Игорь, припав к Лине, сидевшей на диване, обнял её и начал говорить: – Лина, любимая моя, даже если бы тебя изнасиловали десять подонков, я не придал бы значения этому и ласкал тебя так, как сейчас это делаю. Наверное, так любил Иисус Марию Магдалину, к тому же я уверен, что за сорок лет своего воздержания, ты очистилась от этого срама совершенно. И я готов (да о чём я говорю?), ведь я уже тебя ласкаю всю-всю нежно и вожделенно. Ласкаю без всякого, даже тайного, внутреннего сожаления и раскаяния. Напротив, я готов проникнуть в тебя или вселить тебя в себя, соединиться с тобой всем телом и всей кровью своей. Я никого так искренне не целовал: ни жён, ни любовниц. Я радуюсь тому, что происходит со мной, и поражаюсь, что мне выпало такое счастье – любить тебя самозабвенно, и вопреки всему. Думается мне, что вот при таком-то взаимном обожании и должны люди жить парами.

Она: – Да откуда же ты взялся, родной мой, и за что мне радость такая?

Из записей Игоря Юльевича:

«Лина лежала на правом боку, а я на левом: мы были лицом к лицу. Её одна нога была снизу, а другая на мне. Я поглаживал её. Мы целовались. Уста наши то и дело соприкасались. Мы буквально всасывались друг в друга. Передыхая, я целовал её щёки, которые порозовели. Её голова лежала на моей левой руке, а правой я прижимал к себе её спину и талию. Иногда я высвобождался из объятий, привставал и, склоняясь, целовал её бёдра изнутри от колен и выше к смежению ног. Порой язык мой входил во внутреннюю промежность, ощущая влажную нежность сокровенности. «Игорёнок, – шептала она, – это необязательно». – Тебе что, стыдно? – вопрошал я. – Нет, не стыдно, милый мой, мне с тобой ничего не стыдно. Просто тебе это может быть неприятно.

А я ласкал её, произнося стихи:

Как хорошо безудержно пылать,

Забыв самоконтроль и пульс сердцебиения:

Смеяться, петь, печалиться, рыдать

В святом наплыве откровения.

Приподнимался и, приближаясь к её губам, заключал:

С любимой только

Можно так пылать!

– Родной ты мой, нет больше таких, как ты – нежных, ласковых, отзывчивых. Ты счастье моё, нежданное-негаданное, – отвечала она, целуя мои губы, лицо, руки.

А я продолжал в ударе:

Кто ты? – Ты всё в одном лице:

Невеста, дочь моя, сестра и мама…

Моя любовь к тебе быть может травмой

Для близких и родных, как пуля во свинце.

«Спасибо тебе, хороший мой», – ворковала в ответ Лина.

А я не унимался:

Но я ласкать тебя и целовать хочу,

Лелеять, обожать, любить и нежить.

Ты мой мечтанный форт -

Тоска и безмятежность,

И вздох моей души – об этом и кричу!

…Так мы нежили друг друга, находясь рядом. Именно тогда я задумался над тем, как всё-таки щедро природа одарила человека: она наделила его любовной страстью. Животные, в отличие от нас, бывают тоже обуреваемы страстью, но только, когда охвачены инстинктом размножения. А страсть человека повседневна, или почти повседневна. Даже беременные женщины, нося в себе плод (казалось бы, выполняя прямое своё назначение), обладают потребностью в сексе. Отчего так? – думалось мне. – Да оттого, и это очевидно, что это щедрый Божий дар, отпущенный нам в радость, делая нас счастливыми. Вот и сейчас мы с Линой, нежно лаская друг друга, воспламеняемся, доходя до «святого» экстаза. После которого наступает благодатная нирвана, а потом и возрождение духа, освежая чувства. Какое счастье быть «страстно любимым»!

* * *

Вскоре, после того, как была пробурена скважина, я перевёлся в другое подразделение объединения, а потом и вовсе уехал на юг в другую экспедицию. Игорь Юльевич на годы выпал из моего внимания.

