Читать книгу: «Ты, я и никого больше», страница 12

Главной задачей перед игроками было совместными усилиями добраться до некого «нетлеющего» – вечно горящего мученика, чьи страдания поддерживают жизнь во всем мире. Добраться нужно было быстрее, чем это сделают так называемые «обращенные», которые, зачем-то, хотят потушить пламя и обречь мир на вечный беспросветный мрак.

Игрового поля, типа, не было. Надо было самим составлять его из карточек и потом делать ходы, дабы успеть отыскать необходимые для победы легендарные артефакты: балахон спасителя, небесное золото, пращу Давида и вино из голубого винограда.

По мере прохождения игрокам должны были встречаться всяческие неприятели, типа: обращенные послушники, дьявольские гончие и стаи нетопырей. С ними надо было вступать в бои с пошаговой системой, где успех зависит от того, какие артефакты у тебя имеются и какие заклинания ты применяешь. Дескать, нужно думать головой и только так получится пройти. Мне это понравилось. Удача всё равно требовалась, но мозги ценились больше.

Собрав все артефакты, игроков автоматически переносит к, непосредственно, кострищу, где скоро потухнет «благостный огонь» и этому надо помешать, убив супербосса – Гниющего старца, который разъезжает верхом на долбанном Левиафане – полуките, полузмее (я глаза оторвать не мог, когда смотрел на все эти рисунки на игровых картах. Такая больная фантазия у автора, очень прикольно). Разумеется, игроки, ничего собрать не успевшие, гибнут, как мухи, а те, кто успел что-то отхватить общими усилиями или единолично валят сначала Левиафана, а затем и его наездника. Мол, защищаясь неуязвимой к повреждениям тканью балахона, гасишь негодяев кусками «небесного золота» из пращи. А вино для храбрости или меткости. Не расслышал. Мне всё Ева объясняла, а я как-то в пол уха слушал.

Мы успели поиграть полчаса, и я жестко, простите за грубость, пососал потому, что постоянно выбирал для сражений заклинания, ориентируясь исключительно на ближайшую перспективу, а не на дальнейшую. Не собрав ни одной «легендарки», меня ногтями задрала одержимая бесами, и игра была для меня закончена. Я мог только наблюдать, как Ева доблестно преодолевает затопленные кладбища, пепельные пустыни, руины городов и сгоревшие виноградники. Ну, точнее, я мог ещё играть и за врагов, помогать вести счёт и составлять карту, но меня не допустили потому, что я ещё «не совсем разбираюсь». Мне очень понравилась эта её формулировка. Она вообще ко всем моим познаниям применима, если честно.

Мы пообещали друг другу, что завтра начнём заново. Мне очень хотелось вломить Левиафану и спасти мир. Не оставить же его умирать, ведь так, да?

Со свечами в руках, совсем как монахи, мы побрели до ванны, где медитативно совершили обряд «омовения». Ева только зубы почистила, а я ещё и помыться успел. Заменив свечу фонарём, я постучался в Евину комнату, желая забрать свой матрас с не заправленной постелью к себе, но она сказала, чтобы я это завтра делал, а сейчас лёг с ней в одной комнате. Меня снова обрадовала эта совместная ночевка, хотя я знал, что ничего «интересного» не произойдет, если не считать неожиданного диалога.

Устроившись при помощи света фонарика и загасив его, я уже начал грезить о том, как завтра буду кататься на машине до забытого зоопарка, но меня сбила своим вопросом Ева:

– Мы, когда уезжать будем, сможем заехать к моим бабушке с дедушкой?

Я долго соображал, пытаясь вспомнить, когда и куда это мы «уезжать будем». Не сообразил.

– Уезжать?

– Ну… Ты сегодня предлагал. На юг, помнишь?

– А, ты про это, божечки… Можем, конечно, какие проблемы… Всё ещё надеешься кого-нибудь застать?

– Да.

– Ага, ну ладно. Заедем обязательно, – я подумал, что беседа завершилась, однако был не прав.

