Читать книгу: «Ничего не обещаю», страница 5

Теперь можно было не беспокоиться до самого утра, больше наемники предпринимать ничего не будут, пока не получат поддержки другого высшего мага, они деловые люди и не станут попусту тратить свое время и усилия.

––

Полк стоял второй день на отдыхе, скоро должны были прибыть пополнение и припасы. Свободные от службы гусары проводили время за пьянством и игрой в карты. Мацей Гжеляк в ожидании обмена пленными все время находился в компании Громова и Бремера, он хорошо понимал по-русски, но не мог складно говорить, поэтому доктор, среди прочих знавший польский язык, частенько выступал в роли переводчика для Никиты. Поляк все еще ходил с рукой на перевязи по настоянию доктора, чтобы не привлекать внимания к чудесному выздоровлению. Корнет относился к пленнику с нескрываемой враждебностью, тогда как Гжеляк и Бремер общались, будто давнишние знакомые, да и по отношению к юноше Мацей не выказывал ни малейшей неприязни.

– Спросите его, господин штаб-ротмистр, откуда он так хорошо понимает наш язык? – обратился через Бремера корнет к польскому гусару. Прозвучал короткий обмен фразами на польском языке.

– Пан Гжеляк уверяет, что был вместе с Гришкой Отрепьевым в Кремле в 1605 году, – поляк внимательно слушал, что говорил доктор, и согласно кивал. Переведя взгляд на Бремера, Гжеляк добавил еще несколько фраз.

– Из Москвы он ушел в 1612, после сдачи Кремля. Он съел свою лошадь и двух товарищей. До этого он не был магом.

– Что, мало ему всыпали тогда? Еще захотелось? – ожесточился корнет. Поляк рассмеялся и что-то сказал Бремеру. По возрасту Мацей годился Никите в отцы, он был сед, а кожу его лица делили между собой глубокие морщины и шрамы.

– Он не сражается за Бонапарта и здесь по делу, – перевел штаб-ротмистр, раскуривая трубку.

– Интересно, по какому? И чего он в рубку-то с нами полез, коли не с французами заодно? – Бремер только пожал плечами в ответ. Гусар вдруг понизил голос и начал что-то быстро рассказывать штаб-ротмистру. В конце он сконфужено улыбнулся и добавил что-то еще громче. По тому, как стало серьезным лицо его товарища, Никита понял, что дело действительно важное.

– Похоже, что он здесь по тому же делу, что и мы, уважаемый Никита Гаврилович, – сказал в конце доктор. – Ну а к стычке присоединился, потому что не может пройти мимо хорошей драки, что за поляков, так это тоже понятно – соотечественники, как-никак.

– Уж не хотите ли вы сказать, что он один из нас?

– Нет, он просто наемник и охотится за приговоренными по решению Трибунала.

– А к нам какое это имеет отношение? – удивился корнет.

– Некто Иоганн фон-Маркурт похитил кое-что у темных.

– Все равно не понимаю, мы-то тут при чем, господин штаб-ротмистр?

– А при том, уважаемый Никита Гаврилович, – сказал Бремер, выбивая трубку о край стола, – что похитил этот субъект самого что ни на есть настоящего дракона. Ручного дракона, понимаете, голубчик?

– Ну дела! И мы об этом ничего не знали? – поразился Никита.

– Темные не хотят афишировать факт наличия у них живых драконов, поэтому для поисков и возврата пропажи наняли охотника за головами. Пан Гжеляк не возражает, если мы убьем дракона, ему будет достаточно платы за голову вора.

– И что мы теперь будем делать, господин штаб-ротмистр?

– Готовить побег пана Гжеляка, полагаю, господин корнет.