Встретились мы с ним, когда я уже вернулся с экспедиции, на моём юбилейном дне рождения. Время было трудное, поэтому юбилей я справлял в домашних условиях. Игорь появился неожиданно с нашим соседом Вячеславом Анасьевым, с которым он работал в одной партии. Узнав о моём дне рождения и о том, что Вячеслав наш друг, Игорь изъявил желание повидаться со мной. Я тоже был рад увидеть его. Поначалу Игорь смущался, потому что среди приглашённых, кроме Анасьева, у него не оказалось знакомых, но вскоре праздничный стол и дружелюбное отношение сделали своё дело, Игорь осмелел, и, выбрав момент, произнёс очень уместный тост. «Я хочу прочесть стихи для женщины, – сказал он, – благодаря которой появился на свет виновник сегодняшнего торжества, они написаны были в горах, где я тогда работал, и называются «В Джунгарии»:

Всем существом своим хочу тепла,

В горах оно давно струится щедро,

Здесь пьёт его пахучая эфедра

И сохраняет древняя скала.

Но мне б сейчас домашнего тепла…

И убеждён я – с сединой уже мужчина, -

Что нет теплей родимого угла,

Где всё простят нам мамины морщины.

– Душевное тепло всегда связано с домом, где живёшь, и, конечно же, с самым дорогим человеком – мамой. Предлагаю тост за женщину, которая подарила миру нашего юбиляра».

Моя матушка, обычно избегавшая весёлых застолий, сначала смутилась, но от добрых слов заметно просияла. А потом незаметно удалилась к внуку в соседнюю комнату.

Близкая подруга жены Алия очень любила стихи, и тотчас обратила внимание на автора стихотворного тоста. Вполне естественно стало и то, что в какой-то момент Игорь Юльевич, находясь рядом с Алиёй, читал именно ей с проникновением свои уже любовные строки:

Ты в глаза мне смотреть не стыдись,

Я был сам с тобой страшно уступчивый.

Обоюдная пылкая влюбчивость

Разве может не скрашивать жизнь?

Нет, не может не скрашивать жизнь!

Ты явилась нежданно, как миг,

И склонилась податливо-нежная…

Отзвук милого, юного, прежнего,

Я к коленям твоим приник.

Я счастливый к коленям приник!

– Уже «счастливый» и уже «к коленям приник»? Ох, Игорь Юльевич, и быстрый же вы в вопросах любви скакун, – уколола его Алия.

– Аличка, грешен, грешен… читаю стихи, адресованные другой. Но, клянусь, посвящённые тебе, будут лучше!

…Близкие люди сидели до утра. Наступил момент откровенного раздумья. Игорю Юльевичу представилась ещё одна возможность проявить себя.

«Слишком много есть в каждом из нас

Неизвестных играющих сил», – задумчиво произнёс он. – Это слова Александра Блока, – и далее, ещё более интригуя, добавил: – В этой связи и у меня есть кое-что, если позволите, я прочту?

– Давай, давай, – откликнулась Алия, и её поддержали другие.

Я от ста наук стоглавым стал,

Я от ста идей – столик и стар,

Я надломлен, я истерзан, я измят,

А внутри меня вскипает жгучий яд.

Расплывается в глазах степной ковёр,

Распыляется в лучах седой ковыль,

Я не вижу родников – степных зеркал,

И не знаю, куда конь мой ускакал.

Я хожу в глухой степи совсем один

И не слышу чутких вздохов камыша,

И не вижу я безоблачную синь,

И не знаю, нынче степь как хороша.

Только мнится мне, что светлый небосклон

Потемнел от вороных ворон,

И карлачет оголтело вороньё

Своё чёрное искусное враньё.

Я не в силах слушать песни твои, степь,

Не играй на тонких струнах ковыля…

Почему так – ты мне, степь-земля, ответь, -

Я один и не пойму себя?..

– Ну, прямо, какие-то пророческие стихи. Игорь Юльевич, вы пророк? Не пугайте нас, – отреагировала Алия. Все присмирели. А потом засобирались, и стали потихоньку расходиться.

