Степь 2. Расцвет. Часть вторая

Глава первая. Вечности не существует, потому что есть Время, которое даже на Незыблемом умудряется оставлять нацарапанные трёх буквенные слова словно на проходном заборе.

Минуло двадцать семь лет. Колоссальный срок для тамошних поколений. Все эти годы для Райс оказались насыщены огромным количеством событий, спрессованных в плотные дни и ночи самых разных переживаний и эмоций.

Райс уже пять лет как прибывала законной Матерью степей, царицей всего степного народа, мамой троих детей и всё ещё вдовой по первому мужу. Но всё по порядку.

То событие, что Матёрые Терема называли выбором Троицы и о котором говорили Райс ещё при прохождении кругов, о котором она якобы в будущем ещё узнает, так и осталось для Райс за семью печатями. Событие это произошло как гром среди ясного неба не только для царской дочери, но судя по реакции остальных «меченых», абсолютно для всех.

Просто в один прекрасный день скончалась одна из Матёрых Терема по кличке Любовь. На погребение собрались все сёстры клана до кого смогли донести слух, за небольшим исключением и естественно не присутствовала с концами потерявшаяся Апити.

В общей сложности их оказалось ни так уж и много, и Райс практически всех знала в лицо. Впервые познакомилась лишь с пятью вековухами, видимо по возрасту уже отошедших от активных дел и доживающих свой век где-то в укромных уголках бескрайней степи, но по зову сердца явившихся на похороны.

Тело усопшей утяжелив камешками и песком просто-напросто утопили в небольшом ручье, протекавшем вдоль Терема. Ну что значит утопили? Углубили в одном месте дно и в эту ямку положили. Вот и всё.

Ещё по дороге царица Тиоранта объяснила Райс, что Матёрых в Тереме всегда должно быть три, поэтому на похороны собирались все «меченые» понимая, что кто-то из них будет обязан занять место усопшей. Выбор, как объяснила мама делается Троицей, а озвучивается одной из Матёрых.

Тут же впервые Райс узнала, что оказывается главной по рангу в клане является не Матерь, а именно Матёрые Терема, которым царица безоговорочно подчиняется, потому что они – голос Троицы, а против божеств никакая Матерь не попрёт.

Выборы, то есть оглашение решения Троицы произошло на поминках, устроенных сразу после утопления тела Матери Медведицы. Водная Гладь встала и торжественно неся перед собой белый посох подошла к Тиоранте и неожиданно для всех вручила ей атрибут Матёрости со словами:

– Здравствуй сестра наша.

Это оказалось шоком абсолютно для всех. Весь «меченый» круг в раз понял, что смена будет не только Матёрой Терема, но царицы всех степей. Тиоранта долго стояла перед Гладью опустив голову и чему-то улыбаясь, а затем сняла с себя золотую шейную гривну и обменяла её на посох.

Матёрая, так же удерживая золотой атрибут царской власти на вытянутых руках торжественно протянула его рядом сидевшей Райс, всё ещё пребывающей в шоке после вручения посоха маме, отчего царская дочь вообще впала в ступор, и выпучив глаза, ничего не понимая долго таращилась на Водную Гладь как на нежить. Вековуха улыбалась, продолжая держать гривну и ожидая, когда же Райс наконец очухается и примет столь желанный для неё с детства выбор.

Вот таким образом и появилась новая царица степей, по сути, так и не узнав, как же Троица даёт указание своим Матёрым? Как она выносит судьбоносные решения? Но тогда на поминках интересоваться не стала, решив, что позже обязательно до этого докопается. Любопытство замучает. Но окунувшись в царские дела напрочь забыла о своих намереньях, стало не до этого.

Её сын Спаргап вырос хорошим воином, став «особым» ещё при орде бабушки Тиоранты. Выбрав стезю бердника, он надолго покидал родные земли уходя, то с небольшим отрядом разведки, то вовсе в одиночку в далёкие южные горы, где с каждым годом возрастал и креп предсказанный Апити враг, достигший уже таких сил и могущества, что справиться с ним в открытом бою даже объединённой орде теперь стало не под силу.

