Пение мёртвых птиц

XI: Охотник не спасает людей. Охотник – охотится

Оружие убрано. В руке только волосы. Дима стоит над мальчиком. Тот лежит неподалёку от берега в окружении нескольких мёртвых пташек и не шевелится. Тощий. Кости торчат. Губы синие. Диафрагма не вздымается.

Дима стоит молча.

Помнится, когда он выловил мальчика, тот был в сознании. Правда, не долго. Отключался всякий раз, как охотник переставал развлекать Али ножом.

Дима присел рядом и взял тонкую холодную руку. Пульса нет.

Шаги позади не издавали звуков, но охотник почувствовал их спиной.

Али пришла в себя. Ему было не интересно. Он протянул руку и разомкнул веки мальчика. На одном глазу и на другом. Оба сильно закатились, на виду остались только белки.

Али робко встала рядом. Она ничего не говорила, не касалась Димы, просто стояла. Но очень настойчиво.

Мальчик не шевелился. Он не иссох – хтонические твари питаются силами природы, частью которой Витя не являлся. И всё же, он не шевелился.

Он был не такой, как другие трупы, которые Диме приходилось видеть прежде.

Макаров ненадолго задумался. Определённо не такой. Этот мокрый. Раньше охотник не находил мокрые тела. Как-то так получилось.

Али чего-то ждала.

Диме не было жаль. Наверное, должно было быть, но увы. Сейчас он уже ничего не мог чувствовать. Всё забрал ультимативный измор. Охотник просто устал.

Али чего-то ждала.

Дима не поворачивался к ней. Он всё смотрел на ребёнка.

Дима ненадолго закрыл глаза.

Дима открыл глаза.

Дима надеялся, что просто моргнул, что не засыпал.

Он обернулся. Там, где он ожидал увидеть Али, стояла другая женщина. Знакомая до зубной боли.

Дима ждал, что сейчас она перепугается, побежит за бинтами, полотенцами, перекисью водорода, и будет плакать. Она совсем не изменилась. Скорее всего, только-только поднялась с кровати, переполошённая спросонок. Голые ноги с варикозом дрожали от холода: на ней – только её любимая красная ночнушка.

Дима заметил небольшую чёрную дырочку в шёлковой ткани. Он помнил, как случайно проделал её, когда прятался в бельевых верёвках на заднем дворе и курил.

– Я знаю, он не умер, – вдруг равнодушно произнёс Макаров. Слова нелегко дались вялому горлу. Немного переждав он добавил. – Сними морок.

Женщина вытянула вперёд тонкую руку.

Дима неправильно истолковал жест и замер. Запоздало он сообразил, что женщина просто тянется к его лицу, чтобы приласкать. Это разозлило его.

– Давай! – и для убедительности он тряхнул трофейной копной волос.

Женщина отняла руку и замерла. Больше она не сделала ни единого движения, но всё же в следующую секунду раздался протяжный детский хрип.

Макаров оглянулся – это Витя пришёл в себя, озираясь по сторонам осоловелыми глазами.

– Дима, – мягким голосом позвала женщина.

Макаров встал. Вновь вынул пистолет. Снял с ременной жилетки последний магазин.

– Пойдём домой.

Щёлкнула затворная рама. Макаров оторвал глаза от оружия.

Финская сова поворачивается на звук.

Охотник не знает жалости.

– Не похожа, – гаркнул порох.

Женщина повалилась на землю с дырой во лбу. Хрип за спиной охотника сменился сдавленным писком – перепуганный сопляк сидел на земле, обхватив руками коленки. Шея пряталась в плечах, круглые глазёнки устремились к убитой в красной ночнушке.

Дима не шевелился, он вдруг понял, что не хочет и не может делать ни одного лишнего движения. Он просто стоял и смотрел на мальчика, пока тот неожиданно не спросил писклявым голосом:

– Это мама?

– Не твоя, – не сразу ответил Макаров. – Ничья. Не обращай внимания.

Полная тишина. Ни один кузнечик не трещал. Вся живность турбазы вымерла.

– Будь добр, подай мне зажигалку, – охотник указал Вите за спину, где в пожухлой траве лежала брошенная куртка. – В левом кармане.