Из записей Игоря Юльевича

«Раньше мы встречались с Линой днём у неё дома, когда её сын был на работе. Нас это очень устраивало. Но спустя три месяца сын лишился работы и находился теперь постоянно дома. Наши встречи стали происходить в основном на улице. Мы не могли больше ласкать друг друга, как говорит Лина – «голенькими». На дворе уже была зима, но наша взаимная «тяга» не ослабевала. Мы бродили обычно по парку и искали укромное местечко, где могли бы прижаться друг к другу и вдоволь хотя бы нацеловаться. О любовном комфорте остались лишь воспоминания. Даже не верится, что совсем недавно, когда мы встречались в квартире, нам вдруг взбрело в голову освободить свои интимные места от волосяного покрова. Сначала за дело взялся я. Постелив клеёнку на диван и уложив на неё Лину, я щедро покрыл мыльной пеной её сакральные места, и бережно «смахнул» безопасной бритвой пушистые волосики с лобка, а затем и с прилегающих к нему мест. Всё получилось быстро и просто. Когда же дело коснулось меня, мои причиндалы затруднили процесс. Пришлось мне приподнимать свой «хоботок» рукой и придерживать, пока Лина орудовала бритвой, высвобождая мои коконы от поросли. После завершения процедуры мы пошли в ванную, где нежно омывали друг друга, целуясь под струями душа.

– Слушай, – неожиданно молвил я, – а ты могла бы поцеловать меня, куда я захочу?

– Запросто, – ответила Лина.

– Серьёзно?

– Ещё как, а ты сомневаешься?

– Не то чтобы сомневаюсь, просто не решаюсь указать тебе место.

– А ты решись.

– Тогда договоримся так, – решился я, – пусть это будет доказательством твоего беспредельного обожания человека, который сейчас рядом с тобой, согласна?

– Я уже сказала.

– В таком случае, давай ещё раз освежимся под душем и пойдём на тахту.

На тахте я лег лицом вниз и приподнялся на колени. – Поцелуешь? – ещё раз спросил я. – Дурачок ты мой, конечно поцелую, ведь я тебя люблю.

Она нагнулась и поцеловала туда, куда я указал.

– Доволен? – спросила она.

– Нет, не доволен, – сказал я, – теперь я тебя буду целовать, поверг её на тахту, повернул к себе попочкой и трижды чмокнул. – Вот теперь доволен! – произнёс я пафосно. А потом, неожиданно вспомнив эпизод из детства, захохотал.

– Что это ты? – удивилась Лина.

– Да я вспомнил свою няньку, – улыбаясь, ответил я, и пояснил. – Мне было лет пять. К нам пришла со своей мамой девочка Зина. Она мне казалась такой сказочной, такой красивенькой, к тому же у неё был с собой маленький деревянный сундучок с куколками. На Зину я смотрел зачарованными глазами, она мне казалась чудом. Мы играли, потом она куда-то исчезла. Я отвлёкся от куколок и кинулся её искать. Выскочил на кухню и неожиданно увидел Зину, сидящей на горшке, скривился и бросился назад. «Что с тобой?» – увидев мою недовольную рожицу, спросила нянька. Я ответил: «Фу, да там Зинка сидит на горшке». «Ну, и что?» – удивилась нянька. «Как что? это же противно!» Нянька засмеялась: «Смотри-ка, какой брезгливый. Ничего, ничего, подрастёшь, влюбишься, и ещё в попу целовать будешь свою Зинку, или как там её будут звать». – Тьфу – тьфу, не буду целовать, ещё чего не хватало?! – возмутился я, а сам только что поцеловал тебя туда, куда предсказала нянька. Теперь уже мы с Линой расхохотались.

– А ведь мы с тобой на самом деле: Адам и Ева, – оба наги и не ведаем стыда, – сказала Лина».

* * *

Позже я встретился с Игорем Юльевичем уже в горах. Мы проводили инженерно-геологические исследования в селеопасном районе, прилегающем к высокогорному озеру. Сели, хотя и тесно связаны с коварными землетрясениями, но, по крайней мере, их можно предвидеть и предсказывать, где и когда они возможны, так как зависят зачастую от внешних климатических условий таких, как таяние ледников в жаркое время и обилие дождевых осадков, когда потоки вод провоцируют подвижку рыхлых накоплений. Этими-то отложениями и занимались специалисты нашей группы исследователей, в числе которых был я.

Мы арендовали два вагончика у географического общества, они располагались на огороженной территории среди других строений ниже озера. Недалеко от нас в верховьях ущелья находилась космостанция. Оттуда-то и спустился совершенно неожиданно ко мне Игорь Юльевич. Нам повезло, мы оказались одни, и могли от души побеседовать.