––

Остаток ночи прошел без происшествий. Утро воскресного дня наступало не торопясь и лениво. Большинство обитателей дома отсыпалось ввиду отсутствия необходимости идти на работу. Золотарев тоже нежился на своем диване, даже не подозревая о ночном визите охотника за головами. Кот терпеливо сидел на балконе перед закрытой дверью в ожидании завтрака. В половине одиннадцатого взлохмаченная со сна голова Андрея появилась над подоконником в кухне, и кот требовательно поскребся в балконную дверь, громко мяукнув. В честь выходного дня ему разрешили позавтракать на кухне. От недавнего происшествия в ней следов практически не осталось. Деформированный осколок вилки покоился в картонной коробке с другими странными образцами, каждый из которых был снабжен своим собственным учетным номером. И только пустой, отличающийся по цвету, квадрат на полу напоминал про случай с холодильником.

Золотарев по-братски разделил кусок вареной колбасы, и они весело уплетали деликатес, глядя друг на друга.

– Я отлучусь ненадолго, а ты смотри не хулигань. Соседка на тебя скоро заявление в полицию напишет, и на меня заодно, – сказал Андрей, сгружая нож и вилку в мойку, полную посуды. Кот фыркнул и начал вылизываться. Золотарев быстро оделся, и, в отличие от других дней, в футболку, джинсы и легкие сандалии. Кот так и замер с лапой у рта, заметив метаморфозу своего знакомого. Неужели он собрался на свидание? Только этого сейчас им не хватало. Пересчитав деньги, извлеченные из разных карманов, и проверив на всякий случай висящую в глубине шкафа зимнюю куртку, Андрей вздохнул и направился к выходной двери. Кот побежал следом, уже всерьез полагая, что другим закрывать здесь двери не разрешает религия. Они вместе вышли из подъезда и дошли до угла дома. На противоположной стороне троллейбус только что хлопнул дверями и тронулся с места.

– А, черт! Опоздал, – почему-то психанул Золотарев и вдруг, сжав кулаки, напрягся. Обе штанги послушно соскочили с проводов и беспомощно закачались в разные стороны, ритмично ударяя по проводам, надсадный вой двигателя оборвался, и троллейбус встал. Кот подумал, что Андрей, несмотря на свою ученую степень, полный придурок. Пока водитель возился со штангами, гадая, как их угораздило соскочить на ровном участке между двумя опорами, Золотарев успел перебежать улицу и запрыгнуть в открытую переднюю дверь салона.

Черный внедорожник плавно выкатился из-под ивы и пристроился за троллейбусом, вслед за ними, перелетая между столбами и в сотый раз повторяя про себя одно и то же словосочетание – «чертов придурок», направился ворон.

––

Чудовищная буря неистовствовала вокруг. Снег, град, потоки дождя обрушивались на них со всех сторон, ослепляя и затрудняя движение. Не осталось ни одного целого деревца, и расколотые в острые щепы они подобно картечи секли воздух. Огромные валуны, вывернутые из земли неукротимой мощью стихии, по спирали взмывали вверх, чтобы гигантскими бомбами с ужасающим свистом ударить в землю, вздымая вверх каменные осколки и комья грязи. Громов и Бремер теперь всё время находились в бесплотном состоянии, отступив в Первый мир, чтобы укрыться от жестокого натиска урагана. Мацей Гжеляк, наотрез отказавшийся от их помощи, был погребен под грудой камней и стволов деревьев и не подавал никаких признаков жизни. В таком положении их Клинки были бесполезны, а в любом высшем мире они могли лишь сдерживать своего врага, но не победить.

– Где он? – обратился к доктору Никита, оглядывая поле битвы.

– Там, высоко и далеко, нам до него не добраться, – Бремер указал своим Клинком вверх и в сторону. Корнет, присмотревшись, увидел, как небольшой участок неба среди проносящихся в безумной карусели темных туч озарила вспышка молнии, и чуть погодя, сместившись за их движением, вновь.

– Ему кто-то помогает, господин штаб-ротмистр! – крикнул юноша.

– Скорее направляет, корнет, – отозвался Бремер, следя за движением сверкающего всполохами пятна.

– Буря усиливается.

– Так дело не пойдет, он погубит всё на десятки верст окрест.

– Что же делать?

– Приготовьтесь, корнет, уходим!

