Читать книгу: «Ты, я и никого больше», страница 9

– Ну чё ты молчишь? Я же не умею читать мысли! Скажи и проблему решим, как могу. Хочешь дома у себя остаться что ли?

ОТВЕТА НЕ БЫЛО.

– Что ты хочешь, а? Объясни.

ОТВЕТА.

НЕ.

БЫЛО.

Я устал допытываться правды и тупо шёл вместе с ней. Подумал, вдруг у неё наушники или беруши какие воткнуты, и она из-за них меня не слышит, но нет. Всё с ушами у неё было в порядке. С головушкой беды. И у неё, и у меня.

Единственным звуком, который нас сопровождал, был лёгкий гул ветра, который нёс собой освежающую влажность реки. Мы долго в безмолвии шли по парку; прошли через пешеходный мост, перекинутый через шоссе; спустились по винтовой лестнице и оказались на набережной.

– Топиться пойдет, чертовка. Держи её, если вдруг.

Не пошла. Мы вдвоем начали путь вдоль реки, вниз по течению. Оказывается, у нас в городе была очень красивая набережная с ровными дорожками, ухоженными бордюрами, арт-объектами и лавочками для «одиночек». Было слышно журчание могучей реки. Безжизненность отдавала горечью и заставляла выдавить себе глаза, чтобы проливать кровавые слёзы. Я всё думал и пытался рационально объяснить причину этой мерзкой тоски, которая сковала мою единственную собеседницу. Обидь я кого в нормальной жизни, то ничего бы не сделал, чтобы отвоевать расположение. Меня бы грызла совесть, но только лишь. Людей много, найду ещё кого-нибудь (я никого не искал). А тут выбора сильно не было. Приходилось изгаляться и непривычно проявлять себя социально.

– Ты, наверное, расстроена, что у нас вернуться не получилось?

Ответа не было.

– Я тоже расстроен, но ничё не поделаешь, как бы. Придется терпеть меня или всё время вот так вот ходить. Где мы их теперь найдём?.. Я понимаю, что стрёмно, но сколько можно-то уже? Всё, давай щас до этого дойдем. До моста. Развернемся, пойдём и поедем. Ева? Ну мне плохо от того, что тебе плохо! Тут ведь только ты, я и никого больше. Всё! Я жить спокойно не могу, пока ты вот в таком вот состоянии… О ком мне заботится-то? – я говорил это и не понимал, вру я или не вру. Типа, да мы вместе хорошо можем провести время, но прям такие тёплые чувства, не-е-е!

– Или да?

Ответа не было. По-прежнему. Я схватил эту молчаливую за руку и, как пахан, притянул к себе, однако тон у меня был убаюкивающе нежный.

– Ева, всё будет нормально. Веришь? – она отвела красные глаза вниз и хранила молчание, – Горе ты моё.

Я обнял мою плачущую и долго стоял, думая, какая же я всё-таки лживая гнида. Боялся, что она начнет отпираться, ускользать и убегать от меня, но ей, кажется, было вообще всё равно, что я с ней делаю. В её безмолвии слышалось кромешное отчаяние и безразличие.

– Пользуйся. Скажешь потом, что руки соскользнули.

Я тоже решил помолчать. Слова, видимо, вообще ничего не значат, хотя мне всю жизнь казалось, что наоборот. Мы очень долго стояли в объятиях. Очень долго. Как бы вульгарно ни звучало, но для меня это рекорд. Вы не подумайте, что мне такие мысли в трагичные моменты приходят потому, что я бесчувственный. Пошлость – одна из защитных реакций, я полагаю. Так что… Да это было единственное, о чём мне вообще удалось подумать! Впервые за много месяцев я вообще ни о чём не думал минутами. Мне очень понравилось это состояние, но повторить бы я такого не хотел.

Когда я посчитал, что, наверное, «пора», то шёпотом и очень нагло, но без злого намерения спросил:

– Ну всё, успокоилась?

– Нет, – как-то непонятно ответила она.

– Что же мне для тебя сделать, чтобы ты могла радоваться жизни снова? – Ева долго думала.

– Хочу мороженное.

– Будет тебе, пошли, – мы разлепились и бодро потопали обратной дорогой. Пока мы примирительно обжимались на солнце, то успели немного проголодаться и вспотеть. Желание моей утешённой было оправдано.

