Отзывы на книгу «Обезьяна приходит за своим черепом»

Можно подумать, что я специально подобрала и читаю подряд книги про нацистов. Это не так. Хотя бы из чистого беспокойства за свою душевную организацию не стала бы заниматься таким делом. Мне тут жить ещё. В Германии, в стране, которая довела простую и понятную идейку ксенофобии до космических величин, до злокачественности, до леденящего ужаса, когда глаза отводишь. Я отвожу глаза. Это нетрудно. Абсолютное большинство эсесовцев сегодня покойники. А те, кто могут оказаться у меня в руках в виде пациентов, безжалостно истерзаны старостью. У них всё отваливается, как у зомби. И всё-таки я неохотно читаю про нацистов. Начинаешь присматриваться, высчитывать... Я человек очень добросовестный, понимаете, что я имею в виду? Надеюсь, нет. Домбровский, от которого я не ожидала разговора на эту тему, повернул меня на 180 градусов и показал мне другого нациста, настоящего, серьёзного, от которого отводить глаз не следует. Помню, у Стругацких: "Этого ты не бойся, ты вон того бойся!" Бояться их не надо, конечно, но и распускать их нельзя. Это я про всяких там "наследничков", юных и вполне бодрых, которые сегодня требуют проститься с тёмным прошлым, забыть уже, перестать бухаться на колени перед могилами, "и вообще, при Гитлере не всё плохо было". Строительство, например. Скоростные шоссе строили, понаехавших... тоже строили. К стенке. Хамла хватает. Но и маленьких побед, моих личных побед, которые приятно вспомнить будет потом, на пенсии, в Австралии. А может, и в родной Уфе. Кто знает. В книге так: Ганс, журналист, сын палеонтолога, покончившего с собой, чтобы не лгать в угоду режиму, встречает тоже вот такого живого, активненького... папиного палача. Ганс публикует разоблачительную статью, подтверждает каждое слово документами. На парня набрасываются те самые "наследнички": угрожают, воздействуют известными приёмами демагогии, наконец, устраивают бунтарю "несчастный случай". После чего у героя остаётся время полежать в больнице, вспомнить старину, подумать, стоит ли донкихотствовать. Написано очень остро, читала с болезненным вниманием до самого конца. Реалистичные пытки в гестапо, трупы на верёвках и прочие элементы устрашения, но никакого китча, смакования сцен насилия, никаких унизительных глупостей, когда читаешь и думаешь: это манипуляция, автор нарочно режет мне глаза. Поэтому советую этот текст только очень эмпатичным, добрым людям, которые будут потом злиться, тосковать и не спать по ночам. Почему не наоборот? Очень просто: эта книга не заслуживает циничной усмешки. Разумеется, мы и так знаем всё, что Домбровский написал. Но некоторые книги стоит читать, не чтобы узнать новое (хотя мне сообщили кое-что о Сенеке!), а чтобы пробудить какие-то давно не звучавшие струны. Должна заметить, кое-какие моменты показались мне неоднозначными. Прежде всего, по-детски расстроилась, когда неандертальца назвали предком кроманьонца! Дробышевский и Харари успели убедить меня, что у нас немного генов неандертальца, что флегматичного коротышку-здоровяка из долины Неандер нельзя считать нашим прямым предком. Ну ладно, есть и более серьёзные проблемы. В статье героя и в самом деле было прямое подстрекательство к убийству! Объективно это дилетантская работа и головотяпство. Ганс сам подставляется. Обидно! Наконец, история со статьёй "Погубившие малых сих" мне просто противна. Тот же Ганс до встречи с убийцей отца писал о девочке, застрелившей своего папу. Герой считает, что виноваты родители: не так воспитали. И больше почти никак этот свой чудовищный постулат объяснить не пытается. Додумывай сам! Может быть, кому-то хватило полунамёков о том, что семья-то была не вполне здоровая, кто-то там с кем-то... Поди догадайся: или перед нами персонажи фильма "Люба" Р.Быкова, или просто понятие ответственности вывернуло наизнанку. Для меня эта статья, "Погубившие малых сих", поставила с самого начала под вопрос компетентность журналиста. И его способность делать выводы о событиях, актуальных и прошлых. Итак, штука непростая. Всё-таки правильно было прочитать её. Именно мне, именно здесь, именно сейчас.

Лучше всего эту книгу читать, зная историю её появления и биографию автора. У меня возник интерес к чтению книги после недавнего упоминания о ней Дмитрия Быкова. Он привел её ка пример окончательного приговора современной цивилизации. Примерно такая мысль. Не скажу, что у меня возникло такое ощущение. По крайней мере я не прочувствовал это на 100%. Но мне понравилась в этом романе реальность персонажей. Даже представляющие откровенное зло Гарднер, Курцер или эпизодичный Кох моментами являют что-то симпатичное. Сразу вспоминаются из детства похожие ощущения от промотра 17-ти мгновений весны: чёрно-белые нацисты в костюмах не воспринимаются однозначно плохо, а представлены сложно – они и зловещи, но они и умны и изящны, ты их не любишь, но в определенной степени уважаешь. Хотя все они конечно, конченые люди, если оставить только основное. И в этом наверное и был «приговор», о котором говорил Быков.

Почему приходят за своими черепами

Домбровский знал, о чём пишет. Он не был ни в оккупированной немцами, ни в послевоенной Европе, но личный опыт взаимодействия с нашим тоталитарным катком и большой талант помогли ему описать фашизм удивительно точно.