Громов мысленно сжался в комок и затаил дыхание, сохраняя полную неподвижность. Невероятная деформация исказила мир, неприятной волной распространившись по телу и сознанию. Юноша сосредоточился на каждой частичке своего организма и разума, чтобы остаться целым. Он слышал истории о том, как неосторожные путешественники в высшие миры по возвращении с удивлением обнаруживали отдельные части и органы своего тела за многие тысячи километров от себя. В высших мирах Никите никогда не нравилось, он никак не мог постичь их непривычные формы, направления и законы. Поэтому, с грехом пополам освоив Первый мир, он старался пореже покидать свой родной Низший мир. Судя по отвратительным ощущениям, Бремер перенес их сразу в Третий мир и теперь остался один на один с врагом, помочь ему здесь корнет никак не мог при всем желании, потому что сам с трудом едва сохранял свое существование.

А внизу, в примитивном и родном мире, небо заметно прояснилось, дождь, снег и град постепенно прекратились, и ветер свирепствовал уже не с такой разрушительной силой, чтобы глыбы камня могли оставаться в воздухе. Сотрясая землю, они одна за другой падали, довершая картину грандиозной катастрофы, постигшей это место. Молния сверкнула и ударила в небольшой пригорок, и среди раскатов грома, быстро ступая по белой крошке льда и снега, появилась фигура человека. Бесшумно, свиваясь в гибкие кольца, опустилось подле него змееподобное полупрозрачное тело, которое, казалось, целиком состоит из остатков бури, пронизываемых беззвучными вспышками молний. Огромная шипастая голова покоилась на узких плечах, от которых широко раскинулись прозрачные, как воздух, перепончатые крылья, и их, как кости, пронизывали те же беззвучные грозовые разряды. Два длинных уса, завиваясь, спускались до земли, и в них не переставая шел плотный снег с дождем. Видимо, Иоганн фон-Маркурт более не ощущал присутствия нападавших и решил, что, потерпев неудачу, они ретировались с поля боя.

Внезапно перед похитителем зашевелилась груда обломков и земли, а тонкий покров снега осыпался в тех местах, где они поднялись под действием неведомой силы. Со звериным рычанием, расшвыривая расщепленные стволы деревьев и освобождаясь от вязкой грязи, проявился Мацей Гжеляк. Отряхнувшись всем телом и бешено крутанув своей саблей, он двинулся прямо на фон-Маркурта. Тот выбросил ему навстречу открытую вперед кисть руки и опустил голову с сильно напрягшимся лицом. Волосы и одежда на гусаре вспыхнули, но поляк даже не обратил внимания, стремительно наступая. Жаркое пламя охватило его целиком, и он превратился в живой факел. Мацей не дошел всего несколько шагов, потому что предательски подломилась прогоревшая дотла левая нога, и теперь он просто обугливался в жарком костре. Никита удивлялся, почему Бремер до сих пор не пришел поляку на помощь, но сам поделать ничего не мог.

Торжествующий противник, одетый в длинный до пят дорожный плащ с высоко поднятым воротом и широкополую шляпу с черным плюмажем, приблизился к пылающим останкам, продолжая поддерживать в них губительный жар, он явно собирался испепелить несчастного Мацея Гжеляка и совершил роковую ошибку. Костлявая, практически лишенная плоти рука поднялась над языками пламени и крепко впилась ему в бедро. Взметнув снопы искр из-под груды горячего пепла, другая, такая же обгоревшая рука с зажатой в обуглившихся костяшках пальцев саблей пронзила его раскаленным докрасна клинком прямо в сердце.

Человек в плаще охнул, наклонился вперед, и голодное пламя от догорающего Мацея лизнуло его лицо. Он силился извлечь клинок из своей груди, но погибающий поляк крепко держался за него и медленно проворачивал саблю в брызжущей кровью ране. Никита вновь ощутил волну деформации и в тот же миг очутился всего в шаге от дракона, безразлично взирающего на происходящее.

– Руби! – крикнул штаб-ротмистр, и корнет ощутил, как напряженно завибрировал его Клинок Пустоты, вонзившись в призрачную плоть чудовища. Дракон так, наверное, и не понял, что произошло, когда прервалась его связь с этим миром. Двойной удар разорвал его на части, каждая из которых с ревом и пронзительным свистом втянулась в лезвие Клинка, а образовавшаяся пустота схлопнулась с неимоверной силой. Ударной волной Громова и Бремера отбросило друг от друга на несколько шагов.