– Надеюсь, что оно не успело сильно растаять без работающих холодильников, а то ты так и будешь, это… Грустилкой быть, – Ева немного улыбнулась, – Может ещё чего-нибудь? У нас в распоряжении всё есть! Пока срок годности не вышел…

– Мороженого хватит.

– Как скажешь, – я, почему-то, подумал, что момент удачный и своей рукой аккуратно выловил ручку Евы без спроса и каких-то намеков с моей стороны. Она, почему-то, не отпрыгнула от меня и позволила держаться, пока не стало дискомфортно и я не перешёл на другую сторону, поменяв руку. Мы даже по лестнице вместе поднялись.

Дойдя до исходной точки и убедившись, что машину не угнали, мы уселись в неё (Ева села на переднее) и начали кататься. Доехали до первого магазина местной торговой сети и остановились, чтобы обследовать. Стоял неприятный запашок. Наверное, товары, которые уже были близки к тому, чтобы испортиться пару дней назад – испортились. К тому же отсутствие охлаждения сыграло свою роль, хотя внутри было, по какой-то причине, очень прохладно. Как известно, мороженое специально продается рядом с кассами, чтобы скучающие детишки начали охотно клянчить его у родителей, которые вынуждены стоять в длинных очередях. Ну или чтобы его нужно было меньше нести… Короче, вглубь мы не продвинулись и дошли только до морозильников. Я, как дамский угодник, открыл одну из крышек и позволил выбирать из предложенного ассортимента. Сам же пошёл в сторону отдела с напитками. Больно хотелось пить. Сначала высматривал себе водичку, но потом вспомнил, что меня ничто финансово не сдерживает и взял себе банку энергетика. Я их так и не попробовал вчера, постеснялся. Шпыкнул, отхлебнул, удивился сладости. На вкус реально, как стиральный порошок, но очень приятный. Оставив банку на полу, я вернулся к Еве.

Она уже что-то выбрала, вскрыла и кушала, ожидая меня.

– И как?

– Растаяло, но… Есть можно, – она показала мне кремовое пюре, которое содержалось в вафельном рожке.

– Не забудь потом, – я показал на свои губы, типа, «оботри». В силу особенностей консистенции Ева не могла не измазаться белым…

– Слушай, ну совсем, как… Больше ничего не надо, точно? Я вот попить взял.

– Не…

Мы в тишине стояли посреди магазина. Ева в полумраке кушала мороженое, а я, присев на небольшой столик для складывания покупок, смотрел, как она это делает. Ситуация была очень странная и я даже не мог придумать, как бы разрядить неловкость. Если я тоже начну есть мороженое, то она начнёт ждать меня… Минут пять мы молчали, я любовался сценой, а моя проголодавшаяся ловила какие-то свои вайбы и вообще не обращала на меня внимание. Я догадался позаимствовать шоколадный батончик с удивительно оригинальным названием «Орехи», что находился рядом с конвейерной лентой и я невольно присоединился к трапезе. Мы оба начали есть и изучать пустые углы магазина. Казалось, что можно вот так прожить целую вечность, где-то в незнакомом месте, где немного сыро, темно, но как-то уютно. И где можно жевать что-то…

Нахлынули какие-то дурацкие воспоминания. Я, бывало, систематически крал жвачки по рублю на кассе. Кассирша куда-то уходила или искала под столом что-то, а я с ловкостью щипача вытаскивал из большой вазочки одну или две штучки «Love is…». Если буду богатым, то вернусь туда, оставлю пару тысяч долларов в качестве компенсации и смотаюсь, оставшись не отблагодарённым за такую щедрость. Вряд ли они достанутся владельцу и вообще пойдут на хорошее дело, но мечта дурацкая есть. Меня, к слову, на этом ни разу не поймали, но всё равно немножко стыдно. Может быть, их специально там ставили, чтобы избавиться от неходового товара…

«Love is…» – тоже была прикольная вещь. И картинки милые и подписи. Больше мне, естественно, нравятся современные аморальные мемесы на основе этих жвачек. Типа, «любовь это – долбить вместе кокс», или «любовь это – держать волосы, когда она блюёт», или, наконец, «любовь это – обсирать вместе общих знакомых». Мне, наверное, ничегошеньки из этого не предстоит, но что вообще есть любовь?