Волосы долго не хотели разгораться, только коптили.

Дима велел мальчику снять мокрую одежду, завернуться в куртку и топать в деревню. Тот послушно стянул с себя пижаму, но никуда не ушёл. Остался сидеть в траве, съежившись в охотничьей куртке, и трясясь от холода.

В какой-то момент процесс тронулся с мёртвой точки, волосы начали тлеть, кое-где даже покрываясь россыпью мелких искорок, и тут-то и выяснилось, что женщина, лежащая неподалёку с простреленной головой, не умерла. Но это пока… Её вдруг начало страшно лихорадить: она затряслась, завыла, принялась извиваться, точно её живьём поджаривали на сковородке.

Пытка тянулась долго.

Согнувшись клубком, Витя закрывал уши руками, растопырив однако пальцы, чтобы лучше слышать. Он прятал лицо в собственные колени и украдкой выглядывал из-за них. Картина, мучающейся бестии не отпускала его и пугала.

Дима несколько раз велел мальчику уходить. Тихо, и не особо настаивая. А тот просто сидел, пока в руке охотника не осталась одна зола.

Палец отпустил кнопку зажигалки. Пламя погасло. Кучка сажи, что недавно была длинными волосами, выпала из перевёрнутой ладони на глину.

Мучения женщины прекратились в тот же миг. Или нет. Но она резво перевернулась на живот и поползла прочь по птичьим гнилым тельцам, широко раскрывая на ходу рот. Так широко, как человек не способен. Её тело тут же принялось иссыхать, напоминая пустеющий надувной батут. Внутренности куда-то испарились. Изо рта полезло нечто продолговатое и чёрное. Клюв. А вслед за ним показалась покрытая прозрачной слизью ворона. Женщина растаяла, целиком превратившись в болотную жижу. Осталась только птица. Она встрепенулась, сбрасывая слизкий покров с перьев, и уже расправила крылья.

– Далеко собралась?

Ворона совсем была готова оторваться от земли, когда её насквозь пробила пуля. Следом другая. Макаров разрядил весь магазин – животину буквально порвало на клочки. Осталась лишь пара крыльев, обрамляющих бесформенное месиво. На один птичий труп больше.

Витя вздрагивал с каждым выстрелом.

– Ты ещё здесь? – строго спросил Макаров, даже не глядя в его сторону.

Медленно он пошагал к останкам Али. Глаза перестали различать цвета. В темноте он и не сразу это понял.

Мальчик не отвечал.

Дима тяжело уселся на землю. Там, где ворона разлетелась на ошмётки, на береговой глине осталась чёрная смолянистая лужа. Охотник запустил в неё обе руки и принялся намазывать себя. Онемевшую ногу, грудь, плечо, шею: чтобы закрыть все раны, ему предстояло всему вымазаться чёрной дрянью. «Чёрт, как её мало», – пронеслось в голове.

Казалось, сейчас ничего на свете кроме этого тягучего вещества не волновало его. Однако он всё же снова обратился к Вите, не поворачиваясь:

– Я же велел тебе идти домой.

Макаров занёс смолянистую жидкость под футболу, от которой остались одни лоскуты. Попытался расстегнуть ремень на джинсах, но трясущиеся пальцы не слушались. Дима запутался в пряжке, а потому просто дорвал штанину, чтобы лучше натереть голень.

Мальчик сидел молча.

– Ты меня слышал?

Тишина.

На мгновение Дима оторвался от своего занятия и оглянулся на Витю, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке.

Мальчишка как прежде сидел, свернувшись под его курткой, и обнимал колени.

Дима отвернулся, обмазал чёрной жижей свои запястья, раскатал по предплечьям, словно вымыл руки с мылом.

– Если будешь дальше сидеть на этой холодине, можешь сильно простудиться и даже умереть.

В ответ молчок.

Макаров был уже весь чёрный. Вещества осталось ещё немного, и на самые опасные ранения охотник наложил второй тонкий слой.

– Знаешь, я ведь не должен был тебя вытаскивать, – громко сказал он Вите. – Мне следовало проследить за той… тётей, выждать нужный момент и напасть незаметно. Ушло бы гораздо больше времени, но нарываться вот так в лоб… Такое не в моих правилах, чтоб ты знал.