Придя в себя после легкой контузии, вызванной взрывом, Никита посмотрел в ту сторону, где происходила схватка Гжеляка и неизвестного мага. Поляк понемногу высасывал жизнь и плоть своей жертвы, он уже восстановил скелет, сгоревшую левую ногу, под голыми еще ребрами набухали кровью и пульсировали внутренние органы, а Гжеляк все еще не торопился убивать, продлевая агонию человека в плаще. Маг таял на глазах, с мольбой взирая на пустые глазницы Мацея. Юноша испытывал отвращение к этой сцене и, желая прекратить мучения несчастного, решительно шагнул вперед, обнажая обычную саблю. Штаб-ротмистр преградил ему дорогу и положил руку на плечо:

– Оставьте, корнет, это его добыча. В конце концов, он ее заслужил, уважаемый Никита Гаврилович, признайте, что без него мы бы с этой парочкой ни за что не справились.

– Вы говорили, что он феникс, господин штаб-ротмистр! – возмутился юноша, порываясь пройти дальше, но твердая, как сталь, рука доктора удержала его на месте.

– Немножко феникс, немножко вурдалак, не имеет значения, так он выживает. После такого урона фениксом он будет восстанавливаться несколько лет. Предлагаете все это время его охранять и ухаживать?

– Но это же отвратительно!

– Не желаете на это смотреть, не смотрите, голубчик. Но для вас это было бы весьма познавательно, редко можно застать такого сильного вурдалака за трапезой, не будучи его пищей.

Мацей Гжеляк поглотил мага целиком, сохранив нетронутой только голову с остекленевшими мертвыми глазами, но ему заметно не хватило материала для полного восстановления. Обнаженное мясо мышц, лишенное кожных покровов, кое-где даже не скрывало внутренних органов, глаза, лишенные век, торчали прямо из голого черепа, у поляка не было языка и голосовых связок, поэтому он не мог говорить. Гжеляк завернул голову мага в опустевший плащ и надел шляпу, немного прикрыв свою, не менее жуткую. Затем он подобрал саблю, в отсутствие ножен просто зажав ее под кровоточащей подмышкой, и, держа в другой руке страшный сверток, пошел прочь, кивнув Громову и Бремеру напоследок.

– Он же сожрет еще кого-нибудь! – сделал страшную догадку Никита и рванулся вслед за поляком, но вновь был решительно остановлен своим старшим товарищем.

– Сожрет, конечно сожрет. Не ходить же ему таким, дорогой Никита Гаврилович. Откопает пару покойников, прости господи, и всего дел-то. В той стороне как раз кладбище, мы проезжали его по дороге сюда, – миролюбиво объяснил доктор.

– Мерзость какая-то, – вкладывая саблю обратно в ножны, брезгливо скорчил физиономию Никита.

– Мерзость, конечно, голубчик. Но коли вы не преуспеете в изучении высших миров, лет через пятьдесят вам предстоит нечто подобное проделывать уже самому.

– Ни за что, лучше смерть! – категорически заявил Громов.

– А с этими что прикажете делать? – показал Бремер на воронку, оставшуюся от дракона: – Нет, батенька, нам еще с вами предстоит потрудиться, и не один век, я вам скажу. Да и умереть у нас будет возможностей больше, чем от банальной старости, уж поверьте, дорогой Никита Гаврилович. Надо бы постараться найти наших лошадей, непогода еще не скоро уляжется, а до ближайшей деревни верст пять, не меньше.