– Ты уже ответил. Это то, чего тебе никогда и ни при каких обстоятельствах не ощутить. Знаешь почему? Сколько бы тебя ни любили, тебе всё равно будет казаться мало, или ты не будешь верить, что тебя любят, или ты не будешь осознавать, что тебя любят. В «том» мире у молодежи появилось устойчивое выражение – «язык любви». Ты ни одного слова на нём не знаешь. Его с детства учат всем, а ты прогуливал…

Ещё я вспомнил, как потерялся в гипермаркете. Не знаю, много ли детишек такое переживали и многим ли знакомо. Вот ты идешь вместе с родителем, он катит тележку потому, что ты ещё маленький для такого занятия, но уже слишком большой для того, чтобы сидеть в этой самой тележке на специальном раскладном сиденье. Идешь, идешь, вдруг залипаешь на пачку с хлопьями, рекламу которого каждый день видишь в телике или в инете. Смотришь на все эти рисуночки, надписи, хочется взять! Берешь пачку, оборачиваешься, а ты один одинёшенек. Забегаешь за один угол и за другой. Никого! Какие-то посторонние дяди и тёти. Главное ведь, что делать – непонятно. Такому в садике не учили и родители, с какой-то стати не проинструктировали насчет подобных внештатных ситуаций. Плакать нельзя – это ты знаешь. Ходишь вдоль стеллажей и не плачешь, ищешь и не плачешь. Ещё бы вспомнить, во что твой родитель одет был, а то видишь человечка с похожей комплекцией и причёской, он спиной к тебе стоит. Подбегаешь, не он… Не плакать. Ещё эта пачка хлопьев в руках. Все, походу, вокруг думают, что ты на кассу идешь и прекрасно знаешь дорогу в этом дурацком лабиринте. Хочется сказать, что потерялся, признаться в страшном грехе, но как-то это неловко. Я только недавно научился говорить «извините», «пожалуйста», «электричество» и «бронетранспортер». Какое тут «я потерялся»? А ещё и плакать нельзя. Интересно, а если здесь меня не найдут, то можно остаться жить? Мне много не надо. Мультики по вечерам и в телефон чтоб давали поиграть часик или два. И покушать. Может, можно будет видеться иногда с родными. Вырасту большим и буду здесь работать. Вот и плакать уже как-то меньше хочется. Хотя кто меня будет гладить по спине перед сном, покупать журналы с карточками и рассказывать, зачем машинам нужен капот? Здесь такого рода специалистов вряд ли можно будет найти. Не, хочется домой. Я иду в стартовую точку, где нашёл хлопья. Вдруг там меня ждут. И да, детские мозги работают в правильном направлении. Там судорожно ходит родитель, который одновременно очень рад меня видеть, но одновременно очень зол, что ему приходится этому радоваться. Минут пять или десять самостоятельной жизни прошли крайне увлекательно. Наверное, так будет всегда, когда совсем-совсем потеряюсь.

Ух, что-то меня пробрало от этого в дрожь. Я аж решился поделиться, настолько жизнеутверждающая херня в голове всплыла.

– Я вот щас сижу… И я вспомнил, как в магазине потерялся. Знаешь, вот очень похожее чувство с тем, что я вчера весь день испытывал. У тебя было такое?

– Н-нет, меня старались не брать, когда за покупками шли, – у неё уже оставалось меньше четверти рожка.

– Вот, а у меня было. Непередаваемый «экспириенс», я тебе скажу, но пережить можно… А тебе как? Ну, это всё.

– Грустно, одиноко…

– Не думал, что ты от второго страдать будешь… А, у тебя ж сестра.

– Ага…

– Я-то один в семье, смекаешь?

– Да… А ты не просил братика или сестру? – Ева впервые за долгое время спросила что-то у меня.

– Просил, но капец, как давно. Ещё в глубоком детстве. А потом мне это перестало быть интересно.

Меня не спрашивали, но я решил продолжить.

– Появился компудахтер, появился телефончик и всё, мама и папа, я пошёл покорять просторы Интернета. Лучшие и худшие годы в моей жизни. Впрочем, они до сих пор не кончились.