Пропавшая Апити за эти долгие года так больше и не показывалась ни разу, и даже не всплывала нигде на просторах степи, хотя новая царица объявила негласный розыск. Райс до сих пор принимала утрату бывшей подруги с виной в содеянном. Матерь клана в конце концов решила для себя, что со смертью Гнура и переменой судеб всех задействованных в их узле, эта же печальная участь постигла и великую предсказательницу.

Где она умерла и при каких обстоятельствах не знал никто, а все вещие люди, что пытались вопрошать о её судьбе у Троицы, только разводили руками, каждый раз толкуя одно и тоже, мол молчит Троица как в рот воды набрала. Ничего не сказала ни плохого, ни хорошего. Будто не было такой на белом свете и быть не могло.

Второго ребёнка, дочь Арину она зачала в Тереме как «меченая». Эта являлось святой обязанностью каждого члена клана. Об отце девочки Райс даже не догадывалась. Знала, что по традиции он из «особых». Она ни видела его, не знала, как он выглядит, так как соитие проходило тайно в полной темноте на ощупь, и по законам Троицы узнавать о партнёре что-либо категорически запрещалось.

Только в отличии от традиции, рыжая, родив «дитя Вала» не оставила дочь на воспитание Терема, а пользуясь «особой привилегией» воспитывала Арину сама, как обычную девочку. Хотя ещё при рождении знала, что дочь ждут в будущем круги и никуда ей от этого не отвертеться.

Третья дочь, Калли, являлась не родной, а наречённой, приёмной. История её появления и удочерения даже для ближнего окружения оставалась тёмной и мало кому понятной. Для всех существовала официальная история этой девочки, гласившая, что Райс взяла её трофеем в одном из южных горных походов и всё бы ничего, такое довольно часто случалось с боевыми девами, но девочка оказалась уж больно странной, всем видом и поведением выдавая себя, как «девочка не просто так».

Она, несмотря на свой мелкий возраст говорила на нескольких языках, прекрасно знала и разбиралась в традициях и устоях сарматского общества и правилах персидского двора. Вместе с тем в поведении и манерах, в ней сквозила утончённая и хорошо воспитанная царская особа, притом не то мидийского двора, не то даже самого вавилонского. Всё это не укладывалось в байки о бедной девочке далёкого горного селения, где якобы Райс подобрала сироту после разгрома её родного дома.

Калли хоть и родилась позже Арины почти на год, зато выглядела как раз старше примерно на столько же. И почти сразу по вступлению Райс на царствование она заярилась раньше сестры и тут же без всяких разъяснений и объяснений оправилась на испытания в Терем.

Двумя лунами следом за ней последовала и Арина в сопровождении родной бабушки, прибывшей по воле Вала Вседержителя и проведшая целую ночь за разговорами с Райс, прежде чем отвести внучку в всё в ту же лесную баню. Только Арина такого подвоха ни от мамы, ни от бабушки не ожидала. Уверенная в том, что по законам крови наследовать власть не сможет, а значит ей предстояло прожить жизнь обычной девы и в Терем к «меченым» не собиралась. То, что проходить круги Вала являлось её предназначением ещё с рождения, все ближницы царицы, да и сама мама с самого детства помалкивали.

Райс по велению Вала отдала дочь на растерзание, понимая при этом, что требование только одной Общности означает не сколько желание наделить силой, сколько однозначно расценивалось как принесение девы ему жертву. К тому же ситуация с дочерью на подросте сложилась чуть ли не один-в-один, как и у неё в детстве.

Царица с прискорбием признавала, что за царскими делами, она упустила воспитание дочери из-под своего контроля и «царска доча» под воздействием придворной сытости, обласканная и избалованная вседозволенностью в жизни, из милого ласкового ребёнка, стала неуклонно превращаться во что-то мерзкое и отвратительное, как и она в детстве.

