Читать книгу: «Пути океана: зов глубин. Книга вторая», страница 20
– Повестка исчерпана? Господа, поправьте меня… Второй этап строительства нового торгового порта… открытие больницы… готовность к предстоящему подписанию договоров с новыми союзниками и бал-маскарад после него… – Палец Селин вёл по списку до самого конца и замер, губы перестали беззвучно шевелиться, и она с произнесла уже более громко. – Благодарю. Все свободны.
Напоследок уточнив несколько рабочих вопросов, она осталась наконец одна и устало откинулась в кресле.
Взгляд рассеянно скользил по наградам, обильно расставленным на полках шкафов вдоль стен. Все эти кубки, ордена, медали, церемониальные маски и знаки отличия, полученные за три года, стали для нее не более, чем декорациями, далеко не всегда радующими глаз своей красотой.
– Эй, рановато расслабилась, Птичка. – Прохрипел Брут и положил перед ней тяжелую кипу корреспонденции. – Хотя уже у самого задница затекла от этих твоих посиделок.
– Брут… Пожалуйста. Хватит называть меня «Птичкой». Уверяю, «Селин» или хотя бы «эй ты» мне будет достаточно…
Он деловито сопел и продолжал извлекать из карманов конверты.
–– Хорошо, давай, что там у тебя, – вздохнула Селин и, надув губки, принялась разбирать письма и бумаги, некстати вспомнив, что ей предстоит собственноручно подписать не меньше пяти сотен приглашений на праздник по поводу основания Торгового Конгломерата.
– Чертова бумажная работа, – понимающе вздохнул вояка. – Эта кабинетная жизнь до добра не доведет! Честно говоря, даже скучаю по тем временам, когда мы шлялись по острову в попытках сдружиться с местными…
– И попытки оказались успешными. Как у вас дела с Фией?
– Хорошо… Ох, ну что за женщина… – вдруг восхищенно воскликнул Брут, – искал такую всю жизнь! У кого еще может быть шрамов больше, чем у меня?! П-погоди..! – Румянец стремительно заливал кончики ушей главы гвардии. – Откуда ты знаешь, что мы…?
Наслаждаясь видом раскрасневшегося Брута, Селин хитро улыбнулась.
– Обычная женская интуиция. Не только же тебе знать все обо всех… – Суеверно округленные глаза Брута все же смягчили её подкол. – …а еще она сама мне сказала об этом…
– Раз уж пошел откровенный разговор…То ты это… Полегче с Марсием.
– Что?! А вот это не твое дело!
Селин лишь демонстративно посмотрела в потолок и устало вздохнула.
– Ага, не мое. Но все-таки полегче. Он из кожи вон лезет в попытках угодить, а ты только веревки вьешь из мужика. Разве он мало сделал, чтобы заслужить?…
– Не желаю это обсуждать. Давай все-таки к делу. Доложи, что у нас происходит.
Видимо ее строгий взгляд и тон возымели действие, и Брут сосредоточился на рапортах.
– Да собственно ничего особо интересного в последнее время. Все здесь. – Он щелкнул по бумагам. – Советники ведут себя прилично, не воруют. У акифцев сбыт оружия как шел, так и идет, но уже очень малыми партиями. И из-под полы. Как ты сказала, пока оставим это на самотек. Авось оно и само загнется… Барыжить теми же специями куда выгоднее сейчас.
Он порылся немного в бумагах и зашевелил беззвучно губами.
– А вот еще что! У Братьев Смирения прошел раскол. И мой человек говорит, что половина уже вернулась в объятия Писториуса с покаянием. Но я все же держу ухо востро. Неспроста Мортем хотел этих фанатиков заполучить себе в пешки.
– Но какое это сейчас имеет значение? Ты же говорил, что с Мортемом покончено… – в кончиках пальцев Селин начала уже зарождаться предательская дрожь.
– Забудь, что я сказал, – поспешил ее заверить Брут, – Нет Мортема! Все! Никто уже очень давно его не видел, как и его приближенных. И обломки мачты с их флагами были разбросаны год назад по всему побережью! Ну я же докладывал! И не раз. Шторм был сильный. Не повезло им… Земля им булыжником…
– Есть слухи, что к этому причастны пираты, – Де Круа аккуратно взглянула на щетинистое лицо главы свой разведки.
