завтрак или просто сидя у невыразительно-однообразного окна, старик то и дело прерывал свое занятие, чтобы тихо полюбоваться Эраной, и всякий раз робкая, но счастливая улыбка озаряла его тонкие бескровные губы.

Он за считанные дни привязался к девочке настолько, что теперь просто не мог представить свою жизнь без нее. Эрана же не отходила от него ни на шаг, помогая по дому, сопровождая на прогулках, и Рит не переставал удивляться ее рассудительности и серьезности. Да, Эрана была не по годам смышленым, открытым и взрослым ребенком, в ясных глазах которого светились ум, понимание и скрытая печаль, обычно свойственная убеленным сединами старцам, прожившим многотрудные годы. Ее будто совсем не пугали ни полуголодные дни, когда Рит не мог добыть ничего съестного, ни вечная пугающая ночь, ни размытое неизвестное будущее, что маячило впереди тускло и безрадостно. Но все же она была ребенком: веселым, любопытным, азартным и удивительно светлым, и добрым. Рит не мог нарадоваться на нее. Но особенно он любил те долгие мгновения, когда вместе с Эраной они бродили по унылым окрестностям. Рит всегда ходил не спеша (сказывался возраст, да и ноги его были уже далеко не теми легкими крыльями, что раньше), зато Эрана задорно носилась вокруг него, лепеча что-то беспечное и милое. В такие минуты старик не замечал эти мрачные пустынные окрестности, погруженные в столь же темный жадный полумрак.

Перед ним было чистое, поросшее мягкой зеленой травой поле. Эрана озорно смеется и бежит легко, как ветер, и изумрудные стрелки хлещут ее босые ноги. Это очень щекотно, и она смеется пуще прежнего. А Рит идет себе неторопливо, нежно касаясь ладонями шелковистой, такой нестерпимо зеленой травы и не может сдержать смеха и слез. Да, он плачет и смеется, глядя на юную Эрану. Как она красива! Воздушно летят длинные золотые волосы, словно тонкая радужная паутинка, сияют глаза, и вся она так похожа на сказочную переливающуюся бабочку, что беззаботно порхает с цветка на цветок, залитая ярким потоком полуденного щедрого солнца. Она кружится вокруг него, собирая скромные, но такие прекрасные полевые цветы, вдыхая их удивительные тонкие ароматы, и в ее распахнутых глазенках столько восторга и счастья, что у Рита перехватывает дыхание. Такие же восторженно-счастливые глаза были и у его Лираны, когда она свивала венки из скромных, но таких прекрасных полевых цветов, когда ветер трепал ее длинные золотые волосы, когда она весело, как девчонка, носилась по траве босиком, и округа оглашалась ее задорным голосом.

Рит поспешно вытер набежавшие слезы, заметив, что Эрана торопится к нему.

– Красивые, дедушка Рит? – девочка протянула ему сжатую в кулачок ладошку, ее глаза так и искрились, словно два солнышка. – Правда, они красивые, эти цветы?

Рит остановился. В одну секунду исчезло зеленое поле с веселыми искорками цветов. Перед ним вновь щерилась унылая пустота. А девочка смотрела на него своими лучистыми, словно впитавшими солнечные теплые дни, ясными глазами и тянула к нему сжатую пустую ладошку. Но старик видел в ней еще секунду назад ярко-розовые нежные маки. Но откуда? Откуда она может видеть цветы, которые исчезли с лица земли еще задолго до ее рождения? Цветы, о которых и у него, старика, остались лишь горькие далекие воспоминания? Неужели и этот ребенок видит вокруг не голую землю, скрытую густым туманом, а, как и он, нечто красивое, солнечное, благоухающее, что некогда было не воспоминанием, а сладкой явью? Возможно ли это? Но глаза Эраны излучали такую искреннюю радость, удивление и полет, которые может вызвать лишь лицезрение чего-то грандиозного, волшебного и восхитительного, но никак не это окружающее страшное безмолвие.

Да, этот ребенок был действительно необыкновенным. И тем обидней и горше, что родился он в столь неуютном жестоком мире.