– А я тебя, Юра, увидел в бинокль с высоты. Ты находился выше озера среди осыпей и что-то записывал. Я понял, что ты где-то рядом находишься, и, выбрав момент, спустился разузнать, что к чему. Сам я временно пристроился на станцию в качестве хозяйственного работника, и буду здесь безвылазно до зимы. Знакомый приятель меня взял к себе в подсобники. Наша-то партия «новой техники» ликвидирована.

– Да, Игорёк, тебе повезло, сразу вышел на меня. Я ведь случайно затормозился здесь, сейчас наши в верховьях, их на вертолёте доставили на точку, а я подвернул слегка ногу и меня оставили, не рискнули взять. Сижу на рации совсем один. Три раза в день выхожу на связь. А на осыпях, где ты меня узрел в бинокль, я делал зарисовки. Мы определяем процентное соотношение обломков разных фракций на участках их скопления с помощью специальной сетки.

Я вынес из вагона два походных стульчика и поставил у флигеля, который располагался среди просторной поляны.

– Садись, брат Игорь, – предложил я, – сейчас подогреем тушёнку, вскипятим чаёк с горной душицей, и побеседуем. У тебя время-то есть?

– Есть, могу побыть до темноты.

Я развел огонь, поставил на железные прутья сковороду с тушёнкой и чайник.

А рядом походный чайник -

Старинная с накипью медь:

Шумит, как наш начальник,

Лишь бы шуметь,

– произнёс Игорь.

– Что, стихи слёту? – спросил я.

– Да нет, когда-то давно в нашей геологической ведомственной газетке опубликовали моё стихотворение, а рядом стихи другого автора, имя его я запамятовал, а строчки отложились. Вот так, оказывается, талантливые стихи бегут впереди автора, открывая путь к имени. – Тут взгляд Игоря задержался на краю поляны. – Вот она, и здесь появилась, – указал он на кошку, которая остановилась, уловив запах тушёнки. – Когда шёл сюда, она пересекала тропу.

– А- а, это знакомая нам – Кукошка, географы её так зовут. Каждые три месяца подкидывает своих слепых котят, и пропадает, географы их выкармливают и не знают, куда девать. Настоящая кошка-кукушка. Хорошо, что отдыхающие приезжают к озеру с детьми и забирают. А вот котов я здесь не видел.

Мы сидели у костерка, а впереди зеркальное озеро отражало отвесные склоны, покрытые кустарником и одинокими елями. Восточный склон был скалист, а под ним было скопление тех самых осыпей, на которых Игорь Юльевич увидел меня в бинокль с метеостанции.

– Вот стоит ель одинокая, а какая пушистая. Нет, наверное, нигде таких роскошных елей, как у нас, – проговорил с восторгом Игорь.

– Это верно, – не удержался и я. – Бывал я и в Сибири, и на Дальнем Востоке, и в Центральной России – нет там таких елей. Там ветки еловые, как ободранные волчьи хвосты, а у нашей тяньшаньской ели – ветки густые и пушистые, как мех чернобурок. Соткёт же природа такую волшебную душисто-пушистую вязь…

– Слушай, Юра, тогда у тебя на дне рождения я так и не узнал, вскрыла скважина золото или нет?

– Не напоминай, Игорёк, об этом. Шахлара видеть не могу, и не здороваюсь, хотя живем в одном доме. Ведь он, пока я ночью прикорнул, велел сменному мастеру бурить, как обычно, пневмоударником, не используя шламовки с коронкой. А чуть свет уехал в город. Девять метров проскочили без керна. Я собрал всю пыль, но анализ был отрицательным. – Сколько раз, – продолжал я возмущаться, – я пытался завести дружбу с буровиками – бесполезно. Ещё когда начинал работать, они хотели меня завербовать, раскрывая секреты халтуры. «Юра, – нашёптывали они, – ну кто узнает, бурилась скважина или нет, нарисуй её на бумаге, а деньги поделим пополам». Всякие варианты предлагали: то категории завысить, то метраж прибавить. А чуть зазеваешься, норовят надуть, используя мою слабость – веру в дружбу людей. Я, когда начинал работать в геологии, сразу решил для себя – быть верным профессии, потому что понял главное, если я совру, то те, кто пойдут после меня, могут пройти мимо чего-то очень важного, что таится в недрах.