Глава 3. Старые враги

Первым делом у BMWX5 разом лопнули все четыре колеса, и машина по инерции проехала с хлопаньем резины и скрежетом дисков еще какое-то расстояние. Гжеляк и Войня, не дожидаясь остановки, одновременно вышли из машины. Асфальт под их ногами стал вязким и зыбучим, как болотная жижа, и оба ушли в него по щиколотку, и в ту же секунду опять затвердел, крепко держа наемников. Мацей не остался в долгу, его правая рука вытянулась вперед, метнув блестящий предмет. «Черт, руны – чертыхнулся про себя ворон, не сумев его перехватить. Защищенное от магии лезвие с легкостью перерубило один из проводов, и, роняя искры, он извивающейся змеей упал на проезжую часть. Троллейбус остановился. После чего поляк наклонился и, издав яростное рычание, ударил кулаком по асфальту. Дорожное покрытие на несколько метров вокруг лопнуло, расколовшись на мелкие куски, освобождая их ноги. «Похоже, что намеков вы не понимаете…» – подумал ворон, и оба охотника за головами, не успев сделать и шага, ухнули вниз вместе с разрушенным участком дороги, моментально оказавшись погребенными под толщей песка, гравия и кусков асфальта. Как надгробие над ними остановился черный внедорожник, соскользнувший в воронку провала. Серьезно повредить это двум магам, конечно же, не могло, но чтобы задержать на какое-то время, было вполне достаточно. Первый раунд был за вороном.

Золотарев уже успел выйти из салона троллейбуса и, поняв, что движение этого вида транспорта возобновится не скоро, продолжал свой путь по тротуару вместе с другими негодующими по поводу внезапной аварии пассажирами. Всей толпой они пересекли проезжую часть и двинулись по направлению к центру города. «Библиотека – осенило ворона.

Земля под упавшей машиной зашевелилась, сначала показалась грязная рука, потом перепачканная голова Мацея Гжеляка. Он отряхнулся, одновременно отплевываясь от набившегося в рот песка, и, ворочаясь всем телом, выбрался из плена. Оглядевшись по сторонам и определив место, где был погребен его напарник, поляк быстро, по-собачьи двумя руками и помогая себе ногами, начал его откапывать. Сверху раздавались встревоженные голоса людей, собиравшихся возле места происшествия. Ворон следил за ними издалека, стараясь быть все время подле Андрея.

Золотарев шел теперь один. Он ненадолго остановился у киоска с мороженым, но, к счастью, ворон вовремя распознал его намерения и неприятными позывами в прямой кишке предупредительно разогнал всю очередь, поэтому задержка была очень короткой, хотя и этих секунд было очень жаль.

Выбравшись из-под завала, Нику Войня легко поднялся на ноги и внимательно осмотрелся, потом быстро кивнул сотоварищу и что-то извлек из-под полы своего плаща. Внезапно плотный непроглядный туман накрыл место аварии, повергнув в изумление и растерянность людей поблизости. Темные фигуры наемников вынырнули из-за белесых клубов, быстро свернули в переулок, идущий параллельно главной улице, и стремительно побежали вдогонку Золотареву.

«Любите побегать? Пожалуйста, на здоровье – серый кот возник в конце улицы, настороженно прижался к мокрому асфальту, наблюдая за несущимися на него темными фигурами, и, подпустив их еще на несколько шагов, отпрыгнул в заросли, моментально скрывшись из виду. Пробежав еще сотню метров, оба наемника остановились и, не сговариваясь, начали озираться по сторонам, переводя дыхание после быстрого бега. Небольшой участок улицы повторялся в обе стороны, насколько было видно глазу.

Мацей Гжеляк вынул из-за широкого манжета рукава своего плаща новый клинок и метнул его в металлическую дверь ближайшей калитки. Одним рывком оба преследователя оказались подле нее, и она со страшным грохотом распахнулась под сокрушительным ударом ноги силача. Следующий клинок вонзился в обитую искусственной кожей дверь дома, которую постигла та же участь. На другую улицу они выбрались через вылетевшее с треском сломанной рамы и звоном разбитого стекла окно. Золотарева уже не было видно. Нику медленно повел головой из стороны в сторону, словно принюхиваясь, и что-то раздраженно сказал своему спутнику. Тот недовольно сморщил лоб, прищурил глаза и слегка наклонил свою большую стриженную голову. Потом решительно выпрямился и, махнув рукой товарищу, двинулся по направлению к центру города.