– Почему лучшие и худшие?

– Ну, мне однозначно нравилось обитать там, где я обитал. Меня воспитала не улица, не труд и не учёба, а сайтики с флэш-играми, бесплатными мультами в дубляже, видеоблогеры и мемы. Я недавно прикинул, если сложить время, которое я провел, скажем в Интернет-пространстве и время, которое я провёл на улице, то первое будет значимо больше.

Ева, наверное, про себя тихо офигевала, но я не прекращал.

– Ладно бы я за книгами или учебниками кропел. Вырос бы в учёного мужа или маленького гения, но не а. Я знаю десять тысяч мемов, анекдотов, имён блогеров и… В общем, что-то не то. Ха-ха-ха. В Средние века, если ты не выходил из дома, то читал книги или переписывал их. Становился умным. Сейчас же наоборот, меньше выходишь наружу – больше тупеешь. Так мне кажется. Хотя я как раз люблю тупеть.

– Ну… Не знаю, я тоже дома сижу, но я рисую…

– Да ты чё? – я радостно удивился этому откровению.

– Если заниматься творчеством, то, наверное, это прощает домоседство. Мне кажется.

– Мне бы да творчеством заниматься…

– А на гитаре ты… Не умеешь?

– Нет. Я её тогда взял, чтобы отмахиваться от зомби и бандитов.

– Ты играл, кажется, я слышала.

– Ой, да кого там. Играл…

– Думаю, времени у нас будет много. Обязательно научишься, – в её голосе слышалась ободряющая надежда.

– Может быть, – я стандартно ответил на вопрос, касающийся изменений в жизни. Нельзя говорить «да» или «нет». Ответишь положительно и с тебя потом спросят, почему ничего не меняется. Ответишь отрицательно и непременно заслужишь неуважение со стороны вопрошающего благодетеля. «Может быть – как руки умыть». Мороженое кончилось, и мы готовы были двигаться дальше.

Я сел в машину и ощутил острую нехватку чего-то. Начал суетиться и проверять. Разряженный телефон был в кармане, заряженный пистолет за пазухой. Ева сидела справа от меня и никого кроме нас вдвоём не было. Я завёл мотор и вспомнил.

– Есть же радио, болван. Там наверняка передают сообщения.

Как будто я прямо сейчас могут потерять драгоценную возможность услышать спасительную информацию, я быстро включил магнитолу и начал крутить, нажимать что попало. Увидел на экране злосчастную надпись FM, услышал белый шум и начал листать. Везде был один и тот же противный звук. Никто ничего не передавал. Я обиделся и убавил, чтобы не так елозило по ушам.

– Покрути туда-сюда ещё немного, вдруг услышишь чего, – я тронулся, дав указание моей пассажирке. Она повиновалась и с трепетом в глазках переключала и вслушивалась.

Мы проехали страшный городской театр оперы и балета, куда нас однажды классом повели слушать отрывки из опер. Мне тогда не понравилось. За ним следовал мост через широченную реку, который я проезжал, наверное, минуты две. Никогда не замечал, насколько, оказывается эта штука широкая. В радиоэфире по-прежнему ничего не отыскалось. Я заехал на дорогу-кольцо и поехал в сторону юго-запада. Другой берег города отличался особенной ущербностью, утилитаризмом и некрасивостью. Никогда не понимал, почему так. У нас гораздо симпатичнее, чем здесь. Как-то несправедливо.

Зря я переживал, что не найду дорогу. Как-то без задней мысли я выбирал правильные повороты и всё время ощущал, что еду в верном направлении. Даже в конце, где началась откровенная грунтовая паутина из бесконечных домиков, коттеджей, железных заборов самых разных цветов, я не заплутал. Надо ли говорить, что ни единого пешехода или движущейся тачки мы не увидели. Безжизненность не отпускала и готова была следовать по моим пятам всюду.

Я остановился у забора цвета морской волны, заглушил машинку, поставил её на ручник (впервые), сказал, чтобы Ева сидела в салоне, вышел и осмотрелся.

Меня поразила абсолютная тишина.