Но о себе всё же Райс была лучшего мнения, считая, что бесчеловечность и цинизм Арины, переступал всяческие границы и она такого в детстве себе не позволяла. Девочка, особенно после появления в их семье приёмной сестры превратилась в настоящее чудовище с ликом богини.

Когда Матерь осознала, что может вырасти из её дочери, у неё волосы встали дыбом. Поэтому царица восприняла весть о призыве Вала Вседержителя с одной стороны, как трагедию, готовясь потерять родное дитя на совсем, а с другой, если повезёт, как возможность перевоспитания. Девочки повезло.

Все года, что Арина проходила испытания, царица самым тщательным образом следила за её достижениями, мытарствами и мучениями. Знала, как круги ломали взбалмошную девку, вытравливая из неё «дай, хочу, моё». Райс, проходя круги в своё время изначально имела перед собой цель и это придавало ей тогда сил и давало смысл во всех страданиях, а вот у Арины такого света путеводной звезды перед глазами не светило, а значит девочка в любой момент могла просто сломаться, либо застряв в Тереме на долгие годы, а может быть и на всегда, став полоумной. Не исключала Матерь и самого страшного – гибели Арины.

Но дочь оказалась не только настырной и удивительно живучей при прохождении всех кругов, но и сказочно везучей, став в конечном итоге «меченой» с чётким настроем стать боевой Матёрой в одном из сестричеств, что тоже в принципе имело высокий ранг во властных структурах сарматского общества, лишь одной ступенью ниже, чем царица.

Райс была очень рада за неё. А самое главное, помня саму себя, Матерь надеялась, что прохождение кругов кардинально изменит дочь и непременно в лучшую сторону. Что-то в ней действительно изменилось, но что-то не очень. Она резко повзрослела после Терема, перестав быть капризной, с кем не было никакого сладу, но при этом из маленькой стервочки превратилась в отпетую стерву с зашкаливающим чувством собственной значимости.

По меркам «меченых» пройдя Терем Арина имела довольно посредственные дары от Троицы. Всего помаленьку. Единственный дар, что она получила от Отца Неба преобладавший над остальными, давал возможность деве на короткое время сильно замедлять время, что в скоротечной схватке имело неоспоримое преимущество, так как противник вообще не мог среагировать на её атаку, настолько она была быстра.

К тому же круги новоиспечённая «меченая» прошла легче и быстрее своей наречённой сестры, так что по ходу сначала догнала её, а в конце и перегнала, закончив испытания быстрее.

Повзрослевшая Арина, после Терема поменявшая имя, взяв кличку Золотые Груди или просто Золотце, теперь командовала боевым сестричеством, притом не специально созданным для неё, а старой, опытной девичьей семьёй, Матёрая которой по преклонности возраста решила сложить с себя обет и раскуманиться, освобождая дорогу молодым.

И ничего не было удивительного в том, что «меченая» Золотце умудрилась в честном многоступенчатом турнире победить всех претенденток, по праву став Матёрой боевого отряда дев в полную сотню золотых кос. Она участвовала с мамой в походах с самого рождения до того момента, как та стала царицей степей и поэтому походную жизнь знала не понаслышке.

Придворная жизнь, чуть не сломавшая её судьбу, тем не менее память о походах не отбила, да и сам факт перерождения царской дочери внушал уважение. Все боевые девы прекрасно видели перевоплощение Золотца, происходившее на их глазах и протестовать по поводу её молодости не только не стали, но и поклялись по мере своих сил помогать молодой и ещё неопытной Матёрой в тех вопросах, которых последняя пока не знала или о которых пока даже не догадывалась.

