«Действительно, пластинка получилась не очень красивая. Те, кто работал у меня в студии, знают, что одно из условий у меня такое: группа делает с записанным материалом то, что она хочет, а я – то, что считаю нужным. И альбом ”Ночь“ не был исключением. Я начал выпускать пластинки, на которых было написано, что записаны они в студии Ленинградского Рок-клуба, которой, кстати говоря, никогда не существовало… Из тех альбомов ”КИНО“, которые существовали, по качеству на тот момент проходила только ”Ночь“. Это был восемьдесят седьмой, и ”КИНО“ уже к тому моменту пошло по пути попсации, но все-таки от прежнего имиджа ушло недалеко. Цой мне тогда ответил, что в принципе пластинку можно выпустить, а может, новый альбом записать? Договорились, что надо будет сделать оформление. Прождали, наверно, полгода, оформления, конечно, так и не появилось – и я стал снова к Цою обращаться. Потому что все остальные пластинки были уже сданы в производство, а ”КИНО“ все никак. Я подключил своего художника Колю Третьякова. Цой сказал: ”Разбирайтесь с Марьяной. Марьяна за все будет отвечать“. Мой художник встречался с Марьяной три раза, причем с очень большими трудностями, и они договорились о том, что все нормально и оформление ее устраивает. Расписок, конечно, никто никаких не брал. Я запустил все в производство с тем оформлением, которое одобрила Марьяна. Причем я даже допускаю, что группа в то время уже настолько витала в облаках, занималась съемками фильмов и тому подобным, что могла даже не слышать об этом. А потом, когда вышла пластинка, Цой мне заявляет: мы вообще про эту пластинку ничего не знали, мы не хотели, чтобы она выходила, и что это вообще за оформление? Мне Густав Гурьянов сказал: ”Да у нас одиннадцать штатных художников!” А ты, мол, такое говно нарисовал, типа того. А дело все в том, что тянуть уже никак нельзя было. Нужно было или выпустить, или вообще никогда не выпускать».

Из интервью Георгия Гурьянова:

«У альбома ”Ночь“ ужасная обложка. Я не мог потом видеть Тропилло, я хотел его просто убить за эту обложку, потому что у группы ”КИНО“ было в распоряжении три великих художника, все наши друзья – Евгений Козлов, Тимур Новиков и Олег Котельников. Ну и мы с Витей. И тут вдруг такая обложка…»

Андрей Тропилло:

«Группа ”КИНО“ при всяком удобном случае кричала, что Тропилло, сволочь, не посоветовавшись с нами, напечатал пластинку, которую мы вообще знать не знаем. Но я думаю, что именно пластинка ”Ночь“ и песня ”Анархия“ сделали группе ”КИНО“ то самое паблисити, благодаря которому о них узнали широкие народные массы».

Солдат шел по улице домой
И увидел этих ребят.
«Кто ваша мама, ребята?» —
Спросил у ребят солдат.

Мама – анархия, папа – стакан портвейна.
Мама – анархия, папа – стакан портвейна.

Как бы там ни было, история с пластинкой «Ночь» испортила отношения группы «КИНО» с Андреем Тропилло (соответственно и с фирмой «Мелодия») навсегда. Как говорил потом сам Тропилло, группа «КИНО» для него как бы умерла в 1987 году.

Андрей Тропилло:

«Цой уехал в Москву, к гражданской жене Наташе Разлоговой, и мы практически потеряли связь. А с появлением в жизни Вити Юрия Айзеншписа ситуация пришла к своему логическому завершению: рокер стал поп-исполнителем. Тогда он для меня и ”умер”…»

Как вспоминали свидетели тех событий, реакция Цоя на действия Тропилло и «Мелодии» была довольно простой. Он просто презрительно скривил губы и, выпустив с пренебрежением воздух – пффффф… – сказал: – «Гнилая контора, претензий нет».