Обычно, когда мы приезжали, то повсюду выли собаки, какая-то падла работала бензопилой или болгаркой, кто-то громко слушал радио. В общем, тихая и спокойная провинциальная жизнь давала о себе знать и радовала всех. К слову, были мы здесь очень нечасто, на больших праздниках и чьих-то юбилеях. Можно было бы, конечно, уехать к моим бабушкам с дедушкой, но у них жильё не такое крутое, да и за сотню километров отсюда находится. Я бы не решился. Были бы у меня друзья, с которыми бы я тусил в таких местах, то было бы проще, а так… Единственный вариант, чтобы перекантоваться. По крайней мере, на первое время. Вспомнил что у нас тоже участок за городом был, но это курам на смех. Одна земля, да и то на пригорке и вся в камнях.

Я, скорее для приличия, постучался и спросил, есть ли кто. Ответа не дождался. Я посчитал, что можно было бы спросить это погромче, обращаясь вообще во Вселенную.

– Есть ли… ЕСТЬ ЛИ КТО, АУ? – начал тихо, но потом громогласно закончил. Отозвалось только злобное эхо из-за металлических пластин вокруг меня. Я подергал дверь, и она без препятствий открылась. Поджав губы, я глянул внутрь, готовясь тут же захлопнуться и бежать в машину.

– Собаки нет, значит, – вольер был пустой, и никто не бежал, чтобы оторвать клыками лицо, – Ева, можешь выйти! Ева?

Несмотря на то, что я чувствовал себя в безопасности на девяносто процентов, недостающая десяточка мне не давала покоя и я вытащил спрятанную пушку. Я знал, что если эта тварь выбежит, то я скорее всего обделаюсь от страха, выроню пистолет и погибну смертью дебила, задранный насмерть злым псом. Однако надежда, что я не пасану, была!

Я спокойно приближался к двухэтажному изящному такому металлическому теремку с красной кровлей и желтыми стенами из сайдинга. Вроде он так называется. По правую руку была миленькая деревянная беседочка, по левую дорожка, ведущая в гараж, примыкающий к дому, за которым должна была прятаться баня, несколько гряд и кустов с ягодой. Сзади меня слышались неловкие шажочки.

С превеликим страхом я заглянул в будку и окончательно убедился, что она пустая. Там никто не лежит и не готов броситься на меня. Помнится, я утверждал, что её не будет, но всё равно боялся.

– Странно, что все животные тоже исчезли, да? – обратился я к Еве, которая стояла позади меня.

– Ага… А я хотела кота завести. Думала, что хотя бы сейчас получится.

– Зачем тебе? Ты и так котёнок, – я обернулся посмотреть на умиление и был полностью доволен реакцией на комплимент. Оказывается, их так легко делать…

Я на всякий пожарный обошёл весь дом вокруг. Увидел пустые грядки и красные кусты малины, определившись с досугом на ближайший час. Ева ждала меня у порога и не решалась без моего разрешения войти. На секунду я подумал, что она в принципе войти не может. Я, как «открыватель дверей» капитан Прайс, дёрнул за латунную ручку и врата в прекрасную жизнь открылись. Даже сделал лакейский жест, мол: «Проходите, моя госпожа».

Зайдя внутрь, я уже убрал пистолет за пояс и начал бегать, проверяя нет ли здесь жильцов или кого-то ещё постороннего. Почему-то, казалось, что я нахожусь в настоящей крепости и беспокоится вообще глупо. На первом этаже я проверил два зала, кухню, столовую, туалет. На втором три спальни, ванную и кладовку. Спустившись по лестнице из фильмов ужасов в здешний цоколь, я обследовал гараж, в котором стоял внедорожник хозяина и генератор (!), какие-то две комнаты непонятного предназначения, погребок. С отвисшей челюстью и слоновой радостью я поднялся на всё ещё отвратительной лестнице и окликнул Еву, желая убедиться, что она не убежала от меня и что её никто не убил.

Ответа не было. Как всегда. Я пошёл искать эту клушу и застал на кухне, пьющей водичку.

– Ты так больше не делай, – сказал я, подходя к плите, – Смари, что у нас есть.

Я пошевелил рукоятку и спустя пару секунд загорелся газ.

