Помещение было большим и в то же время маленьким из-за теней, и особые инфракрасные датчики увидели бы в нём всюду кровь. В нём беседовали двое, за чьими спинами другие датчики, ретроспективные, увидели бы несметные ряды невидимых людей, чьи взгляды и эмоции они представляли.

– Что ты хочешь сказать? Передумала ли ты? Хочешь ли ты остаться с нами и в нашей вере, вместо того, чтобы стремиться к прогнившей цивилизации айфонов и андроидов?

– Особого желания не испытываю.

– Задумайся! Нигде девочка, девушка, женщина не имеет такой свободы и к ней так хорошо не относятся, как в нашей вере.

– Темновато у нас. Везде тряпки и муть понавешана, – уклончиво ответила девочка, кивнув на окружающий антураж.

– Да всё нормально. Ты просто не понимаешь. У нас красивая культура. Везде шатры, балдахины.

– Дерьмо бычье, а не культура. Когда-то в Европе тоже было аналогично и всякие балдахины, когда они не знали, как спастись от блох, вшей и других насекомых.

– Ты очень некрасиво говоришь. Знаешь ли ты, что у меня есть власть карать тебя смертью?

– Ты меня не удивляешь своей великой культурой. Я знаю. И я знаю, что ты буллшит. И что ты можешь и убить, и надругаться. Просто так, от нечего делать. В соответствии со своей великой культурой и такой же великой верой.

– Не от нечего делать, а потому. что ты преступаешь заветы предков. Ведь это и твоя культура и вера тоже.

Девочка-подросток и почти такого же возраста юноша беседовали в помещении среди понавешанных занавесей и бахромы. Хотя девочка говорила независимо, она ни разу не заговорила с юношей первой, потому что так было нельзя, настолько ей вошли в плоть и кровь родные обычаи. Она только реагировала на его реплики.

– Ну, хватит, девочка. Сорайя, хватит прикидываться, что мы с тобой равные.

– А нет?

– Я мужчина, и только одним этим в четыре раза тебя главнее.

– Откуда и почему так, Абдулла?

– Чтобы доказать факт надругательства, женщина должна привести четырех свидетелей. Мужчин, разумеется. Не женщин же. Ибо сказано нашим великим пророком, что вы имеете недостаток в уме, будучи в два раза глупее мужчины.

– Вот поэтому я и сказала. что хочу бежать из вашего рая, что я обязательно сделаю, когда вырасту.

– И ты убежишь, и там, в землях неверных, отречёшься от нашей веры?

– Да.

– Очень жаль, Сорайя. Ты сама подписала себе смертный приговор. А ведь мы тебя хотели избрать как одну из тех, кто по достижении совершеннолетия удостоится венца счастья.

– К чёрту ваш венец, к чёрту ваше счастье, к чёрту вас всех с вашей дурацкой верой.

– Вот за это мы и обязаны карать тебя смертью. Три дня, данных тебе на раздумье, прошли, – и в сознании тех, кто бы мог присутствовать в этом помещении и мог читать мысли, пронеслись бы одни и те же картины, предварявшие за три дня до этого данный разговор. А три дня назад было так. Люди, одетые по-восточному, сидели. Перед ними стояла маленькая девочка. Они её допрашивали: «Мы нашли твой дневник. Ты в нём писала, что хочешь отречься от нашей веры. Правда ли это?» Она отвечала: «Да». Причём, эта сцена повторялась несколько раз в разном времени, разных помещениях и с разными вопрошателями… А сейчас было другое. Сейчас девочка и юноша беседовали, сидя друг против друга. Бахрома странно качнулась над одним из гамаков. Юноша сказал:

– Последний раз тебя спрашиваю, – но не докончил вопроса, видя по глазам собеседницы абсолютную одержимость и уверенность в собственной правоте.

– Ладно же, – злорадно усмехнулся мальчик-юноша, встал и сдёрнул с качавшегося гамака покрывало: – Смотри!

В гамаке сидела связанная, с кляпом во рту, ещё более маленькая девочка, чем Сорайя, и Сорайю передёрнуло:

– Это Ясмин! Отпусти её! Она ни в чём не виновата!

– Мы знаем, – продолжал умехаться юноша-садист Абдулла, – что у вас с сестрой дружба. И знаем, что ты имеешь огромное на неё влияние. Поэтому мы её тоже допросили. И она нам сказала то же, что и ты: что хочет бежать от нас в мир скверны и греха.

