Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I

И на Солнце бывают пятна?

Рассмотренные паутинки и нити альтерверса белорусских Ковалей можно считать «белыми и пушистыми». И в нашем случае они и составляют основу жгутов событий их альтерверса. Но древо альтерверса не может быть абсолютно асимметричным относительно моральных полюсов добра и зла. И реально обязательно должны быть и «чёрные нити».

Один из эвереттических философов – А. М. Костерин – даже вводит специальное понятие «злых сущностей», неизбежно присутствующих в любом альтерверсе.^[172]

Не всегда эти нити заметно проявляются в «толстых ветвях» нашей действительности и потому мы можем счастливо не замечать их. Но в нашем случае «информационного затмения» видны и самые тонкие (т. е. очень маловероятные) «ворсинки альтерверса».

Найти «пятна на Солнце» при гуманитарных исследованиях всегда неприятно. При естественнонаучных – радостно и почётно. Эвереттика в равной степени и гуманитарна и естественнонаучна. И потому эмоции, возникающие при эвереттических исследованиях, могут складываться в весьма сложные суперпозиции.

Короче говоря, мне не посчастливилось – я обнаружил следы «чёрной нити» в альтерверсе белорусских Ковалей в материалах ГА РФ.

Среди документов Чрезвычайной Государственной Комиссии, расследовавшей нацистские преступления в Телеханах, есть «Список немецко фашистских преступников и их сообщников, совершивших злодеяния на временно оккупированной территории СССР. Телеханский район, Пинская область».^[173]

И в этом документе под номером 8 записан

«Коваль Ганс, немец, комендант жандармерии, непосредственно пытал и расстреливал»:

01.19. Фрагмент списка военных преступников, совершивших злодеяния в Телеханах.^[174]

Имеются в деле и конкретные описания преступлений Ганса Коваля. Не хочу их цитировать.

Я оказался в очень «некомфортной» психологической ситуации – мне очень не хотелось, чтобы этот Ганс (формально по национальности немец, но фамилия явно указывала на качественно другие генеалогические корни) оказался как-то связан – пусть и в 3–4 колене! – с белорусскими Ковалями.

Так что не было у меня желания углубляться в генеалогию Ганса. Но эвереттическая добросовестность требовала продолжения работы по этой «ворсинке». А для этого нужно рассмотреть юридическую сторону решения расовых вопросов в фашистской Германии.

Выяснилось, что «расовая чистота» гражданина отражалась в специальных документах, наличие которых у Ганса вызывает у меня большие сомнения. Конечно, и в нацистском Рейхе «в особых случаях» находились способы «выправить» любые документы. Свидетельство тому – случай Эрхарда Мильха, статс-секретаря Геринга и в последующем генерал-фельдмаршала Люфтваффе.

«Когда впервые встал вопрос о назначении министерского статс-секретаря, в кабинет к Герингу прибыл начальник тайной полиции Рудольф Дильс с досье Мильха. Тайная полиция собирала информацию по всем чиновникам, промышленникам и финансистам. Из досье следовало: мать – арийка, отец – еврей. Следовательно в глазах нацистов Мильх – мишлинге <«полукровка», Ю. Л.> Согласно расовым принципам нацистской партии, Мильх не только не мог быть секретарём у Геринга, он более не должен был руководить национальной авиакомпанией. Но всё было не так однозначно, если в этом был заинтересован сам Геринг, который заявил: «Я сам буду решать, кто здесь еврей, а кто нет». Стараниями Геринга «расовая неполноценность» Мильха была кое-как прикрыта. В Берлин была вызвана мать Мильха, которую уговорили ради сына оговорить себя и опозорить мужа – у нотариуса было оформлено заявление, что во время своего замужества она имела тайную связь с арийцем – бароном Германом фон Биром. Геринг по этому поводу шутил: «Раз уж мы собираемся отнять у него настоящего отца, то пусть хотя бы взамен получит аристократа». Настоящее свидетельство о рождении было изъято и вместо него подложено новое с указанием фон Бира в качестве отца».^[175]

Но Ганс Коваль не был в «ближнем кругу» нацистских бонз и не мог рассчитывать на подобные поблажки…

Я совершенно не уверен, что у Ганса Коваля был законно полученный Ahnenpass ("паспорт предков"), в котором

«была указана вся родословная до 1750 года. Этот документ был необходим, чтобы пользоваться всеми правами гражданина рейха».^[176]

А кем были, и где жили его родители, а, тем более, дедушки, прадедушки и прапрабабушки с 1750 до 1935 года – вопросы явно сложные и спорные. С точки зрения немецких чиновников вполне обоснованно можно было предположить, что Ганс – потомок кого-то из белорусских или украинских Ковалей, эмигрировавших из царской России во времена «смуты» 1905–1907 годов. Вероятно, Ганс это отрицал. А «спорные вопросы передавались на рассмотрение экспертов имперского министерства внутренних дел.

