Читать книгу: «Пути океана: зов глубин. Книга вторая», страница 19
– Ей конец… Спасем… остатки экипажа… – Витал уклонился от фонтана темных кровавых брызг забившего из вздутой шеи, насаженной на его клинок и зло оттолкнул обмякшую тушу сапогом, – осознать гибель одного из лучших своих кораблей было крайне тяжело. Но сейчас, увидев повреждения от тарана, он знал наверняка дальнейшую судьбу судна. Борт с каждой минутой кренился все больше.
– Сети и тросы – в воду! Поднимаем своих! Мортиры – наизготовку!
Леон коротко кивнул, смахнул рукавом заливающий глаза пот и рванул по одному из трапов на «Крылатый». За ним последовали остальные из экипажа. В разросшемся столпе дыма Витал уже не видел собратьев на другом конце «Фурии» и лишь крепче сжал рукоять клинка и стиснул зубы. Страшное осознание, что не удержи они рубеж, и вся эта нечисть уже сегодня высадилась бы на Да-Гуа, влило в его жилы жидкий огонь.
***
Верхняя палуба пиратского корабля, что попал под их таран, уже превратилась в лабиринт из вздыбленных досок, испещренных чёрными кольцами подпалин. Ещё хуже выглядела «Прелестница Лавраза», с которой через нижние палубы переместились, едва пришли в себя после столкновения.
Что было потом, он помнил смутно.
Генерал Мортем никак не мог взять в толк, отчего дыхание не даётся, и вдох за вдохом не дают выдоха.В груди будто полыхал пожар, а по широкому лицу катились крупные капли пота, теряясь в отросшей щетине и усах.
Передвигаться по скользкому кровавому зеркалу шаткой палубы было практически невозможно. Поскальзываясь, он только придерживал нагрудник, пробитый обломком толщиной с руку. Ещё новобранцем он сразу смекнул ценность густо-лилового покраса брони, чтобы ничем не выдавать противникам своих ран, и теперь просто знал, что дела его плохи.
Мир вокруг раздваивался, и дурнота от качки смешивалась с невесомой лёгкостью оглушительной контузии, уже которой по счёту на его памяти.
Мортем тяжело ступал, опираясь на меч словно на костыль.
Победа была так близка! На следующем рассвете он бы проснулся новым хозяином острова… Но эти проклятые крысы со своим флотом… Застали врасплох… Почти у самой цели…
Агония в груди разрослась и охватила дрожью всё тело. Ну уж нет! Отступать, и тем более ретироваться, генерал и не планировал. Ему хотелось только выжить и любой ценой дойти до Да-Гуа.
Непослушная рука шарила наполовину разбитую колбу в мешочке у ножен и красные кристаллики вперемешку с кусочками стекла из с противным шипением растворились на языке. Он сплюнул. Адская горечь в глотке уже вызвала спазм, который прокатился волной по всему телу. Из горла вырвалось нечто звериное.
Судорога охватила его всего. И тут же, будто по волшебству, первой ушла боль в боку и наконец затихла и в груди.
Мортему не хотелось думать.
В силе собственной воли перед колдовской властью алхимической пыли он был уверен абсолютно.
Удивительно, вокруг него на палубе не осталось ни единого живого офицера. Он хотел было набрать воздуха в лёгкие, чтобы рявкнуть этим трусам выйти и сражаться, как и положено по Уставу, да только с удивлением обнаружил, что в дыхании не было нужды.
Он поправил вдруг ставший тесным шлем с пером в тон своих знаменитых лиловых лат и отметил, что их привычные пятьдесят с лишком фунтов, стали легче пера. Годфрид выхватил клеймор и с неожиданной скоростью, легко исполнил пару первых пришедших на ум фигур.
Клинок, что оставлял за собой призрачный след сейчас же со звоном увяз в древесине мачты.
Зрение его стало кристально ясным. Словно сквозь увеличительное стекло на соседних кораблях он видел своих людей, видел гильдейских моряков, которых прижимала чернильная сволочь. Звуки битвы достигали его ушей с немыслимой чёткостью – он разбирал слова, которые нипочём не уловил бы раньше. Вот только смысл их отчего-то неумолимо ускользал, что песок сквозь пальцы.