– Она переболела церебральным параличом в детстве! Она не вполне… Не вполне отвечает за себя! Ты не имеешь права!

– Имею. Если преступница может различить белую и чёрную фасолину, то она уже вменяема. Этого достаточно. Ибо так сказал пророк…

– Ты очень умён, Абдулла! – вдруг ответила Сорайя, и тот самодовольно ухмыльнулся и повёл носом. – Я нашла у нас во дворе эту старинную золотую монету, посмотри, – кинула она ему кругляшок, и паренёк жадно его схватил и стал рассматривать, а тем временем Сорайя достала незаметно из полы своей одежды смартфон. С экрана улыбался Виктор Цой. На экране шли цифры с надписью The final countdown: 10 min, – и быстро, как блохи или вши, бежали секунды.

– Ты, конечно, хитрая коза, Сорайя, – ответил Абдулла, отвлёкшись от монеты, – Но эту монету, сколько я помню, тебе подарила бабушка. В любом случае, я её возьму, раз уж ты мне её дала. Полагаю, она тебе больше не понадобится.

– Неужели же ты готов убить свою кузину? – взмолилась Сорайя.

– Тебя? Нет. Пока что. Но вот что касается Ясмин… – и юноша вынул из своих широких пол топорик, инкрустированный золотом. Подошёл к Ясмин. Подвинул её гамак, оказавшийся креслом-гамаком, к центральному столику в зале. Креслице оказалось колёсиках и на шарнирах. Только сейчас увидела Сорайя, что и столик был мудрёным. Мрамор, из которого он был сделан, покрывала съемная деревянная крышка. Крупным планом Сорайя увидела, что на полу от столика в две стороны отходят канавки к решёточкам тоже на полу, канавки, это кровоспуски, догадалась она.

Абдулла наклонил шарниры, и голова вместе с тоненькой шеей маленькой девочки оказались на столе с инкрустированными серебром кровоспусками. Он взмахнул топориком, и Сорайя страшно закричала. Она подбежала к Абдулле и стала отнимать у него томагавк. Он же в ответ обнял её и постарался поцеловать.

– Разрешу себя поцеловать, только если отдашь мне топорик, – сказала Сорайя.

– Ладно, – усмехнулся Абдулла, и пока он усмехался, она его поцеловала и быстро выхватила топорик, а потом тыльной стороной двинула юношу в пах.

Юноша дико закричал и стал звать на помощь.

– Ладно-ладно, – сделала большие глаза Сорайя. – Сейчас мы с нашим кузеном будем добры друг к другу, будем ублажать друг друга.

Внезапно у юноши зазвонил телефон, и он ответил на вызов смартфона:

– Нужна помощь, Абдулла? Мы готовы! – проговорили там мужские голоса.

– Я знаю, что вы наблюдаете за нами в видеонаблюдение, но ещё рано, – засмеялся Абдулла. – Я вас позову, для установления обстоятельств надругательства ведь нужны свидетели по нашему древнему закону, чтобы оправдаться, – и закончил вызов. – Ну, давай обратно топорик! Тогда мы тебя со свидетелями не очень больно замучим! А потом скажем, что ты сама к нам приставала, – заулыбался широко Абдулла.

– То есть за нами наблюдают, Абдулла? – медленно, затягивая время, произнесла Сорайя. – Здесь всюду видеокамеры?

– Ну конечно же!

– И ты думаешь, что полностью меня контролируешь?

– Ну конечно!

Сорайя в ответ хлопнула его резко топориком по голени, так что он передёрнулся от боли. Сорайя же быстро глянула на смартфон у себя в широком кармане. Цифры светились: 15, 14, 13 seconds to appearance of Tsoy & his friends.

– И ты хочешь со своими братьями здесь надо мной надругаться?

– Ты слишком дерзка! Ты дерзишь мне здесь, в помещении для убийств чести?

– А это помещение для убийств чести?

– Ну да! Сейчас я тебе задам так, что кровь польётся… – но Сорайя в ответ грозно замахнулась ритуальным томагавком для убийства

– А после надругательства ты бы меня всё равно убил? Вместе с Ясмин?

– Естественно!

– И над ней вы надругаетесь тоже?