– Пираты? Им-то зачем? Ой, Птичка, ну не все ли равно?…
Показушно повеселевший Брут подхватил с подноса на столе нарезанный в виде цветка фрукт и тут же скривился. Запахло чем-то, отдаленно похожим на душистую цедру апельсина.
– Никак не привыкну к этой экзотике всей. Ты бы леди де Прюм попросила пробовать наперёд фрукты что ли… Или у местных спрашивать… Горький, да ещё и кислый, зараза… Тьфу!
– Не выдумывай, – Селин потянулась к угощению, но Брут бесцеремонно убрал ее руку.
– Это. Нельзя. Есть. Просто. Поверь.
–– Как скажешь… – произнесла неожиданно для себя самой де Круа, удивляясь что подобная бесцеремонность уже даже не раздражает ее. Напротив, совсем увядшее доверие к окружающим день за днем расцветает в ее душе вновь. Но все же прежде чем задать следующий вопрос она сделала свой тон максимально беззаботным, – Тебе удалось что-нибудь узнать об этом… как его… Венсане?
Селин поглотила вязкая растерянность, что всякий раз оглушала и ранила без ножа при упоминании этого имени. Даже если кличка главаря пиратов звучала шепотом лишь в собственном сознании.
– Вот опять. Дался он тебе… Пиратствует себе где-то… Наши суда его нечисть не трогает, и то ладно. Слышал только, что сейчас венсанов флот в основном нападает на корабли работорговцев. Они то ли задолжали что-то, то ли чёрти чего… Их разборки нам весьма на руку, сама понимаешь. Особенно когда вся эта шваль держаться подальше от наших берегов…
– Я говорила полгода назад с одним островитянином, что вернулся из пиратского лагеря для рабов… Говорят, им там целое поселение отстроили где-то на одном из архипелагов. Думаешь, это – пустые сплетни?
Селин оживилась и устроилась в кресле поудобнее, глядя во все глаза на собеседника.
– Только не надо идеализировать этих гадов и Венсана этого! – проворчал Брут, – Поговаривают, что их число стремительно разрастается, и ведут они себя все наглее. Да ту же де Монблан если вспомнить… Не ровен час, эти отморозки станут и нашей головной болью…
– Погоди-погоди! Монблан? Патрисия де Монблан?! А что с ней? Я как-то не припомню…
– Так а я вроде докладывал? Нет? О, как я мог! Похитили ж ее эти черти. И позже стрясли выкуп. Огромный! Едва ли не с нашу полугодовую казну. Или вроде того. Батя твоей подруги Патрисии потом знатно взбесился… Ну и издержался конечно. Его драгоценная принцесса, говорят, после общения с пиратами умом тронулась, да так, что пустилась во все тяжкие и спустя время и вовсе сбежала с каким-то… конюхом кажется… или постельничьим… Ну за такие выходки наследства он ее все-таки лишил… Да ну не мог я не доложить! Забыла поди?
Внутри де Круа взрывались фейерверки. Торжество справедливого, о, она была твердо убеждена в этом, злорадства разбивалось об страх за причины такой страшной перемены в судьбе бывшей подруги. Что пираты сделали с бедняжкой? Поймав себя на сострадании, Селин опомнилась. Так Патрисии и надо! И поделом ей!
Вынырнув из оцепенения, она положила ладонь на его перчатку и прервала рассуждения главы Гвардии.
– Брут, тебе нужен отдых. После подписания договоров с Торговым Конгломератом и праздника мы наконец сможем выдохнуть. Хотя бы пару недель никакой работы. Наверняка ты знаешь, кого из своих подопечных можно поставить на замену.
– Отпуск?! Так теперь это называется?! Какая чушь! Решила меня заменить на кого помоложе? Да тут же все сразу загнется! Что я вообще буду делать в отпуске?!
– Побудете с Фией. Сходишь на рыбалку. Поживешь обычной, мирной жизнью хоть немного. Вне казарм, подопечных и обязательств. Ты этого заслужил как никто другой. Никогда не думал о таком?