– Видишь ли, Юра, буровикам платят за погонные метры, вот они и изощряются, чтоб заработать. Тут оценка работы должна быть другой.

–Да, ладно, Игорёк, разнылся я перед тобой. Как твоя поэзия? «Как твоя Эрато?» – спросил у меня однажды старый геолог с подвохом, думая, что я не знаю, что Эрато – это богиня поэзии.

– А ты знал? – спросил Игорь.

– Да нет, конечно, – засмеялся я. – Мне казалось, что Муза – богиня поэзии.

– Ну, вот и хорошо, теперь и я узнал,– сказал Игорь. – Находясь здесь в горах, у меня появилось стихотворение, могу и прочитать, ещё совсем свеженькое, ты будешь первым судьёй, внемли:

Курит Алатау туманом,

Вуалью укутан рассвет -

Нас в дали загорные манит

Таинственно-радужный свет.

Зазывно сияние красок,

А розовость будит мечты.

Что было – не стало напрасным,

Что будет – поймёшь с высоты.

И в общей сумятице мира,

Дай Бог, что б совсем не угас

Зовущий от дел суетливых

Рассвет, исцеляющий нас

– Я ведь так и не передал тебе свои обзоры поэтической почты, которые тогда на буровой обещал, можно было тебе их дать на дне рождения, но мне не пришло в голову, а ты так был увлечён Алиюшей, что тебе было не до них. Что касается этих стихов, то ты, как всегда, верен себе, они таят в себе философское осмысление. Не плохо. Дерзай, буду рад ещё услышать от тебя что-нибудь, – ответствовал я.

Подошло время, и Игорь Юльевич исчез в наступающей темноте так же неожиданно, как и совсем недавно возник.

Он и Она

Игорь и Лина теперь часто прогуливались по парку, вынужденные приспосабливаться к любым условиям, лишь бы быть вместе. Шло время, но взаимное влечение вопреки всему усиливалось, не смотря на изменившиеся обстоятельства. В этот зимний солнечный денёк в парке пока ещё не много было народу, в основном мамаши со своими чадами: маленькие детки дремали в колясках, а которые постарше – прыгали вокруг, цепляясь за мам. Посетители в основном собирались вокруг вольеров, где содержались птицы – павлины, касарки, диковинные куры, утки – и домашние животные – барашки, козы и пони; дети с интересом разглядывали их и кормили хлебом, яблоками и зерном. Остальная территория была почти безлюдна.

Пожилые влюблённые присели на одну из лавок перед летней эстрадой, здесь, кроме них, никого не было, и они могли позволить себе, наконец, прижаться друг к другу. Игорь Юльевич усадил себе на колени Лину, и, преодолевая многочисленные одежды, проник рукой в паховую часть своей возлюбленной. Сначала он нежно поглаживал и пощипывал волосики на лобке, а потом увлёкся и, раздвинув губки её «розочки», углубился пальцем во внутреннюю нежность, чуть придавливая заветный бугорок, который влажнел и слегка набухал. Это возбудило Лину. Игорь, целуя её лицо и губы, ещё сильнее воспламенял её. Она начала интенсивно содрогаться, тяжело дышать, постанывать, и вошла в экстаз…

Потом они нашли укромное местечко внутри пустующего в тот день торгового лотка. Лина села на лавочку, Игорь встал рядом, резким движением молнии она освободила из брючного плена его «шалуна», и тот оказался у неё во рту. Игорь, пригнувшись, поцеловал Лину сверху в макушку, и, прижав её голову к себе плотнее, стал делать ритмичные телодвижения, возбуждаясь сильнее и сильнее, пока не исторгся из него «нектар».

Но самые лучшие для них праздники наступили, когда сын Лины уехал отдыхать на море, и они, наконец-то, смогли остаться одни и располагаться дома на тахте «голенькими».