«КИНО» в кино

Начало 1986 года связано у группы «КИНО» с выступлением 4 января в питерском ДК им. Шелгунова. На сей раз группе в качестве второго гитариста помогал Дмитрий Анашкин из «Электростандарта». Анашкин, равно как и Лебедев, долго не задержался в «КИНО», поскольку совершенно не устраивал «киношников» своей манерой игры и чуждым им стилем. Именно тогда возникла идея привлечь в группу в качестве перкуссиониста Сергея Бугаева, тем более что Африка был всеобщим знакомым и входил в тусовку «Новых художников».

Цой стал давать все больше акустических концертов, много ездил по стране, и популярность «КИНО», по словам Марьяны Цой, «нарастала как снежный ком».

Из Америки пришла долгожданная посылка от Энди Уорхола. В ней оказалось несколько подписанных им портретов Мэрилин Монро, несколько банок супа «Кэмпбелл» с автографами Уорхола на этикетках и два экземпляра первого издания книги «Философия Энди Уорхола (от А до B)», также с автографами.

Именные подарки от Энди Уорхола тогда получили Сергей Курёхин, Тимур Новиков, Виктор Цой, Сергей Бугаев Африка, Георгий Гурьянов, Андрей Крисанов, Олег Котельников и Борис Гребенщиков. Все они в то время входили в состав организованной ими Новой Академии Всяческих Искусств, на собрании которой они приняли решение о присуждении Энди Уорхолу звания академика. Тогда же (в январе 1986 года) была произведена в галерее «АССА» первая квартирная выставка Энди Уорхола в СССР.

Существуют разноречивые сведения о дальнейшей судьбе уорхоловского дара. Известно, что суп, принадлежащий Георгию Гурьянову, через некоторое время начал вытекать как желе; суп Бугаева, простояв лет семь-восемь в его коллекции, взорвался, и в дальнейшем, опять же по слухам, Бугаев выменял или получил в подарок суп Гребенщикова.

Что же касается Цоя, то, как вспоминал Рашид Нугманов, у Виктора банка супа, подписанная Уорхолом, красовалась на проспекте Ветеранов и впоследствии переехала в дом к Наташе Разлоговой, где и хранится по сей день. По воспоминаниям Нугманова, Виктор рассказывал ему, что Олег Котельников, получивший точно такую же банку, оказался единственным из всех, кто вскрыл ее и съел суп. Поступок, достойный настоящего художника…

Вообще 1986 год стал для «КИНО» годом открытий, что видно по воспоминаниям соратников по музыкальному цеху о том периоде жизни Цоя.

7 марта группа вместе с «Зоопарком» и «Аквариумом» выступает на концерте, посвященном 5-й годовщине Рок-клуба.

12 апреля Цой вместе с Николаем Михайловым выступает в Куйбышеве, где местные комсомольцы пристают к Виктору с провокационными вопросами, на которые Цой находит блестящие, остроумные ответы…

Николай Михайлов:

«Однажды мы с Виктором приехали в город Куйбышев. Это было в апреле 1986 года, за две недели до Чернобыльской катастрофы. Пригласил нас Саша Астров. Мы приехали с очень такой любопытной миссией: я рассказывал о деятельности Рок-клуба, а Виктор, не будучи очень разговорчивым человеком, пел в каком-то музыкальном кафе… Жили мы во Дворце молодежи. А началась эта поездка с того, что в местном Доме самодеятельности Виктору прямо по приезде заплатили 80 рублей… Он сказал: ”Да-а, это, конечно, не деньги, но впервые мне платят, когда я даже еще не раскрыл гитару”. А завершилось все это в каком-то кафе, где был вечер какой-то комсомольской организации. Они очень нападали на Виктора за то, что он поет такие безыдейные песни. И мы как могли с Сашей Астровым защищали его. Виктор совершенно разозлился и на нас, и на них и спел песню ”Я объявляю свой дом безъядерной зоной“. На что те самые комсомольцы начали говорить: ”Вот может же человек, ведь понимает, что в этой жизни нужно, у него есть идейная позиция“. Но тут уже разозлились мы с Сашей. И начали говорить: ”Неужели не понимаете, что безъядерная зона – не только зона, свободная от ядерного оружия, но и свободная от электростанций атомных…” ”Которые имеют обыкновение время от времени взрываться“, – сказал Виктор… И две недели спустя случилась Чернобыльская катастрофа. Не знаю, как себя чувствовали комсомольцы, а я себя чувствовал не очень-то уютно после этой поездки».