Сознание затягивало паутиной, внимание стало вязким.
Он шёл на запах битвы и свежей крови, отбрасывая от себя обломки и катающиеся по накренившейся палубе бочки. Языки пламени то и дело вспыхивали вокруг, но всё его внимание сосредоточилось на фигуре в чёрном, посмевшей швырнуть ему под ноги бочку с горящим фитилём. Пинком генерал отправил её прочь и даже не обернулся на грохот взрыва. Будто застывшие в смоле, глазные яблоки, как и шея более его не слушались, и вынуждали ворочать всё тело, чтобы осмотреться.
Выпущенная следом пуля снесла ухо и часть щеки. Годфрид лишь оскалился и с лихой яростью рванул на пирата.
Он хотел было проорать уставной боевой клич или грязное ругательство в адрес этого крысиного отребья, но одеревеневшийязык так и остался лежать во рту. Из горла вырывалось лишь утробное рычание.
Главарь пиратов, рослый пес, выпустил еще одну пулю прежде чем отпрянуть, и лезвие двуручного меча просвистело у самого его лица с линиями волн, утопающими в короткой бороде. Веерный след его долго угасал в воздухе, пока они с морским бандитом сцепились в смертельной схватке. Спутники пирата, двое таких же шавок, но пониже ростом, и пожилой коротышка с обожжённой харей и арбалетом наперевес, мучительно медленно отступали по трапу, ведущему на другой пиратский корабль.
Шальной азарт превратил почтенного генерала в мальчишку, что вот-вот излупит палкой заросли проклятой крапивы у дома под самый корень.
Тактику и каждый ход «крысиных бригад», пиратской мрази, Годфрид знал наперед. Ударов противника он не чувствовал. И опьяняющее подобие веселья охватило его всего.
Демоническая энергия и неукротимая мощь наливали его новой, сладкой, невиданной силой. Мортем чуял страх, забавлялся от криков злобы, видел какие глубокие следы оставляет его дручник в дереве палубы и лишь удивлялся как этим медлительным соплякам вновь и вновь удаётся уклоняться и всё ещё оставаться в живых. Впрочем он продолжал град неумолимых атак, зная что вот-вот измотает этих жалких медлительных крыс.
***
Из пробоин от снарядов с нижних палуб валил густой дым.
От очередного взрыва где-то в трюме «Прелестницы» корабль качнуло, и пылающие реи ее намертво сцепились с такелажем «Фурии» на грот-мачте.
Пару раз под ногами ухнуло, и пламя взвилось вверх по канатам, жадно пожирая остатки парусов. Горящие лоскуты ткани и куски пепла то и дело летали в воздухе. Напряженно звенели клинки и раздавались выстрелы.
Клеймор Мортема с оглушительным треском вонзился в доски. Витал в очередной раз выстрелил, целясь в щель между нагрудником и наплечником. Пуля высекла искру, но не пробила металл.
Потерявший человеческий генерал с мутными глазами навыкате, какой бывает лишь у акул в охотничьем азарте, неотрывно следил за добычей, не давая и секунды передышки. Нечеловечески покрытую волдырями раздутую харю искажала то ли ухмылка, то ли оскал ей под стать.
Рубящие удары с неслыханной силой и проворством выматывали и не давали покинуть обречённый корабль.
Огромный клинок в очередной раз рассек воздух и с треском вонзился в палубу так, что заставил всех пошатнуться.
– Марш на «Крылатого»! Я прикрою!– крикнул Витал.
Красавчик и Фаусто с остатками экипажа стремглав бросились по сильно накренившемуся трапу.