Для меня самый главный вопрос, возникший после прочтения романа, заключается в источнике описанного непреодолимого желания убийц и грабителей (на примере Гарднера и Курцера) сохранять не то чтобы сам внешний облик «порядочных и уважаемых людей» (они отдают себе отчёт в том, что их жертвы видят их истинное лицо), но требовать притворного уважения к себе. Почему им недостаточно просто видеть страх, обычный предсмертный ужас живого существа, над которым питекантроп занёс дубину? Зачем питекантропу вместо звериных шкур носить мундир следователя, зачем присваивать себе фальшивые ученые степени, если всё сводится к уничтожению?

Возможно, всё дело в том, что фашизм (как и любая другая тоталитарная идеология – например, коммунизм в советском варианте) не может обойтись без этого оруэлловского двоемыслия. Сознание обывателя должно постоянно разрываться различными противоречащими друг другу утверждениями – «мы слабые жертвы коварного заговора» и «мы грубая сила, мы всех уничтожим», «мы ведём мир к подлинной свободе» и «непокорных мы убьём или обратим в рабов», «мы считаем, что вас нужно убить» и «не смейте называть нас убийцами, это оскорбительно».

Писатель и журналист Дмитрий Быков о романе «Обезьяна приходит за своим черепом»:

Я считаю, что о фашизме из всего написанного это просто самое цельное и ценное. Это именно антропологический подход к фашизму. Эта книга сопоставима по своему значению, конечно, и с эссе Эко «Вечный фашизм», и уж конечно она сопоставима, я думаю, с романом Эренбурга «Буря», где тоже антропологические вопросы поставлены. Я считаю, что «Обезьяна приходит за своим черепом» – это один из самых увлекательных и великих романов о фашизме. Вот то, что он был написан в 1943 году и потом восстановлен в 50-е – это чудо.

Я поверил, что сердце Глубокий колодец свободы, А в глубоких колодцах Вода тяжела и черна. Я готов дожидаться. Мучительно плещутся воды. Я бадью опускаю До самого черного дна.

Юрий Домбровский

Он жил в городе, где я родилась и выросла, и улица, на которой расположено представительство российского книгоиздания в культурной столице Казахстана носит его имя, и я прочла "Хранителя древностей" девчонкой, из того локального патриотизма, какой в основе гордости земляками, известными всей большой стране. Не полюбив той книги. Так и сложилось, из всей прозы Юрия Домбровского люблю по-настоящему только "Рождение мыши". Стихи - да, и всю жизнь помню те из лагерного цикла, что были опубликованы в "Юности" в конце восьмидесятых. Такая яростная, емкая, злая, нежная поэзия, такое с одного прочтения вхождение в память. "Факультет ненужных вещей" читала уже взрослой, живя в другой стране, и чтение в значительной степени было окрашено ностальгией, потому что это очень Алматинский роман, с узнаваемыми топонимами, которые мало переменились с середины шестидесятых до моего времени. Но в последние два года трагично актуальный, юридические правовые нормы все больше замещаются государственным произволом, становясь факультетом ненужных (потому что неработающе-бесполезных) вещей, а заглавие романа стало мемом для посвященных.

"Обезьяна приходит за своим черепом" переиздана в Редакции Елены Шубиной, чем не повод прочесть роман Юрия Осиповича, за который боялась браться? Ну, потому что о нем говорили как об антивоенном и антифашистском, а таким меня перекормили в советском детстве. Потому что, будем честны, Домбровский ни разу не беллетрист, и заботится не о том, чтобы сделать читателю интересно, но о том, чтобы донести до него мысль, последовательно подавая ее под множеством соусов. Я проглядела читательские рецензии, все они восторженные, но сомневаюсь, чтобы кто-то из рецензентов сумел внятно пересказать фабулу, хотя роман не бессюжетен. Однако я скажу сейчас крамольную вещь - люди не дочитывают, одолевают какую-то часть этой тягучей книги, дальше просматривают по диагонали - и идут писать об ужасах фашизма и порочности расовой теории.

Итак, о фабуле. Немного времени спустя после войны и разгрома фашизма, в некоей неопределенной европейской стране, журналист Ганс Мезолье встречает человека, бывшего шефом гестапо, который довел до самоубийства его отца. Оккупационный режим, как мы помним, имел идеологической платформой расовую теорию, требуя от антрополога с мировым именем, профессора Мезолье, подтверждения превосходства арийской расы над прочими, на основе явно фальсифицированных данных. Отец отказывается, его теснят по всем позициям, шельмуют как морально и научно нечистоплотного, он переживает крах института, который создал, и предательство единомышленников, у него дома практически поселяется тот гестаповец Гарднер, его помощника арестовывают. И в какой-то момент ученный выбирает смерть.

Встретив Гарднера случайно, Ганс пытается выдать его полиции, и тут выясняется, что тот, расстреливавший и пытавший людей, отсидел какой-то смехотворный срок и был амнистирован по болезни. Больше того, снова выдвигается высокими покровителями на властный пост. Наш герой журналист и он пишет резкую резонансную статью на тему "убийца невинных безнаказан", после которой сам становится объектом уголовного преследования как подстрекатель (у нас бы это назвали призывом к экстремизму), потому что Гарднер через пару дней найден убитым и при нем записка "мстителя". Все это, до боли узнаваемое в российском дне сегодняшнем, занимает примерно четверть от общего объема Дальше действие уходит впрошлое, 43-й год.