Дима прервался, положил ладонь себе на лицо и долго сидел так, не шевелясь.

В мёртвом лесу, не осталось ни муравья, ни мыши, ни травинки. Здесь секунда равнялась часу, а час равнялся секунде.

Неизвестно, долго ли охотник просидел так. Но когда он пришёл в себя, то сразу прополз на карачках к воде и принялся черпать грязную озёрную воду разбитыми руками. Пальцы уже не могли даже толком сомкнуться в «чашечку», и до губ Макарова доходили лишь немногие капли. Он продолжал упорствовать, пока в какой-то момент не курнулся в воду лицом. Последовали жадные глотки безо всякой заботы о том, забьётся ли рот песком со дна или нет.

Когда желудок наполнился, Макарову пришлось смириться с неутолимостью жажды. Тут он снова вспомнил про мальчика.

– Ты ещё здесь? – полуослепшими глазами охотник всматривался в темноту, туда, где сидел ребёнок.

Витя пропищал по-мышиному тихо, давая знать, что пока не окоченел.

– Из-за тебя я сильно подставился, понимаешь? – горло Макарова высохло, голос почти пропал. – Не заставляй меня жалеть, шуруй домой.

Они просто смотрели друг на друга, поверх птичьих скелетов, разбросанных по берегу, сквозь плотную пятнадцатиметровую темноту.

Они просто смотрели друг на друга, объятые холодным воздухом турбазы. Воздухом кладбища, в которое она превратилась.

Они просто смотрели друг на друга.

– Не могу… – и раздался лёгкий всхлип.

– Чего не можешь? Идти? – прохрипел охотник.

– Нет, – голос Вити дрожал. – Не идти.

– Тогда что?

– Не могу я!

Заплакал.

Тишина.

Витя плачет.

Макаров в прострации.

Вдруг его догоняет. Медленно, но догоняет.

– Ну-ка не ной! – яростно рявкнул охотник, так резко, что перепуганный мальчишка тотчас заткнулся. – Я тебя не понесу! Не могу. А даже если б и мог… Я весь в Скверне. К ней нельзя прикасаться. Так что… – он взял небольшую передышку. – …вали, пока не окочурился!

– Мне страшно.

– Уже некого бояться.

Его хрип становился выше, и теперь начинал напоминать свист. Макарову было всё трудней выговаривать слова. Сейчас он их просто выдыхал:

– Я не…

…

– …смогу пойти с тобой.

Мальчик не шевелился, и больше даже не хныкал. Он просто смотрел на Диму. Дима просто смотрел на него.

Время в мёртвому лесу умерло, как и всё прочее.

Макаров прошептал под нос проклятья, прекрасно понимая, что нельзя так ярко выражать негатив вблизи с чистой Скверной, а уж тем более будучи ей вымазанным с ног до головы. В последний раз он зачерпнул воду в горсть, сделал скупой глоток и поднялся на ноги с таким скрипом, будто бы он – древний железный гигант.

– Идём.

Дорога вышла длинной. На то чтобы только выйти из леска при турбазе, у них ушло почти столько же времени, сколько прежде занял бы весь путь до Тихозёрки. Витя шёл впереди, и то и дело оглядывался, дожидаясь, пока Дима его нагонит.

Охотник опирался на трупы деревьев, которым удалось сохранить вертикальное положение. Раздвоенный между бредом и реальностью разум одновременно и принимал такую опору и страшился её: казалось, чёрные стволы, могут рухнуть от любого воздействия. Лёгкий ветерок, что там ветерок – нежданный чих, и весь лес обвалится, как домино. Но даже усилием воли Дима не сумел себя заставить идти самостоятельно. Руки инстинктивно тянулись к деревьям, сами упирались в истлевшую сухую кору. Охотник только прислушивался с замиранием сердца, не раздастся ли сейчас гибельный треск.

Обошлось.

В конце концов они вышли к полю.

Витя прошёл с десяток шагов, остановился, развернулся. Он ждал.