– Ну уж нет, тебе не удасться отправить меня на пенсию!
– Накануне расчета тебя уведомят. За неделю. Нет. За месяц. За полгода?
Судя по обиженному лицу, Брут не понимал, шутит она или всерьез. Селин примирительно похлопала его по руке и тихо засмеялась.
Гвардеец вдруг озабоченно заглянул ей в глаза и спросил:
– Кхм… А что мы все обо мне да обо мне? Ты-то как? А как твои шрамы? Ты их прячешь, но я помню тогда, у Эхекатля они были такие же точно, как у…
– Все в порядке, – Селин одернула рукава, стремясь по привычке спрятать узоры на коже, – Мне нездоровилось, а Фия приготовила эликсир, чтобы эти отметины меня… не беспокоили. И хватит об этом. Идем же, на сегодня и правда довольно с нас всех копошения в отчетах и докладах!
– Дело говоришь! – Брут радостно крякнул, энергично убрал бумаги и зашагал на выход. Селин последовала за ним и уже у самой двери взглянула на себя в массивное зеркало на стене.
Из отражения на неё смотрела Уна.
Одетая в платье, русалка скалилась, раздраженно мотала головой, словно пойманная в сети рыбина и пыталась выбраться на свободу. Тем не менее, когда де Круа стряхнула невидимые пылинки с платья и ее жест был повторен в точности, хоть и с некоторой неуклюжестью. Волосы Уны клубились, как если бы находились в воде, в слепых пятнах глаз читался гнев. Ослабленная связывающими зельями и крепнущей волей самой Селин, русалка тихо скулила, завывала, досаждала, сбивая иной раз мысли… Но все слабее пыталась вырваться на свободу.
“Я – это я. Ты – это ты”
Селин прикрыла глаза, и вновь уже бесстрастно посмотрела на зеркальную гладь, где сейчас отражалось только собственное лицо. Она освоила это не так давно. Ни сила воли, ни эликсиры не были способны стереть следы ее предназначения с кожи. Они лишь помогали сознанию одерживать верх над своей страшной, но уже ставшей родной, изнанкой личности и давали силы учиться жить с ней в мире, выпуская на волю лишь изредка во снах.
Прозрение
Еще в мрачной дыре проклятого рабовладельческого судна, где после депортации оказался Витал, его ненависть к торговле людьми превратилась в нечто более глубокое и значимое. В потаенных уголках сознания, затуманенного собственными лишениями, начал прорастать замысел, призванный раз и навсегда положить конец этому бесчеловечному явлению.
Уже на свободе ему хватало мужества не отводить взгляд от увиденного и памяти – питать силу и жёсткость, чтобы однажды разрубить этот узел на Морском Шелковом Пути.
И настал момент, когда средств и людей стало предостаточно, чтобы начать планировать первые операции против работорговцев. А поскольку их суда всегда сулили неслыханно богатый улов, люди Венсана были весьма воодушевлены новой миссией. С подачи Леона организация, в чью задачу входило выслеживать и нападать на корабли, груженные «чёрным деревом» получила название “Вольные паруса”.
И сочетание этих двух слов очень скоро стало символом, подобно грозовой туче на горизонте, еще куда более зловещим, чем традиционная чёрная метка в пиратском кругу.
Врага не спасали ни угрозы, ни подкуп. Переговоров с работорговцами не велось ни в каком виде: люди Венсана безжалостно истребляли работорговцев и их пособников. Пощады не было ни на воде, ни на суше. Черной стаей пираты приходили, перегоняли рабов в свои трюмы, и как бы ни был хорош вражеский корабль, он пускался на дно. Только за то, что на его борту был обнаружен живой товар.
За почти год шатаний по грязным невольничьим рынкам, они насмотрелись на ужасы и похлеще мрачных душных корабельных трюмов. Например, сырые, будто насквозь пропитанные кровью и слезами каморки-передержки и подвалы, где доламывался дух самых стойких.