Оставшиеся примерно три четверти объема рассказывается об ужасах оккупации на общем плане, и о том, как это происходило с отдельными персонажами - на локальном. Авторская оптика в изображении палачей и жертв практически не меняется, и это делает роман социо-антропологическим с точки зрения не той прикладной антропологии, какая вынесена в заглавие, но по классификации типажей. Вот палач-исполнитель циник Гарднер, а вот творчески подходящий к палачеству (как ни жутко звучит) деверь профессора Курцель, в прошлом аферист, пытавшийся выдать сфабрикованный череп за научную сенсацию - промежуточное звено эволюции, разоблаченный и с позором изгнанный Мезолье. Теперь он на службе у нацистов, преуспевает и ждет назначения на пост наместника оккупированной территории, явно наслаждаясь собственной, возведенной в абсолют, беспринципностью.

А вот персонажи, которых с определенной долей условности можно отнести к жертвам. Несгибаемый поклонник Сенеки профессор Мезолье. Его коллега коллаборационист Иоганн Ланэ, ныне главный редактор газеты, где работает Ганс. Его ученик, неистовый чех Ганка, человек честный и порядочный, который бурно реагирует на подлость оккупантов, попадает в застенки и там его ломают. Вот садовник Курц, читатель может догадаться, что он связан с сопротивлением и скорее всего агент советской России. А вот несгибаемый антифашист Войцик, который дорого продает свою жизнь, прихватив на тот свет главного палача.

Смотрите, сколько условных "нас" и сколько "их". Их меньше, но почему во все времена зло энергичнее и могущественнее добра? Почему мир так дико и странно устроен, что мерзавцы всегда при должностях и кормушке, а хорошие люди, если не в застенках, то на обочине жизни? Может быть потому, что незлобивость хороших, их склонность прощать делает зло безнаказанным. А если мы станем как они, не сделаемся ли мы ими? Эта проблематика, которая сложнее и шире любого "анти-": антивоенного, антифашистского, даже антисталинского - выводит роман на уровень философских обобщений, хотя не делает более читабельным.

Не самое легкое чтение, но если вы решитесь на него - можете поставить себе зачет по антропологии и философии.

Сие творение формально можно было бы включить в череду антивоенных романов, которые мне довелось читать (наряду, например, с «Бойней...» и «Поправкой-22») и которые мы называем антивоенными лишь постольку, поскольку нам удобно клеить ярлыки и все упрощать — и тут не спасут даже аннотации, признающие данные ярлыки достаточно условными. «Обезьяна...» — книга не антивоенная и даже не антифашистская. И уж тем более глупо ограничивать еще текст и подтекст «завуалированной» критикой советского тоталитаризма, хотя для современников автора именно этот ее слой был, возможно, наиболее значимым. А для нас?

Что мы с вами должны увидеть за историей столкновения профессора Мезонье, антрополога с мировым именем, стойкого (?) защитника принципов "чистой" науки, со своими, скажем так, оппонентами, сторонниками совершенно другой "научной" теории, в лице одной из самых страшных организаций за всю историю человечества — Гестапо, — данной, к тому же, в воспоминаниях его сына? Только ли трагическое отсутствие свободы всяческого — в том числе научного — слова, мысли дела в жутких условиях неосопоримо тоталитарных режимов (или, как выяснит Мезонье-младший, за их историческими и географическими пределами)? И где та невидимая черта, за которой неоднозначная формула "Знание — сила" переходит в другую, полярную "Сила — знание"? Или и черты-то никакой нет, и это просто чертова лента Мёбиуса, существующая вечно?

И еще: быть может, не стоит ограничивать этот роман какими-то историческими, политическими, социологическими рамками, как не стоит исключительно этими мерками пытаться измерить творчество того же Достоевского или Толстого (оговорюсь: речь идет не о сопоставлении значимости, таланта или масштаба самих писателей — это труд и вовсе неблагодарный, но лишь о направленности их текстов)? Быть может, главное-то все-таки — антропология или даже антропософия, хоть и эти термины тут, пожалуй, не вполне уместны.

Итак, о чем книга-то? Если отбросить все ее внешние слои — немного ремарковский флёр, оккупированную и освобожденную Францию, нацистскую идеологию, критику тоталитаризма, тень отца народов, etc. — отвечу в высшей степени просто и в высшей же степени пафосно: о человеке. Как и любая другая настоящая книга. О стойкости и предательстве, о цельности и гнильце. О том, что при любом режиме существует внутри нас. О Выборе, который многим из рода человеческого приходится делать, и выборе, который мы все делаем каждый день. И — не могу удержаться — немного о работе с информацией. А посему — цитата:

— Ну, так что же, собственно, еще говорить! — солидно вздохнул прокурор. — Всякое, конечно, бывает на свете. Был Савл — стал Павел, и такой случай описан в Святом Писании, но мы-то, юристы, сухари, пошляки, смотрим на все эти метафоры совсем с другой стороны. Истина всегда проста и ясна, а здесь все и сложно и запутано. В самом деле книга — толстая, очень ученая и — что уж тут говорить! — отлично написанная книга, на которой красуется фамилия вашего батюшки, пролетела по воздуху тысячи верст и вышла в свет при обстоятельствах, исключающих всякую возможность проверки ее достоверности. Это первое, что я знаю о ней. Второе — еще более для меня темное: эта книга вышла в стране...