Макаров стоял на границе, держась за скелет крайней ели. Мерил взглядом дорогу до деревни: велико страшилище. Такого ему теперь не одолеть.

Дима вышел вперёд на несколько шажков, пока позволяла длина руки. Дальше дерево придётся отпустить. Вытянутый бицепс трясся, будто в нём разорвались все волокна разом.

Дерево придётся отпустить.

Мальчик ждал молча.

Макаров глядел на дрожащую руку. Дерево останется здесь. Пальцы разомкнулись, скользнули по коре. Он всё ещё стоял на ногах. Тяжело выдохнул и с грустью вгляделся в ночь, туда где уставшие глаза едва могли различить тихозёрские домики. Далеко.

– Чего встал? – грубо буркнул Дима мальчишке.

Тот продолжил ждать его, как ни в чём не бывало.

Становилось всё холодней. Или так, или сказывалась кровопотеря. Жажда не проходила – плохой знак.

Дальше Диму придётся отпустить. Дима останется здесь.

Дима побрёл.

Витя убедился, что Макаров не собирается останавливаться, и ушёл вперёд. Недалеко. Он, как и прежде, озирался, и делал передышки вместе с охотником всякий раз.

Продвинулись всего на несколько метров.

– Иди давай, – Макаров пренебрежительно махнул рукой, словно пытаясь прогнать заблудившуюся собаку или любопытного гуся. – Хватит оглядываться!

Он остановился и согнулся в поясе, чтобы отдохнуть. Уперся руками в колени. Перед глазами в который раз поплыли круги. Перевёл взгляд на тропу: Витя стоял на прежнем месте.

– Давай иди, я прямо за тобой.

Никаких шевелений.

– Тут никого нет. Не бойся, – Дима демонстративно осмотрелся. – Видишь?

Неуверенным движением, словно боясь случайно глянуть в поле, Витя повернул шею. Никого не обнаружив, он, надо полагать, осмелел, и покрутил головой во все стороны.

– Иди, – повторился Макаров.

Их взгляды столкнулись.

– Я прямо за тобой, – добавил охотник чуть мягче. – Обещаю.

Витя стоял спиной к Тихозёрке, сделал робкий шаг назад.

Дима легонько кивнул.

– Я тебя догоню. Мне только надо… – колени Макарова ослабели, согнулись сами собой.

Мальчик отступил ещё на несколько шагов.

– …немного отдохнуть, – охотник сел на землю. Не сел, а свалился.

Резко на пятках Витя развернулся к деревне и потопал прочь так быстро, как только может топать замерзший до синевы ребёнок.

– Немного…

Осоловелые глаза наблюдали, как силуэт маленького человека уходит в темноту и постепенно полностью растворяется в ней.

Курить! Страшно хотелось курить. Он не курил уже… сколько? Уже всегда.

С большим трудом Макаров выковырял из слипшегося кармана джинсов зажигалку, а затем с ещё бóльшим трудом – из второго кармана смятую пачку «Финиста».

Тщетно. Сигареты размокли, развалились, и превратились в одну большую табачную кашу.

Хотелось побить кого-нибудь за это.

Дима огляделся, в поле никого не было, как он и сам недавно говорил. Все попрятались. Дима порылся в табачной каше пальцами в поисках волшебного спасения. Дима – та лягушка, которая пыталась взбить лапками молоко. Молоко не взбивалось. Тогда он попробовал поджечь всю пачку, как есть, но она отказалась гореть. Сырая.

Лягушка утонула.

В сердцах Макаров бросил сигаретную пачку на землю, и его тут же охватил стыд.

Он здесь, чтобы очистить эту землю.

Надо срочно подобрать. Парень потянулся к пачке и замер. Какой смысл? В самых отдалённых и диких местах можно найти пластиковые бутылки. А он просто выбросил сигареты. Жалкие сигареты. Жена миллиардера устроилась на работу за тридцать тысяч и принесла зарплату домой: «Держи, дорогой, положи с остальными». Кому есть дело до мокрого картона в плёнке? За спиной целый лес сдох, а тут какой-то «Финист»…

Кажется, его понесло.

Где он? Когда он? Куда понесло? Кем? Ему только надо немного передохнуть. Только немного…

Дима подобрал пачку и затолкал обратно в карман.