Каждый сустав капитана кричал от боли после бесконечных уворотов на усеянной обломками палубе. Жар разгорающегося пожара превращал пот в кипяток, заливающий глаза и мешающий отражать удары. Спутанные ветром мокрые волосы липли к лицу. Едкий дым душил, не давая вздохнуть.На атаки не оставалось сил. Только увороты, увороты, увороты, увороты…
Жирное исчадье ада рычало и как будто лишь входило во вкус, невзирая на раны, что решетом покрывали открытые участки тела и пробитые вмятинами латы. В одной из пробоин – Витал готов был в этом поклясться – виднелось трепыхающееся сизое, покрытое волдырями сердце. Но всякий раз, когда появлялся шанс нанести удар, проклятый генерал ускользал, точно гигантский морской угорь.
Едва поспевая за смертоносной пляской двуручника, Витал ощущал, как стремительно истощаются силы, как нарастает пульсирующая боль где-то в плече и ключице, под вспоротой ударами главаря стражи броней.
Потом. Всё потом. Сейчас важно довести обещанное до конца.
И выжить.
Казалось, сам воздух распадается на ломти после выверенных взмахов огромного двуручника.
– Капитан! Берегись! – послышалось нестройные крики позади с «Крылатого».
В голове пронеслись слова Маркиза: «На твоём надгробии напишут – его погубило неумение отступать».
Точно. Никогда не умел.
Сначала показалось, что в корабль ударила молния.
Витал из последних сил отпрянул и рухнул на спину, когда палуба с громким треском содрогнулась. Грохот поглотил крики.
Скрежеща зубами от боли, капитан приподнялся и смахнул соленую пелену с глаз.
Массивная фигура генерала исчезла, словно морок. А с «Крылатого» и даже соседних судов армады донёсся ликующий свист и улюлюканье.
Там, где только что возвышался набыченный армеец, в искалеченной артиллерией палубе, зияла рваная дыра, окаймлённая чёрной щепой. Из пролома торчал дымящийся обломок мачты, скрипящий и продавливающий хрупкие края.
Капитан закрыл голову от нестерпимого жара и подполз ближе. Огненной змеёй пламя струилось снизу вверх по добротной, но теперь бесполезной, древесине. На изуродованных шквальным огнём нижних палубах вповалку лежали тела вражеских моряков. Оранжевые отблески плясали на латах павших воинов Лиги Доблести.
Пожар высветил сквозную, до самого трюма, пробоину.
А на дне её, среди покачивающихся в прибывающей воде бочек и обугленных обломков, темнела фигура в лиловых латах.
Обгоревшая рея с остатками такелажа торчала аккурат на месте, где полагается быть голове.
Генерал Лиги Доблести Годфрид Мортем отправился в пучину ада.
Заказ был выполнен.
Витал со стоном повалился на спину и выдохнул. В тёмном небе над головой пылали мачты, играл языками пламени, словно развевал погребальные стяги. Раскалённый воздух полнился дымом и парящими хлопьями пепла, отлетающими от догорающих парусов.
На далёкой линии горизонта плясали молнии. Запах надвигающейся бури прорезался сквозь гарь. Свинцово-синие тучи наперекосяк кое-как стояли в небе, придавленные раздутыми шапками кремовых кучевых облаков. Пейзаж баталии подчёркивали широкие черно-оранжевые столбы дыма. Грохотало. То тут, то там раздавались взрывы на кораблях противника, которые раскачивало на нарастающих волнах.
– Капитан, быстрее!
Туман звона контузии прорезали отчаянные крики с «Крылатого».
Сквозь дымку он увидел, как горящий корабль начал заваливаться набок, точно раненый кит. Возвращение на свой корабль стало вопросом минут. Любой ценой. Витал с трудом поднялся и, пошатываясь, захромал к борту.
Шатко балансируя на набирающей крен палубе, Витал вскарабкался на то, остатки трапа и пополз. Обрывки толстых канатов словно щупальца раскачивались на крепчающем ветру.
Грянул новый взрыв.
Волна голубого пламени прошла сквозь него и вместе с обломком мачты швырнула о борт «Крылатого». Руки сами собою вцепились в обрывок каната, и Витал полетел вниз. Раскалённый такелаж прожёг перчатки насквозь, а ладони, с отчаянным упрямством никак не отпускающие верёвку, вдруг превратились в горящие клещи.
Как если бы капитан голыми руками ловил саму боль за хвост.