Рит улыбнулся как можно свободней, сказал:

– Очень красивые цветы. Где ты нашла их?

Эрана расцвела.

– Вон за тем бугорком, – ее рука указала куда-то за спину, где и в самом деле был какой-то песчаный расплывчатый нанос, похожий на чей-то уродливый горб. – Там их так много, что прямо глаза разбегаются! Пойдемте туда, дедушка Рит, я вам покажу, как их много! – Девочка ухватила его за ладонь, потянула. В ее глазенках горел азарт и желание удивить. Но Рит не двинулся с места. Будь он сейчас на зеленом, залитом солнцем поле, как она, пошел бы за ней, не раздумывая, но, к сожалению, он стоял посреди безжизненных земель, и глаза натыкались на ненавистный полумрак. Воспоминания и питаемые ими чувства погасли, ушли, краски прошлого поблекли, и солнце закатилось за дымный горизонт. Сегодня оно уже не появится, как бы он ни хотел, как бы ни просил.

– Извини, Эрана, я бы с радостью полюбовался твоими цветами, но сейчас, боюсь, не дойду: ноги что-то разболелись. Давай в другой раз, хорошо?

– Хорошо, – легко согласилась та. И по ее глазам Рит понял, что она все еще далеко от этого чуждого им мира. Вот только он не знал, к добру ли это или к худу.

Но жизнь вновь потекла своим чередом. И неспешно текла до тех пор, пока однажды Эрана не проснулась в слезах.

– Что случилось, малышка? – обеспокоенно спросил Рит, как всегда в это время задумчиво сидевший у окна. – Ты плачешь?

– Мне приснилось солнце, дедушка Рит, – тихо и завороженно отозвалась девочка, не утирая слез. – Настоящее солнце, о котором мне рассказывали! Оно такое огромное, горячее и красивое! В его лучах так тепло, а вокруг светло-светло! Я никогда не видела столько света! Это так удивительно и так нереально! Я смотрела на него, пока оно не обожгло мне глаза, и я проснулась! Скажите, дедушка Рит, солнце оно действительно такое, как я видела, такое красивое? – Ее глаза – огромные, блестящие, влажные – впились в морщинистое лицо старика.

– Солнце? – тихо, как эхо, повторил Рит. Он удивленно и широко смотрел на девочку, словно увидел впервые.

Та в ответ лишь кивнула головой, будто на слова уже не было сил.

– Откуда ты знаешь про солнце, дитя? Ведь ты так юна, а солнца нет давным-давно.

– Мне рассказывала о нем моя мама, – как-то жалобно проговорила Эрана, теребя пальчиками край одеяла. – А маме – ее мама, моя бабушка. Она умерла уже давно, но видела настоящее солнце. Бабушка очень любила солнце. И мама тоже, – грустно добавила девочка, опустив взгляд. – Она часто рассказывала мне о нем, и ее глаза всегда сияли и светились, словно она видела его перед собой. ««Солнце большое-большое и теплое-теплое», – говорила мама. – Оно похоже на яркий ослепительный оранжевый шар, окруженный жаркими лучами. И, когда этот шар появляется в небе, оно становится голубым-голубым, и весь мир вокруг превращается в сказку, залитую радостным светом. Всюду растут красивые ароматные цветы и густая шелковая трава. Воздух так прозрачен, что видны далекие горизонты. Мир полон красок, звуков и жизни. Даже ночи светлые и такие же прекрасные, как и дни. Солнце освещало землю каждый день, и это было так же естественно, как нынешний сумрак. Нет ничего удивительней и желанней, чем солнце». – Эрана подняла голову, словно только проснулась, чуть улыбнулась. – Так рассказывала мама. Скажите, оно действительно такое, дедушка Рит? Вы ведь видели солнце? – В ее глазах была почти мольба.

– Да, малышка, твоя мама была права: солнце прекрасно. Оно прекраснее всего на свете, даже, когда скрывается за тучами, когда играет на твоей щеке шаловливым лучом, когда рассыпает искры на речных перекатах, когда ласкает макушки деревьев, когда растапливает снега, когда просто светит. Солнце – это жизнь, а тьма – это существование.