Александр Астров, устроитель концертов:

«Одним из моих первых земляков, кто услышал ленинградский ”Зоопарк“ в Куйбышеве, был Кук. У него был одноклассник, сейчас покойный, к сожалению, который учился в Москве, и он, приехав на каникулы из Москвы, рассказал, что… творятся безобразия. А все слушали Pink Floyd и King Crimson, но Discipline – это был уже авангард крутой. Какой-нибудь Television или Sex Pistols никто не слышал вообще!

Очень много тогда было непонятного и случайного… Я знал, что я хотел, но у меня не было жестких преференций, да и не могло быть. Расчет был на то, что вдруг получится. Я довольно долго разговаривал с Гребенщиковым, и что-то там не складывалось. А потом Цой, когда мы уже договорились и ехали с ним в Самару, сказал, что Гребенщиков пожалел: ”Эх, а я не знал, если бы знал – с тобой бы поехал…“ О коммерции никакой тогда никто не думал. Потому что, если бы я, например, думал о коммерции, то я не стал бы привозить ”Ночной проспект“ или ”Центр“.

…Цой должен был выступить в ”стекляшке“ райкомовской. Было два основных концерта. Сразу из аэропорта – в ДК 9 ГПЗ, там был концерт в таком полупустом зале. Но концерт нигде больше быть не мог. Потом мы у Рахилькина, который тогда работал сторожем в школе рядом с ДК, пили какую-то гадость. Потом он пошел в ”стекляшку“ Промышленного райкома. Там был не концерт, а больше такой ”трепологии“, за которую меня, кстати, уволили потом с работы. И это все было в пятницу. На следующий день был концерт в ”Согласии“, а в понедельник они уехали.

Цой никогда не пел про себя, даже если песня от первого лица. Всегда подразумевались еще какие-то люди, которые делают то же самое и живут точно так же. Всегда подразумевалась какая-то тусовка, которая не обязательно должна быть антисоветской, достаточно было того, что она была несоветской, показывала: в этой структуре, несмотря на всю ее жесткость, в принципе, возможна другая жизнь. И не просто жизнь каких-то отдельных отморозков, а такая жизнь, когда люди живут вместе, что-то вместе делают. Даже Кинчев это уловил и начал орать, что ”мы – вместе!“ Да, это был до какой-то степени перевод тех же Who, но он был востребован…»

Алексей Баранов, музыкант:

«В 1986 году ”Седьмая ступень“ записала свой первый ”профессиональный“ магнитоальбом. Появились контакты с питерским Рок-клубом – запись там очень хорошо приняли. Весной в Самару приехали Цой и Коля Михайлов, один из руководителей Рок-клуба. Они привезли очень качественно записанные магнитоальбомы, которые потом быстро разошлись по Самаре. Цой отыграл на паре площадок в городе, а ночью они прибыли в закрытое на ремонт университетское кафе ”Гаудеамус“, где и состоялось выступление ”Седьмой ступени“ в узком кругу. Отыграли очень сильно. Все были просто в восторге. Потом Цой пел свои песни под гитару почти до утра. Никогда не забуду эту ночь… Цой пел за столом, но с полной отдачей, как на концерте. Было человек 30. Много общались. Питерцы рассказывали, как им удалось создать Рок-клуб. Все это напоминало встречу подпольщиков. Рок-революция не за горами… Разошлись под утро. Жаль, фотографий нет…»

Покинувший группу Александр Титов не ошибся с выбором замены себе. Бас-гитарист Игорь Тихомиров оказался для группы поистине находкой, а его высокий профессиональный уровень позволил «КИНО» 31 мая 1986 года хоть и не совсем успешно, но все же выступить на 4-м фестивальном концерте Рок-клуба. Нужно отметить, что «КИНО» играло расширенным составом. Помимо Африки был приглашен клавишник Дмитрий Павлов, игравший в ресторане «Океан».