Крен от взрывной волны оказался столь сильным, что корабль черпнул бортом воды, но, по счастью, корпус тяжело вернулся в прежнее положение. Брызги хлестнули по лицу. Горькая морская соль острыми иглами обожгла покрытые волдырями ладони.
Небо грозило вот-вот оказаться под ногами, а море – над головой.
Пока канат тянули наверх, он лишь стискивал зубы и безотрывно смотрел на бурлящую от уходящих на дно кораблей поверхность воды, пока спасительный рывок наконец не вознёс его на палубу.
Витал перевалился через борт и зашёлся в кашле..
– Уходим… Шторм довершит…
Договорить капитан не успел. Уютная бархатная чернота утянула его в мягкие объятия забытья.
***
Болело везде.
Маркизовы зелья притупляли страдание, но глухая пульсация в каждой кости, в каждом суставе прорывалась сквозь туман в голове.
Витал открыл глаза.
Первое, что он обнаружил – потолок собственной каюты над собой и озабоченное лицо Леона, измазанное пятнами сажи и наливающееся кровоподтеками.
Только вокруг век его кожа оставалась нетронутой копотью, отчего светлые глаза казались двумя горящими углями в прорезях маски.
Дыры и трещины грязного камзола приятеля белели свежими повязками. Витал машинально поднёс к лицу собственные руки – плотные бинты укутывали ладони, да и сам он лежал раздетый, опутанный повязками чуть ли не с ног до головы.
Молчаливой тенью Дафна гремела склянками у стола. Пахло едкими снадобьями.
– Очнулся, братан? Чай, не привыкать тебе… Ты, поди, за бессмертием стоял, пока мне в Небесной Канцелярии мозги выдавали? – Леон криво усмехнулся. – Всё на мази. Ты главное, слышь, не переживай ни о чём. Фаусто принял на себя командование, пока ты тут отдыхаешь… Поправляйся быстрее, да отметим нашу победу над этими петушарами как полагается…
– Что с командой «Фурии»?
– Не тревожься. Есть раненые, но все живы. В лазарете сейчас. Но есть одна небольшая проблема… Ну или не то чтобы небольшая…
Высокое контральто, словно пушечный выстрел, разорвало тишину капитанской каюты.
– Так вот он где! Ах ты ублюдок!!! Сучий потрох!!! Единственный в жизни раз уступила палубу моей девочки… Убью!!!..
Пират подскочил.
Пухлая ладошка снизу вверх отвесила Леону такую звонкую пощёчину, что тот едва не рухнул оземь.
От удивления.
Капитан «Фурии», Грандиозная Генриетта, оказалась на голову ниже Леона, и в пару раз шире. Раскрасневшаяся, с заплаканными глазами, разъярённая мореходка являла собою олицетворение собственного корабля, и, с плохо скрываемым восхищением, Леон на всякий случай положил руку на эфес сабли.
Явно лишь затем, чтобы продемонстрировать пышнотелой фурии с толстыми косами всю глубину своего притворного ужаса.
Он так увлёкся созерцанием колыхающегося бюста собеседницы, что даже пропустил ещё пару оплеух. Впрочем, судя по масляному блеску в глазах, это его ничуть не огорчило.
Ромовые пары окутали Витала, когда Грандиозная Генриетта обрушила свой гнев уже на него:
– А вы! Вы, капитан! Куда смотрели, а?! Да уж лучше вы остались кверху брюхом, чем моя фру-фру!..
Мореходка вдруг испуганно зажала свой рот ладонью и уставилась на Витала широко распахнутыми глазами.
Забинтованные пальцы не позволили потереть переносицу, и тот только вздохнул:
– «Фурия» с честью сражалась. С честью ходила, и с честью отправилась в ласковую глубину…
– Вот и я говорю… – Хриплый голос Леона оборвала новая пощёчина, и поток рыданий Генриетты хлынул водопадом.
– Дай только оправиться, и сварганим тебе новый борт. Окрестим «Грозной Генриеттой», и будете ходить почище прежнего… – Бодрый тон Витала плохо скрывал его собственную горечь. Невольно вспомнились полные восторга глаза настоящего Венсана, и как он, хмельной после назначения на «Фурию», взахлёб расписывал все достоинства судна.