Тут я, кажется, по-настоящему напугал и ошеломил моего высокого посетителя — вдруг открыл глаза, сел на кровати и спокойно окончил:

— В стране, спасшей мир. — И так как он смотрел на меня баран бараном, я засмеялся и объяснил: — Ну, я говорю: книга моего отца вышла в стране, спасшей мир. Не бойтесь, это не агитация, я просто цитирую моего коллегу королевского прокурора. Это он как-то сказал: "Россия снова спасла мир своей кровью". Это же из вашей речи в сорок пятом году.

Удар пришелся в лицо. Его превосходительство даже слегка перекосился, как от полновесной пощечины. Но когда он заговорил снова, голос его был уже опять спокоен и размерен.

— Если мне только будет позволено дать вам совет на будущее, — сказал он, улыбаясь одной щекой, — я горячо рекомендую вам не подходить к пятьдесят пятому году с мерками сорок пятого. Все ваши неприятности именно отсюда и идут.

— Так же, как и все чины вашего превосходительства от прямо противоположного, — почтительно улыбнулся я. — Что спорить? Редкий талант — забывать старое добро и не видеть новое зло — ваше ведомство довело до абсолютного совершенства.

"Я б хотел, чтобы враг тебя бил до конца, Чтобы он не жалел ни гранат, ни свинца, Ни зарядов, ни пуль, ни железа, ни мин, Чтоб ревел в его танках веселый бензин, Чтоб блуждал ты, как зверь, по дорогам глухим И вдыхал, словно суслик, отравленный дым, Чтобы твой же солдат, беспощаден и дик, Насадил бы тебя на затупленный штык, Чтобы, узкий твой череп о камни дробя, Твой же танк, как змею, переехал тебя, Чтоб тебя, наш незваный, негаданный гость, Вбили в землю, как в стену вбивается гвоздь. О, тобою одним опозорен наш век! Стыдно мне, больно мне, что и я человек, Что есть камень, железо, дубина и нож - И по-прежнему ты невредимым живешь." (Юрий Домбровский)

Страшная, сложная книга, которую я давно хотела прочитать, случайно наткнулась на неё в букинистическом магазине, а наткнувшись, почувствовала, как дрожат руки... Знаю, что у Домбровского есть потрясающий роман "Факультет ненужных вещей", но везде искала именно "Обезьяну...". С самого начала чтения меня окутало ощущение какого-то совершенно не объяснимого страха, хотя никаких ужасов автор поначалу не описывает, да и вообще действия в прологе происходят через десять лет после окончания войны. Но холодом, жутью и предчувствием чего-то зловещего, чем-то, очень напоминающим мне Достоевского и, пожалуй, Кафку, со страниц этого романа веять не переставало. Сначала я долго не могла понять, в какой стране происходят события книги. Автор не упоминает об этом, мне кажется, осознанно, давая понять читателю, что на месте его героев могут оказаться жители абсолютно любого государства. Потом я решила, что место действия - Нидерланды, хотя я могу и ошибаться. Я полагала, что книга будет чем-то схожа с "Семьёй Опперман" Фейхтвангера или "Семьёй Карновских" Исроэла Зингера. Но у Домбровского всё оказалось намного сложнее. Главный герой книги - 27-летний Ганс Мезонье. Он юрист и занимается редактурой соответствующего раздела некой большой газеты. И вот однажды на улице он встречает бывшего полковника СС, во время войны погубившего его отца, а ныне выправившего себе медицинскую справку о том, что по состоянию здоровья он не может быть подвергнут наказанию, которого заслуживает, и живущего вполне припеваючи. Ганс публикует в газете статью о нём, не подозревая, чем это всё может закончиться. Но это только пролог... Основная часть романа относится ко времени оккупации родины Ганса немецкими войсками. Отец Ганса был профессором, директором Международного института палеоантропологии и предыстории, умнейшим, порядочным человеком, автором книги "История раннего палеолита в свете антропологии (к вопросу о единстве происхождения современных человеческих рас)".

Книга имела мировой успех, и в 1933 году один экземпляр её был сожжён в Берлине.

Когда в Европе с невероятной скоростью начинает распространятся нацистская теория об избранности арийской расы, и профессор Мезонье всеми силами пытается этому воспрепятствовать, в одной из газет ему настоятельно советуют перестать заниматься ерундой и ознакомиться с одной хорошей, всё объясняющей книгой, "Моя борьба" Гитлера. В ответ на это отец Ганса пишет ещё одну книгу "Моя борьба с мифом ХХ века". И вскоре после её выхода ему присылают по почте петлю, к которой прилагается сопроводительная записка:

"На ней повесит вас первый немецкий офицер, перешедший с нашими войсками через границу."