– Во, – хвастался я достижениями цивилизации, к которым не имею никакого отношения. Проверил воду, и она тоже, на удивление, пошла. Я-то думал, что здесь она без электричества не работает… Ну прям рай почти, – Только в туалет, наверное, нам лучше ходить на улицу, здесь есть. А то я боюсь, что вода не накачается в доме.

Все необходимые инструкции были мной проговорены, я взял корзиночку и пошёл собирать малину. Еве поручил приготовить чо-нить, так как вчера этим занимался я. Так будет честно.

Стоя у кустов малины и наслаждаясь вкусной жизнью, я вспоминал ушедшее пару дней назад лето. Какое-то оно паршивое было, если честно. Первый месяц я был в городе и страдал от безделья. Никому в этом признаваться мне не хотелось, а то бы погнали на работу. Нашёл себе занятие в «выбивании платины» (прохождение на 100%) в одной видеоигре про «мясного пацана». Надрочился, простите мне эту грубость, страшно. Мне потом снились все эти платформы, шипы, ракеты и бесконечные куски главного героя, погибающего вновь и вновь в надежде спасти «пластыревую девчонку». Так и не выбил, даже близко не приблизился. Очень из-за этого переживал. Буквально месяц своей жизни убил на какую-то ерунду. Думал, что настолько преисполнюсь, как игрок, что потом остальные игры буду проходить за минуты, ан нет. Ещё меня очень бесил батя. Он говорил, что я какими-то ненужными вещами занимаюсь и был абсолютно прав, но я ни в какую не соглашался и хотел достичь поставленной цели ещё сильнее, из-за чего падал в этот омут зависимости ещё больше. Запомните! Если вы кому-то реально хотите помочь, то не надо домогаться с вопросами. Да, вы заставите задуматься и поразмыслить, но пятая точка начнет своё движение только после получения какой-то конкретной мотивации, сечёте?

Второй месяц я провёл у бабушки с дедушкой загородом. Я вместе с ними почти каждый день ходил на дачу, помогал поливать, полоть, копать и заниматься ещё каким-то принудительными муками, которые поскорее бы хотел забыть. Я не понимаю, как они могли добровольно меня заставить это всё делать? Я ведь не хотел, но отказать не получалось… Были, конечно, там мои сверстники, но мы интересами не совпадали. Как обычно, сука. Они в футбол играли, лапту и снимали тик-токи. Мне такого рода досуг вообще противен, а потому я имел привычку оставаться внутри маленькой квартиры, где каждый день что-то почитывал. Даже наружу не выходил, чтобы избежать лишних разговоров, начинающихся со слов: «Чё читаешь? Давай вместе с нами побродим до речки, потрясёмся?». На самом деле такого никогда не было, но я очень боялся. Ощущение громадной дыры внутри меня съедало рассудок, но я не мог ничего сделать. Если бы я рассказал, что мне скучно, то я бы получил ожидаемые и неприятные ответы, которые бы сводились к простому – выйди, пообщайся.

Третий месяц я провёл, естественно, у других бабушки с дедушкой и там сценарий, в принципе, похожий был. Только работать меня несильно заставляли и я был больше предоставлен сам себе, из-за чего загонялся в тоску ещё пуще. Впрочем, меня иногда радовали выпечкой, ухой из свежо пойманной рыбы и рассказами о том, как мой отец по молодости куролесил. Хотел было потом у него спросить, правда ли он такой дурачок в молодости был, но потом как-то всё равно стало. Он-то был дураком деятельным, настоящим «лайфером». Он жил, пробовал что-то, рисковал, получал потом по заднице, но иногда же и побеждал, упиваясь своей удалью. Короче, то, что моим родителям нечего будет рассказывать обо мне, не будет личной заслугой. Это будет показателем моей поразительной унылости.

– А кому они будут что-то рассказывать? Друг другу что ли?

Малина была сладкая, но мысли какие-то шли очень горькие. Этой ягоды, кстати, я успел наесться за июль и август, но всё равно мне было мало. Я насобирал половину тары и отправился в дом. По приходу я сразу же кликнул Еву. Я, кажется, постоянно так буду делать из-за боязни потерять её по ужасной нелепости. Она отозвалась, и я спросил, когда уже можно будет обедать. Разочаровав меня тем, что ещё нескоро, я пошёл разбирать вещи.