И – страшные ямы с массовыми захоронениями тех невольников, кому повезло меньше…
Когда мореходы наконец добрались до самого сердца работорговли, до тайной, а потому тщательно охраняемой, базы, где менялись суда и откуда растекались реки кровавого золота, заработанного на грязных делишках, по многочисленным схронам, венсановы люди уже знали все о подноготной работорговцев и прекрасно понимали схемы их омерзительных дел…
Тысячи рабов смогли обрести свободу вновь. Но, к сожалению, то было лишь пол-беды.
Это было подобно кошмарным снам Витала, где он снова оказывался в зловонном трюме рабовладельческой «Цирцеи». И молчаливая толпа пленников, что ни словом, ни духом не противились ничему из того, что над ними совершали. Он всё бился о стены, убегая от преследователей по лабиринту из застывших тел. Несчастные же не делали ничего. А лишь стояли и смотрели.
Не отрывая от него пустых глаз, похожих на потухшие маяки.
Сначала он искренне думал, что освободить раба – штука плевая: знай себе выбивай охрану да ломай колодки.
Но на деле всё оказалось куда хуже.
Когда в трюме очередного судна с живым товаром вдруг встретились лица тех, кого он уже однажды спас, Витала осенило: освобождение не сводится к понятной механике выбитой охраны и сломанных колодок.
Страдания тела были лишь инструментом, чтобы сломить саму душу человеческую. Вместо всего того счастья украденной жизни, что обещает долгожданная свобода, вопреки здравому смыслу освобожденные рабы, словно корабли с пробитым днищем, либо возвращались в свои бараки-гавани, либо дрейфовали без цели, становясь лёгкой добычей все тех же охотников за живым товаром или погибая от голода и жажды.
Поначалу Витал просто бесился и от безысходности напивался в стельку, и в часы ночного затишья у его логова в гроте частенько слышался звон стекла и эхо беспорядочной пальбы.
Он не понимал, что же с этим делать, и совсем было отчаялся. Но стоило злобе от собственной беспомощности иссякнуть, решение обнаружилось на поверхности.
Побывав в шкуре бесправного, поднявшегося с самого дна, он сам однажды нашёл место, где недруги не догадаются искать.
Где безопасно.
Где ждёт кров и миска с горячей едой.
Где умеют слушать и не задавать вопросов.
Где сломленному протянут руку и скажут: «Вставай, всё позади. Тебя ожидает мир».
И где изрыгающий проклятия Маркиз лично проследит за возвращением человека обратно в покалеченные унижениями тело и душу бывшего раба.
И новым пристанищем для бывших невольников стали пустующие острова на Архипелаге Скрытых Штормов. Совершенно никому не интересные территории, за которыми открывалась лишь бунтующая пустота открытого океана.
Здесь, в лагере, истощенные люди восстанавливали силы, отъедались и вспоминали о своей воле к жизни. Окрепнув достаточно, они возвращались домой.
***
Весла замедлили свой ритм, и прибой протащил шлюпки вперед по голубеющей отмели. Чуть увязая сапогами в рыжем мокром песке, Витал зашагал в сторону уже высыпавшего на побережье местного вольного народа и подоспевших телег для провианта.
Послышались нестройные, но оживленные, приветствия от столпившихся. Тут были бывшие рабы, зеваки из числа мореходов-добровольцев и чумазая, но веселая детвора.
Капитан устало сощурился на очертания поселения и подал знак квартирмейстеру.
– Шевелитесь!..
В ритме бойкого шага грузчиков Виталу слышалась мелодия. Задорно звучали тяжесть ящиков с провизией и перезвон бутылок с кислым вином. Шуршали бочки с боеприпасами. Сбивчивое шарканье неразобранных тюков связывало звуки суеты в многооктавный перестук его очередной бесценной победы.
Сегодня же играла музыка финального аккорда.
Лязгала она позабытым на этой земле звоном кандалов.
Только недавно лишившиеся колодок бывшие невольники и невольницы с недоверием втягивали головы в исполосованные шрамами костлявые плечи, щурились на предзакатное солнце и сбивались в расхлябанную стаю.
Когда из пришедших шлюпок высадили дюжину связанных пленников, шелест толпы вдруг прервался. Не сводя глаз с пришельцев, люди на берегу, все как один, сделали шаг назад.
Виталу даже показалось, как послышался тонкий свист напряжения, готовый вот-вот взорваться ревом.