Игорь, хотя и легко возбуждался, но был уже импотентом. Пенис его хорошо надувался, увеличивался, но в нём не хватало крепости напряжения – «столбняка». И поэтому его натиск не имел надлежащего успеха, он прогибался перед самым входом в сладостное место, и Игорь уже подумывал, как сделать каркас-протез, чтобы в нужный момент его «мерзавец» находился в «напряжении». Но Лина неожиданно как-то приспособилась «поддерживать» его пальцем в заданном направлении, и тогда случался высший восторг, с придыханиями и стонами, которые вылетали из груди возбуждённого самца. Естественно, Лине тоже хотелось, чтобы головка «живого гриба» находилась в её «розовой розочке». Приятно ей было даже тогда, когда они просто отдыхали друг на друге, а тот находился внутри неё и между ними…

– Слушай, девочка моя, – сказал ликующий Игорь, – я заметил, что твои груди увеличиваются. Раньше возбуждались только сосочки, а теперь мои руки ощущают возросшую упругость.

– Не выдумывай, – ответила Лина, смеясь,

– Точно тебе говорю, и я даже знаю, отчего это происходит.

– Ну, и от чего?

– А оттого, что моя амброзия, которую мы называем «нектаром», попадает внутрь тебя.

– Как это?

– Да хоть как, хоть через уста, хоть через «нижние врата».

– Выдумываешь?

– Не выдумываю, а знаю. Вернее, предполагаю.

– Поясни.

– Я, например, знаю, – продолжил Игорь, – что когда у женщин появляются в грудях какие-то отдельные уплотнения, врачи им советуют чаще заниматься сексом, чтобы мужские гормоны поступали в организм. Это я случайно услышал.

– А я причём?

– Притом, что в тебя тоже поступает приток моих гормонов. Не важно, каким путём. Я же чувствую, как наполняются животворной силой твои груди. Веришь, или не веришь, но это так. Так что, солнышко моё, люби меня, и радуйся этому вместе со мной.

Телефонный разговор

…– О тебе только и думаю с утра до ночи: «Игорёшечка, – шепчу, – позвони, позвони… а лучше приди сам, скучаю по тебе, родной, люблю… и жду», Свернулась бы около тебя, как кошка, и лежала бы, прижавшись к тебе. А как охота мне лежать на тебе голенькой?!

– Линочка, хочу тебя, – тотчас откликнулся Игорь.

– И я хочу. Соскучилась по тебе, родной мой, и по твоему пенису, моему маленькому дружку, ласкала бы тебя и его бесконечно.

– Тогда, солнышко моё, не будем мучить друг друга. Наша экзальтированная страсть дошла до того, что мы можем сближаться на расстоянии. Попробуем это сделать по телефону.

– Как это?

– В каком ты сейчас положении? Ты лежишь на тахте?

– Да, да, я в постели, и как всегда, одна в комнате.

– Я тоже на кровати, и, к счастью, совершенно один. Слушай теперь внимательно. Нежно раздвинь свою «розочку» и медленно вводи средний пальчик, поглаживая входное местечко, пока не выступит влага. Нащупай холмик и слегка массажируй, он начнёт вытягиваться, наполняться и увеличиваться. Поводи из стороны в сторону. Чувствуешь? Родная моя, я говорю тебе, а сам загораюсь. Вижу тебя, ощущаю и люблю, сладкая моя. Как ты? Почувствавала?

– Да начинает влиять. Я слышу твоё дыхание. Ты что уже завёлся?

– А ты?

– Мне тоже становится хорошо.

– Ну, давай вместе. Я уже воспалился. Меня потрясывает, начинается дрожь. Давай быстрей, милая моя. Я уже не могу, я на грани. Как ты?

– Я? У меня трусики повлажнели. Мне хорошо, родной мой.

– А я не могу уже. Из меня выходит вулкан. Струя извергается, эякуляция, понимаешь?

– Не понимаю, а чувствую.

– Всё, всё. Дыхание замирает, сердце выскакивает из груди! О-ох, не могу… родная моя, сладкая, любимая, нежная, пылкая, о-ох!…

А чуть позже Игорь спрашивает; – Ты-то как?

– Ну, было приятно. Повлажнело всё. Получила удовольствие, но не так, как ты там. Вот если бы это ты мне делал, будучи рядом, я бы, наверное, подпрыгивала лёжа.