В составе четвертого отдела (народное здоровье) министерства внутренних дел образовали подотдел "Расовые вопросы"».^[177] И в «Райхминистериум дес Инан», в подотделе «С» его 4 отдела, должны были официально разобраться с этими вопросами. И вряд ли в пользу «чистоты расы Ганса». А потому, при такой фамилии, Ганс мог рассчитывать на «снисхождение» к себе со стороны фашистского государства только при условии, что он проявит «особые заслуги» во время войны.^[178]

Это значит, что комендант жандармерии на оккупированной территории должен был проявить особое рвение в исполнении Нюрнбергских расовых законов 1935 года по отношению к местному населению. Чтобы выжить самому, он должен был стать моральной нелюдью^[179] и палачом.

В российских источниках сведений о родословной Ганса Коваля (и вообще каких-либо упоминаний о нём, за исключением материалов ГА РФ) не обнаружилось, и я попросил попытаться выяснить что-то о судьбе этого человека в немецкоязычном интернете российского философа Аркадия Костерина, живущего в Нюрнберге.

Поиски, однако, к моему облегчению, не принесли никакой новой информации. А. Костерин написал мне, что искал

«по ключевым словам: Iohann (Hans) Koval (Kowal) SS Weissrusland (Poland) Telechani. Ничего подходящего не обнаружил».^[180]

Я всё-таки настаивал на продолжении поисков. Аркадий их продолжил:

«Посмотрел гетто Телеханы и материал о Ломбарде. Материал впечатляющий, но для Вас ничего подходящего нет».^[181]

И, наконец, после продолжительных тщательных поисков, уточнил:

«Меня не удивляет, что мы не можем найти списки преступных формирований нацисткой Германии. Думаю, что они недоступны для общего пользования. В целях поддержания гражданского мира».^[182]

Так что выяснить родословную Ганса Коваля и определить, какое отношение он мог иметь к белорусско-телеханским Ковалям, к моему удовлетворению, как биографу Жоржа Абрамовича Коваля, и разочарованию, как эвереттического историка, не удалось.

И я согласен с мыслью А. Костерина о том, что для поддержания гражданского мира некоторые «ворсинки альтерверса» должны отсеиваться «социальными фильтрами» от проникновения в публичную сферу.

Но будущим историкам следует иметь в виду, что тщательное эвереттическое исследование обязательно выявит такие результаты ветвления альтерверса исследуемого исторического субъекта, которые в линейных причинно-следственных моделях эволюции (и в классической Скалигеровской хронологии, и в Новой Хронологии Фоменко) порождают несмываемые «пятна на Солнце» в биографии «самого чистого героя». А в эвереттической модели они являются хотя и неизбежными, но тонкими ворсинками в жгутах событий их альтерверсов.

Профессионализм историка будет определяться тем, сумеет ли он отделить ортогональные ветвления альтерверса от главной причинно-следственной нити его событий. Иными словами, сможет ли он уверенно утверждать – порождает ли данное ветвление «чёрное волокно» событий в нашем универсе, или уводит в дебри ветвлений виртуальных реальностей.

Я не историк и не политик, и потому не могу определить, насколько значимым элементом нашей истории является та «ость», которую описывает в своих мемуарах «Война всё спишет»^[183] Леонид Рабичев, известный художник, прозаик, поэт, во время войны служивший офицером-связистом в составе 31-й армии, действовавшей на Центральном, 3-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах. Некоторые факты из цепочки военных событий, описанные Рабичевым (особенно в гл. 16 «Самое страшное»), лично у меня порождают такое же омерзение, как и описание событий в Телеханах из архивного дела ГАРФ «О злодеяниях, причинённых немецко-фашистскими захватчиками». Конечно, мемуары – не протоколы, но дело не в деталях дат и конкретных имён. А искренности автора в описании общей картины я доверяю. В 86 лет не лгут для получения скандальной славы… Что с этим делать, я не знаю. Надеюсь только, что будущие эвереттические историки найдут такие терапевтические нарративы, которые законсервируют эту ость так, что она останется назиданием и не будет источником нагноения исторической памяти.

