Читать книгу: «Расскажи о сиянии, Олькко», страница 2
– Доброе у тебя сердце, Олькко, – сказала она, когда молчание снова подзатянулось.
* * *
Над снегом плясала позёмка. Тени от сугробов, кустов, деревьев удлинялись, растекались и вставали вверх полнокровными сумерками. Кромка леса прикрывала малиновый глаз солнца точно нижние его пушистые ресницы.
Мороз-морозище с ветром вупряжь крепчал, юркими змейками заползая под подол, за шиворот, в рукава – к живому тёплому телу. Лицо, где не спрятанное, не закутанное, расцарапывало ледяным просом.
Деревня была близко. То и дело в море позёмки мелькали знакомые Олькко деревья, кои порой противно скрипели, покачивая отломанными сучьями или разорвавшимся стволом.
Вязанка Юссы лежала на салазках у Олькко. Сам Олькко еле шёл от холода, голода, усталости и из-за неподъёмных уже лыж на ногах. Пару раз он вбредал в коварные, невидимые под сугробами овражки, и Юсса, протягивая ему неожиданно сильную руку, помогала высвободиться и вернуться обратно. А вот сил на праздные беседы ни у него, ни у неё не оставалось.
Солнце исчезло. Небо и деревья сливались в тёмное ничто за белёсою хмарью вьюги. Дыхание Олькко обращалось в изморозь, что хрустела в платке надо ртом, оседала в ресницах, в бровях, на веках. Грудь горела-жглась что котелок с кипящей водой.
Чуть-чуть бы только по опушке, а там с горки, по прямой…
Олькко замер враз… Недолжное, пугающе-плавное движение – над теми вон дальними макушками сосен. Сердце, и без того сегодня беспокойное, ухнуло в пятки.
Он отвёл вбок руку, чтобы задержать Юссу… Но Юсса тоже замерла.
И она, и Олькко смотрели вверх, не замечая, как быстро-быстро, горсть за горстью, их запорашивает снег.
Над пышными шапками сосен, хрупкими поникшими берёзами и тёмными зубчатыми ёлками, ступая широко промеж них, махая шагу в такт прозрачными тонкими руками, в величественном безмолвии шёл сам…
«Чёрный Нок, – Олькко вспоминал детскую считалку. – Чёрный Нок идёт по лесу, собирает мира боль. Что случится?.. Неизвестно. Повстречается – не ной!»
* * *
– Тепло и светло вот у нас в избе от печки, – говорит отец маленькому Олькко, тоненько вырезая ножиком что-то на берёзовой чурке. – Снаружи избы ветер, темнота и мороз – и оттого ещё теплее и светлее, а на душе радостнее. А раз так, не сунется сюда Чёрный Нок.
Олькко знает – незадолго до того, как на деревьях готовится нарасти новое кольцо, а день начинает увеличиваться, по их краю идёт Чёрный Нок.
Во все уши слушает Олькко. Слушает отца, сам по его примеру строгая полешку, хотя слыхал уже, как каждый из их деревни, про Чёрного Нока премного раз.
– Откуда он взялся? – продолжает отец. – Никто за давностью лет нам не скажет. По одной сказке это многосильный колдун, озлённый на весь бел-свет. По другой – юный шаман, который по морю пеш шёл, шёл да дошёл до чёрного озера, откуда истекают зло и обиды мира, и который, значит, подвига ради решил выпить те проклятые воды, чтобы в себя навеки заточить. Однако ж коварный их яд перемог человека… А по третьей сказке – то древнее существо, жившее ещё тут до Потопа.
Так или иначе, идёт по их краю Чёрный Нок.
С приближением его мир становится холоднее, обиды на душе – острее, горячее, а люди – злее…
– По лесу идёт, – смотрит подзадумавшийся отец по остатней летней привычке в окно, закрытое на зиму, – лес потом мёртвый и голый стоит. По воде, реке или морю – лёд не тает и летом. А там, где люди… – Отец, помолчав, вздыхает.
* * *
«В сторону… – Олькко неотрывно следил за вышедшим из страшной сказки духом-великаном, в раскачку бредущим посреди тёмного беззвёздного неба. – В сторону деревни?»
– Он нас видел… Д-должно… – Юссу за вьюгою было еле слышно. Несмотря на многослойную плотную одежду, у неё, как и у Олькко, зуб на зуб не попадал. – Должно, и так считает нас мёртвыми… Зачем уже мы ему?
Лес леденел на глазах. Деревья, стволы их, ветви искрились под коркой тонкой, мерцающе-белой, будто бы алмазной пыли. И пыль эта, весёлая, свежерожденная, блестела уже и на кожухах Юссы с Олькко… Воздух иссыхал как в зной – дышать становилось тяжелее.
– Тем лучше, – ответил Юссе Олькко.
Мёртвыми так мёртвыми…
«А спас бы ты, Олькко, – спрашивал его со смехом однажды в споре отец. Таким же зимним вечером, в таком же зимнем лесу, тоже по пути домой с дровами. – Спас бы тех, кого не знаешь? Спас? – Когда же маленький Олькко выкрикнул восторженное согласие, продолжил: – И тех, кого знаешь? Даже дядьку Екима, кто за химок вас, мальков, таскает?.. Жизнь отдашь? – Тут-то отец посерьёзнел. Остановившись, присел перед Олькко и посмотрел ему в глаза. – Не обещай ничего такого зазря и попусту. Это слова, а не дело… Просто делай, когда придётся».
Олькко сморгнул, и грустные, внимательные глаза отца из того воспоминания пропали.
– Уходи, Юсса, – прохрипел Олькко, и рот даже за платком ожгло морозом. – Куст вон… Ручей там, по нему в деревню иди.
