Город

Александр Александрович Блок

Сборник «Город» (1904—1908)

В ОКТЯБРЕ

     Открыл окно. Какая хмурая

     Столица в октябре!

     Забитая лошадка бурая

     Гуляет на дворе.

     Снежинка легкою пушинкою

     Порхает на ветру,

     И елка слабенькой вершинкою

     Мотает на юру.

     Жилось легко, жилось и молодо —

     Прошла моя пора.

     Вон — мальчик, посинев от холода,

     Дрожит среди двора.

     Всё, всё по старому, бывалому,

     И будет как всегда:

     Лошадке и мальчишке малому

     Не сладки холода.

     Да и меня без всяких поводов

     Загнали на чердак.

     Никто моих не слушал доводов,

     И вышел мой табак.

     А всё хочу свободной волею

     Свободного житья,

     Хоть нет звезды счастливой более

     С тех пор, как запил я!

     Давно звезда в стакан мой канула, —

     Ужели навсегда?…

     И вот душа опять воспрянула:

     Со мной моя звезда!

     Вот, вот — в глазах плывет манящая,

     Качается в окне…

     И жизнь начнется настоящая,

     И крылья будут мне!

     И даже всё мое имущество

     С собою захвачу!

     Познал, познал свое могущество!…

     Вот вскрикнул… и лечу!

     Лечу, лечу к мальчишке малому,

     Средь вихря и огня…

     Всё, всё по старому, бывалому,

     Да только — без меня!

Октябрь 1906

ГИМН

     В пыльный город небесный кузнец прикатил

     Огневой переменчивый диск.

     И по улицам — словно бесчисленных пил

     Смех и скрежет и визг.

     Вот в окно, где спокойно текла

     Пыльно-серая мгла,

     Луч вонзился в прожженное сердце стекла,

     Как игла.

     Все испуганно пьяной толпой

     Покидают могилы домов…

     Вот — всем телом прижат под фабричной трубой

     Незнакомый с весельем разгульных часов…

     Он вонзился ногтями в кирпич

     В унизительной позе греха…

     Но небесный кузнец раздувает меха,

     И свистит раскаленный, пылающий бич.

     Вот — на груде горячих камней

     Распростерта не смевшая пасть…

     Грудь раскрыта — и бродит меж темных бровей

     Набежавшая страсть…

     Вот — монах, опустивший глаза,

     Торопливо идущий вперед…

     Но и тех, кто безумно обеты дает,

     Кто бесстрастные гимны поет,

     Настигает гроза!

     Всем раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь

     На распутьях, в подвалах, на башнях — хвала!

     Солнцу, дерзкому солнцу, пробившему путь, —

     Наши гимны, и песни, и сны — без числа!…

     Золотая игла!

     Исполинским лучом пораженная мгла!

     Опаленным, сметенным, сожженным дотла —

     Хвала!

27 августа 1904

КЛЕОПАТРА

     Открыт паноптикум печальный

     Один, другой и третий год.

     Толпою пьяной и нахальной

     Спешим… В гробу царица ждет.

     Она лежит в гробу стеклянном,

     И не мертва и не жива,

     А люди шепчут неустанно

     О ней бесстыдные слова.

     Она раскинулась лениво —

     Навек забыть, навек уснуть…

     Змея легко, неторопливо

     Ей жалит восковую грудь…

     Я сам, позорный и продажный,

     С кругами синими у глаз,

     Пришел взглянуть на профиль важный,

     На воск, открытый напоказ…

     Тебя рассматривает каждый,

     Но, если б гроб твой не был пуст,

     Я услыхал бы не однажды

     Надменный вздох истлевших уст:

     «Кадите мне. Цветы рассыпьте.

     Я в незапамятных веках

     Была царицею в Египте.

     Теперь — я воск. Я тлен. Я прах». —

     «Царица! Я пленен тобою!

     Я был в Египте лишь рабом,

     А ныне суждено судьбою

     Мне быть поэтом и царем!

     Ты видишь ли теперь из гроба,

     Что Русь, как Рим, пьяна тобой?

     Что я и Цезарь — будем оба

     В веках равны перед судьбой?»

     Замолк. Смотрю. Она не слышит.

     Но грудь колышется едва

     И за прозрачной тканью дышит…

     И слышу тихие слова:

     «Тогда я исторгала грозы.

     Теперь исторгну жгучей всех

     У пьяного поэта — слезы,

     У пьяной проститутки — смех».

16 декабря 1907

ЛЕГЕНДА

     Господь, ты слышишь? Господь, простишь ли? —

     Весна плыла высоко в синеве.

     На глухую улицу в полночь вышли

     Веселые девушки. Бы