Луна.

Он немного передохнёт.

Только немного…

Темнота.

Свет.

Яркий свет ударил в глаза. Звезда сорвалась с неба и упала на Тихозёрку. Куда ещё ей было падать? Свет приближался, нарастал.

На секунду его жгучий луч сжалился над глазами Макарова и переправился выше, куда-то ему за спину.

– Ёлы-палы, – протянул грузный голос. – Чо за хрень туты стряслася? Пожар? Да вроде дыма нету…

Судя по интонации, обладатель голоса пребывал в крайнем смятении.

– Димка! – луч фонарика снова ударил в лицо охотнику. – Ты живой?

В ответ Макаров выставил разряженный пистолет на предохранителе.

– Эй… – осторожно ответил голос. – Краевед, ты чего? С дуба рухнул?

– Не подходи!

– Ты давай-ка того… Пукалку убирай свою, пока не поранился. И будем тебя доктору показывать.

Дима зарычал без слов, и угрожающе взметнул оружие.

– Ну-ка, пацан, не доводи до греха!

– Не подойду в больницу, мне нельзя.

– Нельзя значи-ца? Ну а теперя стало быть, можно. Я уже договорился со всеми.

– А ну назад!

– Ты не быкуй! Ишь, разъерепенился!

Луч фонаря скользнул по стволу и, скорее всего, в этот момент участковый и увидел, что пистолет стоит на предохранителе, потому как перестал цацкаться, а с неожиданным для его габаритов проворством подскочил к Макарову и схватил за грудки.

Дима не помнил себя, пока шёл. Пока они шли. Пока Соломахин тащил его на себе. Мысли в голове спутались. Бегали туда-сюда по черепушке, не находя выхода.

Макарову жизненно важно было донести, почему ему нельзя в больницу. В больнице с него смоют Скверну – это, как пить дать. А без Скверны он умрёт. Это тоже как пить дать.

Как же пить хочется.

Дима себя не помнил. Не помнил, успел ли он сказать Соломахину про больницу. Не помнил, объяснил ли ему всю опасность, которой участковый себя подвергает, прикасаясь к Скверне. Никто не должен прикасаться к Скверне.

А потом Дима совсем уснул.

* * *

Открыл глаза.

Он обнаружил себя в пружинной кровати. Но ей оказалась не больничная койка – на стене висел старомодный ковёр прямиком из прошлого. В углу была прибита полка с чёрно-белым портретом неизвестного старика. Вокруг фотографии – расставлены медали в прозрачных футлярах. Этот угол с медалями и фотографией был самым чистым местом в комнате, кроме него, везде, куда ни глянь – пыль и сальные пятна.

На кухонном табурете, рядом с кроватью, сидел почему-то Рогов и смотрел на градусник.

– Очнулся, – констатировал ветеринар, чуть громче, чем требовалось.

Дима инстинктивно приподнялся на локтях.

– Лежи-лежи, – Артём слегка надавил ему на грудь, возвращая в лежачее положение.

– Не трогай…

– Знаю-знаю, – примирительно отозвался Рогов и продемонстрировал свои руки. – Одноразовые перчатки.

Макаров немного удивился, но лёг, успокоился.

– Опять что ли краевед буянит? – откуда-то извне послышался грузный голос, и в дверном проёме возникла фигура участкового.

Он был облачён в гражданку.

– Форма… – начал было Макаров.

– Да всё мы выучили уже! – оборвал Соломахин и указал пальцем на ведро в углу, набитое какими-то тряпками, и судя по отдельным цветам, полицейским кителем. – Никто с тебя твою Скверну-херерну не смывает, никто не трогает. Всё, чо она обгадила заберёшь с собой, и будешь делать, чо те вздумается. Уж за три дня мог бы и чо-нить новенького рассказать.

– Три?

– Так точно, товарищ краевед, – и Соломахин заржал. – Краеведушка хренов сыскалси!

Дима откинул с себя одеяло и снова приподнялся. На сей раз ветеринар ему не мешал.

Охотник внимательно осмотрел своё тело. Скверна успела высохнуть и затвердеть. От его шевелений она быстро потрескалась сеточкой.