Александр Титов, незадолго до этого покинувший «КИНО»:

«Это был явно неудачный концерт. Цой запел совершенно другим голосом, в котором себя еще не почувствовал. Новый репертуар выглядел мутным и неразборчивым. Особенно меня поразила адская монотонность в аранжировках, которые казались тогда откровенно дубовыми. Возможно, во мне говорила ревность… И только значительно позднее я понял, что в этом повороте Цой был прав, точно рассчитав все надолго вперед. Это был самый первый концерт, который вдруг изменил их стиль, – именно концерт 1986 года, Рок-клубовский фестиваль в ДК ”Невский“. На этом концерте Витька весь свой репертуар запел низким голосом. До этого он пел более-менее нормальным голосом – здесь он сознательно стал петь низким. Ему сначала даже, я чувствовал, было не совсем удобно, он не мог выпеть, не очень хорошо себя слышал. Но ясно было, что это его решение, что он осознанно это сделал. Многие тогда на концерте говорили, что искусственно звучит и непривычно. Что это вдруг, как это? Но постепенно, видите, он добился своего».

Георгий Гурьянов:

«Вообще там было все не то и все не так. Для этого концерта мы взяли клавишника, басиста. Все было нормально отрепетировано, договорено, и в момент концерта все вдруг стали совершенно другие партии играть, от балды. Витя не был готов к такому повороту. Публика еще немножко отмороженная была. В общем, не пошло. Там был еще такой забой – ”Любовь – это не шутка“, в стиле Sex Pistols. Такое мощное рубилово, которое тоже никак не пошло. Все было не так. Сохранилась запись даже, свистящая такая… У нас у всех там были косяки – Каспарян, Тихомиров не то что-то играют… Крыша поехала. А я на общем фоне загнал все страшно быстро. Хай-энерджи получилось такое. В общем, это было неудачное выступление».

Действительно, многие называют то выступление «КИНО» неудачным. Возможно, потому, что шквальный успех «Аквариума» на фестивале затмил все. Гребенщикову кричали «бис» и «браво», как на академическом концерте, он тонул в охапках сирени и розовых букетах, ошалевший народ раскачивал Дом культуры: «Рок-н-ролл мертв!»

Как писала Марина Тимашева, «на самом деле почти мертв от сознания провала был Виктор Цой». Виноватыми Цой считал слушателей: «Они ничего не поняли. Хотелось спуститься со сцены и набить морду первым четырем рядам». Утешителям Цой заявил: «Должно быть так, как у Гребенщикова. Он поступил нечестно – просто спел старые вещи. Я тоже мог так поступить, но вышел с новой программой…»

Андрей Тропилло:

«Мы вложили в Витю много сил и энергии, но все равно нашей любви и заботы для счастья Цою явно не хватало. Он мечтал об огромной аудитории, о стадионах, чтобы его обожали миллионы.

– Знаешь, – как-то объявил Цой, – я бы хотел, чтоб меня любили не за песни, а за то, что я просто есть.

Я улыбнулся. Это же я годом ранее привел Вите цитату из Ницше о том, что из всех героев в истории есть всего 12 человек, которые важны не тем, в чем они участвовали, а сами по себе. И вот он тоже захотел стать героем, важным сам по себе, и стал для этого готов на все!

От этого Витиного желания песни ”КИНО“ постепенно попсовели. Году в 1985-м Цой вдруг сильно изменился, даже смеяться по-другому стал. Он вел себя так, будто его непрерывно снимают на пленку. “Мы ждем перемен“ он сотворил на потребу публике, после провала с лирической программой на фестивале Рок-клуба. Из Цоя вдруг полез ”несокрушимый“ брюслиечный героизм, и, наверное, с точки зрения стратегии это было правильно…»

Как бы там ни было, но с приходом Игоря Тихомирова состав группы полностью стабилизировался. «КИНО» неотвратимо вступало в свой последний, «звездный», «героический» период.

Шефство Гребенщикова и «Аквариума» осталось в прошлом – Цой и его соратники больше не нуждались в помощи и советах, группа не только «вписалась» в рок-тусовку, но и стала одним из лидеров движения. Отрешенно-молчаливые, затянутые в черное, «киношники» начинают разительно выделяться на фоне остальных персонажей питерской и московской рок-сцены.