Проходит время, на родине Ганса действительно появляются фашистские войска, а в квартире профессора Мезонье - неожиданный гость. Собственно, уже становится понятно, что ничем хорошим для семьи Ганса это закончиться не может. Очень сложен для чтения пролог, в котором практически нет описаний того, что окружает героев романа в тот или иной момент, поэтому отдохнуть читателю на таких кратких отступлениях от постоянной мыслительной работы не удастся. Да и вообще каждая страница этой книги словно кричит: "Думай! Размышляй! Доводи до конца мысль начатую автором (сам доводи, никто тебе здесь не поможет!)" Сразу вспомнилось, как герой "Триумфальной арки" у Ремарка сетовал на то, что, мол, живём мы в век консервов: всё, включая пищу для ума, подаётся уже полностью готовым к употреблению, несколько раз перемолотым, разжёванным, только рот открывай. Над "Обезьяной..." читателю придётся потрудиться и немало. Множество нравственных вопросов, рассуждения на непростые темы - в текст погружаешься, как в какой-то омут, из которого (есть такие опасения) боишься, что и не вынырнешь. Но, тем не менее, читала я, не отрываясь. Один напряжённый эпизод сменяется другим, воздух романа становится всё более наэлектризованным, и я говорю себе, что вот прочту ещё одну главу "Рассказ Курта" и пойду спать. Но эта глава, (в которой садовник Курт, страдающий нервическими припадками, бесхитростно рассказывает профессору Мезонье о том, как ему во время лечения в больнице угораздило попасть на глаза одному немецкому врачу, и чем всё это закончилось), так долбает меня по голове, что думать ни о чём другом я уже не могу.

- А что у вас с глазом, Курт? - спросил отец. - Это у вас чисто нервного порядка. Вы, наверное, чего-нибудь испугались, Курт, или вас неожиданно со сна разбудили? Я знаю, это иногда бывает. - Да нет, - ответил Курт, и глаз его задёргался, - было дело несколько иного рода. - Упали, наверное, или ушиблись? Да вы не бойтесь, говорите всё. Вот вы не хотите говорить об этом вашем физическом недостатке, смущаетесь и боитесь его - да, да, боитесь его, - а этого не надо, ни в коем случае не надо, наоборот, вы должны позволить обсуждать и говорить о нём. Тогда вам будет легче, и он пройдёт... - Да нет, я расскажу...

Сложно однозначно рекомендовать эту книгу к прочтению. Но если вас не страшит погружение в то зловещее время, когда над Европой простиралась обезьянья лапа нацизма, если вы готовы оживить в сознании образы, созданные автором, порой жестокие и безобразные по своей сути, тогда дерзайте и приступайте к чтению. Предупреждаю, что оно не будет лёгким, но в одном уверена: это образец настоящей литературы, едва не потерянный нами навсегда.

О, если бы вы, прочитав мою книжку, подумали над тем, что происходит перед вашими глазами! О, если бы вы только хорошенько подумали над всем этим!

За основу романа Ю.О.Домбровским взято утверждение нацистов того, что все расы произошли от обезьяны и только арийская раса имеет свою, совершенную, линию развития. Подтвердить это документально должен был авторитетный ученый своего времени, археолог, профессор Мезонье. На противостоянии интеллекта, добра и зла построено дальнейшее развитие событий в этом интереснейшем политическом детективе. Позиция автора ясно читается в высказывании главного героя о том, что следует "признать полное равенство и биологическую равноценность всех существующих народностей, вне зависимости от вопросов крови и их исторических судеб". И если в начале романа Домбровский ставит знак равенства между политикой фашистов и коммунистов, то ближе к концу прослеживаются реверансы в сторону большевиков. И это понятно: ведь автор надеялся на прижизненную публикацию "Обезьяны"...

О, тобою одним опозорен наш век! Стыдно мне, больно мне, что и я человек, Что есть камень, железо, дубина и нож - И по-прежнему ты невредимым живешь.

Необычный. Небыкновенный. Выбивающийся из ряда себе подобных. Так думаешь сразу после прочтения, да, наверно, так я считала ещё на первых главах. Первое, что бросается в глаза – это поразительное несоответствие ожидаемого и того, что тебе показали. Юрий Домбровский – русский автор, писал этот роман в Казахстане, куда попал на лечение, получив в лагере актировку (документ, освобождающий от прохождения наказания по физическим показателям: он был парализованным, освободился чуть ли не полутрупом). Казалось, Домбровский должен отправиться на кладбище, но он выживает, а затем, в Алма-Атинской больнице, пишет свой роман.

Так что удивляет в первую очередь? Читаешь и не веришь, что это написал советский человек. Да ладно советский, просто русский. Где та меланхолия, печаль и обречённость, тихая грусть, присущая национальному характеру русских авторов? Этот роман выбивается из традиции ему подобных произведений. Где же проклятия, посылаемые фашизму, где ненависть к врагу, где описания творимых фашистами ужасов? Частично это в романе есть, но описывал это как будто человек с иной планеты. Да и, продвигаясь по романной канве, забываешь напрочь, что этот текст изначально создан на русском языке, а не переведён, скажем, с французского. Как же удалось Домбровскому так верно войти в иную культуру, так подлинно изобразить характеры людей другого склада ума и привычек? Да и какую вообще ставил Домбровский цель? Сказать, что фашизм – зло? Что Гитлер – зло? Но не стоит забывать, что Домбровский долгое время провёл не на фронте, а в колымских лагерях. А до этого работал археологом.