Макаров аккуратно отколупал кусок с ноги, собрав обсыпающиеся угольки в ладонь.

Рогов наклонился поближе. Соломахин тоже поспешил подойти.

Там, где три дня назад зияла страшная рана, осталась только бледная плохо-различимая отметина: свежий шрам.

Ветеринар поправил очки. Соломахин на всякий случай перекрестился, но ошибся и повёл руку слева направо.

– Ты смотри-ка!.. Не соврал, гад! Как на собаке помойной! А мы уж думали ты эт, ну как сказать, двинешь. Тёмка только вот температурку всё тебе мерил.

– И давление, – вставил Рогов, и поспешил подать Диме «осквернённое» ведёрко, куда тот вывалил засохшую Скверну.

– А где моё?.. Моё «всё»? – спросил Макаров, продолжая осторожно отколупываться от останков чудовища.

Потом оказалось, что некоторые раны вовсе зажили начисто, не оставив даже шрамов.

– Всё тут, ничего не забрали, не боись, – заверил участковый. – Нам с Тёмкой чужого не всралось.

Артём согласно кивнул.

– Я несколько магазинов в лесу потерял. Не находили?

– Шутишь?! – вскликнул Соломахин. – Никто не вздумает туда теперь ходить! Эт я тебе обещаю: больно жутко с тем лесом вышло. А главное, как вообще так? Чес-слово, если б своими глазами его не увидел, как он, эт-самое, весь выпалил без огня, то хрен бы тебя слушать стал. Сидел бы ты сейчас в больничке, доктору рассказывал, как их халаты после Скверны своей сжигать будешь. А нам таких разговоров больно надо! Сам иди ищи, магазины свои! Скажи вообще спасибо, что не в КПЗ проснулся. Я же сперва подумал, что ты мальчонку Зубарева из дому уволок.

Дима продолжал освобождаться от Скверны:

– Почему?

– Ну так поставь себя на моё место и сложи два плюс два. Прибегаю ночью на перестрелку. А ты с неё и свинтил. Петька надрывался, орал, чо за сынка боится, ну я и пошёл к нему в дом посмотреть. А там дверь с петель слетела, пацана нигде нету, зато следами твоими всё засрано.

Макаров удивлённо посмотрел на участкового.

– Да, – подтвердил Соломахин. – Думал, ты у нас один такой внимательный краевед, слушаешь песенки пичужьи? Я как твои энти… боты следят сразу запомнил, у меня глаз намётанный. И сразу пошёл по следу к турбазе, а там уже во поле мальчонку и встретил. Он сказал, чо ты его от хероборы сраной спас. Не хотел без тебя в больницу уезжать. Ну да и хрен-с-два бы я слушать стал, больно мал очевидец. Да только вот этот вон, – участковый кивнул на Рогова, – глаза страшенные вылупил и давай тоже небылицами сыпать про Алинку нашу. Зубарев сам тоже, пока я его в наручники паковал, истерил, чо его сынку нечисть какая-то убивает. Ну а в конце всего – нате, выкусите – лес: пшик! И чо тут думать после этого?

Когда Дима, наконец, очистился от Скверны, утёрся влажной тряпкой, и принял душ, Рогов выделил ему чистые одежды из собственного гардероба. Всё постельное, испорченную Димину одежду и тряпки, которыми он обтёрся, выбросили в «осквернённое» ведро. В будущем его содержимое, вместе с самим ведром, будет сожжено.

А пока Дима обсуждал с Соломахиным и Роговым события последних дней.

Он узнал, что Зубарев находится в больнице, в Ореховке, под стражей. Что грозит ему от шести до пятнадцати по двести шестой статье: «Захват заложника». Что Витя в той же больнице наблюдается и, вроде бы, жив здоров. Подозревали отложенное утопление, но обошлось: повезло ему, что под водой валялся без сознания – не дышал, и воду не втягивал.

– Я на суд не останусь, – объявил Дима. – Я уеду.