– Ха-ха! – утвердительно засмеялся Абдулла, похоже, что боль у него начала проходить, а Сорайя в ответ заорала: – Настало время менять ритуалы!

И тут же – внутренние часы не подвели Сорайю – помещение стало наполняться дымом. У Абдуллы отвязно заверещал смартфон. Вскоре раздалась дробь скачущих по лестнице сверху вниз мужских ног, и в их дверь забарабанили. Закашлявшись от дыма, Абдулла открыл дверь.

– Что у вас тут происходит?

– Что эта неверная замутила?

– Давай порезвимся с ней и с её сумасшедшей сестрой!

– Откуда здесь столько дыма?

– Да бабы пекут что-то у нас в доме на кухне, небось, забилась вентиляция, и к нам нанесло, – небрежно ответил Абдулла, нажал кнопку проветривания, и заверещал моторчик. – Вы под дурью?

– А ты как думал? – задиристо ответили ему, пока двое мучеников обступили закованную в кресле Ясмин и начали её трогать, а ещё трое обступили Сорайю, и начали дёргать её, она же молча отбивалась, пока палачи усмехались и посмеивались.

– Вы же по вашей религии попадёте в ад, – ударив одному по рукам, сказала Сорайя, на что тот ей закатил пощечину.

– Не тебе решать, неверная! Мы – мученики-смертники! Добровольные самоубийцы! И да прославится наш Господь!

– И вы точно намерены идти по своему пути? – витиевато вопросил Абдулла.

– Точно, точно, – проворчали в ответ ему.

– Вам себя не жалко? – спросила Сорайя М.

И готовящиеся принять мученичество добровольной смерти ей ответили:

– А что ещё делать?..

– Зато теперь нам можно всё.

– Наша грядущая жертва смоет все грехи.

– Мы попадём в рай.

– Сейчас мы можем делать что хотим.

– Гурии нас уже ждут на том свете.

– А-а! – закричал один, и все оглянулись, заметив движение ноги Сорайи, и как один из её обидчиков схватился за пах.

– Как ты смела, неверная, ударить мученика-смертника? – раздались крики, и нож в руке одного из них уже нацелился на шею Сорайи, как вдруг из-за полотенец и тряпок в дальнем углу помещения раздался пронзительный призыв к молитве – тот призыв, который каждый из них слышал несколько раз на дню.

Из-за балдахинов и гамаков выдвинулись четверо в разнокалиберных широкополых одеждах, медленно, воздев руки. Мученики-смертники повернулись на призыв, а Абдулла вздрогнул: одеяния приближавшихся незнакомцев показались странно знакомыми, и мелькнула мысль, что это жулики, замотавшиеся тканями из тех, что висели повсюду в помещении для ритуальных жертвоприношений провинившихся женщин всесильному создателю мира.

– Да благословит вас господь и приветствует! – возгласил странным голосом робота, похоже, главный из этих пришельцев, смуглый узкоглазый парень.

– Да благословит, – нестройными грубыми голосами роботов откликнулись остальные незнакомцы.

– Кто вы? – спросил Абдулла.

– Мы – служители нашего общего господа, пришельцы из далёкой страны, где исповедуют одну с вами веру.

– Как вы оказались в этом помещении?

– Только и единственно силой молитвы.

– Подойдите ближе, о, пришельцы, – попросил Абдулла. – Давайте вознесём нашу молитву вместе!

Абдулле вся это явление пришельцев казалось подозрительным, как и они сами. Действительно ли голос идёт у главного пришельца из живота, или то только иллюзия? И что за странная жестикуляция кистями рук? Он что-то нажимает? Какие-то кнопки?

– Господи, о, господи, – начали подпевать друг другу все четверо приближающихся чужаков, причём один медленно двигался к группе смертников с Ясмин, двое других – к группе с Сорайей, и главный, смуглый, направлялся к Абдулле.

– Я хочу дать тебе божье благословение, – улыбаясь, всё тем же странным механическим голосом с непонятным акцентом, сказал смуглый, глядя прямо в глаза Абдулле, а Абдулла вдруг заметил, что в руке у него что-то блестит, и что звук идёт – не изо рта, а как раз из этой руки.

– Шайтан! – закричал Абдулла, и ударил по руке Виктору Цою. Смартфон вырвался, и, сделав несколько кульбитов, упал на пол, и от него отлетела задняя крышка. Мученики-смертники, несмотря на всё наркотическое опьянение, схватились за пистолеты и ножи за поясами.