Нет. Наверно, и Гитлер – зло, и фашизм – зло. Автор с этим и не спорит. Но где же сам корень? Откуда берут начало все те кровавые ужасы, в которых погрязло несколько десятков стран? Ещё в прологе автор задаёт этот вопрос: где та почва, что вскармливает все поганки, всех беспринципных убийц, палачей и насильников? Критик Дмитрий Быков называл этот роман, в первую очередь, антропологическим. В то время фашизм рассматривался, в основном, в социологическом аспекте. Что же это значит? Наверно, найдётся немного людей, не сведущих о теории превосходства одной расы над другой. Эта теория активно пропагандировалась Германией в 30-е гг. и всячески подкреплялась псевдонаучными данными, измерениями черепов, что, мол, достаточно, подойти со штангенциркулем, обмерить черепную коробку или свод, и ты сразу поймёшь, кто перед тобой сидит: настоящий или будущий гений, а, может, и просто неполноценный недочеловек. Зная это, название романа особой загадки или метафоры не представляет.

Обезьяний мотив проходит через весь роман. Так, многих фашистских деятелей гестапо и военных Домбровский прямо сравнивает с обезьянами: Геббельс – злая мартышка, «Солидный» господин – орангутанг. Почти у всех представителей высшей расы есть обезьяньи повадки, внешность, характер. Тут налицо издёвка автора над людьми, возомнившими себя особенными, но на деле ничем от обезьян не отличающимися. Но при этом некоторые нацисты внешне описываются довольно симпатичными, а, скажем, такие деятели Сопротивления, как Курт, так, что и сами антифашисты начинают сомневаться в их умственных способностях. Даже Ганс удивляется любовью таких людей к чему-нибудь нежному, хрупкому, утончённому:

мне до сих пор, к слову, не совсем понятно, как он, эдакий грубоватый, кряжистый, наполненный звонкой кровью мужик, хотя и богатый, мог любить эту красивую дегенеративную жизнь, гибнущую от первого неосторожного прикосновения

Ничего нового эти мысли сейчас не несут, мы знаем, что теория немцев была псевдонаучной и несостоятельной. Но роман важен и значим другими поднимаемыми проблемами.

Я начинаю кое-что понимать, Берта, - сказал он жалобно. - Но не дай Бог, чтоб я понял всё до конца!

Так где же прячется то зло, в чём его корень? Фашисты сеют смерть, жгут деревни, карают, вешают. В этом ничего нового. Ведь и так понятно: потому что фашисты. Обычные люди могут спать спокойно: мы-то не фашисты! «А может быть, не потому что фашисты? — как бы спрашивает автор. — А потому что – люди?»

И эта идея всё переворачивает и даже пугает. Что можно этому противопоставить? Да, я не фашист, но ведь я такой же человек, как и тот, другой, что сжигал и убивал. Чем так гордится человек? Тем, что он обладает разумом, он выше самого умного и совершенного млекопитающего. Он и есть совершенство. Он создаёт музыку, живопись, пишет книги, он творец. И в то же время он жжёт, режет, убивает. Домбровский тем и огорашивает, что твердит: мне стыдно, что я человек! А ведь "человек - это звучит гордо!" - когда-то сказал Горький.

Природа безобразна, дика и неразумна, прекрасен только человек и то, что творит его разум. О, человеческий мозг - это самый благородный металл вселенной! И в этом отношении черепная коробка питекантропа в тысячу раз совершеннее Венеры Милосской

—восхищается профессор человеческим мозгом. И в то же время человеческий мозг создаёт удушливые газы, лагеря смерти. В романе есть примечательный эпизод: фашист одобряет, что в Средневековье господствовала сила кулака, но при этом - заявляет он, - это пройденный этап. На что профессор замечает:

тогда были только костёр, топор и петля, но явились вы - и оказалось, что для того, чтобы облагодетельствовать человечество, нужны ещё удушливые газы.

Как же человек применяет «самый благородный из металлов Вселенной»? Он совершенствует орудия убийства. Он использует мозг, чтобы сеять смерть, а не создавать жизнь или творить прекрасное.

Но и это не удивляет: фашисты же. Только позвольте: одни ли фашисты? Достаточно вспомнить, как вели себя завоеватели разных эпох и стран в разные времена, тогда и фашизма никакого не было, но были и грабежи, и зверства, и изнасилования, и казни. И на это не влиял ни социальный статус, ни национальность, ни время. Профессор правильно заметил: от Средневековья мы отличаемся только совершенством оружия. А убивать стало даже легче. Убийство превратилось в некую абстракцию. Нажал ты на кнопочку, выпустил ракету или сбросил с самолёта бомбу: ты не слышишь ни визгов убиенных тобой людей, не видишь посеянный тобой ужас, не различаешь кровавое месиво бывших ранее живыми существ. Если совесть не вопила тогда, когда палач видел свою жертву лицом к лицу, так чего ей бастовать теперь?

Человек, как мы с вами установили, в начале своей истории изобрёл мотыгу, одежду, приспособил и запер в очаг огонь, приручил животных. Но это он именно и изобрёл-то, становясь человеком, а кулак-то - он ведь Богом данный, его и изобретать-то не надо, он присущ человеку не меньше, чем горилле.

Так вот он - основной вопрос - кто мы все? Такие уж замечательные люди, или всего-то и есть более умная разновидность той же обезьяны? В чём мы стали такими продвинутыми, изощрёнными? Вариантов много, но бесспорным, к сожалению, прозвучит один: в жестокости.