Рабы встретили бывших хозяев.
Он прекрасно понимал, чем станет этот звук спустя мгновение, и как узнавание по первости ударит позабытым страхом. Как и то, что останется после, когда короткое эхо памяти откатит назад…
По толпе у причала пробежало злое возбуждение. Замелькали оскаленные лица. Бывшие рабы загудели. В выкриках зазвучали первые оскорбления. Вдруг всё больше людей начали приседать, и —
– вдруг в кучку пленников полетели камни.
Под сдавленные вскрики боли несколько булыжников отскочило от голов.
Позади грозно заворчал Джу, и к нему присоединились остальные члены команды.
Витал поднял ладонь и сжал кулак.
– Друзья, отставить! Вынесете свой вердикт им чуть позже. Собираемся у главного здания. – Он участливо кивнул одному из людей в кандалах. – «Мясо с глазами. Тот же скот, только еще и ноет»? Хм… Это твои слова, Томас?
– Витал, умоляю… – прошамкал один из тех, что шел следом в цепях.
– Напоминаю: для тебя и твоих подельников я Венсан, – не оборачиваясь, бросил Витал и поморщился.
– Не забывай: это же я, я помог тебе на трибунале! Без меня ни за что бы не скостили приговор! Это ведь я походатайствовал, дружище!
Океан никогда не прощает. И Виталу думалось, будтоон сам давно стал его олицетворением – беспощадным и неумолимым, как морская стихия. Истребить пришлось почти всех работорговцев. Тех же, кто был способен изъясняться, “Вольные паруса” доставили на пиратский архипелаг.
Он остановился и положил руку на плечо бывшему согильдийцу, который отшатнулся и задрожал.
Скулеж Томаса откровенно фальшивил и совершенно не годился в композицию его триумфа. Заискивающее нытьё что-то тянуло о святости братства мореходов. Клятвы в верности перемешались с обещаниями замолвить словечко перед самим Адмиралом Флота и с какой-то совсем уж убогой белибердой.
К причитаниям работорговца присоединились и голоса подельников. Получился настолько вопиющий диссонанс, что Витал был вынужден остановиться и сплюнуть. Раздайся бы что-то вроде «Венсан, позволь исправить содеянное», быть может, он бы даже вступил с храбрецом в диалог. Или милостиво бы прервал страдания того выстрелом…
Но увы. Бывшие барыги живым товаром были способны лишь торговаться за свои никчемные душонки.
Капитан подал знак конвоирам позади, и их тычки немедленно прервали этот едва начавшийся кошачий концерт.
С заложенными за спину руками Витал шагал во главе шеренги и отмечал изменения с прошлого своего визита. Среди нехитрых, но добротно сделанных, домиков, внезапно обнаружились улочки. Рябые курицы с кудахтаньем то и дело выскакивали почти из-под самых его сапог.
«Нет ничего более постоянного, чем временное», – подумалось ему.
Встречные бросались к нему поприветствовать самым радушным образом. Слышались хвалебные выкрики имени Венсана. Несколько женщин с усталыми глазами попытались всучить им с командой тяжелые корзины с фруктами и рыбой.
Но капитан лишь сдабривал холодную улыбку сдержанным «благодарю, но нет», учтиво приподнимал треуголку и шёл дальше.
Он помнил каждого поселенца. Их когда-то измученные и погасшие лица. Унизительное безобразное рабство превратило людей, согнанных как скот, в тупую бездумную массу. Простейшие животные инстинкты и наивная, животная же подлость, – всё, что надзиратели оставили в рабах от людей.
Экзотические островитяне с Да-Гуа, жители всей Лавразской акватории, добровольно продавшиеся за долги, либо проданные родственниками, внебрачные дети всевозможных возрастов и сословий… даже несколько моряков, уже непригодных к службе на воде. Страх и беспрестанные угрозы напрочь лишили их достоинства и воли.
Здесь начинали строить свою новую нехитрую жизнь те, кому некуда и не к кому было возвращаться. И для кого пиратские реалии были немыслимы. Витал не интересовался планами на жизнь люда, сделавшегося вольным. Его заботила только достаточная готовность бывших невольников к будущему, которое он для них отвоевал. Пока же опеку над ними он сделал своим долгом.