Прогремели пару выстрелов, но смертники при этом скорчились от боли, выронив свои опасные мужские игрушки: парочка от удара нунчаками, один, обливаясь кровью, от удара стилетом, и еще парочка – от пуль из пистолета с глушителем. Сорайя же схватила томагавк со столика, но не успела его применить – Абдулла отлетел на несколько метров от удара ногой Виктора Цоя и запричитал, скорчившись, на полу.

– Так вы хотели пойти в чужую для вас землю и там взорвать ни в чём не повинных людей? Погибнуть сами и их убить? Да? – Тейлор с Юрием и Шенли пинали ногами смертников.

– Да… – стонали, обливаясь кровью, они.

– А не лучше ли вам погибнуть одним, и самим по себе? А? Как вы считаете?

– Собаки вы, собаки, – проворчал смертник, и это было последние слова сторонников религиозного насилия. Пистолет с глушителем, нунчаки, томагавк Сорайи и стилет довершили разгром. В помещении затихали стоны. На полу расплывались красные лужи.

– Хорошо, – улыбнулся Цой, отирая брызнувшую на щеку кровь. – Вы почти готовы к своей великой миссии.

– О, мой повелитель, – склонилась Сорайя перед Виктором Цоем, сложив вертикально вверх ладони перед грудью жестом подчинения и смирения. – До сих пор я знала тебя по приложению в смартфоне, и вот ты явил мне своё чудо, о, великий пророк!

– Я не пророк, – улыбнулся Цой.

– До сих пор я любила тебя, а теперь уважаю. Я готова тебе отдать всё! Делай со мной, что хочешь!

– Ерунду какую-то несёшь, Сорайя, – ответил Цой. – Это не твои мысли. И даже не твоё тело. Как ты можешь распоряжаться тем и другим?

– А чьи же они, о, пророк?

– Перестань меня называть пророком, иначе я тебя брошу, – пригрозил Цой. – Ладно, пошутил. Я – такой же, как ты. Для космоса мы равны. А каждый из нас и есть космос. Ты – не своя, ты – слуга своего разума и интуиции, ты – дочь космоса и едина с ним. Разум, интуиция, космос – это ты. Ты вправе лепить по своему нраву и свои мысли, и своё тело.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты ещё попадёшь в мир, где люди посещают спортзалы, создавая себе нужное тело, и идут на встречи к мастеру сознания и подсознания, чтобы поменять свои мысли. Ты всё ещё это увидишь. Если, конечно, не погибнешь. Но отдались от понятий «свой» и «своя»!

– «Свой, своя», – это что-то не то?

– Свой, своя – это цепь дурных привычек, – объяснил Цой, пока остальные члены команды вытирали своё оружие от крови о тряпки, находили съестное в комнате, пили сок, приготовленный, похоже, для смертников, а кое-кто даже прислушивался к мудрому разговору Цоя и Сорайи.

– Прости, – сказала Сорайя. – Как мы сейчас понимаем друг друга, если вы для меня – иностранцы?

– Просто мы загрузили на смартфоны нужные приложения, – ответил, смеясь, Виктор Цой, поправляя на своём смартфоне крышку, отлетевшую было во время стычки. – Это голосовые переводчики Гугл. Особая платная разработка.

– А я? Я чувствую, что говорю с тобой на одном языке. Однако я в свой смартфон ничего не загружала!

– Я тебе подарил эту платную разработку. А ты и не заметила. И интегрировал с твоим мозгом, пока ты спала. Я же немного хакер, – ответил Цой.

– Что за венец счастья, на которую меня хотел приговорить мой покойный кузен Абдулла, – кивнула Сорайя на бездвижное тело в нелепой позе в заляпанных кровью белых одеждах, – вместе со всей моей так называемой семьёй?

– Это международная программа по оглуплению населения, – ответил Цой. – В ней участвуют элиты всех стран, от самых либеральных до самых мракобесных. Элиты хотят поработить остальных людей. Вот в чём штука.

– Так вот он какой, пилотный проект, – задумчиво произнесла Сорайя.

– Пойдём же все отсюда, – пригласил Цой своих учеников. – Что нам делать с твоим домом? – спросил он у Сорайи.

