Некоторые наиболее правдивые истории моего детства

В саду росло еще несколько похожих деревьев с белыми стволами и пять-шесть пышных акаций со стручками, свисавшими с них подобно длинным черным мечам. И почти на каждой ветви, греясь в лучах вечернего солнца, сидели такие же оранжевые ящерицы. Это меня от чего-то успокоило, и я побежал к своему семейству – матери и отцу с сестрой на руках, уже подошедших к нашему новому жилищу.

3

Оказалось, что мы живем на первом этаже. Справа. И вход в апартаменты, как их хочется называть теперь, по сравнению с тесными комнатами наших новостроек, был устроен через веранду. Мне до сих пор иногда снится этот не очень новый, но вполне добротный дом, с местами чуть облупившейся штукатуркой, сыроватой тенью парадной, пожелтевшей пластмассой кондиционеров, широкими лопастями вентиляторов под потолком и огромными африканскими тараканами, выползавшими поживиться чем по ночам.

У порога нас встретил стюард. Уже не молодой негр, одетый по европейски, улыбчивый и обученный не привлекать к себе внимания. Мы зашли внутрь. Там нас поджидали коллеги отца и их родственники, еще раньше прибывшие из Союза. Это были загорелые мужчины средних лет в шортах, майках или рубахах, и женщины – в цветных просторных платьях, разных комплекций и возрастов. Все они жили в соседних квартирах, и собрались, чтобы отпраздновать наш приезд.

Я вообще не очень-то любил взрослых, поэтому они мне особенно не запомнились. Советские геологи, водители, врачи, какая-то администрация. И у них были дети, примерно моего, дошкольного возраста. Но тогда я сразу прошмыгнул мимо стюарда и остальных, лишь наскоро поздоровавшись, и отправился на поиски комнаты, предназначенной для нас сестрой. Она охотно последовала за мной, так как тоже очень устала. И вот, преодолев пару просторных холлов с крашенными коричневой краской дощатыми полами, мы наконец оказались в спальне с двумя монументальными и заположенными марлей постелями и темно-коричневым шкафом.

Отчего-то мне сразу захотелось раскрыть дверцы и выдвинуть нижний ящик. Так я и поступил, и прямо обмер от неожиданности. Ящик оказался полон целыми блоками жвачки всевозможных сортов – начиная от классической пеперминт вриглис до прямо невероятных разноцветных кубиков, шариков и пластиков всевозможных ароматов, вплоть до черных лакричных жевательных конфет, вкус которых и по ныне ассоциируется у меня именно с тем временем и возрастом. Это был подарок от уже изрядно заскучавшего по нам отца. Мы, правда, так тогда этого и не поняли, но жвачек там было столько, что запас подошел к концу лишь через несколько месяцев.

Торопливо перекусив бутербродами с апельсиновым соком, которые вскоре были принесены нам родителями, и нажевавшись досыта ничтожной частью этого внезапного богатства, под шумок небольшой вечеринки через пару комнат, мы залезли в свои кровати и мгновенно заснули.

Думаю теперь, что в то время мало кто даже из взрослых по настоящему осознавал, какое это было прекрасное время, и что все происходившее, осуществлялось как-то автоматически, без какого-нибудь надрыва. Никаких особых усилий ни для чего не требовалось. Заканчиваешь институт, распределяешься по месту жительства, растешь профессионально, соглашаешься на командировку, в профкоме получаешь документы и билет на самолет. Все по плану, все заранее продумано, подготовлено и вполне осуществимо.

Да и почти во всей Африке, совсем недавно освободившейся от колониального гнета, царил тогда мир надежд и свершений. И уж точно, предреки этим краям кто-нибудь в те времена те кровавые этнические и религиозные конфликты, которые обрушатся на них спустя всего несколько лет, никто бы ему не поверил. Ни что подобное в те годы внешне никак себя не проявляло, разве что зрело где-то внутри, или в верхах демократической иллюзии, на самом деле насквозь пропитанной жадностью и эгоцентризмом тех, кто рвался к власти над этой страной, народом, который в далеком Советском Союзе увидел отзывчивого друга, может даже наставника, способного почти бескорыстно, если это было даже не так, помочь в решении самых разных проблем.