– Не надо мне ничего!..
Заливаясь плачем, Грандиозная Генриетта загромыхала вон. Леон спешно приподнял треуголку и галантно поковылял следом за безутешной дамой.
Капитан откинулся на подушку и закрыл глаза.
Смеяться или плакать, он пока не решил.
Рассвет
Два года спустя
– Это сущая катастрофа! Мне так жаль, миледи, – избыточно участливая де Прюм надрывно причитала и шуршала юбками в попытке поспеть за управительницей.
Но де Круа энергично цокала по паркету и не сбавляла шаг. Вопреки скверному переигрыванию, в тоне советницы действительно проскальзывали нотки отчаяния. И – самый настоящий страх.
– …и аккурат накануне нашего вступления в Новый Торговый Конгломерат! Мы же столько труда в это вложили! Подобное абсолютно недопустимо! Какой скандал! Нам никак не успеть восстановить все в срок…Что о нас подумают?! Что скажут?!
Селин же ускорила шаг, и стражники распахнули двери на лестницу.
Пахнýло ушедшим дождем и замытой гарью.
Непривычно опустевшее пространство на площади открывало небывало живописный вид на город. Новая Вердена невероятно преобразилась и расцвела за истекшее время. Суровая малахитовая зелень каменистой береговой линии благосклонно впустила в себя светлые пятнышки новых просторных кварталов, еще бледнеющих свежей древесиной. На фоне умытого грозой неба, словно постовой, шпиль часовой башни перерубал радугу надвое. Открытый в прошлом месяце Нововерденский Университет щеголял фасадом, расписанным древними знаками островитян. А изумрудный флаг Альянса Негоциантов над дворцом управительницы величаво переливался золотым знаком весов. Что исторически – Селин проверяла! – в большей степени символизировали равновесие и гармонию, а вовсе не торговлю, как упрямо твердили ей в Старом Свете.
Мокрые красно-коричневые черепичные крыши играли в прозрачном послегрозовом солнце. Классические фасады достроенных зданий являли собой сочетание холодной чинности континентального стиля с игривой экзотикой местных культур. Кое-где стены увивали пышными бордовыми и зелеными листьями лозы, и создавалось впечатление, будто сама природа пронизывает каменные фасады. Навесные сады опускались с балконов, превращая городские бульвары и аллеи в зеленеющие коридоры. Из переулков то и дело слышался детский смех и песни уличных артистов. В лужах отражалось бирюзовое небо с хлопьями облаков и, поднимая мелкую рябь, возились пухлые важные воробьи.
Селин подумалось, что только сейчас она по-настоящему увидела Новую Вердену во всей полноте ее потенциала. Когда-то, много жизней назад, тоскливое недостроенное поселение, вдруг превратилась в прекрасный вольготный город. Но единственная деталь в городском ландшафте инородным шрамом все это время мешала разглядеть обновленную панораму.
До сегодняшнего дня.
Проклятый дядюшкин памятник.
Де Круа спустилась по ступенькам и вышла на середину площади, где под невнятные советы зевак уборщики с лопатами возились у обугленной груды камней со вкраплениями белого. Рядом стояли огромные телеги-мусоровозы, и останки монумента Фредерика де Сюлли с гулким шорохом исчезали в деревянных кузовах.
Носок туфельки подцепил кусок мрамора. Или, скорее, того, что должно было им быть. Поскольку все тут же рассыпалось в черный прах. Весьма символично для правления герцога.
Поймав на себе взгляд де Круа, леди де Прюм картинно заломила руки и запричитала о суровости беспощадного островного климата.
И разумеется такое рвение только еще больше выдало причастность к очередному очевиднейшему присвоению казенных средств вдовы бывшего управителя: от удара молнии дорогой мрамор не мог бы гореть! Дал бы трещину, и только.
Но даже вопреки собственной логике, Селин лишь хотелось рассмеяться.
От души, ведь лишь сейчас нахлынуло чувство подлинной свободы. Будто с этого момента ей стало позволено дышать полной грудью.