Мацей и Нику держались теперь на приличном удалении. Следопыт мог без труда сопровождать свою жертву и на гораздо большем расстоянии, чем то, что было сейчас между добычей и охотниками. Неожиданно они разделились. Гжеляк грубо отобрал мотоцикл у местного рокера, которому не посчастливилось остановиться на светофоре рядом с наемником, и, наградив для сговорчивости предыдущего владельца парой увесистых тумаков, с визгом дымящихся покрышек рванул вперед, оглашая окрестности ревом двигателя. Ворон с досадой ощутил, что защитные руны на плаще поляка накрывают мотоцикл целиком и вывести его из строя он не сможет, а сооружать очередную преграду с учетом того, что теперь Гжеляк держался все время близко от других людей, было опасно. Наемник, описывая широкую дугу, обгонял их, чтобы зайти спереди. Значит, они тоже заметили следы в библиотеке и догадались, куда направляется Андрей. Похоже, что оторваться не получится. Где же эти светлые? Неужели поблизости нет ни одного Дозора? Может, еще пошуметь?

До библиотеки оставался всего квартал, а ворону так ничего и не приходило в голову. Мацей бросил мотоцикл и теперь со скучающим видом подпирал столб со знаком подземного пешеходного перехода через широкую улицу прямо перед небольшой площадью с памятником. Миновать его Золотарев никак не мог, а Нику Войня, ускорив шаг, нагонял их с тыла. По всему выходило, что зажмут они их с двух сторон прямо в переходе. Ворону они были, конечно, не опасны, но вот не похоже, что маг-самоучка Андрей может с такой же легкостью развоплотиться и отступить хотя бы в Первый мир. А защитить его от рунических клинков Гжеляка он не сможет. Оставалось завернуть Золотарева куда-нибудь в сторону, но так можно было кружить до бесконечности, а время было против ворона. Если наемникам удастся подтянуть серьезную подмогу, то ему придется уже самому спасать свою собственную жизнь. Нет, оттягивать нельзя, наоборот, надо все приблизить.

За сотню шагов до спуска в подземный переход ворон понял, что таинственный третий уже здесь и начал действовать. Волны липкого страха исходили из темноты подземелья, заставляя прохожих бессознательно проходить мимо или поворачивать обратно. У тех, кто пытался сопротивляться или слабо поддавался, внезапно падали сумки, развязывались шнурки, рвались резинки на трусах или начинало колоть в боку. Кто-то зачищал подземный переход для своих целей. Войня уже практически бежал, чтобы поспеть к лестнице одновременно с Золотаревым. Пора, – решил ворон и первым, хлопая крыльями, влетел в переход.

Андрей сбежал по лестнице сразу за ним, на шаг позади спускался Нику, а с противоположного конца заходил Мацей, держа правую руку за расстегнутой полой своего плаща. Полумрак в центре низкого тоннеля повернулся, и навстречу молодому человеку шагнула высокая стройная женщина с густыми вьющимися темно-каштановыми волосами, падающими до плеч. Небольшой рот с полноватыми губами не мог скрасить жесткого выражения лица. Карие глаза смотрели недобро, а правая рука нетерпеливо похлопывала по бедру, затянутому в черную кожу обтягивающих узких брюк. Многочисленные перстни с драгоценными камнями вспыхивали разноцветными искрами, не меньше было бриллиантов, изумрудов и рубинов в бесчисленных браслетах на обеих руках, открытых до плеч коротким кожаным жилетом.

– Здра… – запнулась она от неожиданности, когда вместо исчезнувшего Золотарева на его месте появился другой человек в сером хлопчатобумажном летнем костюме и легких туфлях с вытянутыми носами.

– Ники! Дорогой! – широко улыбнулась она, делая шаг навстречу и раскрывая руки для объятий. Гжеляк криво усмехнулся и слегка наклонил голову, приветствуя старого знакомого, но руки из-под плаща не убрал, а Войня, наоборот, беспомощно развел руками, на его лице была ничем не прикрытая досада.

– Бекки! Тварь, что ты здесь делаешь? – в тон ей ответил Никита, но от объятий воздержался.