Да и сам факт того, что царица никоим образом не участвовала в устройстве судьбы дочери, демонстративно устраняясь от влияния на решение сестричества, каждый раз говоря одно и тоже, мол вам решать за кем идти в бой или по чьей вине быть побитыми, так или иначе давала Золотцу самостоятельность и возможность доказать всем, чего она стоит. И она доказала.

Калли прошла круги не сказать, что легко и быстро, но с очень любопытным результатом. Она так же получила от Троицы всего помаленьку, но главным её узором как «меченой» оказался розовый! Притом если у всех, кого Райс видела в бане, да и у неё самой эта колдовская роспись, отвечающая за бабью Славу, имелась только в области таза, то у Калли этот рисунок красовался на всём теле, даже на шее, оканчиваясь лишь касаясь скул. Смотрелось это очень красиво и грациозно на смуглом теле дочери гор.

Калли тоже стала Матёрой, но вот её сестричество создавалось сознательно и отряд этот считался не боевой, а колдовской. С этой идеей смуглянка лично вышла на большой круг и доказала всю необходимость создания подобного отряда, возглавив специализированное, секретно-разведывательное подразделение, состоящее из так называемых «любав» или «любавиц», способных проникнуть в самые охраняемые тылы, к самым охраняемым правителям вплотную и с лёгкостью получать из первых рук всю необходимую царице информацию.

Это спец подразделение, образованное под руководством молодой и амбициозной Калли базировалось непосредственно в самом Тереме под зорким приглядом Матёрой с кличкой Лиса, под которой теперь знали ту, что долгое время значилась Тиорантой.

Но наибольшего прогресса за эти года достиг парнишка с кличкой Агар. Тот самый «личинка берсерка», что ещё при царствовании Тиоранты без помощи извне, исключительно благодаря своему военному и дипломатическому таланту дорос аж до царского титула всего ордынского народа. Да, да. Агар уже несколько лет, как верховный атаман степей. Имел к этому времени три официальной жены, не официальных считать не будем. Водил в боевые походы огромные орды степных воинов и не разу ни только не потерпел поражения, но и ни одного похода не совершил, про который хоть кто-нибудь мог сказать, что он оказался не удачный.

На молодого верховного атамана буквально молилась большая часть мужской орды, как на посланника бога Вала, бога войны и кровавой справедливости. Несмотря на то что он взлетел на вершину власти, по отношению к царствующим особам, что к Тиоранте, что к Райс относился с большим почтением, особенно к младшей царице. А когда Райс официально стала Матерью степи, один из первых, с целой армией своих головорезов прискакал с поздравлениями, устроив целый незабываемый спектакль перед ставкой молодой царицы.

Кстати, ставку, Райс со временем перенесла на Дикое Поле по ближе к «муравейнику» Агара, захватив один из прилегающих к полю лесов, где обустроилась со всем своим ближним кругом и основным ядром боевых сестричеств. До Терема стало значительно дальше, но зато общие боевые решения, требующие оперативности, стали проходить по времени гораздо быстрее, чем раньше.

Дед, что при Агаре вечно прибывал рядом и при уходе последнего из Райсовой орды сник, замкнулся и перестал с кем-либо общаться вообще. Райс, заметив это пожалела бердника и официально освободила его от клятвы данной им ещё её маме: посвятить остаток жизни младшей царице. Став свободным, мужчина пропал. Совсем. Как сквозь землю провалился.

Райс, как-то поинтересовалась у Агара не слышал ли он чего о нём, но тот лишь в сердцах махнул рукой, издав скорбное «Эх!» и ничего толком не ответил. Царица уточнять не стала. Так след Деда затерялся на пыльных степных дорогах, по крайней мере для неё.

Старый Теродам уже давно отошёл от ратных дел. Он всё же женился на Линхе, но сразу и безоговорочно поставил перед ней условие: никакой борьбы за власть в семье. Либо она идёт с ним в качестве мужней жены, засунув свою матёрость себе поглубже в задницу, либо пусть скачет дальше в поисках какого-нибудь дебила. Линха на удивление долго не думая, чуть ли не сразу согласилась стать ему подвластной, чем серьёзно удивила младшую царицу и заставила сильно призадуматься над своими взглядами на жизнь.