Какова вообще была вероятность того, что точнехонько накануне годовщины ее двухлетнего правления колониями Да-Гуа по острову пронесется неслыханная буря, и ненавистную статую поразит молния?.. Да, многие задавались вопросами почему во дворце разом исчезли все портреты герцога, но снос мраморного де Сюлли старшего прямо на центральной площади выглядел бы мерой чрезмерно демонстративной. Теперь же все решилось само собой… Едва щеки коснулось дыхание ветерка, она хитро сощурилась в небо. Неужели Эхекатль помог?
Для приличий Селин все же скрыла ликование за веером. Но притихшая де Прюм неожиданно подала голос:
– Нам не впервой воскресать из пепла! И потому мы изготовим новую… Позвольте, миледи управительница, я немедленно распоряжусь… – леди де Прюм решительно закатала кружевные рукава.
– О, нет-нет, Элиса… Н-нет. Видите ли, так удачно совпало, что наш архитектор давным-давно разработал проект фонтана…Успеем к празднику. Все в вашем вкусе: композиция с корзинами, полными фруктов, ягод, цветных камней и всего того, что так дорого вашему сердцу. С непременной бронзой! Доверю вам проследить, чтобы на площади не осталось от старой статуи даже мелкого камня. Сами понимаете, ничто не должно портить впечатления…
Потрясенная де Прюм благостно сложила руки на поскромневшем декольте и замерла, явно не зная, что и сказать. Только подрагивающее нижнее веко выдало вышедшее из-под контроля напряжение.
Мелодичный перезвон обозначил полдень, и, мельком глянув на изящные башенные часы, де Круа заторопилась обратно во дворец, где ее уже ждали в Зале Совета.
***
Время, когда она боялась и шагу ступить, чтобы не вызвать своими нововведениями очередной неслыханный скандал в Старом Свете, давно прошло. Безусловно постепенная, но безоговорочная, независимость Да-Гуа и отказ следовать политике, десятилетиями навязываемой извне, обнаружили ожесточенных врагов нововведений даже там, откуда их не ждали.
И первые дипломатические стычки были больше похожи на бряцание оружием в попытке все же урвать кусок от многострадального острова или же вернуть запрещенную работорговлю. Ради последнего власть имущие с континента то и дело придумывали новые хитроумные схемы легализации, не забывая вслух громко рассуждать о защите прав и свобод просвещенного человека.
Но тщетно. Де Круа не только уничтожила черный рынок работорговли, но и вырвала с корнями все ростки явления под множащимися новыми обличиями.
Селин посмела вывести за рамки закона рабство как позорный пережиток, да еще и сумела так обосновать правоту собственного мнения, что ее поняли и согласились даже самые недалёкие.
Осуждать управительницу напрямую конечно же не решились из-за моральной стороны вопроса, ибо что как не высокие стандарты нравственности отделяли Новый Свет от диких нравов народов низких, а потому – несчастных.
Однако посягательство на многовековой заговор молчания не осталось без ответа.
Постепенно, под предлогом протеста против сотрудничества Да-Гуа с ненавистными пиратами, одно за другим на остров пощечинами стали налагаться ограничения. Торговые операции с недвижимостью, фрахтование судов, запрет на швартовку в портах на континенте и государств архипелагов, разрыв дипломатических отношений, аннулирование даже открытых, а потому длящихся, сделок по ресурсам и конечно же полное прекращение финансирования колонии…
Расчёт был на старые добрые бунты, ведь начавшиеся беспорядки превратили бы мятежный остров в сплошную кровоточащую рану многолетней междоусобицы. Но план провалился. И бывшие разрозненные колонисты и аборигены стали из врагов союзниками, объединенные новой идеей процветания вместе с островом без попыток подчинить его себе, либо навязать чужие ценности.
И эта идея быстро проросла и на континенте, взойдя зернами раскола уже там. И всё больше кораблей стали приходить в порты Да-Гуа с молодыми творцами, мыслителями, учеными, учителями, инженерами, врачами и архитекторами на борту.
