Читать книгу: «Расскажи о сиянии, Олькко», страница 3
– Но… – встрепенулась Юсса.
Уловила, что он что-то задумал.
– Уходи! – Голос Олькко был до жути сип и глух. – Может, жива будешь!
Он понял только по снежному хрусту, что она пошагала к указанным кустам.
Ножик и топорок прятались где-то под вязанками на его салазках. Долго лезть, долго развязывать.
И слишком холодно.
Слишком…
«Успею».
Олькко медленно-медленно опустился на корточки, сгибая железно-каменные, непослушные, уже какие-то не свои колени. Снял и также медленно заткнул за пояс рукавицы. Руки на воздухе тоже стали непослушными, чужими, задубелыми, синими.
Сухой мелкий снег никак не желал скатываться в крепкий шарик. Пришлось Олькко стащить со рта платок и дуть, дуть водянистым паром на белые хлопья у себя в ладонях.
Когда снежок был слеплен, Олькко, пошатываясь, выдыхая, как старый дед, поднялся. Впрочем, жить ему оставалось и того меньше, чем иным дедам немочным.
– Э-э-эй! – не жалеючи напоследок глотки, проорал дурным голосом Олькко Ноку.
Эй, я, мол, живой, и не сдамся!..
Чудище застыло на полушаге, услышав будто нечаянный писк пичуги.
Снежок, пущенный Олькко – в беззаботную пору с друзьями они бросали снежки с их берега реки на тот – описал долгую дугу да и врезался в призрачное подобие того, что у людей бывает пальцами.
Облачко, в которое снежок превратился на ударе, звеня по-ледяному тонко и востро, осыпалось ливнем вниз, аж ссекая у попавших под него сосен кручёные сучья да ветви…
«Попал! Попал!.. Ко мне давай!»
Чёрный Нок отворотил свой лик от деревни.
С лёгкостью, но с невозможно-странным вывертом он переступил разделяющий их с Олькко пролесок и потянул призрачную длань к жертве.
Жертве стремительно-стремительно замерзающей…
Ибо если ранее холод хотя бы можно было терпеть, то этот, новый, нечеловеческий…
Последок воздуха сох, исчезая, опадая льдом-пылью. Олькко против воли чувствовал, как стволы всех деревьев, а земля локтей на пять вглубь – промерзают…
Вьюга-завируха смолкла. Снежинки, остатки её, летели в глаза прямо из темноты, и Олькко видел безбородое и безбровое лицо, почему-то похожее на его лицо, Олькко. А за лицом тем – громадное, худое тело, которое сгибалось, складывалось членами-сочлененьями своими, наклоняясь к находке. Волосы Нока, длинные-длинные, сверкучие что свежий лёд, тёмные что тучи, стягивались со всего неба…
Когда Нок коснулся, обхватив, будто травинку-стебелёк, призрачными осторожными пальцами туловище Олькко, тому показалось, что его пронзает будто тысяча тысяч острых игл, ножей, топоров, зубил, копий. Всё ровно торос, что, так же без жалости, зажимает весной в реке, в мгновение пробирает холодом целиком и сдавливает.
Олькко, погружаясь в чёрные воды забытия, капля за каплей, мысль за мыслью угасая, думал:
«Прости, матушка…»
Подумал так… И, наверное, умер.
Глава 2
– Уточка, подружка, куда ты собираешься?
– На север, яичко чёрнó высиживать.
– А кто из него вылупится?
– Смерть-смерточка.
Олькко, должно быть, лежит спиною на морской воде.
Волны бегают рядками, туда-сюда, туда-сюда, баюкая. Море это странное – ни холодное, ни мокрое, ни солёное. И как постеля ни мягкое, ни жёсткое.
Вокруг в черноте непроглядной ничего нет. Потому Олькко может очень хорошо вообразить, как-что по сказкам было перед Сотворением Мира.
Не сразу, но Олькко вдруг понимает, что кто-то его зовёт. Звонко и настойчиво:
– Олькко!.. Олько-о-о!..
Слабо, едва узнаваемо.
А ещё Олькко понимает, что с ним кто-то уже долго-долго говорит. Другой, другой кто-то… Голос у этого кого-то бесцветный, немощный, скорбный, неприятно булькающий – будто лёд, что, прозрачный, невидимый, стукает и перекатывается в талой воде: «Ольк-к-к-ко!..»
– Пой… Пойдём с-со мной… – разбирает Олькко посреди бормотаний что-то вроде мольбы. – Пойдём с-с нами.
* * *
Море всё так же качает Олькко, но чернота, как в ненастный рассвет, светлеет, проясняется.
Олькко, оказывается, стоит неверными ногами на скользких палубных досках идущего по своим делам корабля.
Ходом же корабля, за резным щерящимся змеем на корабельном носу, широченной спиной к Олькко – широченной из-за шерстяного плаща тоже – любуется и его хозяин.
Олькко очень – очень-очень! – хочется сорваться с места, разбежаться, вскочить зайцем к змею на нос и заорать что есть мочи, чтоб разнеслось да отразилось от скал и шхер. Было, было так у Олькко раз – отец, испуганный от неожиданности, долго тогда к веселью его, Олькко, ругался…
– Пойдём, Ольк-к-к-ко… – приглашающе клекочет льдистый тот голос. – По… Побываешь т-там, где бывать не думал.
Корабль протяжно скрипит-стонет, но чайкой летит над водой. На одном парусе, на среднем ветре, лови только канатами.
«А знал ли отец, – Олькко восторжен аж через край, – как строят эти корабли?.. Эх, нам бы с ним такой летучий карбас из сказки!»