Егор Белкин:

«Я познакомился с Цоем на ленинградских фестивалях 86–87. Мне не все нравилось из того, что звучало на тех фестивалях, и я достаточно много времени проводил в буфетах. Стою один в буфете, и ко мне вдруг подходит человек восточной наружности и говорит:

– Слушай, у меня бабок нет, а у тебя есть? – Я говорю: – Да, есть. – Можешь угостить? – Угощу, – ответил я и взял ему то, что он хотел.

Так получилось, что мое знакомство с Цоем началось с того, что я угостил его выпивкой…

Я купил квартиру в центре, на Воронежской улице, в которой Цой часто оставался ночевать. Там жил художник один, и Цой часто у него зависал. Тот художник рассказывал мне, что Виктор спал в наушниках, чтобы ему в уши не заползли тараканы…»

Даниэль Орлов:

«У 32-го троллейбуса кольцо было на проспекте Маршала Суслова, соответственно от Ветеранов он пустой шел. И я часто, когда из центра возвращался, оказывался в этом пустом ”тридцать втором“ вместе с Цоем. В троллейбусе и начали общаться. Цой спросил, что я читаю. А я читал Чейза. У моего отца было томов тридцать самиздатовского, по два романа в томе.

Они с отцом начали обмениваться книгами, говорили о литературе, кино и музыке. В музыке он хорошо разбирался, а в книжках – нет. Парень был очень обаятельный. Мне казалось, что он всегда готов расхохотаться. Он и смеялся часто. Мы были молоды, мир вокруг менялся очень быстро, быстрее, нежели мы взрослели. Тогда мы были романтиками. Все надеялись и верили, что вот-вот наступит что-то очень хорошее».

Зимой 1986 года группу «КИНО» приглашают принять участие в съемках кинофильма. Цой соглашается – ему интересно попробовать себя в новом амплуа.

Предложение поступило от студента режиссерского факультета ВГИКа Рашида Нугманова. Предыстория фильма такова. Осенью 1985 года студент операторского факультета Алексей Михайлов обратился к своему знакомому по ВГИКу, второкурснику Рашиду Нугманову, с предложением снять документальный этюд о рок-музыке. Алексею полагалась пятиминутная учебная работа, на которую было выделено две коробки черно-белой 35-миллиметровой пленки, и он задумал снять сюжет о западном роке, используя архивные материалы с рок-фестиваля «Вудсток». Но Нугманов сразу же предложил Михайлову пойти иным путем и снять фильм исключительно о русском роке, благо Михайлов был знаком с Константином Кинчевым. При этом снять не пятиминутную зарисовку в Москве, а максимально большую, насколько это возможно, картину в Питере. Рашид предложил сокурснику Алексея, Тельману Мамедову, присоединиться к производству фильма со своими положенными ему пятью минутами учебной работы, а остальное – покупку пленки, поездки в Ленинград, организацию производства – решил финансировать сам.

Архимед Искаков, учитель, персонаж фильма «Игла»:

«Начало 80-х годов – это был самый застой, настолько, что было ощущение, что дышать нечем. Тогда считалось, что мы самая читающая страна. Мы прочли все, что можно было: даже толстые сборники детективов на украинском языке, потому что на русском было невозможно что-то найти. У нас сложилась замечательная компания, где был я и мои друзья. Собирались мы все время у Рашида Нугманова, у будущего режиссера фильма ”Игла“. Мы начали сами читать на английском языке детективы, боевики, которые покупали в Москве, в Академкниге или букинистах. Отдавали от пяти до десяти рублей тайком за каждую книгу. Читали зверски, никаких курсов тогда особо не было. Мы читали так: вот книга, вот словарь. Двадцать раз в словарь посмотришь и запомнишь значение слова ”again“. Нас было около десяти ребят в возрасте от 20 до 30 лет. Все с высшим образованием, почти все холостые. Все центровые. Мы почти каждый день собирались у Рашида, пили вино ”Прибрежное“ за два рубля и пять копеек. Разговаривали за жизнь, обсуждали музыку и литературу. Тогда у нас появилось желание, инициатором был Рашид, издавать самиздатовский журнал. Главное правило – никакой политики, так писали все, что угодно. Журнал назвали ”Ззга“. В 80-е годы до Горбачева вообще ничего не разрешалось, вякнуть нельзя было. Мы выпустили два номера ”Ззги“, я туда свои очень неудачные стихи написал. Один номер был посвящен памяти Джона Леннона, а второй Джиму Моррисону, вокалисту группы The Doors. Печатали на ротапринте, другой техники почти и не было. 100 экземпляров мы раздали друзьям. Нас сразу же замели в КГБ, полгода таскали. Мы все имели очень серьезные проблемы. Нас не били и не пытали, но биографию сломали. Дальше учителя мне нельзя было пройти. Мы продолжали встречаться у Рашика, читали, слушали ”битлов“, Высоцкого. Понимали, что мы молодые и крепкие, но еще никак не реализованные. Нам оставалось только пить вино и довольствоваться тем, что есть. Но потом наступил апрель 1985 года – перестройка. Горбачев пришел к власти, и сразу повеяло воздухом свободы, весной, талым снегом. И мы опять на кухне начали заводить разговоры о том, что нужно что-то менять. В один прекрасный вечер вдруг пришел взбудораженный Рашид Нугманов и говорит: ”К нам из Москвы приехал Сергей Соловьев, знаменитый режиссер, который позже поставил ’АССУ‘. Он набирает здесь казахстанскую группу, завтра надо сдавать экзамены”. Мы не сомневались, что сдадим все. По пьяной лавочке договорились в семь утра встретиться, наутро с бодуна пошли сдавать всего три человека: Рашид, его брат и Борька, наш художник. Они прошли и уехали…»

Вместе с известным московским тусовщиком Валерием Песковым, успевшим сыграть в студенческой постановке Нугманова «Маленькие голландцы», Рашид стал регулярно ездить в Ленинград. Там он познакомился с ленинградской тусовкой, которую почти в полном составе вскоре сам снял уже в своей картине.

Наталья Стрельцына, фотомодель:

«Дипломной работой Рашида Нугманова был фильм ”Йа-хха!”. В тот день почему-то все были заняты и водить по Питеру Рашида доверили мне… Он сразу сказал, что мы сначала идем к Майку Науменко, а потом к Цою знакомиться… Я не очень помню, почему я сразу не лишилась чувств, ведь мне было 16 лет и оба были моими кумирами… Дверь жуткой коммуналки нам открыла, по всей вероятности, ”сладкая Н“ в жутком же халате в цветок и сказала, что Майка нет дома… Тогда мы пошли к Цою… Так я впервые попала в мастерскую Андрюши Медведева на Загородном… На кухне были только Гриша Сологуб (которого я тоже видела впервые) и Цой… Цой гостеприимно спросил: ”Будешь вино, девочка?”

…Я что-то простонала в ответ, и он налил мне красное вино в фарфоровую чашку (не забуду эту чашку!)… Я думала только об одном: как я могла надеть этот ужасный свитер именно сегодня!!! Следующая история с Цоем была намного веселее!»

Съемки фильма начались в мае 1986 года, о чем свидетельствуют воспоминания самого Рашида Нугманова и его записная книжка, сохранившая записи о «стрелках» с Цоем в «Камчатке» и адрес дискотеки «Невские звезды», где будут сняты кадры с «Алисой» и «Зоопарком».

Константин Кинчев, лидер группы «Алиса»:

«Цою очень важно было знать, что модно в данный момент. Он заявлял, что они, мол, самая модная группа. Не хочу сказать плохое, но конъюнктуру Цой очень чувствовал. Все, что модно, он отслушивал, отслеживал и анализировал».

Из воспоминаний Максима Пашкова:

«Когда я в 1986 году вернулся из армии, Цой сказал мне: ”Видишь, какой я знаменитый? Очень просто все просчитать и понять конъюнктуру в данный момент. Во всей культуре существуют определенные дыры, которые надо затыкать, на них работать и делать звезду. Нужно только почувствовать, найти это место, и все”».

В 1986 году Цой действительно из робкого юноши превратился во взрослого человека с собственными принципами, от которого исходила, по словам окружающих, особая, неведомая энергия. Вместе с ним «КИНО» набирало обороты на пути к славе.