***
На небольшой площади, выложенной камнем, по краям которой располагались навесы рынка, капитан остановился и дернул за канат массивного колокола, подвязанного к верхушке столба. Звон его разнесся в вечернем воздухе, как предвестник судьбы.
На растущую тревогу в гомоне голосов пленников, сыплящих вопросами без ответов, никто не обращал внимания.
Из-за домов начали выглядывать жители. На площадь, словно тени, в полнейшей тишине пребывали люди в простой, но опрятной, деревенской одежде: мужчины, женщины, старики, подростки… Все как один, безотрывно смотрели на связанных пленников, и на их лицах снова проступила гримаса первобытного страха.
– Друзья мои, – Венсан приподнял треуголку и кивнул, – Как вам, должно быть, известно, я и мои люди сделали для вас и вашей свободы достаточно.
Ему вторили робкие голоса, и в них зазвучали слова благодарности.
– Теперь я жду небольшой ответной любезности. Перед вами – те, кто причинял вам страдания, торговал вашими жизнями и свободой, унижал, лишал достоинства и каких-либо прав. Они повторили ваш путь сюда в трюме и в колодках. Чтобы, так сказать, до остатка проникнуться духом собственных преступлений. Считаю справедливым вручить их дальнейшую судьбу вам. Мои люди вмешиваться не станут. Прощение или отмщение? Решайте же!
На площади воцарилось молчание.
Бывшие надзиратели сцепились взглядами с бывшими пленниками.
Общее замешательство продлилось считанные мгновения. Люди молча и неспеша стали окружать кучку пленников в плотное кольцо.
Бывшие хозяева истерически озирались, лепетали заверения и обещания. Однако вокруг тянулось только напряженное молчание, в котором множество глаз безотрывно смотрело на своих палачей.
Витал мельком взглянул на товарищей.
Джу с Леоном, Фаусто и Маркиз стояли, сложив руки на груди, и негромко переговаривались. Их занимало зрелище внутренней метаморфозы людей, стремительно вернувшихся в подлую, преступную иерархию «раб-хозяин».
На душе у Витала царило полное безразличие и опустошение. Он отвернулся, чтобы раскурить трубку и прикрыл глаза.
Спустя секунды раздались душераздирающие вопли и треск одежд. Как если бы толпа голыми руками стала рвать на куски своих мучителей. И сама преисподняя разверзлась под ногами обречённых.
Но на торжество справедливости, которой он, казалось бы, так жаждал, Венсан даже не обернулся. Ведь он уже знал – это зрелище не способно принести измученной душе ни утешения, ни покоя.
Он лишь поправил треуголку, кивнул постовым и жестом указал путь обратно.
Дело было сделано.
***
На борту «Крылатого Марлина» праздновали.
Басовитый хмельной хор под барабан и лютню горланил на все лады не то складные частушки, не то зарождающийся гимн:
"Вольные паруса" рассекают волну,
Венсан у штурвала – мы идём на войну.
Недругов флот обратим в черный дым,
Гильдию сраную мы победим!
Лавируя сквозь пьяно хохочущих матросов, с упоением изображающих подробности расправы над работорговцами, Витал протиснулся в сторону кормы. Кто-то в толпе всучил початую бутыль бренди, и капитан возражать не стал.
Визгливый смех местных девушек из деревни, явно оказавшихся здесь с намерением отблагодарить своих благодетелей, вызвал лишь усталую усмешку.
Стоит ли разогнать этот балаган, или пусть ребята отдохнут? Витал пришел к выводу, что отдых им точно не помешает. Он устало увернулся от горячих губ одной из девушек и, наконец, добрался до своей каюты. Дверной замок щелкнул, наградив вздохнувшего капитана относительной тишиной.
Тяжёлый камзол повис на спинке стула, треуголка приземлилась на крюк у двери, а сам он сполз в кресло, отхлебнул бренди и зарылся руками в волосы.
Пустота внутри удивляла. Витал хотел провалиться в торжество справедливости, получить утешительное блаженство утоленной гордыни. В конце концов – позлорадствовать страшной смерти Томаса.
Но – ничего.