Немолодая уже парочка осела в небольшом лесном поселении. Линха успела даже родить сына, но только одного, еле пережив и эти единственные роды, но впоследствии они прибрали детей сирот, и когда Райс, уже будучи царицей как-то сознательно искривила путь, чтобы заехать в это поселение и просто из бабьего любопытства поглядеть на престарелых молодожёнов, то приятно удивилась и радушным приёмом хозяина, и счастливой, но не до узнаваемости мягкой и податливой Линхой с целой кучей разновозрастных ребятишек, опрятных, сытых и хорошо воспитанных.

Астера жила при Райс всю свою жизнь, не оставив после себя никого, ну кроме самой Райс, наверное. Воспитательница по жизни стала второй мамой. Райс делилась с ней всем самым сокровенным и всегда получала ответы, даже на самые безрассудные вопросы.

Эта вековуха оставила заметный след в памяти младшей царицы и, по сути, всему, чему рыжая научилась по жизни, она обязана именно Астере. Та умерла в одном из дальних походов, далеко от степей. Умерла тихо, как и жила. Во сне на одном из привалов. Похоронили «меченую» со всеми причитающимися почестями, водрузив над её посмертным домом огромный холм Вала, в знак высокой значимости усопшей и с целью перерождения в будущем. Младшая царица долго горевала об этой бабе, ставшей для неё и подругой, и просто родным человеком…

Двадцать семь лет для Великого Куруша тоже не прошли даром, став триумфом всей его жизни. Воссев в мидийской столице Экбатаны и объявив себя царём как Персии, так и Мидии, приняв при этом все официальные титулы, Куруш обзавёлся второй женой, которой стала дочь Иштувегу Умутсу и что послужило для всей ойкумены плодородного полумесяца, поводом считать восхождение Куруша как очередной и привычный для всех переворот со сменой династии. Что по тем временам являлось обычной практикой.

Основные политические противники того времени, такие как Вавилония, Лидия и Египет, не увидели в Куруше угрозы для себя, наоборот, посчитали этот факт деградацией Мидийской державы, вполне логично подразумевая, что междоусобное противостояние внутри империи будет способствовать ослаблению, а то и вовсе разрушению на отдельные мелкие осколки, на которые чуть ли не сразу нацелились старые и прожжённые львы большой политики.

Главным и ближайшим по землям была Вавилония. Изначально политические взаимоотношения между Вечным городом Вавилоном и вновь образовавшейся Персией развивались очень странно и запутанно.

Династия, начатая Набопаласаром¹ незадолго до падения Ниневии,² столицы Ассирийской державы под напором молодой Мидийской империи и успешно продолженная его сыном Навуходоносором³, прекратила своё существование.

Нериглисар скончался после трёх лет царствования, а через два месяца его сына Лабаши-Мардук умертвили ещё ребёнком. Заговорщики привели к власти своего ставленника, Набонида⁴, сына одного из правителей и жрицы арамейского происхождения, когда-то служившей в храме бога Сина⁵ в ассирийском городе Харран. Новый царь, также очень набожный и склонный к мистике увлекался древней историей этого края. Но он представлял главным образом движения, воплощаемые арамеями внутри халдейского общества. Набонид тяготел к западу, к идеям, что в большом количестве возникали среди семитских народов.

Однако новый властитель Вавилона не мог открыто отречься от своего ассирийского прошлого и предстать узурпатором, проводящим политику разрыва со своими предшественниками. В начале царствования он испытывал ностальгию по ассирийскому правлению, продолжателем которого он себя чувствовал, разумеется, о чём и заявил, восходя на трон.