– Это не мой дом. Мой дом, это моё тело, разреши уж мне его так называть.

– Да ради бога. Слова сами по себе ничего не значат, только контекст. Значение слов всегда ситуативно.

Главное, что мы все друг с другом и за добро, – сказал Тейлор.

– Именно, – застенчиво улыбнулся Цой на понятливость верного ученика.

– А это сооружение давайте подожжём, – предложила Сорайя.

– Я бы спросил тебя: не жалко ли тебе своих родных, если бы не понимал, что на твоём месте мне бы не было жалко никого, – сказал кто-то из ребят.

– Да. – ответила Сорайя. – Да. Да. Да. К тому же, мои мама и отец вместе с ближайшими родственниками сейчас в деревне у бабушки, а в этом доме одни ублюдки, потому что некоторые из смертников-мучеников сейчас спят в тяжёлом наркотическом дурмане.

Через несколько минут, шагая под палящим солнцем по выжженной солнцем земле и песку пустыни с поднимающимся за их спинами столбом дыма, пятерка отважных переговаривалась и смеялась каждый на своём языке, пока их смартфоны синхронно переводили совместные шутки друг другу. Держась за руку Сорайи, брела, улыбаясь, и её сестра Ясмин.

Они вышли к местной одинокой реке и произвели привычный ритуал, воздев руки к небу.

– Мы – сильны!

– Мы – справедливы!

– Сила – у справедливости!

– Мы – это само провидение!

– История творит нашими руками!

После такого вознесения своих мыслей ввысь от земли все уселись под одинокой смоковницей вокруг Виктора Цоя, поедая сладкие весенние баккуроты.

– Нам осталось одно последнее дело, – сказал Виктор Цой. – Освободить мир.

– Ты говоришь так, как будто это раз плюнуть, – ответили ученики.

Цой утвердительно промолчал, и все почувствовали, что их устами говорит сама мудрость.

– Но вначале… – продолжил Цой. – Вначале нам нужно позаботиться о Ясмин. – Вы, остальные, держите трапезу. А мы, вместе с Сорайей и Юрием, будем преодолевать пространство. Надо же нам где-то оставить Ясмин. Доставайте смартфоны!

Солнце стояло в зените. Активизировав нужные приложения, Цой, Юрий, Сорайя и Ясмин исчезли среди трапезничающих, материализовавшись на другой стороне полушария, в доме у мамы Юрия. Они попросили её позаботиться о Ясмин, пока они будут спасать мир, переводя его на рельсы свободы. Избавляя от рабства. И, нажимая на нужные кнопки в телефонах, опять перенеслись под смоковницу, под палящее солнце и к сверкающему заходящим солнцем потоку.

Уже наступал вечер. Рядом с рекой и под смоковницами остальные сообщники уже раскладывали палатки, готовясь ко сну.

– Ну вот, мы здесь.

– О Ясмин позаботились?

– Да, – ответил Цой. – Мы вернулись.

– Завтра у нас будет ещё одно, прощальное дело, – сказал перед сном Цой. – Вы знаете, что в местных землях есть обычай нападать на незнакомых девушек. Так давайте покажем местным жителям, что они не правы. Заодно и для вас это будет последним курсом в череде моих тренировок.

– Последним?

– Да. Последним.

– А потом?

– А потом мы пойдем сразить монстра. Дракона.

– Так дракона или монстра?

– Смотря кто из какой стороны и как привык это воплощеие зла и несвободы называть. Сути дела оно не меняет. Мы должны победить. Хотя чудище сильно, обло и озорно. Можем и погибнуть.

И, словно бы подтверждая его слова, от последнего луча солнца взорвался оставленный кем-то на солнцепёке смартфон, и осколки обожгли щеку Юрию.

Тренировочная вылазка для уменьшения поголовья ублюдков

Цой смотрел на карту Гугл в своём телефоне, пока остальные прихорашивались в тени смоковниц, закутываясь в постиранные простыни, согласно местному обычаю ходить в светлых, уберегающих от палящих лучей солнца, одеждах.

– Сорайя, – деловито спросил Цой, уставясь в смартфон.

– Да?

– Я вижу, что здесь в нескольких сотнях метров ещё одна река?

– Это высохшее русло, – ответила Сорайя, перегнувшись через плечо Цоя.