– А ты… Правда думаешь, что никого нет? – мне захотелось ржать и ругаться, но я очень смиренно пробубнил.

– Нет. То есть, да. Никого нет… Мы уже столько раз это проговорили, разве не ясно?

Ответа не было. Зато был вопросик.

– Тебе нравится так жить?

– Ну… Пока да, прикольно. Я уже и отвык почти от Инета. Порог пройден, так сказать, – надо было бы спросить встречный вопрос: «А нравится ли тебе?», – но я ожидал только отрицательной реакции, а поэтому не стал.

– Ещё мне ты нравишься…

– А мне нет, – она, будто, услышала.

Последовала длительная пауза, которая оборвалась угрюмыми пожеланиями «спокойной ночи».

На следующий день мы после завтрака отправились в зоопарк. Я знал, что он где-то на нашем берегу и, даже, примерно в нашем районе. Наугад выезжая из города, мы вскоре увидели таблички с указаниями и быстро нашли интересующее нас место. Оставив колымагу на пустой парковке, мы без билетов перепрыгнули через турникеты и попали внутрь огромного такого вольера для человеков, где находилось несколько десятков поменьше – для животных. Из глубокого детства я помнил, что здесь в своё время жили жирафы, белые медведи и совы.

Мы внимательно смотрели за клетки, читали таблички и пытались найти в полутенях спрятавшихся животных, но тщетно – животные тоже куда-то разом убежали. Поискав в прилегающих зданиях, где обитали пресмыкающиеся и птички, мы тоже никого там не увидели и не услышали. Безжизненность обрекла на исчезновение всякую тварь, оставив только одну пару. И то не удачную.

– Может они стали невидимыми и неслышимыми? – в шутку предположил я и просунул пальцы в клетку, где по идее обитала рысь, – Есть только один способ проверить.

Ева прикол не оценила и испугалась, на что я ей спокойно ответил:

– Да они бы следы оставляли. Чё ты думаешь. Нет никого. Нет!

Наимаджинировав животных и подышав свежим воздухом мы потопали до парковки и тут меня осенило. Я принялся лазить по земле на коленках и внимательно высматривать.

– Ты что?

– А про насекомых-то мы забыли, прикинь! Ни мух нет, ни комаров. Муравьёв тоже не вижу.

Ева ошарашенно обрабатывала информацию.

– Не должно так быть, нафиг, не должно, – я не знаю, почему ругался и чем был напуган, но чувствовал, что это очень плохо может обернуться, – Ну ладно. Авось ничего не произойдет.

С таким вот «авось» в голове мы поехали обратно.

Следующие несколько дней были безынтересными. Мы просидели дома потому, что погода испортилась и постоянно шёл дождь. Мелкий. Нас не топило, но желания выбираться наружу ни у Евы, ни у меня не было. Мы, правда, один раз решили съездить «по домам» за вещами, чтобы забрать совсем-совсем всё. В основном, тёплую одежду, зонты и обувь. Было жутко возвращаться в пустые квартиры, в которых уже почти неделю никто не жил. Всё постепенно покрывалось пылью и, казалось, начало обесцвечиваться. Мы никого, разумеется, не встретили. Ева снова плакала, когда пришла домой. Мне снова пришлось с ней сидеть и её успокаивать. Всё почти в точности повторилось и переписывать в своем рассказе это я не буду. Что до меня, то меня даже на лёгкую грустинку не прошибло. Знал бы я, что кто-то помимо нас есть, то непременно бы скучал, а так… Чё слёзы в пустую лить. А, кстати, я и гитару забрал, которую у Темыча присовокупил. Подумал, реально, чё бы не научиться. Я так к ней и не притронулся почти.

Что я сейчас буду описывать происходило в течение двух недель. Вы поймёте, когда эти две недели кончатся.