– Все так же галантен и обходителен, – без тени обиды заметила женщина, и только взгляд выдавал ту жгучую ненависть, которую она питала к собеседнику.

– Мальчики, вы нас не оставите? Мамочке с папочкой надо поговорить, – обратилась она к своим спутникам. Наемники послушно вышли каждый в свой конец перехода.

– Куда ты его дел? – напрямик спросила Ребекка Карон, поигрывая большим перстнем на правой руке.

– Зачем ты здесь? Можешь не вертеть им, ты прекрасно знаешь, что не успеешь, – предупредил Никита, не спуская с нее глаз.

– Да, все время забываю про твою необыкновенную прыть. А помнишь? Мы с тобой неплохо ладили, – с неохотой оставляя свою игрушку, промурлыкала женщина.

– Не помню. Говорить будем? Или… – Громов сделал движение, чтобы уйти.

– Постой. Да, я здесь из-за чудака, который шалит с магией направо и налево. А ты? У тебя на него контракт?

– Допустим, – холодно ответил Никита.

– У тебя нет на него контракта, Ники. Иначе бы тебя и мальца здесь уже не было. Ты его еще не продал, не так ли? Я хочу его купить, назови цену, и ты будешь приятно удивлен, – Карон подступила к нему вплотную, и ее губы едва ли не касались губ Громова, дразня близким поцелуем.

– Он тебе не подойдет, – остудил он ее.

– Отчего же? – томно облизывая губы, спросила Ребекка.

– Он кормит бездомных котов.

– Ха-ха-ха, Ники, ты неподражаем! Сколько ты за него хочешь? Ну же?

– Бекки, он не продается, если ты до сих пор не поняла.

– Вау! Папочка решил оставить его себе? Отцовский инстинкт пробудился?

– Думай как хочешь. А теперь забирай своих питомцев и проваливай!

– Ты проводишь обряд? – резко спросила Ребекка Карон и вновь потянулась к красному камню.

– Проваливай! – Никита больно схватил ее за руку и, приблизив вплотную свое лицо к ней, добавил: – Иначе я забуду о Кодексе, ты ведь меня знаешь, Бекки.

– Да-да-да! Я уйду, отпусти! – Она отступила на шаг, закрываясь плечом от Громова, словно ожидая удара: – Но знай, я здесь не по своей воле. Ты украл добычу у темных, теперь попробуй ее сохранить!

Ребекка Карон пронзительно свистнула, и оба наемника тотчас же примчались на зов. Не говоря ни слова, она повернула перстень на руке, и воздух перед ней дрогнул.

– Я не прощаюсь, Ники! – крикнула женщина и пропала, шагнув вперед. Войня вежливо приподнял над головой свою шляпу и пятясь последовал за ней. Задержался только Мацей. Он внимательно взглянул на Никиту и одними губами прошептал:

– Uważaj, – а потом уже громче: – Nic osobistego!

«Ну да, ничего личного, как всегда», – подумал Никита и снова обернулся вороном.

––

Ребекка откровенно скучала, сидя в своем плетеном шезлонге под белым летним зонтом и пересчитывая вслух крупных чаек, расхаживающих среди островков водорослей, выброшенных на берег прибоем. Платье ей совершенно не шло, то ли от жестких черт лица, то ли оттого, что в представлении Никиты образ Карон никак не вязался с понятием «женщина». Он жалел, что согласился на этот контракт, и уже подумывал все бросить, тем более, чтобы ничем себя не обязывать, никогда не брал платы вперед. Его спутница стала вызывать отвращение еще задолго до того, как открыла свои извращенные наклонности. В первый же вечер их совместного путешествия, проявив повадки заправской потаскухи, его нанимательница попыталась сблизиться, видимо полагая, что, заключив с ним контракт, автоматически получила эксклюзивные права и на самого Громова. Будучи выставленной за дверь в довольно грубой форме, Ребекка нисколько не обиделась и громко всю ночь предавалась любовным утехам с помощником капитана, бесцеремонно затащив его в свою каюту, отделенную только тонкой перегородкой, видимо желая показать, от чего же он отказался. На следующий день она появилась только к обеду, а вот капитан остался без старшего помощника на несколько дней, пока судовой врач лечил многочисленные ссадины и ушибы, оставшиеся на его теле после ночи со странной пассажиркой.