Где-то полчаса я открывал ворота, загонял машину (кажется, что даже поцарапать не получилось), закрывал ворота и таскал пакеты с сумками в прихожую. От непривычной физической нагрузки я немножечко хотел умереть и жалел, что не занимаюсь спортом, как нормальные люди. Закончив мытарства, я услышал волшебный зов: «Иди кушать» – и я пошёл.

Ева сварила суп! С картошечкой, горошком и тушёным мясом. Моя мама супы редко делает, а тут такой подгон, я обрадовался. Надеюсь, что тоже научусь готовить такие же адовые блюда. Трапеза прошла в умиротворённом спокойствии. Я даже сидел спиной к коридору, не боясь, что меня сзади настигнет какая-нибудь бабайка. По завершении был чай. Еве тоже пришлось вскипятить воду в кастрюле, как мы делали у меня. В качестве сладостей у моей родни в конфетнице хранился зефир, пряники с черничной начинкой и желатиновые мишки. Мне определённо нравилось жить в такой своеобразной роскоши. Чай тоже был какой-то имбовый, с мятой и ещё пакетик в форме пирамидки.

– А ты помнишь, кто на самом деле построил египетские пирамидки?

Я прыснул смешком от неожиданного воспоминания, как отец на совершенно серьёзных щах пересказывал просмотренные «документалки» о происхождении чудес света. Одноклассница продемонстрировала небольшое недоумение, и я объяснился.

– Да вот смотрю на эти штуки и вспоминаю, как папа говорил, что пирамиды. Те, что в Египте. Их построили инопланетяне. Я ему такой говорю ещё, типа, поддакивая: «Ага, я в фильме про роботов пришельцев видел. У них там аванпост был», – он сразу начал помоями поливать Голливуд, но верно подмеченную мысль взял на заметочку…

Ответа не было. Может не надо было эту ерунду говорить…

– А ты в какие-нибудь теории заговора веришь?

– Это какие теории?

– Ну, например, будто американцы на самом деле на Луну не высаживались. Или, что на самом деле люди уже давно изобрели не потухающие лампочки, но корпорации не начинают их производство потому, что в таком случае потеряют рынок.

– Хм… Хи-хи, мне нравилось раньше думать, что в фильмах, когда показывают героя в разных возрастах, то создатели специально ждут, когда мальчик или девочка вырастет, чтобы потом его взрослым снимать. Ещё я боялась, что они по-настоящему умирают…

– Э-э-э, это немного не то, но очень мило. Ты вообще их не знаешь, видимо?

– Может и знаю, но или не слушала или не задумывалась как-то…

– Мне вот нравится представлять, что все относительно молодые звезды. Музыканты, там, актёры. Они все вместо неожиданной смерти на самом деле вынуждены отправиться в тайгу. И они там живут и уже доживают до бесконечной старости. Летов там, Кобейн, Янка, Бодров, Башлачёв, Витя Цой, Тупак и, может, ещё кто постарше. Наверное, целый список можно составить.

– Никого не знаю, – ожидаемый ответ, но я по-гиковски ошарашился.

– Да ты что…

– Ну, я не так часто музыку слушаю.

– Ладно… Ещё есть актуальная теория заговора. Вчера только родилась. Мы с тобой здесь непросто так, знаешь? Кто-то намеренно оставил нас двоих, и мы должны как-то стать лучше. Или помочь друг другу стать лучше. Смотрела про «День сурка»? – Ева помотала головой, и я ей кратко пересказал сюжет и мораль всей басни.

– Но у нас же не так.

– Почему?

– Облака другие.

– Что?

– Ты не смотришь на облака?

– А чё на них смотреть?

– Ну… Я там вижу много интересного. Вчера их не было весь день, а сегодня появились. Так что время идёт вперёд. Мы не замкнуты в этой, как ты назвал, «временной петле»… Понаблюдай.

Я с лицом недоверчивого хмыря пошёл к окошку и выглянул наружу. Действительно, облака были. Бесформенные. Секунду две я пытался родить, на что они могли бы быть похожи. Подошла Ева и начала помогать мне развивать творческое восприятие.