Пришло поколение, сердечно и страстно горящее идеями мирного и честного добрососедства. Цвет нового общества прибыл, чтобы остаться.
Видя, как новые поселенцы вносят свой вклад в бережное восстановление природы на Священных землях, многие коренные островитяне пересмотрели и отринули свою давнюю вражду, помогли воплотить и наладить выращивание фруктов и специй, которые враз стали пользоваться неслыханным спросом у новых союзников уже по ту сторону океана.
Кто-то даже говаривал, мол, без колдовства аборигенов, конечно же, здесь не обошлось.
Новые цели и выгоды заставили сложить оружие даже самых непримиримых противников реформ. Впрочем, горстке несогласных из числа упраздненной Лиги Доблести, не желающих вступать в созданную для охраны Гвардию Защитников Да-Гуа предоставили возможность беспрепятственно покинуть остров.
***
Лакеи с видимым усилием распахнули высокие двери в просторную залу, и миледи управительница вошла под грохот отодвигаемых кресел уже ожидавших ее членов Совета.
Приглушенные голоса советников стихли, зашелестели отчеты, кто-то прокашлялся и наступила полная тишина.
– Господа, позвольте поприветствовать вас! И прошу, усаживайтесь, – Селин тепло оглядела собравшихся.
Новоизбранные мэры Чжоу-Фу и Акифа нервничали, да так, что даже боялись шевельнуться. Епарх Писториус все норовил заснуть на плече у благостно сосредоточенного викария Доминго.
И только глава Гвардии Защитников Брут и адмирал Марсий являли собой подчеркнутое хладнокровие и уверенность, развалившись в креслах. Впрочем в пределах допустимых рамок.
– Отчего же Великий Вождь Эхекатль не почтил сегодня Совет своим присутствием? – спросила Селин и отметила про себя, что при звуке этого имени Марсий тут же скривился и отчего-то оттянул и так свободный воротник рубахи.
– Вождь просил передать через Фию, что сегодня у них День Зова Древних, и коренные жители будут заняты своими церемониями. Но он полностью доверяет решениям управительницы, – доложил Доминго, аккуратно стряхнув с себя седую голову задремавшего Писториуса.
– Что ж. В таком случае начнем без представителей островитян, – Селин осмотрела присутствующих еще раз и торжественно начала. – Господа, позвольте поприветствовать вас всех и поблагодарить за готовность принять на себя ответственность за будущее Да-Гуа! Несмотря на то, что я бываю крайне требовательна, я вижу сколь много вы делаете для процветания острова. Каждый из вас уже подтвердил не одним лишь словом, но и делом, что находится на своем месте. И сейчас мы можем наконец сказать: мы не только смогли выжить в непростых условиях изоляции и вражды, но и обрели уверенность в завтрашнем дне! Казна получает стабильный доход, – в зале под одобрительное ворчание зашелестели страницы отчетов, – распрям на острове положен конец! И важнейшее – конец положен и работорговле вместе с плантациями губительного черного цветка! И теперь, когда насущные потребности жителей мы обеспечили, мы готовы к следующему шагу – духовному и научному развитию, расширению списка союзников для торговли и защиты земель!
Картины трудных побед проносились бешеной вереницей в памяти Селин. В глазах стало нестерпимо жечь, голос ее дрогнул, и она произнесла:
– …Господа, благодаря всем вам, Да-Гуа решительно идёт в будущее!
Одобрительный гомон перерос в аплодисменты.
Управительница сдержанно кивнула и, дождавшись тишины, опустилась в кресло.
Зазвучали доклады.
Смуглый курчавый Фарис, бывший священнослужитель под началом Доминго, теперь – молодой мэр Акифа, как только речь зашла о его любимой теме, ювелирных изделиях, поборол остатки прежней робости. Именно он подал идею построить гранильную мануфактуру прямо у шахт по добыче драгоценных камней. Неповторимая да-гуайская огранка как стиль возникла словно сама собой, а производство ювелирных украшений за последние два года прославили Да-Гуа даже далеко за пределами Лавразской акватории. Считать прибыль Фарис умел очень хорошо. И к его чести, новый мэр с не меньшим рвением добивался, чтобы ремесленники получали все необходимые условия и инструменты для облегчения своего труда. С ростом их показателей поднялись и темпы производства. Но акифский мэр пошел дальше, однажды спросив управительницу, должно ли сырье под огранку всегда предполагать островное происхождение. И получив добро от восхищенной де Круа, юный воспитанник Доминго проявил небывалые таланты в решении экономических вопросов острова.