Приведу такую ботаническую аналогию. С первого взгляда на росток бывает очень трудно отличить будущую красавицу розу от колючего шиповника. Да и во «взрослом» состоянии эти растения имеют оба квалификационных признака – и цветы и шипы. Но вот какой из них главный, определяющий суть конкретного экземпляра, может определить профессиональный ботаник.

В истории ситуация аналогична, но с той особенностью, что в сумму профессиональных качеств историка входит – в отличие от ботаника – существенный нравственный компонент. А нравы бывают разные…

Но вернёмся к нашим героям – родителям Жоржа. Хотя документальных материалов об их жизни в Телеханах немного, эвереттический взгляд позволяет рассмотреть интересные подробности альтерверсов и Этель, и Абрама.

Этель

Вернёмся в Телеханы начала прошлого века.

О проживавшей там семье Шенитских известно очень немногое. Фактически единственным источником сведений о телеханских Шенитских является вот этот отрывок из письма Абрама Коваля в Москву вскоре после смерти Этель:

«Возможно при жизни мама тебе о себя ничего не расказывала, потому напишу тебя ее краткую автобиографию: Родилась она приблизительно в 85 году^[184] где и я в местечке Телеханы (нине районый центр Пинской обл. БССР. у бедной, очень религиозной семьи. Отец ее окончив висшее Еврейское духовное училище в городе Ковно (Каунас) получив звание «рабина», но должности етой не имел, занимался тем, что сидел в Синагоге днем и ночью над Книгами а Семья дома голодала.

01.20. Не хасидская синагога в Телеханах. Начало XX века.^[185]

И мать еще ребенком, ей было 9 лет, пошла работать на завод (стекляный) где проработала 16 лет, до 11 го года. На заводе между рабочими имелась революционная подпольная группа к которой она примкнула и стала Соцыалистом еще в 3 ем году, когда в местечке никто не знал и не слыхал слова «Социализм» «Революция». Она участвовала в первомайском празднике в лесу ее фанатик отец над нею издевался, избивал, таскал за волосы и зжигал ее книги и брошуры. Однако население местечка ее очень уважали за ее умственность и образцовое поведение и отношение к людям. И так пока приехала ко мне в Сю Сити. В Телеханах из ее большой родни ни одной души в живых гитлеровцы не оставили (кроме Этл в Лос Анжелесе)^[186]».^[187]

В дополнение к этому письму нужно сказать, что недавно появились важные сведения о том, что отец Этель всё-таки получил должность, но не в Телеханах, а в Пружанах:

«Этель в Беларуси была активным членом подпольной организации Бунд, хотя ее отец был раввином Пружан».^[188]

Между этими местечками около 100 километров и семья не могла оставаться единой при получении такой должности. Не исключаю, что это случилось после отъезда Этель в Америку. Но, скорее всего, именно отъезд отца и матери из Телехан и «спровоцировал» отъезд Этель к мужу в Америку. В Телеханах она, даже уйдя из дома в связи с выходом замуж, помогала родителям (особенно матери), но уехать с ними в Пружаны она не могла (это означало потерю работы на стекольном заводе и источника средств к существованию), а одинокая жизнь в «заштатном местечке» при живом муже в Америке – разве это жизнь?

Подтверждением слов Абрама о том уважении, которое оказывали Этель за ее «умственность и образцовое поведение», является трогательный сувенир – толстый кусок специально огранённого стекла с памятной надписью, изготовленный рабочими «стеклянной фабрики» в 1911 году, когда она покидала Телеханы. Он до сих пор хранится в семье Ковалей:

01.21. Сувенир для Э. Шенитской. Работа Телеханской стекольной фабрики, 1911.^[189]

Всю свою дальнейшую жизнь она посвятила семье, заботе о муже и сыновьях – и в американской, и в биробиджанской глубинке она «вела дом и хозяйство». Когда в последнее лето её жизни у неё сильно сдало здоровье, у Абрама и Шаи возникла мысль о том, чтобы пригласить Жоржа приехать повидаться с ней. Но она, зная, что Жорж готовится к защите диссертации, не захотела отрывать его от этого важного с её точки зрения занятия. И даже на смертном одре, за неделю до кончины, она думала о благополучии Жоржа и диктовала мужу такое письмо в Москву:

«Пиши Жоржу пусть не горует, пусть не волнуется и привикает к тому что меня уж сегодня-завтра небудет. Нет у меня лучшего пожелания чем оставить Жоржа счастливым и здоровым… Пиши говорит Жоржу пусть ни делает ничего что может причинить ущерб его учению, чтобы труды его не пропали даром, а меня уж он все одно не застанет».^[190]

01.22. Автограф из письма А. И. Коваля Ж. А. Ковалю и Л. А. Ивановой от 21.08.52

Через неделю, вернувшись с похорон, Абрам писал уже только от себя:

«Дорогие Жорж и Мила

В предидущем моем письме я вам писал всю правду о положении мамы, и вам уже было известно что ей нет спасения… <авторское многоточие> Этим самым вы уже предупреждены и подготовленные принять более печальную весть что твоей мамы Жорж уже нет… <авторское многоточие> Она скончалась вчера 28 в 17–30 часов. Похоронили ее сегодня – похоронили по всем правилам Еврейского обичая (так распорядились люди и мы не возражали). Участвовало при похоронах буквально все здешнее Еврейское население и много Руских женщин.

Мы не давно вернулись домой и вот я взялся написать вам, хотя писать мне сейчас почти что невозможно…»^[191]

Хоронили по еврейскому обычаю и евреи и русские… Значит, «умственность и образцовое поведение» сохраняла Этель с молодости и до конца жизни.

К сожалению, судьба могилы Этель печальна. После того, как семья Ковалей уехала из Камышовки, где находится кладбище, оно пришло в окончательный упадок.

01.23. Кладбище в Камышовке, 2016 г.^[192]

Но в этом нельзя винить нынешних жителей Камышовки. Вот что сообщает о его истории Елена Марундик, уроженка тех мест, известный в кругу исследователей переселенчества в Биробиджан израильский историк-энтузиаст коммуны «Икор»:

С кладбищем вот что мне известно: Это первое кладбище Икоровское, оно было довольно большим. В 39–40 годах в Икор стали привозить украинцев, они отказывались хоронить своих на еврейском кладбище. Вообще вспоминали, что отношения тогда были очень плохими, антисемитизм страшный. Сначала хоронили в Даниловке, это километра 2,5–3 от Икора, потом еще одно место нашли, там могилы не сохранились, хоронили на кладбище в Дежневке. Кажется Абрам там похоронен, но не уверена, это родные лучше знают, сейчас на Волочаевском хоронят, достаточно далеко от села. Но это все не важно, главное, что рядом с кладбищем первым построили теплицы и свинарник (!), плюс совсем рядом скотомогильник. Большее кощунство придумать трудно. И вся жижа туда текла, размывала. Думаю, что тогда евреев в селе уже немного осталось, возражать особо некому было, да и кто бы посмел. Сейчас от кладбища остался клочок, несколько могил едва различимых, остальное просто подмыто и превратилось в канаву. Не лучше история и первого кладбища в Соцгородке. У нас рядом военная часть, буквально в поселке. На вершине сопки локаторы установлены, как раз на кладбище. Когда рыли, солдаты кости и черепа откапывали, я малая еще была, но рассказы помню об этом. Очень сомневаюсь в том, что хоть как-то перезахоронили.^[193]

В 2016 году Е. Марундик была в Камышовке и ей удалось найти могилу Этель:

«Могила с железной пластиной, на которой ничего уже не прочитать, это она».^[194]

01.24. Могила Этель Коваль-Шенитской в Камышовке, 2016 г.^[195]

В июне 2018 года в Камышовке снова побывала Елена Марундик, которая ещё помнит «лучшие времена» деревни. И вот что она пишет о посещении кладбища с целью восстановления могилы Этель:

«С могилой вот что: озадачила главу администрации, мы вместе были на кладбище. В расположении могилы практически уверена. Там есть еще несколько плохо сохранившихся, но различимых. Когда была там с телевидением, видела, что чуть подчистили. Первый выпуск «идишкайт» как раз заканчивается на кладбище. Беда в том, что заниматься этим некому, и денег у них нет. Рассказывала о кладбище во всех интервью, как бы в плане обозначить его как-то и поставить памятный знак. Озадачила этим Гуревича, который занимался памятным камнем в Соцгородке. Там документация нужна, обещал помочь. Вообще он человек дела».^[196]

Как бы то ни было, место захоронения Этель теперь известно смидовичским краеведам…

Так заканчивался рассказ о могиле Этель в первом издании книги.