Разве что бренди огненной змеёй скользнуло по глотке. Он снова отхлебнул и откинулся на спинку кресла.
Селин бы наверняка пришлось по душе, что с ненавистной работорговлей наконец покончено.
В памяти всплыло, как на улицах Акифа глашатаи зачитывали приказы Альянса Негоциантов для мореходов. Судовладельцы, на чьих судах обнаружат живой груз, – а именно – невольники любого рода, включая островитян, – будут оштрафованы в сумме равной стоимости товара, помноженной на трое.
– Милая моя девочка, какое счастье, что ты слишком невинна, чтобы знать: подобное зло нельзя уничтожить буквой законов…
Взгляд, затуманенный хмельной дымкой, перепрыгнул на прибитый ножом к стене указ на разрешение швартовки любых судов в портах Да-Гуа. С размашистой подписью де Круа. Любых…
В дверь забарабанили.
– Я занят.
– Капитан, нужно ли вам чего подать?
На голос юнги Витал хмуро высунулся в коридор. Дафна щеголяла шелковыми лентами в рыжих косах и совершенно неуместном многорядном колье из речного жемчуга.
– Есть письма для меня?
– Нет, капитан. Мне оче…
– Ладно.
Дверь захлопнулась.
Он вернулся в кресло и вытянул из уха серьгу. Продолговатая жемчужина мягко сияла, перекатываясь на его ладони.
Со стороны вся законотворческая деятельность Селин де Круа, теперь полноправной и единоличной управительницы Новой Вердены, виделась Виталу своего рода молчаливым диалогом с ним. Или он уже тронулся умом? Но чего только стоило разрешение на Да-Гуа швартовки даже для пиратов! В то время, когда на воде “Вольные паруса” перерезали глотки работорговцев, на своем острове Селин изящно довершала дело душащими законами, фактически лишая торговлю людьми какой бы то ни было прибыли. Ее руки оставались чистыми.
Горькая хмельная улыбка растянула губы. Вновь вспомнились её голос, мягкость волос и прохладный аромат лаванды посреди тысячи запахов базара.
… тогда какого дьявола она так и не прислала ни единой весточки?! Кого, ну кого ты обманываешь, и на что надеешься, а, Витал?!
Бутылка, бликуя в свечном свете, ударилась о стену капитанской каюты и брызнула осколками зелёного стекла вперемешку с янтарем бренди.
***
«Селин.
Это письмо будет последним.
Больше я не стану досаждать тебе своей ущербной графоманией.
Игнорирование тобою моих посланий и назначенных встреч более чем красноречиво.
Усердно искал, но до сих пор не нашёл, что может быть больнее этой безразличной тишины от тебя в ответ.
Ждал письма, где ты бы потрудилась разъяснить, что к чему… Всего лишь пары строк, пусть даже с бранью в мой адрес… Ничто из этого не смогло бы стать более сокрушительным для меня, чем твое проклятое молчание.
Но я всё понял. Наконец-то…
Смогу ли когда-нибудь забыть тебя и вычеркнуть из своей жизни, как это сделала ты? Боюсь, что нет. Никогда.
Но всё же…
Прощай.
V.»
***
Как и всегда в свободное от работы время, армада бортов рассредоточилась по архипелагу. Наползший с океана густой туман словно молочная пелена залил прибрежную зону, и призрачная дымка сделала острые мысы вокруг Базы похожими на оскаленные клыки. Капитанские же суда стояли на дрейфе и являли единственные островки жизни в молчании неприветливой ночи.
– … и таким образом эскадра Фаусто заходит с левого фланга, прикрывая «Крылатого». Капитан?..
– Угу.
Склонившись над картой Лавразской акватории, растянутой по сетке корабельных рейсов, Леон потирал исчерченный выпуклыми шрамами татуированный подбородок и посматривал на сосредоточенного Витала, который не поднимая головы что-то отрывисто набрасывал в альбоме. Фаусто с оттопыренным мизинцем громко сербал горячий кофе и скептически щурился. За стеклами в темноте мерещились души мореходов, не нашедших покой.