Практически сразу после фестивального концерта «КИНО» в полном составе отправилось в Киев на съемки в фильме «Конец каникул» (режиссер – выпускник Киевского института театрального искусства Сергей Лысенко).

Александр Евтушенко:

«От своих друзей я узнал о том, что в Доме ученых можно вклиниться в план проведения мероприятий (такие планы были обязательны) со своей программой.

О группе ”КИНО“ администрация Дома ничего не знала, и мне не составило большого труда убедить директора пригласить перспективную молодежную группу.

Зал на сто мест был забит до отказа. Концерт был полной импровизацией. Послушать Цоя пришли молодые ученые в строгих костюмах и галстуках. Правда, уже после первой песни они галстуки поснимали и принялись размахивать пиджаками над головой в такт музыке. Это уже были совершенно другие люди…

Во время концерта в зал ворвалась директор Дома ученых и, вытащив меня за руку, потребовала немедленно прекратить ”это сборище“. Она кричала: ”Кого вы сюда привезли? Они же фашисты!” На мой вопрос: ”Почему вы думаете, что группа ’КИНО‘ – это фашисты?” директор сказала: ”Они же все в черном!”» К тому же ей очень не понравилась песня ”Мы ждем перемен“, всего через несколько месяцев ставшая настоящим гимном перестройки. Именно ее она назвала идеологической диверсией.

Я понимал, что нужно что-то делать, и начал тянуть время. Говорил, что на концерт пришла не какая-нибудь шпана, а молодые ученые, что ведут они себя так, потому что это рок-музыка. Одним словом, я убеждал директора до тех пор, пока концерт не закончился. Жалко, что самому мне не удалось его послушать полностью – он не записывался ни на видео, ни на магнитофон. Интересно, кстати: первое выступление Цоя в Киеве проходило рядом со столичной прокуратурой, а второе – возле здания КГБ.

Возможно, именно с концерта в Доме ученых и началось всеобщее признание группы ”КИНО“. Сразу же после выступления Виктору предложили сняться в фильме Сергея Лысенко ”Конец каникул“. Это была первая роль Цоя в кино. Именно на съемки этого фильма он приехал в Киев во второй раз…»

С Виктором Цоем украинского режиссера и тележурналиста Сергея Лысенко судьба свела в 1985 году.

Сергей Лысенко, кинорежиссер:

«Как для нынешнего поколения знаковым устройством является компьютер, для моего таким предметом был магнитофон. Мы все воспитывались на магнитофонной культуре. Сперва это были западные коллективы, потом, в середине 80-х, пришел черед подпольных групп советского рока. Как-то в гостях у своего приятеля я услышал самый первый альбом Цоя – ”45“. И, как говорится, зацепило. Тогда я, студент пятого курса факультета кино Киевского театрального института, готовился к съемкам своей дипломной работы. Решил, что это будет музыкальный фильм, в котором непременно должна принять участие группа ”КИНО“. Окончательное решение по поводу съемок ”КИНО“ в кино я принял осенью 85-го. Кстати, помогло мне в этом появление в журнале ”Аврора“ заметок писателя Александра Житинского о ленинградском Рок-клубе. С одной стороны, эта статья меня немного успокоила в плане легальности происходящего. Своим институтским преподавателям я мог теперь с легким сердцем сказать, что собираюсь снимать не каких-то там подпольщиков, а талантливых молодых музыкантов, о которых пишут в прессе. С другой стороны – раззадорила, потому что я понял, что раз о парнях стали писать, скоро их начнут снимать. Мне же хотелось быть первым… Короче, я позвонил своему другу Роме Альтеру и сказал, что нам пора ехать в Питер знакомиться с ”КИНО“.

Вместе с ним и его женой Ирой мы погрузились в поезд и через сутки оказались в Ленинграде. Из контактов у нас был только телефон некой Яны, приятельницы нашего общего друга (Толика Вексклярского). Он уверял, что Яна знает в Питере абсолютно всех и, безусловно, выведет нас на группу ”КИНО”.