– Я те уеду, – пригрозил участковый, а через секунду плюнул и махнул рукой. – А езжай, гад! Напишу чо-нить…

Просто так, без ответов, его, конечно, никто отпускать не собирался. Дима честно, но без лишних подробностей объяснил, каким на самом деле существом была Алина, и чем он вообще занимается. То, что не краеведением, все давно поняли, но Соломахин не мог так просто перестать шутить на эту тему. Впрочем, смешно было только ему.

– Погоди, а если Алина… ну то есть Али, была уверена, что у неё не получится тебя победить, – рассуждал Рогов, – то почему она просто не сбежала, пока ты её не выследил?

– У таких, как она, особый склад ума, отличный от людского. – Объяснил Дима. – У них либо нет логики совсем, либо она стоит не на первом месте. Они подчиняются другим сильным чувствам: голоду, ненависти, мести… Каждому своё. И эти чувства зачастую оказываются сильнее инстинкта самосохранения. Обычно, когда они всё же решаются сбежать, бывает уже поздно.

– А мне вот кажется, эт ты сейчас людей и описал, – весело ответил Соломахин. – Повадки ихние. Преступность, как есть: логика где-то пониже спины, а в голове одни деньги и алкашка!

– Откуда они вообще берутся? – Рогов сидел с лицом человека, побывавшего на том свете. – Чудовища.

Макаров пожал плечами:

– Ниоткуда не берутся. Сами из себя.

– Но если они могут такое!.. Как простой человек может им противостоять?

– Не может.

Дима задержался на пару дней у Соломахина. Рогов тоже приходил к ним каждый день и оставался с утра до вечера. Наверное, ему было нужно доказательство того, что всё пережитое было правдой. Позже ветеринар всё-таки выкопал детёныша Алины – им действительно оказался маленький щенок, Рогову не привиделось – и перезахоронил его на сей раз в резной деревянной шкатулке у себя в огороде.

– А что будет с Витей? – спросил однажды Макаров участкового.

– А что с ним будет? – ответил тот. – Мамки нет, батька в тюрьме – в детдом.

– Может быть, лучше его к Сониной матушке определить? – рассудил Дима. – Мне показалось, она очень боится одна остаться, потому Соню от себя и не отпускает. А Соне здесь с ней никакой жизни не будет. Так что, хороший вариант, думаю: все выиграют.

– Ну, эт уже не мне решать, краевед. Сам то им чо не предложишь? Сонька, если вдруг, в той же Ореховке сейчас, в той же больнице лечится, где и Витька.

– Боюсь, после того, как я в неё стрелял, она мне не сильно обрадуется.

Когда Дима совсем окреп, он отыскал в мёртвом лесу потерянные магазины, а затем забрал у Григорича свою «Волгу», которую мужики уже привели в рабочее состояние. Но уехал не сразу.

Макаров попросил у мужиков несколько металлических труб и укрепил ими ножки указателя, который приглашал случайных водителей с трассы отдохнуть в Тихозёрке. Теперь стенд стоял идеально ровно, а главное надёжно, и мог бы пережить любой ветер.

«Постоялый двор. Вкусная, горячая еда, чистые постели».

Когда работа была сделана, Дима покинул деревню.

Во второй половине дня, ближе к вечеру, его «Волгу» двадцать четыре-десять можно было заметить во дворе пресловутой больницы Ореховки.

Макаров сам не знал зачем туда приехал. Даже если б Соня не держала на него обиды, ничего бы не изменилось: она не из тех девушек, кто станет искать «одноразовых» встреч. А Дима всё равно уедет. Не сегодня, так завтра. Не сейчас, так потом. Потому что зла ещё много. А покуда оно есть, Диме придётся его карать. Так говорится в его аффирмации.

Чёрная «Волга» с эксклюзивным корпусом, эксклюзивным литьём на колёсах и всем прочим другим эксклюзивным немного простояла во дворе больницы.

Макаров так и не открыл дверцы, а просто повернул ключ.

Зарычал мотор. Магнитола залилась звучной гитарой. Дима вывернул руль…

Он никогда не узнает, что Соня увидела в окно его автомобиль. Он не взглянул в зеркало заднего вида, и никто ему не расскажет, как там отразилась выбежавшая на порог девушка.

Он просто уехал. У охотника своя дорога.

©Автор обложки: Вячеслав Александров.