Никита перевернулся на спину, чтобы не видеть опостылевшие лицо и фигуру, рукоять кольта в подмышечной кобуре больно врезалась в плечо, и он поерзал, чтобы принять удобное положение. Его шляпа и френч классического колониального покроя лежали неподалеку, рядом с корзиной для еды, которую зачем-то вздумалось взять с собой Ребекке.

– Долго нам еще здесь торчать? – обратился он к женщине, но та, делая вид, что занята очень важным делом, ему не ответила.

– Если твой человек не появится до полудня, я вернусь обратно в гостиницу, – предупредил ее Громов.

– Нет, Ники. Сегодня тебе не удастся нажраться виски до бесчувствия, – промурлыкала Карон и бросила ему на грудь маленького краба.

– В самом деле? – смахивая с себя колючий панцирь с парой клешней, спросил мужчина.

– Да, предстоит работа. Или ты решил, что я заплачу тебе за беспробудное пьянство? Вы все, русские, такие свиньи.

– Американки – шлюхи, – отозвался Никита.

– У меня такое ощущение, Ники, что мы с тобой женаты не один год. Очень хочется накормить тебя ядом.

– Ты уже пыталась.

– Да, и ты был настолько пьян, что даже этого не почувствовал.

– Кажется, идут, – прервал перепалку Громов и приподнялся на одном локте. Из-за небольшого мыса появилась целая процессия. Впереди шествовал грузный человек в ослепительно белом костюме, при ходьбе он опирался на массивную трость с большим, отделанным серебром шаром на конце. Рядом с ним выступал долговязый малый в простой клетчатой рубашке, в которую впивались ремни портупеи, на каждом бедре болталось по деревянной кобуре с маузером. Чуть отставая, сильно проваливаясь в песок, пыхтел толстяк с красным от натуги лицом, на плече он тащил обыкновенное охотничье ружье. Позади всех, скаля белые зубы из-под широкополых соломенных шляп, одетые в простую одежду и босые, держались два индейца, вооруженные новенькими армейскими карабинами, подпоясаны они были патронташами, до отказа набитыми винтовочными патронами.

Ребекка встала со своего ложа и, опираясь на сложенный зонтик, дожидалась, когда незнакомцы подойдут поближе, нервно поглядывая на своего спутника, который также беспечно продолжал лежать на песке.

– Мисс Карон? Мое почтение, – поздоровался человек в белом костюме, сделав легкое движение рукой к своему такому же ослепительному головному убору.

– Сеньор Альварес? Мы, кажется, договаривались о дружеской встрече, – и Ребекка указала зонтом на спутников своего собеседника.

– Вы, я тоже смотрю, не одна, мисс, – кивнул мексиканец на Громова.

– Не обращайте внимания, это мой водитель. Проку от него не больше, чем от пугала.

– Это Джимми, тот тоже, как ни странно, Джимми, поэтому я зову их Малыш и Толстяк, а как зовут тех, мне даже не интересно, – и Альварес кивнул в сторону усевшихся прямо на песок индейцев, они внимательно осматривали прибрежные заросли, держа винтовки наготове. Долговязый Малыш нагло рассматривал Ребекку, не переставая жевать и сплёвывать свою табачную жвачку, а Толстяк тупо уставился на Никиту, словно не видел в жизни ничего более интересного.

– Могу я узнать, чем вызвано такое недоверие, сеньор Альварес? – поправляя перстень, одетый поверх прозрачной дамской кружевной перчатки, спросила женщина.

– Обстоятельства, дорогая мисс Карон, обстоятельства. С некоторых пор у меня появились серьезные опасения за мое здоровье, и виноват в этом, увы, не этот ужасный тропический климат.

– Я сожалею, сеньор Альварес, надеюсь, все разрешится. А теперь мне бы хотелось перейти к делу. Место, выбранное вами для встречи, не изобилует удобствами, поэтому не могу предложить вам сесть.