Я сидел и каждый день собирал «Хогвартс», бросил «Одиссею» и читал залипательную научную фантастику. Там в начале было что-то про китайскую культурную революцию, и я уже было подумал, что не то взял, а потом пошло интересное. Иногда я включал радио и под его шумы как раз занимался всякими делами. Вскоре уже перестал его воспринимать и даже не замечал. Еве оно не мешало. Мы негласно разделились «по этажам». Она всегда была на первом, а я на втором. Порой я думал, что мы зря проводим время порознь и нам нужно больше заниматься совместным досугом, но я даже не мог придумать ничего больше, чем настольные игры и кино. Да, мы по вечерам чередовали просмотр фильмов и ту фэнтезийную игру, но это больше походило на какую-то обязаловку, как в детском саду – «ИГРЫ! ВРЕМЯ ИГРАТЬ! ВСЕМ ИГРАТЬ!». И ты катаешь одну и ту же машинку по ковру, на котором изображен мультяшный город с высоты птичьего полёта. Потому что надо играть…

Левиафан, кстати, меня постоянно сжирал и мне так и не удалось ему нанести ущерба. Ева его лишь один раз победила!

Непрошенный дождь портил всю малину и отбивал желание выходить на прогулки. Никогда не боялся заболеть, но сейчас стал супер ответственно относится к тому, чтобы постоянно сидеть в тепле, а иначе всё! Педиатр не приедет, и мама лекарства не даст, а какие пить – непонятно. Пришла идея «ограбить» какую-нибудь несчастную аптеку, вытащив оттуда всё, что можно, дабы в тяжёлый час не пропасть. Пообещал себе, что осуществлю это, когда выглянет солнце.

Ещё я хотел по максимуму использовать возможности опустевшего города. Первое, надо было обязательно забраться на какую-нибудь крышу и покидать оттуда монетки. Всегда хотел попасть на крышу какого-нибудь высотного здания, но боялся, что меня поймают. А ещё было интересно, правда ли, что монетки, скинутые с высоты, скажем, могут в асфальте вмятину проделать? Второе, я хотел научиться дрифтовать! Ну или просто по городу покататься, как бешеный лихач. Мне казалось, что я видел за городом гоночную трассу. Можно было бы и туда съездить… Третье, надо было что-то сломать, изукрасить или снести. Не знаю, почему у меня была такая деструктивная хотелка, но в своё оправдание могу сказать, что я этим стремился не испортить облик города, а наоборот – улучшить. Знаете, я, когда в центре проезжал, то увидел памятник одного «государственного деятеля», чья «государственная деятельность» привела в своё время к репрессиям невинных интеллигентов, а я за последних очень ратовал, ибо причислял себя к их рядам… Короче, надо было найти трос покрепче или цепи, обмотать бюст кровожадного «чекиста» и с помощью пары сотен лошадиных сил избавить мой город от ненужного культа настоящего преступника.

Сечёте, да? «Мой город». Он теперь и вправду мой…

Что всё обо мне да обо мне.

Ева вот рисовала. Она нашла в доме вазочку с искусственными цветами, фарфоровые фигурки; сорвала с огорода оставшиеся несобранные ягоды и сидела изображала эту странную композицию на холсте. Я, как-то проходя мимо, случайно похвалил её работу и предложил ей автопортрет написать, типа, очень красиво получится. Ева на меня странно посмотрела. Не засмеялась, не сказала: «Нет» или «Да», просто очень сильно (как-то по-родительски, глазами) осудила и подумала, что я какую-то ерунду говорю. Я, как настоящий сексист, списал это на плохое настроение, вызванное ежемесячной девичьей болью, и больше старался в тот день глупостей не говорить.

У нас с ней вообще странные отношения складывались. Я всё старался как-то позитивно смотреть на мир, шутить, всякие приколы рассказывать. Ева не смеялась, а только кивала и иногда уголком рта улыбалась. Вот эта её особенная улыбка одной маленькой лицевой мышцей ясно мне говорила: «Ты ей нравишься, не прекращай», – и я, дурак, не прекращал.