– Пойдём туда, – своим безучастным голосом сказал Цой, и ученики последовали за ним, вскоре выйдя к цели.

Они спустились в пересохшее русло и обнялись, создав круг.

– Что вы видите? – спросил Цой.

– Высохшее русло, – ответили ученики.

– Вот так и вы, – таинственно сказал Цой.

– Сейчас? – вопросили ученики.

– Раньше. И всегда, – ответил Цой. – Мы все одновременно и пустые, и наполненные, – сказал Цой и дал знак. Ученики расступились.

– Проверьте ещё раз геолокацию на своих смартфонах, – приказал Цой. – Сорайя? – кивнул он, и Сорайя открыла большую, но лёгкую сумку, которую она несла из дома, и о содержимом которой до сих пор бесполезно спрашивали остальные ученики.

– Делайте, как я, – сказал Цой, облаченный, как и остальные, вместо чёрного плаща в белые одежды. Учитель с помощью эластичных бинтов и поролона увеличил себе грудь наподобие женской, и так же поступил относительно бёдер. Остальные юноши последовали за ним, пока девочка, скромно отвернувшись, уставилась на обмелевшее русло реки.

– Сорайя? – спросил Цой, и девочка достала наборы косметики, помогая мальчикам по очереди под весёлый смех и шутки покрасить губы и подвести ресницы.

– Так у вас принято пользоваться косметикой?

– Да, – ответила Сорайя. – У нас многоконфессиональный город. И даже в той религии, в которой я родилась, косметика разрешается.

– Да неужто?

– Разрешается. Но только под взглядонепробиваемым покрывалом, – ответила она к вящему веселью остальных.

Потом Цой пнул пригорок в дне высохшего русла реки, и из-под песка обнаружилась холщовая промасленная сумка:

– Разбирайте.

Ученики с опаской подошли к неопознанному предмету, руками отгребли песок, явив на свет божий мешок, открыли его – а там оказался оружейный арсенал.

– Я возьму итальянскую Беретту! – первый воскликнул Тейлор, протирая пистолет тряпкой, а остальные, издавая восхищенные крики, разбирали кто австрийский Глок, а кто немецкий Вальтер и американский Ругер. Юрий, скинув в мешок свой взятый в полицейском участке отечественный пистолет с глушителем и выбрав зарубежную новинку, передумал и пристегнул к ремню обе кобуры.

– Надо бы пристреляться, – бесцветным голосом сказал Цой, и камешком нарисовал на другой стороне русла несколько примитивных, как рисуют дети, человечков, где одна черточка обозначала туловище, и так же скупо воспроизводились руки и ноги, а овалы и круги обозначали головы. Ребята уже подняли стволы, но Цой их остановил:

– Посмотрите ещё, что есть в промасленном мешке.

И действительно, зачем напрягать уши? Всё предусмотрено: глушители разнообразных вариантов оставалось выбрать и прикрутить.

– Откуда у тебя всё это, о, учитель? – спросили ученики.

– Но ведь я –Виктор Цой. Вы думали, что вы мои единственные фанаты? – ответил Цой, и. видя сникшие головы, добавил:

– Вы – лучшие! Именно вас я выбрал для миссии освобождения мира!

– Почему?

– Потому что вы – молодые. У вас свежие, без предрассудков, головы.

Ученики рассредоточились, зарядили оружие и, под собственные одобрительные возгласы, вместе с Цоем под гряд хлопков осыпали пулями примитивные человеческие фигурки.

– Мы действительно должны убивать?

– Раз вы спросили, можем не убивать, – пожал плечами Цой. – Поищите под этим мешком другой. Он там должен быть, – и ученики кинулись выполнять поручение учителя.

– Странные пули! – воскликнули ученики.

– Резиновые, – прокомментировал Цой. – Перезаряжайте. Кто хочет, – безразлично прокомментировал Цой.

– Но ты нам вначале скажи, что за операция? – вопросил первый ученик Цоя Юрий.

– На Земле есть места, где свыше 90 % женщин подвергаются надругательству, – так же безэмоционально сказал Виктор Цой. – Мы сейчас поблизости от одного из таких мест.

– И что?

– Я предлагаю вам выйти на улицы и там начать провокации.

– Супер! – откликнулись ученики.

– В моей стране нельзя переодеваться в одежду не своего пола, – зачем-то сказала Сорайя.