Мэр Чжоу-Фу, бывший раб-абориген, что отбывал заключение когда-то вместе с Тенлоком, в тандеме с Фией сумел полностью закрыть вопрос с плантациями, превратив их в сады и поля, которые плодоносили круглый год.
– Всеведущий благоволит нам в этом сезоне, и наши ремесленники и фермеры готовы представить плоды своего труда к грядущему торжеству в честь заключения договоров с союзниками, – подытожил викарий Доминго. – Также наши ученые на основе зелья от болотного тумана вывели лекарства, как показывают испытания, для долголетия. Уверен, оно будет пользоваться огромным спросом.
Селин удивленно кивнула и взглянула на адмирала. Он, как и всегда, тяготился вынужденным прослушиванием чужих заслуг и явно ждал момента, чтобы заявить о своих достижениях.
Доход от небольшого налога на деятельность гильдейских и «прочих моряков» превратил портовых глав Да-Гуа в судовладельцев и позволил разжиться собственным нехитрым флотом. Впрочем достаточным, чтобы устранить зависимость от Гильдии Мореходов. Удивительно, но даже потеряв статус любимца высоких чинов на Малом Орфее, Марсий умудрялся лихо совмещать адмиральский пост и должность советника по судоходству.
– Три наших торговых судна и галеоны сопровождения вчера успешно вернулись из Атолла. Там давно обижены на Гильдию за запрет на швартовку. Мы все распродали в первый же день и вышли оттуда с полными трюмами. Сработаемся. Куда они от нас денутся?– Адмирал был так доволен собой, что Селин даже начала бороться с искушением тактично осадить его некоторую развязность, тихонько пнув под столом. Жалобы на крутой нрав Марсия хоть и продолжали приходить управительнице с завидной регулярностью, но в последнее время их стало гораздо меньше. Но за столь стремительное освоение торговых путей с новыми союзниками с подачи адмирала управительница была готова ему простить некоторые злоупотребления полномочиями.
– Мои глубочайшие извинения! Пардон, совсем забыл о нашем еженедельном собрании! – Раздался бодрый голос Антуана, лишенный какого бы то ни было сожаления или раскаяния.
Опоздавший де Сюлли-младший ворвался прямо посреди рапорта Брута, с сердитым стуком захлопнувшего рот. И уже спустя несколько минут кузен заскучал и начал плеваться бумажными шариками в потолок, как бы намекая, что являет собою персону творческую, а потому освобожденную ото всяческих условностей.
Впрочем, Селин относилась к его эпатажу снисходительно.
Благодаря литературным стараниям в жанре сентиментального романа кузен прославился далеко за пределами Да-Гуа. И даже заочно был премирован лично Её Величеством Императрицей. Феноменальные доходы от своих романов он упорно вкладывал в культурное развитие острова. И традиционные застолья с третьим сословием. Совместно с леди де Прюм они затеяли выставки, пользующиеся большим спросом у туристов и даже у местных жителей.
Званием просветителя кузен гордился невероятно.
На творческих вечерах после зачитывания избранных мест своих сочинений он неизменно отмечал, что эклеры кондитерской Новой Вердены будут получше императорских, и нет, он никак не отступит от этого убеждения, хоть стреляйте его. Наладив собственное книгопечатное производство на окраине Новой Вердены, он стал местной знаменитостью, и на текущий момент вовсю вдохновлялся предстоящей ролью любящего отца: с супругой Агатой, которая уже ожидала первенца.
На доклады прочих советников Селин кивала в ритм и знай себе ставила отметки в протоколе. Когда последний министр отчитался, подали местные душистые настои с фруктами и тарталетки. Присутствующие наконец ослабили воротнички.