Она смотрела мне в глаза, и я смотрел в её. Мы уже делали это без стеснения и страха. Хотелось верить, что это означает более высокую степень доверия, но, наверное, она просто безрезультатно искала внутри меня что-то человеческое и интересное. То было лишь любопытство, а не симпатия. Когда мы сидели у телевизора, то я, не побоюсь этого слова, стабильно приобнимал и даже! ДАЖЕ! Держал её за руку. Мы, впрочем, быстро отлеплялись потому, что становилось жарковато, но сам факт… Начало процедуры «приобнимания» всё ещё внушало какой-то трепет, но уже не такой сильный. Интересно, что Ева сама не проявляла в этом инициативы. Не брала мою руку, не клала голову мне на плечо. Я видел, девчонки так должны делать. Ну… Как это правильнее выразить. Не «должны», но им же этого хочется? Казалось, что для неё мои попытки ощутить тактильную близость были не более, чем наши унылые пожелания «доброго утра» и «спокойной ночи». К слову, как бы я радостно не пытался ей пожелать хорошего дня, слова мои разбивались лишь о какую-то вежливую попытку на ответную радость. Я же не знал, как правильно это всё делается, а поэтому принимал, как есть и не возникал.

Короче, больно это признавать, но, кажется, мы были совершенно чужими людьми друг для друга.

Меня это расстраивало, но в отчаяние не вгоняло. Мудрый внутренний собеседник твердил: «Стерпится, слюбится». Чего я только от этого засранца не терпел.

Был один очень интересный эпизод. О нём, наверное, ещё больнее признаться. Вы же помните мою типичную мальчишескую страсть к «запретному»? То, что я каждый день делал, смотрел, чем интересовался? Помните? Конечно, помните. Я ведь с этого же почти и начал. Если вам неинтересно про это узнать, то пропустите.

Как известно, всякая пагубная привычка, типа моей, требует новизны. На одно и то же смотреть неинтересно, играть одни и те же сценарии, говорить об одних и тех же темах – скучно. Это я к тому, что запертый в доме без доступа в Интернет, очень сложно получить желаемый объект страсти, требуемый идол, которому хочется поклониться. Ладно хотя бы вода бежала и можно было следы преступлений смывать и не боятся того, что спалят. Я, разумеется, вспоминал ныне не живущих со мной на одной планете одноклассниц. Вспоминал очень бурно, с большой, если позволите, помпой. Но много ли это – пантеон из пятнадцати богинь, когда привык поклонятся целым сотням? Нет, немного. Скоро мне это надоело, и я уже сам захотел окончательно и бесповоротно в десятый раз бросить это преступное занятие, как вдруг силы ада меня предали ужасному искушению. Я, почему-то, искал в Евиной комнате батарейки, но нашёл вместо этого яблоко грехопадения. На полу валялись брошенные шортики Евы, в которых она иногда ходила. С возникновением редкой возможности я внимательно изучал их с задней стороны, рассматривая, очевидно, шовчик и текстуру ткани. Только глазами изучал, а сейчас возникла возможность их потрогать. И не только… Фу, твою мать. Как это мерзко, знаю, знаю. Клянусь, я к ним не прикоснулся. Я молча стоял, смотрел на них и ужасался своей мысли о том, что можно было бы с этой находкой сделать. Я потом долго пребывал в настоящем шоке из-за своего выпячивающегося нравственного падения. Всё-таки страшные вещи происходят с мозгами в силу продолжительного воздействия «нехороших фильмов» и отсутствия даже намека на… Воплощение просмотренного в жизнь.

А я хотел, ох как хотел воплотить. Ева носила эти чертовы шортики и оверсайзные кофты из-за чего могло показаться, что у неё нету там внизу ничего. Я орал внутри себя и царапал ладони нестриженными ногтями. Было интересно, она это специально так делает? Раззадоривает меня? Или ей самой так ходить было и вправду по кайфу? Порой я очень мучительно представлял, как глажу голые ножки, а она мурлычит и просит ещё…

Господи.