– И слава богу! – ответили ученики. – Значит, на нас никто не подумает!

– Но если нас обнаружат, нас убьют, – прокомментировала Сорайя, деловито перезаряжая магазин в пистолете.

– Я же сказал, кто хочет, может взять не патроны с резиновыми пулями, а с боевыми, – откликнулся Цой.

– Не садисты ли мы? – спросили ученики.

– Садисты, – подтвердил Цой.

– Не праведники ли мы? – спросили ученики.

– Праведники, – подтвердил Цой.

– Так кто же мы?

– Вы – никто. Вас не существует. Как и меня. Мы пришли из небытия и в него уйдём. Ноль на ноль даёт ноль.

– Тогда зачем всё это?

– Если ты спрашиваешь, это хорошо, – ответил Цой.

– А я не спрашиваю! – воскликнул другой ученик.

– Если не спрашиваешь, то и это хорошо, – ответил Цой.

– Так что же нам делать?

– Делайте, что хотите, – ответил Цой, и ученики откликнулись, прищурив один глаз и дав последние залпы по нарисованным фигуркам.

– Тогда пойдёмте в этот город!

– Умножим мерзавцев на ноль!

– Будем нести и рассыпать заблудшим людям добро!

– Сеять разумное, доброе, вечное!

– Супер!

В дыме, под щелчки и хлопки выстрелов из глушителей, восклицали ученики, ведя пристрелку по мишеням.

– Как круги по поводе, вести о вашем визите и славной миссии ещё долго будут будоражить этот город, – сказал Цой. – Впрочем. Только вы знаете, что главное.

– Остаться живыми? – спросили раскрашенные в боевую раскраску девушек ученики, поправляя груди из поролона.

– Именно, – ответил в такой же раскраске, тоже с поролоновыми грудьми, Цой, поощряя учеников рассыпаться по городу, но в конце их остановил, крикнув в спину:

– Стойте!

Все обернулись.

– У меня есть для вас ещё один сюрприз.

Из-под двух мешков, с оружием и с резиновыми пулями, ребята извлекли третий мешок, с сапогами-скороходами. Пластиковые зигзагообразные опоры между ступней и подошвой позволяли быстро, прыжками, передвигаться. Примеряясь и пробежав взад и вперёд несколько раз, ученики вознесли хвалу учителю и его неведомым фанатам. Вскоре ученики уже были в городе, разбредаясь по разным сторонам, каждый ища свою долю.

…Тейлор. Он сел в пустой автобус, и водитель, вместо того, чтобы ехать по маршруту, вдруг свернул, созвонился по мобильному с друзьями и взял их на борт. Когда один из них схватил Тейлора за попу, в руках у него остался поролон, а Тейлор выхватил пистолет и приподнял дулом лицо агрессора кверху. А потом схватил его за туловище в качестве заложника и, спрятавшись за скрюченное и перепуганное тело, спросил у остальных специально тонким, детским голоском:

– Как вы думаете, моя игрушка может стрелять?

– Врёшь, сучка!

– Сейчас мы тебя поимеем!

В ответ раздались хлопки. Тейлор не жалел патронов. Извращенцы, оседая, падали на пол автобуса, изрыгая проклятия.

– Иди, скажи водителю автобуса, чтобы он ехал обратно, толкнул в спину в сторону кабины Тейлор заложника, отвернувшись на миг, а, когда он снова обернулся, то уловил крайним зрением, как заложник замахивается на него монтировкой. Выстрел – и заложник тоже обмяк. Полилась кровь. Тейлор обернулся. Из пятерых остальных двое тоже истекали кровью, а трое не только истекали, но и стонали.

Водитель за рулём смеялся, слушая музыку и комментируя раздающиеся стоны:

– Смотрите, только, не губите девчонку до смерти, не спешите, оставьте и мне!

А, почуяв холодное дуло подмышкой, обернулся и перепугался, увидев серьёзное лицо Тейлора, который просто так, для устрашения, пальнул в угол шоферской кабины, взметнув вверх пыль и куски пластмассы от детских кукол.

– Насилуешь девочек? То, что осталось от твоих жертв?

– Нет, нет, – задрожал водитель, – это моим девочкам! Моим дочерям! Я купил!

Тейлор отступил на шаг, сверившись с геолокацией на смартфоне:

– Езжай туда, куда скажу! Понял?