– Надо же, как мы чувствуем друг друга. Скоро, наверно, телепатически будем кончать. Говорят, Гоголь возбуждался мысленно до палюции.

– Откуда ты знаешь?

– Сам не знаю, где-то слышал. Но оставим Гоголя. Только мы с тобой, родная, сейчас и всегда, хоть вместе, хоть на расстоянии. Но с тобой.

– Игорёчек мой, фантазёрчик нежный, я лежу и представляю тебя рядом с твоим грибочком внутри меня. Хочу целовать его, маленького моего дружка, притомился, небось, после извержения.

Из записей Игоря Юльевича

«Ты дала мне возможность ощутить до конца, ощутить полностью всю тебя реально, осязать в любви твоё тело, восхищаться им и проявить своё очарование совершенством женщины, уникальностью её внешних форм и внутренней силы. Безотказность твоя обогатила меня чрезмерно.

Я не выхватываю плотоядным взглядом из толпы юного поколения молодых красоток, что, может быть, в определённый момент и присуще борзеющим старичкам. Напротив, мне нужна чуть перезревшая осенняя ягода, она мягче, значительно слаще той, которая переполнена соками роста, норовящими брызнуть в пространство так, что порой сама срывается с ветки на землю, и растворяется там, так и не постигнув прелести своего назначения.

Мне нужна ты, моя ягодка Лина, только ты. Мне нравятся твои ножки выше колен, они нежны и слегка рыхловаты. Я могу их не только касаться, но и осязать, гладить, похлопывать и вбирать в ладонь. Я поглаживаю их, тянусь губами, целую, и прижимаюсь щеками к бёдрам, обнимая обе ноги сразу. «Мальчик ты мой, необыкновенный, любимый и родной, да кто бы меня ещё так ласкал и называл самыми чудесными словами?» – говоришь ты.

… Лина страстная женщина, и когда я ей делаю «ручной» эротический массаж, она воспламеняется так, что я, боясь переусердствовать, слежу за её сердцем и редко довожу её до настоящего экстаза. Она тоже себя сознательно затормаживает. «Ох, как хорошо, тебе бы так, милый, наверно, не надо больше, боюсь, что сердце не выдержит, но как хорошо!», и я осторожно на этот раз всё-таки продолжаю. Наконец, Лина громко выдыхает: «Потекло!» и расслабляется. Промежность её влажнеет от извержения и становится липкой. Нежность заполняет меня и тяга любви, потому что она приятна мне, она «своя», и я для неё «свой»…

…Только встречают меня твои морщинки на лице, а, уходя, я вижу, как щёки твои алеют, лицо разглаживается. А искорки любви в твоих глазах вселяют радость от встречи и полученного любовного заряда.

…Ты говоришь: «А если бы кто увидел нас сейчас, что подумал?» И сама отвечаешь: – Кому, какое дело? Мы любим друг друга, и не обязаны впускать каждого туда, где нам всегда хорошо, чтобы мы ни делали, и как».

* * *

В стране произошли неожиданные для многих людей перемены. А если сказать больше, то и самой той страны, которая была – не стало. Огромная линия границы в одночасье разорвалась на отдельные отрезки, которые потом сомкнулись каждая сама по себе, замыкая схваченные впопыхах пространства. Родина для всех сузилась до размеров региона, в котором ты оказался. Некогда централизованная система геологической службы распалась, а потом и вообще исчезла. Отдельные виды работ, связанные в основном с извлечением ценных ископаемых, перешли в частные руки новоиспечённых предпринимателей и авантюристов, готовых народное богатство продать за бесценок, кому угодно, включая иностранцев, лишь бы сиюминутно лично обогатиться. Теперь геологов можно было встретить где угодно, только не в местах профессиональной деятельности.

Я шёл по одному из рядов барахолки, и вдруг в стороне мелькнуло знакомое лицо.

Приглядевшись, я узнал Игоря Юльевича. Он тоже меня заметил, и, подняв руку над головой, сделал знак, что видит меня, хотя тотчас свернул в ближайший проход между рядами. В руках у него была домашняя телевизионная антенна в виде большой тарелки. Я понял, что это его изобретение, которым он торгует по рядам. Завидев меня, вероятно, смутился и постарался скрыться. Не знал Игорь Юльевич, что и меня постигла такая же участь, и что не далее, как через дорогу, и я торгую кожаными изделиями, только не своими собственными, а работаю на хозяина из бывших геологов, только оказавшегося более удачливым.