Дождь шёл всего дня три-четыре. Как только он кончился, то мы съездили в ТЦ за «Полароидом» – это такой фотоаппарат, который сразу снимки проявляет. Вы наверняка видели такой во всяких американских фильмах и мультах, типа: «Вольт», «Помни», «Пункт назначения». Мы (в основном я) на месте отстроили эту штуковину и принялись снимать всё, что на глаза попадется. Устроил Еве настоящую фотосессию. У чудо-устройства была встроена вспышка, а потому мы могли делать фото даже в плохо освещённых местах. Пощёлкал свою подругу в книжном, в магазине игрушек, у пустых фудкортов. Удивительно, что Ева даже смеялась и, видимо, наконец-то хорошо проводила со мной время. У неё, как выяснилось, никогда не было «фотосессий», но она всегда хотела, а потому мы начали кататься по городу в поисках симпатичных мест. Мы съездили к той «смотровой площадке», где я впервые предложил сделать фотографию. Пошатались по центру и фоткались у пустых кофеен, крутецких граффити и одиноких деревьев. Снимки, несмотря на отсутствие у нас обоих профессионального опыта, получались прикольные и какие-то ламповые. Еве понравилось быть раскрепощенной моделью, а мне – чутким фотографом. В тот же день моя фотогеничная подруга прилепила получившиеся картинки в своей комнате. Конечно же, меня на них не было, но я не сильно расстроился. Фотки меня самого были хороши только, когда моего лица полностью не было видно.

В тот же день пока мы ещё катались по центру Ева захотела научится кататься на машине. Я удивился её запросу, но отказывать не стал. Мне очень хотелось её чему-нибудь научить потому, что всю дорогу поучала только она и мне было неловко. То я полы не умею подметать и мыть, то каша у меня горит, то я резать овощи не умею. Глубоко внутри у меня взрывался мой хрупкий психологический пердак, но злиться и огрызаться было нельзя, а то я потеряю всякую надежду на… Ну вы понимаете, да?

Я показал моей «блонди», как заводить двигатель, как снимать с ручного тормоза, как переключать передачи и трогаться. Когда мы начали двигаться, то во мне загорелся шумахерский огонёк и я научил Еву разгоняться. Когда я понял, что улица скоро кончится и надо бы либо притормозить, либо повернуть, то я захотел экстренно научить мою юную гонщицу тонкому искусству останавливаться. Я запаниковал и Ева вместе со мной. Я забыл, какая педаль отвечает за тормоз и не мог сказать, куда нажимать. Мне не пришло в голову самому на ручник поставить, а потому мне осталось только грозно крикнуть: «НАЖМИ НА ВСЕ ПЕДАЛИ, ТВОЮ МАТЬ, ЕВА!», она, вроде как, двумя ногами нажала, и мы со страшным звуком остановились в добрых нескольких метрах от небольшого овражка. Я подумал, что хватит с нас подобных острых ощущений и в тот день водил только я. Впрочем, за две недели Ева успела покататься ещё два раза и научилась сама заводить машину, рулить и останавливаться. Мне и не думалось, что она собирается потом куда-то уехать… Дрифтить я, кстати, не научился. Выезжал на парковки, высаживал Еву где-нибудь неподалеку, чтобы она тихонько читала, а сам пытался хотя бы немного войти в крутой поворот. Почему-то, не выходило. Главное, даже нельзя было найти какого-нибудь учебника для этого дела, а я искал!

На следующий день по моей инициативе мы отправились к так называемой «Первобашне» – самому высокому зданию в городе. Там было аж тридцать этажей и я, оказывается, совершенно не представлял, насколько это много. Я за всю жизнь выше пятого не поднимался, однако думал, что наше восхождение будет, как небольшая прогулка в горку, но это оказалось то ещё испытание. Лифты-то не работали и пришлось подниматься пешком по пожарной лестнице. Я пожалел о своем решении забраться, когда был на пятнадцатом этаже, но пасовать перед девчонкой, как баба, я не хотел. Специально шёл чуть быстрее, чем она, чтобы подумала, будто я эдакий благородный жеребец, которому всё нипочём. Мы каждые десять этажей делали перерыв и очень томно глотали воздух, спрашивая самих себя: «Нафига мы вообще туда пошли?».