– Вот, смотри, – она указывала своим дюймовочным пальчиком, – Это перьевое похоже ласточку. А вон та тучка на свинью копилку… с рожками. Вон там дедушка такой грозный…

Я ни хрена не видел и мне было очень неприятно продолжать эту игру в «выдумай, что ты видишь в облаках, хотя они ничего собой не представляют».

– Ну, ещё успею научиться, – я обошёл девчонку, как ценный экспонат в музее, и сел за своё место, – Если дождь пойдет или погода изменится как-нибудь, то точно поймём, что не в «петле».

– Ну да, тоже верно…

– Дак о чём я… А, ну вот. Что думаешь насчёт того, что мы тут непросто так?

Ответа не было.

– И я не знаю, – я заметил, что между нами установился почти непрерывный зрительный контакт. Она раньше ныкалась от меня глазками и в пол смотрела, а сейчас нет, уверенно на меня глядит, хотя всё ещё побаивается. Я посчитал, что можно больше не мучать онтологическими бреднями мою потерянную в себе подругу. Я встал из-за стола и начал мыть за собой посуду. Дома я так никогда не делал, но перед Евой было как-то немного неловко. Закончив очищающий ритуал, я пошёл восвояси, придумывая себе занятие.

– А почему бы не добавить немного «огонька»? Как насчёт того, чтобы приручить зверя, томящегося в темнице?

Я, естественно, вспомнил про генератор. Стоило, хотя бы, посмотреть на него и развести руками, дескать, я пытался.

Лестница всё ещё до усрачки пугала, но я был не из тех, кто боится лестниц…

Вот он передо мной. Чудо-юдо стальной идол и убийственный типок – электрогенератор.

– Ну и как тебя?..

На губах вертелся грубый вопрос интимного характера, который вводил меня в самое искреннее замешательство. Был бы Интернет, то выяснил бы на раз два, а тут думать надо. И спросить не у кого. И бумажки с расписанными шагами нет. Дерьмо.

– Наэлектризованное дерьмо. Искрящееся и дымящееся, как голова казненного насильника…

– Твою мать, хватит придумывать эти ассоциации! Где выключатель?

– А вон, видишь кнопочку? «On» и «Off» написаны. Рискнём?

– Не, падажи. Надо, чтобы ему кушать, что было. Все бачки наполнены?

– Гляди-ка, нет! «Чтобы уверовать в бога, надо бога. Чтобы налить бензина, нужна канистра».

– Я в шоке с себя… Так нормально будет?

– Ммм, как пахнет, а? Не это ли запах победы?

– Да стой ты. А он подключен?

– Из него кишками торчат провода. Куда-то они да ведут. Не всё ли равно?

– К щитку, значит. Надеюсь, что так и должно быть.

– Ха-ха-ха, не-е-ет! Тебе оставили ловушку, настоящую мышеловку, а ты сейчас захлопнешь механизм и превратишься в жирное пюре. Страшно вам, юноша?

– Очень. Может Еву спросить?

– Ты разве не помнишь, по чьей вине мы здесь? Страдаем от холода, пустых желудков и пороха, высвобождающего наши души ради светлого мира? Из-за одной голой бабы, которая по незнанке обрекла нас на Господний гнев. Её, кстати, тоже звали Ева. Помнишь? Стоит ли в таких щепетильных вопросах привлекать первородных грешниц?

– Что?

Ответа не было.

– Ладно, похер. Помирать, так с музыкой, – я нажал на кнопочку «On» и сразу же одернулся. Генератор затарахтел и загудел, вгоняя меня в девичий испуг. Вроде бы ничего не горело и не взрывалось. Я постоял пару минут в томительном ожидании какой-нибудь неисправности, а затем жмакнул рядом расположенный выключатель и гараж озарил яркий свет.

– Эврика, етить колотить, – обрадованный своими зажигательными способностями, я пошёл наверх.

– Ева, у нас электричество теперь есть, смотри, – я застал её в зале, читающей свою книжку. Цепкой лапой я вдарил по здешнему выключателю и осветил комнату, – Только мы им пользоваться будем, наверное, в случае необходимости. Вечером свет подрубить, телик посмотреть, вещи постирать и погладить. Еду, может, разогреть. Пропылесосить. А то я не знаю пока, как ещё бензин достать.