Набонид практически сразу дипломатически поддержал Куруша, как только ордынец возник на политическом горизонте в Пасаргадах. В его глазах что персы, что мидяне Иштувегу выглядели варварами, безразличными к величию Ассирии и Вавилонии. После победы над Ниневией они заняли только один город Харран, остальное в великой ассирийской империи их не интересовало, кроме нескольких плацдармов в Верхней Месопотамии. Ведь не зря халдеи Навуходоносора старались защититься именно от Мидии, построив вокруг Вавилона знаменитую «Стену Мидян».⁶

Причина, подтолкнувшая Набонида на сближение с Курушем, носила характер и религиозный, и политический. Новый царь Вавилона хотел вернуть себе Харран, занятый мидянами, чтобы восстановить прямые контакты с семитским миром и иметь через них выход к морю. Но больше всего он хотел восстановить храм Сина, бывший когда-то гордостью города, место поклонения богу Луны, разрушенный мидийцами, этими варварами севера и востока. Враждебное мидийцам настроение персов оказалось на руку Набониду, но он все ещё побаивался непредсказуемого Иштувегу.

Куруш фактически являлся его союзником, поэтому Набонид всячески поддерживал и поощрял ордынца, но лишь косвенно, так как в период строительства Пасаргад он ещё не расценивал Куруша даже как возможного победителя в противостоянии с Иштувегу. Пологая перса лишь как бунтовщика в южных землях Мидии, которого со временем царь империи задушит как котёнка.

В то время, как мидийский царь готовил поход на взбунтовавшегося вассала, Набонид под шумок захватил город бога Сина. Эта война между ариями оказалась, как бальзам на раненное сердце царя Вавилона, поэтому он являлся главным и ярым её сторонником.

Предвидя, как будут убивать друг друга мидяне и персы, кровные братья, новый вождь халдеев понимал, что мидяне в результате этой братоубийственной резни будут не в состоянии оборонять Харран. А потому решил двинуть войска на город, посвящённый богу Сину, и занял его без особого труда.

Теперь царь Вавилона взял под свою власть крупный торговый центр, где пересекались караванные пути, где встречались купцы Востока с морскими торговцами, пришедшими с севера и юга. А главное – к великой радости матери его Адагупи, жрицы бога Сина, Набонид мог восстановить разрушенный храм…

Куруш сидел на верхней террасе высотного сада и задумчиво смотрел поверх кольцевых стен Экбатаны в дымку горной гряды. Он раз за разом прокручивал в голове хитросплетения вавилонской проблемы, лежащей у его победоносных ног и с каждым разом она всё больше и больше напоминала ему огромный клубок перепутанных друг с другом змей.

Он перевёл взгляд на город, лежащий у ног. Экбатаны продолжал сохранять значение столицы, деля эту роль с Пасаргадами, с эламскими Сузами и новым городом, названным Персидским⁷, что Куруш основал на южных оконечностях великой степи и которому придавал большое значение в будущих планах завоевания мира. Но здесь, в Экбатаны царь царей любил проводить самое жаркое летнее время, к тому же следующим его шагом планировалось взятие Вавилона, а он вот тут, не далеко от его летней столицы.

Ещё будучи на заре своего восхождения, после взятия этого города Куруш первым делом начал наводить порядок в уже бывшей мидийской империи. Парфия, Армения, Гиркания пришли к нему сами, ну или почти сами. Армению привёл к нему его друг Тигран, Парфию его сотник Гипир, Гирканию племянник Ератан. Почти одновременно с этим Эбар из Пасаргад захватил территорию Элама, где стал царём.

Всё шло по плану, как вдруг все эти планы нарушил Сиеннесия киликийский. Этот царь суверенного, не входившего в мидийскую империю царства добровольно взял и присоединился к империи Куруша, предоставив ему всю свою армию. Но эта армия оказалась ничто по сравнению с теми стратегическими преимуществами, которые давало подобное присоединение. Киликия – горная страна, держащая ключи к проходам из Малой Азии в Сирию и, пожалуй, единственным, ну по крайней мере самым важным торговым путём, соединяющим Лидию и Вавилон.