Ну результат того стоил. Мы вышли на вертолётную площадку и перед нами раскинулся вид буквально на весь город. Подойдя чуть ближе к обрыву, мне даже стало жутко от большой высоты. Я, долго переводя дыхание, сидел по-турецки в самом центре площадки и любовался городом и Евой. Она стояла спиной ко мне поодаль и задумчиво вглядывалась на бескрайние просторы. С какой-то стати именно сегодня она решила одеться максимально откровенно, если так можно выразиться. В юбку с топиком, которые иногда задирались из-за часто поднимавшегося ветра. Я, неловко ерзая, благодарил природу и недальновидность моей желанной дамы сердца. Она обернулась и мне стало стыдно. Я отвел глаза, типа, куда-то за неё и делал вид, что со мной всё совершенно нормально. Она спросила меня, буду ли я кидать монетки, на что я с превеликим волнением согласился. Я достал из пакетика монетки (я не нашёл более лучшей тары для этих сокровищ из батиного бардачка. Они постоянно звенели, когда мы поднимались) и пополз к краю. Именно пополз потому, что я боялся, что в стоячем положении меня непременно сдует, как соломинку и я через несколько секунд волей силы гравитации превращусь в крохотную такую лепёшку из дерьма и крови. В своих мечтах я уверенно стоял у края и с видом Властелина мира разбрасывался деньгами, но в реальности я, как трусливый барашек, стоял на коленях и, дергаясь, кидал по одной монетке. С высоты не было слышно ни хруста асфальта, ни ломающихся кузовов машин, и я подумал, что, в принципе, занимаюсь какой-то херней и лучше бы мне прекратить. Надеюсь, что Ева не любовалась мной, как я ей. Я-то принимал более пикантную позу, а хотя…

Согласившись, что пора бы спустится да ехать домой, мы шустренько вернулись вниз. Я осмотрел то место, где, по идее, должны были приземлиться монеты и не нашёл никаких следов повреждения. Ева мне неловко пояснила, что массы монеты недостаточно для того, чтобы она могла даже синяка оставить, а я, буркнув, принял эту точку зрения. Я ощущал себя беспросветно тупым и то и дело оправдывался, извинялся, приправляя это всё пассивной агрессией, дескать: «Я гуманитарий! Откуда мне это знать? К тому же не учили меня, как хозяйство вести. Я выбрал жить в комфорте, не зная никаких бытовых мытарств. Уж прости! Я не виноват!», – мне казалось, что я, несомненно, зарабатываю себе уважение за счёт своей честности. И так скоро всему придется научиться, и мы будем прям на равных. Ваще вначале мне казалось, что в нашем дуэте я самый умный и сообразительный, но через некоторое время Ева, блин, переняла эстафету, заставляя чувствовать меня неловко при том, что открытых претензий с её стороны не было.

Вроде больше ничего интересного за две недели не было. Погода, в основном, стояла чертовски хорошая и я даже забыл о том, что мне хотелось уехать. Лето всё ещё не отпускало свои вожжи и гордо гнало свою солнечную колесницу.

Всё было хорошо, но чего-то мне не хватало.

Я занимал своё время как мог, но это не помогало. В душе у меня зияла гигантская дыра, которая лишь иногда затыкалась, позволяя чувствовать себя счастливее, чем когда-либо.

Это происходило, когда я веселился с Евой, само собой. Перебирая пластиковые детали конструктора или забываясь во время чтения, я постоянно думал о том, что она мне нравится. Мне хотелось тусить с ней, но я боялся, что буду навязывать свою компанию потому, что ей со мной как-то не очень весело. Я замечал, что она ничего у меня не спрашивает и сама ничего не предлагает, чтобы совместно провести время. Может, думала, что она мне не нравится, но мне совсем не хотелось, чтобы она так думала.

Короче говоря, я захотел ей признаться в своих странных чувствах и поговорить по душам.

Я впервые в жизни захотел подобное и от этого меня бросало в леденящий ужас, но я знал, что если я не сделаю это сейчас, то не сделаю никогда.