Человек ближе к обезьяне не только тем, что стремится зверски уничтожать любые проблески мысли и действовать дубиной или кулаком. Он ближе к животному миру и своей трусостью, своей слабостью. «Я всего лишь крыса!» — говорит переметнувшийся к фашистам Ланэ. Не стоит ждать от него жертвенности или самоотречения. Что он может противопоставить этому обезьяньему кулаку? Конечно, он и не предатель в полном смысле слова. Всего-то поставил свою учёную подпись под теорией фашистов: сам он не зверствует, не убивает, но и не вопит об этом на каждом углу. Он и не может просто промолчать, так как не свободен в своих мыслях и желаниях. Так какой ты тогда человек? Если торжество разума победила обычная кривая дубина.

Чем этот роман заставил недоумевать, так это вопросом смелости. После прочтения известных произведений о войне ты ждёшь этого самоотречения от каждого борца с фашизмом. Но там, где заканчиваются лозунги и речи, заканчивается и храбрость. При этом не таких рядовых людей, как Ланэ или Ганка. Но и таких, как знаменитый подпольщик Карл Войцик. Он не испугался ни топора, ни пули, готов был идти на смерть, но вот же не смог справиться с угрозой быть погребённым заживо: что, как не животный страх, овладело им?

Так чего всё-таки в человеке больше: обезьяны или человека? В романе появляется интересная статуя древнего питекантропа. Примечательно, что профессор не включает вид этого пильтдаунского человека в свою коллекцию, сомневаясь в его существовании. Выглядит наш предполагаемый предок как обезьяна, только глаза скорбные, человеческие. А может современные люди и есть этот самый пильтдаунский получеловек, и гордое звание полноценного человека, который руководствуется разумом, а не палкой, больше нам недоступно? Да и никогда не было доступно, если уж на то пошло. Роман не поражает описанием зверств, но тем, как преподносятся скотские издевательства. Вот повесили человека – что же в этом удивительного? Во все времена вешали, во всех странах, виновных и невиновных. Но вот то, что его тащили по площади, не дав смыть с лица мыло для бритья, испытывая «скотское наслаждение», вот что страшно.

Чем же всё-таки человек отличается от обезьяны? Тем, что видит себя со стороны. Ни одно животное не может посмотреть на себя со стороны и увидеть, какой у него порой бывает зверский вид. Профессор же видит себя: поначалу он даже любуется собой. Он любит красиво говорить, восхищается Сенекой. Он видит, каким становится противным и гадким, когда принимает у себя в доме фашистов и не перечит им. И он сам выбирает свою смерть. Но в этом, думаю, видится, скорее, поражение человека. И Войцик, и Ганка тащат своих неприятелей за собой в могилу. Профессор уходит один.

Роман имеет двойную структуру: это рассказ уже выросшего сына профессора, Ганса. И пролог, и эпилог написаны Домбровским значительно позже основной части романа. Чем этот роман близок современному миру? Вопросом: когда же у нас перестанут карать за то, что мы называем вещи своими именами? Здесь важна цитируемая Гансом строчка из Шекспира: «В наш жирный век добродетель должна просить прощения у порока за то, что она существует». Ты не можешь назвать убийцу убийцей, а мерзавца мерзавцем. Ты должен быть милосердным по отношению к своим врагам, даже если они не были милосердными по отношению к тебе. Ты должен прощать. Но как не может быть любви по долженствованию, так и не может быть прощения по обязанности. После войны всё было ясно: кто друг, а кто враг, но выясняется, что прошло десять лет, и всё встало с ног на голову. Ты ведь человек: должен понять человека, который спасал свою шкуру всеми удобными ему методами. Да ладно бы это. Ладно бы предатель покаялся и открыто признался: я мерзавец, я поступил не по-человечески. Но и этого нет. Выясняется, что редактор профашистского листка на самом деле всячески помогал своим, сводил свою вражью деятельность к минимуму. Да и со всеми преступниками так. Почему же так произошло? Гуманное время наступило. В годы второй мировой всё было понятно: выступишь против – тебе всадят пулю в затылок. И честные люди не могли открыто говорить. А сейчас спустя десять лет? Наступил гуманный век, и опять только честные люди не могут говорить открыто. Ганс очень точно замечает:

Да на меня только два месяца как сыплются их ослиные удары, и жизни моей ровно ничего не грозит, а разве я сейчас такой, каким был до этого?

Ганс начинает переживать за свою участь и в мирное время, в тысячу раз более спокойное и утвердившееся, чем годы, в которые жил и работал его отец. Если и сейчас сложно говорить открыто, то какими смелыми людьми были те, кто не молчал в дни торжества ножа и верёвки.

В романе поднят ещё один важный момент.

Мало ли людей, чья честь не без упрека, а имя не без пятна, стали избегать своих знакомых после войны и арестов. Самое, по-видимому, разумное в таких случаях - сделать вид, что ты и сам не заметил негодяя, и пройти мимо. Так именно я всегда и поступал. Но на этот раз...

Но на этот раз Ганс Мезонье не прошёл мимо, на этот раз он открыто, напрямую назвал убийцу убийцей, и его ожидает суд за подстрекательство к убийству. Как поразительно мир перевернулся с ног на голову. Здесь, конечно, прямая отсылка к пятидесятым годам и «Оттепели» в СССР, разоблачении культа личности Сталина, освобождении тысяч политзаключённых. Как же встретятся бывшие жертвы и палачи, что они скажут друг другу? Да ничего. Они постараются забыть и пройдут мимо, отведут глаза, будто и не было ничего, не назовут вещи своими именами, а спустя пару десятков лет ты уже и сам не сможешь отличить добродетель от порока.