Друг был прав – Яна оказалась приятной общительной девушкой, которая без промедления снабдила нас номером Николая Михайлова, президента Ленинградского Рок-клуба. Работал он тогда во Дворце молодежи. Мы поехали к нему и прямо в комнате, где сидел Коля, столкнулись со Славой Задерием. К этому времени я кое-что уже слышал об этом музыканте и решил дать почитать ему сценарий – просто так, на пробу. Пробежав глазами три напечатанные на машинке странички, Задерий без всяких предисловий заявил, что сценарий совершенно не рок-н-ролльный и соваться с ним к серьезным музыкантам не стоит. ”Пригласите бит-группу ’Секрет‘, – сказал он, – они вам больше подойдут“. После этой устной рецензии я изрядно пригорюнился. Если Задерию не понравился сценарий, то что скажет Цой? Но отступать уже было поздно.

Что до Коли Михайлова, то он оказался куда более доброжелательным. Выслушав нас, он посоветовал ехать непосредственно в Рок-клуб, на Рубинштейна, 13.

Вот там я наконец-то впервые увидел Виктора Цоя – правда, лишь на фотографии. Наталья Веселова, руководившая Рок-клубом, вывалила перед нами целый ворох снимков. Кого там только не было! ”Аквариум“, ”КИНО“, ”Зоопарк“, ”Россияне“, ”Странные игры“, Александр Башлачев и прочая, и прочая, и прочая… Помню, мы разглядывали эти фото как завороженные – это была словно дверца в другой мир… Веселова дала мне номер Цоя, и я в тот же вечер позвонил ему и сказал: “Виктор, я хотел бы снять вас и вашу группу в своем фильме“. Договорились о встрече на следующий день.

Увиделись мы в кафе ”Сайгон“ – известном на весь бывший Союз тусовочном месте. Не знаю, во что он трансформировался позднее, но тогда это была классическая советская забегаловка с высокими столиками, за которыми можно было только стоять, и мрачноватым интерьером. Но тогда там можно было увидеть весь богемный Питер.

Цоя, я конечно же узнал сразу. Но даже если бы я не видел накануне его фотки, думаю, все равно бы не ошибся. Что-то такое было в этом человеке, что сразу обращало на себя внимание… До сих пор помню, как он возник в дверном проеме кафе (встретились мы днем, и народу в ”Сайгоне“ было немного), в черном плаще со значком ”КИНО“ на отвороте. (Конечно, это не был фирменный значок группы, просто на нем было написано ”КИНО“ латинскими буквами.) Мы пожали друг другу руки, и я в двух словах рассказал о цели нашего визита в Ленинград. После чего сунул ему в руки сценарий и стал с замиранием сердца ждать реакции. В ушах у меня все еще звучали слова Задерия… Но – о чудо! – Цой, перелистнув последнюю страницу, сказал, что прочитанное ему, в принципе, понравилось. И даже добавил нечто о ”панк-романтике“, которую он узрел в моем опусе. У меня отлегло от сердца, и я окончательно понял, что это тот парень, который мне нужен.

Самыми первыми моими впечатлениями от Цоя были исходящие от него спокойствие и уверенность в правильности того, что он делает. Я знал, что встречаюсь с одним из самых ярких питерских рок-музыкантов, и ожидал чего угодно. Но передо мной был совершенно нормальный, абсолютно адекватный, разумный человек. И еще помню, что при общении с ним у меня постоянно возникало ощущение некой недосказанности – как будто он знает больше, чем говорит.

Итак, сценарий ему понравился. Витя с удовольствием согласился сниматься. Тогда ”КИНО“ еще не была всенародно популярной группой, но Цой уже знал себе цену. Он прекрасно разбирался в музыке, у него был безупречный вкус.

Пока мы пили кофе в ”Сайгоне“, к нам ненадолго присоединился Сергей Курёхин – невысокий, улыбчивый парень, который, узнав, кто мы такие, тут же скаламбурил что-то насчет ”‘КИНО‘ снимается в кино“, но подробностей, к сожалению, не помню. Конечно, кое-что я о нем к тому моменту слышал, но подлинного масштаба его личности оценить тогда еще не мог…