Куруш строил планы по взятию Вавилона как ближайшего соседа, но существовавшие в то время ещё дружественные отношения не давали ему морального права это сделать, а главное, он тогда ещё не знал, как с максимальной эффективностью, желательно малой кровью обратить Набонида в свои вассалы и сделать его своим ярым сторонником. Вся информация, стекающаяся к царю царей по Набониду, говорила, что этого просто так сделать не удастся.

А тут добровольное присоединение Киликии неожиданно подвинуло Куруша вплотную к Лидийскому царству – одному из самых могущественных на Ближнем Востоке того времени. Царь царей принял это как дар свыше, но тем не менее стратегию решил не менять. Но тут же последовал ещё один подарок судьбы, который всё же заставил Куруша резко изменить планы захвата Вавилонии и обратить свой взор на запад.

Этим подарком стал беглый грек Еврибат, получивший от Креза⁸ большое количество золота, предназначенного для вербовки наёмников в Пелопоннесе и прибежавший к Курушу с доверенным богатством, открывая царю царей умыслы лидийского владыки. Оказалось, что не только Куруш – завоеватель мира вынашивал планы. Планы строили и другие «сильные мира сего».

И всё-таки инициатива войны принадлежала лидийскому царю. Пока Куруш переваривал полученную от грека информацию и мучился вопросом доверия к ней, лидийцы вторглись в Каппадокию. По совету всё того же Еврибата он отправил послов в города Ионии и Эолиды с призывом отложиться от Креза. Однако греки предпочли занять выжидательную позицию, не приняв ни ту, ни другую сторону.

Наконец Куруш решился. У города Птерия на восточной стороне реки Галис, произошла кровопролитная битва, закончившаяся безрезультатно, и ни одна из сторон не рискнула на новый бой. Крез отступил в свою столицу Сарды, решив основательнее подготовиться к войне и попытаться получить более эффективную помощь от союзников: Египта, Спарты и Вавилона. Однако Куруш застиг его врасплох, двинувшись к Сардам прямо по его следам.

Жители лидийской столицы вовсе не ожидали такого стремительного нападения и узнали о нём лишь когда персидские войска появились у стен. Крез вывел конников, вооружённых копьями. Харпаг, командовавший объединёнными войсками Куруша поставил всех следовавших в обозе верблюдов впереди войска, посадив на них лучников. Кони, почуяв незнакомый запах верблюдов и увидев этих уродцев, обратились в бегство. Однако лидийцы спешились и приняли бой, но под напором Харпага отступили в Сарды и заперлись в акрополе.

После четырнадцатидневной осады персы взяли акрополь, пробравшись туда с неприступной и поэтому почти неохраняемой стороны, а Креза взяли в плен. Прибрежные города ионян и эолийцев отправили послов. Они передали, что желают сотрудничать с персами на тех же условиях, что ранее существовали при Крезе. Однако Куруш напомнил, что в своё время он предлагал примкнуть к нему, но те отказались, и теперь ОН будет выставлять условия, на которых они должны будут подчиниться. Греки начали скоропалительно укреплять свои города и решили послать вестников в Спарту с просьбой о помощи. Один только Милет добровольно покорился, и Куруш заключил с ним союз на тех же условиях, что и лидийский царь.

Именно тогда до Куруша добрались сведения о судьбе Гнура в пересказе Шахрана, отписавшему царю царей личное послание. В нём царский евнух очень сожалел, что степь рассматривает возвеличивание Куруша, как главную угрозу себе, и Великий дрогнул от одной мысли, что степные орды направив сконцентрированный удар в его тылы могут в один момент разрушить всё его величие и достижения последних лет.