Перепуганный водитель униженно закивал:

– Только не убивай.

Прибыв на окраину города поближе к той стороне, за которой в нескольких километрах было пересохшее русло, Тейлор спрыгнул на землю и навёл дуло на дрожащего шофёра. Потом передумал и опустил.

– Я убью тебя в следующий раз. Если ты не прекратишь свои преступления.

– Я понял, понял! Спасибо тебе, великий воин! – запричитал водитель, а Тейлор, улыбнувшись, махнул рукой:

– Езжай.

…Сорайя. Она остановилась у водоёма, около которого никого не было, и оглянулась. Причём, недаром: из-за спины к ней крался симпатичный юноша, а, может, и подросток, что она заметила слишком поздно: парень сзади сгибом локтя перехватил ей шею и начал выгибать назад.

– Вот… гад… – хрипела Сорайя, взмолившись к высшим силам добра, в которые не верила, и тут же автоматически выхватила ствол из-под одежды и рукояткой, не глядя, нанесла удар назад. Противник согнулся и застонал. Удар пришёлся по паху.

– Ну, я рада, – оценила свой успех Сорайя, а потом поддала ногой в кроссовке по лицу согнувшегося парня, так что тот упал. Она прижала ствол к голове юноши:

– Зачем? Тебе жить надоело?

– Мне приказано было взять… тебя… в плен… Только не убивай… Это не я…

– Не ты?

– Не моя инициатива… Моих друзей… Оглянись!

Сорайя оглянулась. К ней из-за другого угла приближались молодые люди, будучи уже только в нескольких десятках метров, подозрительно на неё уставившись. Бросив взгляд на поверженного, она заметила, что тот всё ещё корчится, и ей захотелось ещё немного повыпендриваться, так что она проигнорировала поверженного и обратилась к приближающейся группе.

– Эй, молодые люди! – крикнула Сорайя.

– Чего? – оторопев от такой наглости, отозвались те.

– Дайте закурить!

– Проститутка! Женщина! Как ты смеешь заговаривать с незнакомыми людьми? – кинулись они к ней. Сорайя подняла пистолет, хладнокровно сняла с предохранителя и произвела первый выстрел в ближнего бегуна. Того отбросило, он упал, а Сорайя продолжала отстрел:

– Второй. Третий, – комментировала она падение остальных.

Пятый, шестой и седьмой перепугано переглянулись. Лежащие кричали:

– А! А!

– Шайтан! Это ведьма! – крикнули пока не отмеченные пулями нападавшие и кинулись прочь, а Сорайя так же хладнокровно, встав на колено и опершись локтем на другое, расстреляла их в спину, и они падали, некрасиво заваливаясь.

– Говорят, что в спину стрелять неправильно. Но кто это говорит? Те, кто насилует и убивает беззащитных. Правильно я говорю? – спросила она у поверженного юноши, что пытался её задушить.

– Конечно. Правильно, – с готовностью поддакнул юноша.

– Боишься, что я тебя убью? – спросила она, и юноша кивнул, облизнул пересохшие губы и вдруг икнул, тут же извинившись: – Я очень сожалею.

Сорайя усмехнулась, подняла пистолет, навела на голову юноши, подумала и опустила:

– Считай, что мы квиты.

Потом взяла оставшийся от разгромленных юношей скутер, сверилась с геолокацией и отправилась восвояси к месту встречи, пересохшей реке. Хотелось немного покататься, не всё же сапоги-скороходы, бившиеся за спиной в рюкзаке.

…Юрий. Он ходил по городу, как ему казалось, целую вечность. «Чем больше я хожу по городу, тем больше вероятность, что влеплюсь в какое-то дерьмо». Проходя мимо группы кричащих и развязных молодых людей, он вдруг почувствовал толчок, и тут же встретил взгляд, полный ужаса. Юноша, что дёрнул его за полу, увидел под белыми одеждами джинсы и две кобуры с торчащими оттуда стволами боевых пистолетов. Остальные крикуны от него отпрянули. Юрий моментально захотел утвердить их в испуге, выхватить пистолеты и порешить всех. Но потом вдруг подумал, что сам мог бы оказаться на их месте, родись он в этой стране и у тех родителей, что были у этих молодых людей. И пошёл дальше, своей дорогой блужданий.