– Только я не силен в стратегии, и всё не возьму в толк… Если можно так выразиться. И заводить свою эскадру наперёд боевых линейных корыт… ну не знаю… капитан, что скажешь? На моих посудинах оснащение не дотягивает до настолько рисковых фигур… А ведь мы считай застолбили верфи под обновление! Ты б погодил-то, а?
– Угу, – с тем же отсутствующим видом Витал штриховал грифелем и покачивал головой в ритм совещанию.
Друзья переглянулись.
На мгновение в голубых глазах Леона мелькнули бесенята. Немного подумав, пират медленно проговорил:
– Капитан. Я с твоей сестрой гулял, с твоей мамой гулял, с твоей бабушкой гулял, а они мне за то в ножки кланялись. Да, капитан?
– Угу.
Фаусто позеленел от ужаса и схватил Витала за ворот.
– Да что с тобой?!
Потемневшие глаза наконец поднялись на него. И было в них такое горькое и такое страшное, что Фаусто беспомощно оглянулся на Леона, словно ища поддержки.
Пират только развел руками.
– Позже продолжим, – бесцветно проговорил капитан, тяжело поднялся и покинул каюту, не затворив за собой дверей.
– А знаешь, салага. Пожалуй мы и вдвоем с тобой управимся. Сами.
Оставленный капитаном толстый альбом зашелестел в руках Леона, и с каждым новым листом пират всё мрачнел. Наконец он отбросил его в сторону.
– Его не стоит оставлять одного. Хотя бы какое-то время.
Порыв ветра влетел в распахнутое окно капитанской каюты, и Фаусто невольно охнул. Многочисленные зарисовки моря, рифмованные строки, развертки неведомых приспособлений исчезли.
На их месте красовались яркие пятна сплошной, беспросветной, тщательно исполненной до грифельного крошева
черноты.
***
Монотонный скрип такелажа и тугой шум волн стали единственной нитью, связавшей сознание с реальностью.
Время превратилось в вязкую смолу, и Витал совсем потерялся. Ему не нравилось поднимать глаза на солнце, как и на звезды: ничего, кроме глухого болезненного раздражения, они в нём не вызывали.
Бессонница выпила все силы, и капитан только и мог, что сутками напролет сидеть над картами у себя, уставившись в никуда пустым взглядом.
Жизнь обернулась мороком, в котором небо бешено вращалось, пиная луну вслед за солнцем. В тумане сознания запахи пороха и горелого дерева сплетались с криками, переходящими в застольные песни, и взрывы пьяного хохота. Иногда возникал Джу с миской похлебки и тут же словно таял в воздухе. Голос Фаусто эхом отдавался в ушах, зачитывая какие-то описи. Обветренные руки Дафны укрывали его плечи толстым одеялом.
Неодобрительное цоканье издалека выдавало Красавчика. Как-то даже Жан и Жак материализовались по обе стороны от него и пытались завести разговор на свой, им одним понятный, манер. Горлышко бутылки початого портвейна призрачно маячило у его лица, и остервенелая грубость вперемешку с босяцкой мудростью приглашали выпить вместе с Леоном.
А затем объявился Маркиз.
Внезапно, по своему обыкновению, неся за собой шлейф жути, что мгновенно разгонял суеверных матросов, словно стаю перепуганных чаек.
– Не хват-тало ещё весь фл-лот уганд-дошить из-за одного кап-питана. Скажите спас-сибо Леону с Фаус-с-сто, не то уже б пол-легли бы в бунтах.
Энтузиазм и яростная кровожадность заставили обратить на себя внимание, и капитан с трудом поднял глаза.
По разочарованному прищуру Маркиза стало понятно – что-то не так. Зеркало в табакерке, которую Витал сумел открыть лишь с четвертой попытки, отразило бледность и обострившиеся черты лица с темными кругами под глазами. Как мало сейчас в нем того пирата, чьё имя, произнесённое вслух, становилось гарантом сделок и – карой невыполненных по ним обязательств.
И тем не менее, Виталу было на это плевать.
– …или дум-маете, бр-ратва сможет сдер-рживать слухи веч-чно?… Вы впрямь вздум-мали, будто без знам-менитого Венс-сана мы не станем лёгкой доб-бычей первого вражес-кого кор-рыта?