Главный инженер партии «новой техники» Вячеслав Анасьев тоже стал предпринимателем – ИП. Он уже занимается шино-монтажными работами в арендованном вагончике на СТО. Я встретил его, и поинтересовался судьбой Игоря Юльевича, которого мельком увидел на базаре. «Мы перезваниваемся с ним, – сказал Вячеслав, – недавно Игорь предложил мне поехать в горы на заготовку веников, которые он готов продавать».

Я захотел узнать подробности и пригласил Вячеслава в буфет выпить по кружке пива.

– Каким-то странным показался мне Игорь Юльевич, – начал разговор я. – Он будто сторонится меня, буквально уклонился от встречи на барахолке. Что с ним происходит?

– Многое что с ним произошло, – ответил Вячеслав.

– Понимаешь, – перебил его я, – в сущности, я ведь ничего про Игоря не знаю. Когда мы встретились впервые на буровой у Шахлара, мне казалось, у него всё в порядке, и на меня он произвёл отличное впечатление: геолог, шахматист, поэт – очень интересный перспективный специалист.

– Так оно и было до тех пор, пока в их семье не случилась беда. Сын в старших классах связался с наркоманами, попался с торговлей наркотой, и угодил на два года в колонию. Жена – школьный учитель математики – не перенесла позора, ушла из школы, запила. Сын освободился, и взялся за прежнее, в конце концов, от передозировки скончался. Жена обезумела от стыда и переживаний и попала в психиатрическую больницу, где, каким-то образом, раздобыла снотворных таблеток, и, наглотавшись, свела счёты с жизнью. Игорь оказался в прострации. Живёт, как неприкаянный. Хорошо хоть старшая дочь с семьёй вернулась из-за границы, и он находится с ними.

Он и Она

Игорь и Лина прогуливались на широкой прибрежной террасе, где вдоль аллей были расставлены деревянные скамейки, на которых отдыхали посетители, наблюдая за молодёжью, занятой на спортивной площадке. Внизу у самой речки было огорожено небольшое заведение с экзотическим названием «Бунгало», где можно всегда полакомиться мороженым или съесть шашлык. В выходные дни работники с ипподрома сюда пригоняют лошадей, катают детей на «тройке с бубенцами» и обучают верховой езде. Зимой посетители весело катаются с горки на санках, а летом берут напрокат велосипеды и гоняют вдоль речки до самой плотины и обратно. В общем, местечко достаточно оживлённое, а так как находится на окраине города, то и экологически чистое. В последнее время пара частенько заглядывала сюда. Сейчас они ушли подальше от людных мест и расположились на скамейке, откуда открывался вид на горы. Правда, сегодня горы казались приземистыми, и линия профиля вычерчивала только ближайшие возвышения, а далее дымка, хотя и была светлой, скрывала и растворяла величие отдалённых громад с ледниками и изумрудной зеленью.

Сначала Игорь и Лина сидели, придвинувшись вплотную, и согревали дыханием друг другу руки. Потом шаловливая рука кавалера «сквозь дебри» одежд своей милой спутницы проникла до самых бёдер в знакомое местечко с шелковистой порослью волосиков. Эти заповедные места были для него самыми эротическими, возбуждающими его воображение. Он любил их целовать, когда они были оголёнными.

Руки Лины тоже не бездействовали, они машинально вскрыли молнию джинсов, и одна из них произвольно потянулась к пенису. Сначала тот оказался маленьким и вялым. «Ах ты, шалунишка, – ворковала Лина, – забыл обо мне? Ничего, ничего, сейчас проснёшься, твоя Фея тебя поднимет». И головка «шалуна» надувалась, а стерженёк вытягивался, постепенно увеличиваясь в размерах. «Ага, проснулся, мерзавчик? А ну-ка, где ты там?» Она наклонилась и поцеловала головку. Так они нежились, и было им приятно.

Пред.1 ...3 456 7 След.

Триптих откровения

С этой книгой читают

Другие книги автора