Для чего фашистам так была важна поддержка учёных? Почему одной дубинки было мало, чтобы покорить Европу? Здесь есть две ключевые фигуры: Гарднер и Курцер. Гарднера автор описывает как "совершенно законченного беспринципного человека". Он даже сделался своеобразным символом убийства, всегда и во всём выбирал наикратчайший путь - путь убийства. Но второй каратель, Курцер, тоже убийца и усмиритель, понимал и иное: одними убийствами ничего не добьёшься. Ведь тогда: какой же ты человек? Какая же ты высшая раса? Только дурак не проведёт параллели между тобой и миром зверей, где сила определяет устанавливаемый порядок. Кто согласится сказать: "да, я убиваю, потому что недалеко ушёл от обезьяны из зоопарка". Нет, здесь появляются и себялюбие и восхваление, а отсюда и идут любые оправдания. Но, нужно честно признаться хотя бы самому себе: убийство - оно не от разума, оно от кулака. Убийство роднит меня с жестокой гориллой, а не противопоставляет ей.

Сейчас наступает век словоблудия. Оппонент профессора, Кёниг, славился тем, что мог самую точную и правильную мысль вывернуть так, что ты и сам начинал сомневаться, а был ли в ней тот изначальный, правильный и точный, смысл.

Есть ещё одна важная, прослеживаемая в романе мысль. Её я подсмотрела в лекции Дмитрия Быкова. Почему же люди так хотят всё забыть? Да потому, что в годы войны обнажилась самая неприятная сторона человеческого существа. Обезьянья суть. И человек ужаснулся и захотел поскорее спрятать, скрыть то, что он из себя представляет на самом деле и то, на что он способен.

И вот обезьяна приходит за своим черепом, а три интеллигента сидят в креслах, покуривают трубки и рассуждают о дружбе Шиллера и Гёте... О, чёрт бы подрал эту дряблую интеллигентскую душу с её малокровной кожицей!

Действительно, а что ты будешь делать? Чем будешь бороться с этой обезьяной и будешь ли? Или будешь пережидать, пусть даже не как обезьяна, а как крыса! А если всё-таки одолеешь её, то хватит ли смелости назвать всё своими именами? И если мы всё-таки люди, то почему история каждый раз доказывает нам обратное...

Примечателен эпизод с зоопарком: его разбомбили, животные разбежались по городу. Они были в панике и стремились к человеку в поисках защиты. Ядовитые змеи, страшные медведи, огромные слоны — все бежали к человеку. Как тут не вспомнить Библейское: и сотворён человек последним, чтобы повелевать животными, поддерживать мир в равновесии. Или же просто они увидели в человеке своего? Такого же зверя, не больше.

В заключение хочу немного порассуждать об истинной свободе. Домбровский метко замечает:

На это я отвечу словами Сенеки: "Да будет мне позволено молчать. Какая есть свобода меньше этой?"

Наверное, и вправду, нет. Ведь во все времена действовал принцип: те, кто не с нами, те против нас. А в век тоталитаризма это особенно ощущается. «Ты с нами?» — спрашивают тебя. И ты можешь внутренне сомневаться, противиться, но обязан дать ответ. А если обязан – то зависим.

Юрий Домбровский "Обезьяна приходит за своим черепом" и Фредерик Форсайт "Досье "Одесса"" - удивительная встреча двух романов с одним сюжетом! И классический роман Домбровского, и классический детективный боевик Форсайта повествуют об отважном молодом журналисте, решившем противостоять неонацизму и добиться наказания нацистов, некогда убивших его отца. Оба героя, столь непохожие друг на друга, терпят одинаковые неудачи, предательство друзей и равнодушие общества. (1998)

Как нам построить город солнца? Кто покажет дорогу, если те, кто управляют государствами и корпорациями видят лишь пустоту. Черную и беспросветную. В их реальности нет никаких высших ценностей. В живых так же остаются предатели и приспособленцы. Которые при соприкосновении с этой пустотой сами потеряли себя. Они были перемолоты ей и превратились в пустой, порожний материал, не способный действовать и созидать. Они приспособились к окружающей действительности, и готовы черное назвать белым и наоборот. Другая часть людей, просто выжила из ума, не способная переварить ужасов этого мира.

Те же, кто за пустотой видят солнце, поглощаются системой. Они идут в расход в физическом смысле и заканчивают свое материальное существование. Их единицы. И миг озарения может быть не долог.

Хотя признаюсь, что в мирное время он вполне существуют рядом с нами. И творят прекрасное. Все то прекрасное, что нас окружает, дело их рук. Но это лирические отступления автора комментария.

Как мир в таких условиях не скатывается в черное ничто? Какие силы удерживают его на краю? Как жить обществу, в котором одни сидели и выжили, а другие их пытали? Вся деятельная, созидательная часть которого была уничтожена?

Вот такие непростые вопросы ставит перед нами Юрий Домбровский. И он знает, о чем пишет. Человек который коснулся этой пустоты сполна. Кому как не ему задавать эти вопросы. Человек прошедший через лагеря Колымы и списанный из них, по счастливому для нас стечению обстоятельств, как не пригодный для работы человеческий материал.