Оставив Харпага в Лидии наводить порядок с ещё не подчинившимися приморскими городами, Куруш во главе всей конницы отбыл на восточные границы. Сначала он занялся землями перед степным пространством, во что бы то ни стало, стараясь создать некий буфер между степью и своей империей. Он присоединил Парфию, Дрангиану, Арейю, Хорасмию, Бактрию, Согдианк, Гандхарк, Сагартию, Саттагидию, Арахосию и Маркиану.

На берегах Яксарта⁹ лично заложил Персидский Город, которому в будущем предстояло стать связующим звеном между ним и степью. Тогда же из этого города Куруш сделал первую попытку наладить взаимоотношения с Матерью степи Тиорантой, направив к ней послов и завалив её подарками. Тиоранта послов и подарки приняла, но ответа на предложение о «дружбе и сотрудничестве» оставила без ответа, заверив послов, что она подумает над этим.

Куруш ещё не раз пытался привлечь Тиоранту к своим планам и замыслам, но единственно чего добился, так это то, что за всё время его восхождения степные орды ни разу не наведывались в персидские земли, сохраняя некий нейтралитет.

С приходом к власти Райс, официально звавшуюся в Персидской империи как Тахм-Райс, что придавало её кличке титул «Великая правительница», дипломатические потуги Куруша в вопросах единения со степью приняли новый более настойчивый характер.

Зная, что Матерь по-прежнему являлась вдовой, Куруш сразу же сделал ей предложение, чётко проговорив договорной характер замужества, притом явно, как он полагал в пользу молодой царицы. Но ответа, как и при Тиоранте не последовало. Эта тишина от величайшей военной силы, что притаилась под боком напрягала больше, чем прямая угроза.

Харпаг, оставленный в Лидии, тем временем занимался проблемой греческих городов, что как кость в горле застряли в теле новой увеличившейся в размерах империи. Он начал возводить высокие насыпи у обнесённых стенами прибрежных твердынь, а затем штурмом брать их один за другим.

Жители Фокеи, крупнейшего после греческого города Милета не захотели подчиниться персам и на кораблях экстренно эвакуировались. Примеру фокейцев последовали и жители города Теос. Остальные пытались оказать сопротивление, но потерпели поражение, покорились и согласились на ежегодную дань.

После усмирения Харпагом материковых ионян, островные, устрашившись такой же участи добровольно подчинились, прислав послов с подношениями.

Покорив Ионию, Харпаг двинулся на карийцев, кавниев и ликийцев, взяв с собой ионян и эолийцев в качестве уже наёмных воинов. Население Карии без боя покорилось персам. Правда, жители Книда, расположенного на полуострове попытались прокопать узкий перешеек, отделяющий их от материка, с целью сделать свою землю островом, но, наткнувшись на твёрдый гранит прекратили работы и сдались без боя.

Лишь одно из племён карийцев – педасийцы, некоторое время оказывало сопротивление. Они укрепились на горе под названием Лида и доставили Харпагу немало хлопот, но и они покорились. Лишь ликийцы и кавнии¹⁰ оказали отчаянное сопротивление в открытом бою.

Ликийцев оттеснили в город Ксанф, где те самостоятельно предали акрополь огню, заранее собрав туда своих жён, детей, рабов, а сами погибли в самоубийственном бою. Таким же упорным оказалось сопротивление кавниев. Но, естественно, они не могли остановить продвижение большого и хорошо вооружённого войска.

Теперь вся Малая Азия попала под власть Куруша. За свою преданность Харпаг получил Лидию в наследственное управление, став царём и полноправным правителем, зачинателем новой правящей династии.

Лидиец Пактий, которому Куруш ещё после захвата столицы Лидии поручил хранить сокровища Креза неожиданно восстал против персов. С помощью золота навербовал наёмников и убедил жителей греческих городов присоединиться к восстанию. После чего двинулся на Сарды и осадил акрополь, где укрылся наместник Харпага перс Табал. Против восставших марш-броском выступил Мазар, к тому времени переставший возглавлять личную охрану царя царей и став полевым полководцем в войске Харпага.