Прошедшее время показало, что работа по восстановлению могилы Этель действительно началась под руководством Главы администрации Камышовского сельского поселения Смидовичского муниципального района Еврейской автономной области Антона Николаевича Онищенко:

01.25. А. Н. Онищенко в рабочем кабинете.^[197]

Он организовал субботник по уборке территории заброшенного еврейского кладбища.

«Началось все с того, что летом 2018 года ко мне обратилась Елена Марундик с просьбой оказать содействие в увековечении памяти первых людей с. Камышовка. Она мне рассказала подробную историю об этих людях и собственно она же проводила работу по уточнению местонахождения могилы Этель Коваль (Она мне известна под фамилией Коваль, иного утверждать не могу). Опросив старожилов Камышовки, совместными выводами пришли к тому, что именно могила Этель находится в указанном месте. (На фото она со звездой Давида, Звезда была найдена неподалеку)».^[198]

Начатая А. Н. Онищенко работа по восстановлению могилы Этель ещё не завершена, но она свидетельствует, что А. С. Пушкин точно отметил присущие нам глубокие нравственные начала:

 
Два чувства дивно близки нам,
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
 
 
На них основано от века
По воле Бога самого
Самостоянье человека,
Залог величия его…^[199]
 

Сегодня (лето 2019 г.) могила Этель выглядит так:

01.26. Могила Этель Коваль-Шенитской в Камышовке, 2019 г.^[200]

Я не знаю, приходилось ли Абраму Ковалю, служившему в составе военного оркестра «на царской службе», когда-либо слышать в его исполнении знаменитый полонез Огинского «Прощание с Родиной», но, конечно, он не раз слышал его в течение своей долгой жизни. В семье Абрама Коваля классическая музыка всегда была важным элементом духовной атмосферы.^[201]

И, думаю, эта щемящее-торжественная мелодия, сочинённая Михаилом Клеофасом Огинским, племянником Михаила Казимира Огинского, основателя еврейского местечка Телеханы, каждый раз отзывалась в его душе воспоминаниями.

01.27. М. К. Огинский, 1805 г.^[202]

Сначала, в Америке, Абрам вспоминал о своей яркой молодости, позже, в волочаевских болотах, о белорусской родине, которую он покинул и куда безуспешно стремился вернуться, а в конце жизни, в течение последних её 13 лет, музыка оживляла в памяти ещё и его Этель –

«верного друга с которым безразлучно прожил пол века (без двух лет) и остался в старости без ее заботы без ее совета без ее помощи…»^[203].

Это – самое прямое свидетельство о том, что свадьба Абрама с Этель состоялась в Телеханах в 1904 году и оформление их брака в Америке 11 июня 1911 года^[204] – дань формальностям американского законодательства.

Устанавливаемая по этому письму дата позволяет реконструировать и «альтерверсальное волоконце» обстоятельств этой свадьбы.

Попавший на военную службу в 1903 году, Абрам, вероятно, служил где-то недалеко от Телехан. В то время «полки старались комплектовать по территориальному принципу, чтобы призывники из одного региона служили вместе»^[205].

Вести из дома доходили до полка быстро. И, узнав об очередных издевательствах отца над Этель в связи с её социалистическими убеждениями, Абрам решает оформить законный брак, который давал Этель независимость от отца:

«к началу XX в. жена состоящего на действительной службе нижнего чина могла получать отдельный вид на жительство»^[206].

Такой шаг Абрама требовал разрешения от командования, но оно могло быть получено сравнительно легко, поскольку Абрам мог мотивировать просьбу о женитьбе необходимостью обезопасить невесту от притеснения раввина-отца (разумеется, умалчивая о её «социализме»). А отрыв еврейки от раввина был явным плюсом в оценке идеологической работы военного командования той части, в которой служил Абрам.

… В письме Жоржу в день похорон Этель, Абрам использует три ключевых слова, характеризующих её роль в семье – «забота, совет, помощь». Она заботилась о течении повседневной жизни, её советы были необходимы при принятии главных семейных решений, и она помогала всем чувствовать себя единой семьёй.

И, конечно, не случайно, на фотографии, висевшей в доме Ковалей после смерти Этель, её лицо окружено светлым нимбом. Фотографию наверняка делал Шая. И его внутренний голос подсказал ему – на Востоке светящийся ореол вокруг чела всегда символизировал награду за праведную жизнь и означал Просветление.^[207]

01.28. Портрет Этель (29×24 см.), висевший на стене в доме А. Коваля в последние годы его жизни.^[208]