Когда над маленьким нефтяным городом пролетают по направлению к югу сытые и жирные после летнего откорма стаи уток, оглашая болотно-озерный край скорбными прощальными криками, пожалуй, не один северянин провожает их уставшим от однообразия таежной жизни взором и вспоминает заветную мечту. И эта мечта совсем не связана с изучением достойных наук или с созданием блещущих талантом произведений, не связана она и с возвышенным полетом сердечных чувств. Она проста как осенняя песня откормленных уток и так же мимолетна. Такова быль маленького нефтяного города, куда каждый приехал на несколько лет, чтобы подзаработать и поднакопить но, не добившись ни того, ни другого, остался здесь жить на долгие годы. Какова же сказка?

***

Хвостокрутов работал пастухом, в самом что ни на есть убыточном крестьянском объединении, которое то называлось деревней, то – колхозом, то – опять деревней. Народ доверял ему коров, и каждое утро из калиток выходили рогатые и хвостатые, оглашая неасфальтированный безунитазный край мучительными стонами. Были пастухи, которые зарабатывали на этом промысле хорошие деньги, направляя племенного бычка куда надо и вовремя сообщая хозяевам о приближении коровьих родов, но не таков был Хвостокрутов. Водил он коров по местам, где травы не хватило бы и собакам для поправки здоровья. Коровы у него были поджарые и с каждым днем все более тощали, а племенному бычку было не до любовных инстинктов, поскольку, из-за недоедания, морда его была обращена не к филейным коровьим частям, прикрытым тонкими, как трусики стриптизерш, хвостами, а к земле, покрытой жухлой травой.

Лентяй на крестьянских угодьях накладен. Хвостокрутова уволили из пастухов, но он не расстроился, а, немного отдохнув дома, нашел работу. Работал он и слесарем, и плотником, и помощником тракториста, но нигде не прижился. Так бы и зачах Хвостокрутов как комнатное растение без полива, если бы не получил он как-то письмо от давно забытого товарища. Он поднес конверт к глазам и прочитал вслух скрипящим веселым голосом:

– От Свинтяева.

Воспоминания иногда схожи с рыбной ловлей в мутной воде деревенского пруда невооруженной снастями пятерней.

«Свинтяев? Э-э-э… Вроде, где-то пили мы с ним.э- э-э, – постепенно вспоминал он, потряхивая головой. – Еще на Север собирался, работу искать, обещал сообщить. Точно! Я же сам ему свой адресок написал…»

Хвостокрутов присел на покосившуюся лавку возле своего дома, нетерпеливо разорвал конверт и заскоблил взглядом по истерзанной мужскими каракулями бумаге.

«Привет, земляк! Извини, что долго не сообщал, но завертелся. Много писать не буду. Скажу только, что можешь приезжать. Работу найдешь легко. Помогу. Здесь всех берут. Здесь такие работают, что рядом с ними ты академиком будешь. Причем зарплаты хорошие, да и приработок есть. На первое время можешь остановиться у меня .......

***

Двухэтажный домик службы трудоустройства находился не как обычно бывает подальше от остановки, спрятанный в городских буераках, чтобы народ не сильно-то захаживал, а совсем наоборот. На нем призывно горела яркая неоновая вывеска, а одетый в темно-синюю ливрею привратник открывал дверь посетителям. Хвостокрутов удивленно присвистнул, поднялся по ступеням и зашел.

Очереди не было никакой, словно бы Хвостокрутов зашел в пункт приема пожертвований. На входе сидела приятной наружности секретарша, которая, мило улыбаясь, поинтересовалась:

– Вы по какому вопросу?

– Насчет работы, – ответил Хвостокрутов.

– Пожалуйста, вперед и налево, – удивленно ответила она и спросила. – Вы до сих пор не работаете?

– А что тут странного? – спросил Хвостокрутов.

– Мы ж давно победили безработицу, – ответила секретарша и вдруг облегченно добавила. – Вы, наверное, газету нашу не читаете и телевидение не смотрите. Недавно приехали?

– Вчера, – ответил Хвостокрутов и прошел по маршруту, изложенному секретаршей, провожаемый сопереживающим взглядом.

– Можно? – спросил Хвостокрутов, приоткрыв дверь кабинета.

– Конечно, конечно, – доброжелательно отозвалась не менее приятная, чем секретарша, женщина. – Заходите. Чайку, кофейку?

– Да мне бы работу, – нетерпеливо обрисовал свои претензии Хвостокрутов.

– Это само собой, – понятливо и душевно успокоила женщина. – А пока раздевайтесь и говорите, что будете чайку, кофейку, с печеньем или с конфетами?

– Давайте чай и печенье, – ответил Хвостокрутов, вешая куртку. – Но как же с работой?

– Присаживайтесь, – пригласила женщина и включила чайник. – Какую работу вы бы хотели?

– Мне нужна работа несложная. Ну, чтобы сиди да перекладывай бумажки с места на место, а если надо, то и печатью об стол. И главное, чтоб в тепле, а то у вас тут холодно, и зарплата чтоб приличная.

– О-о-о, это пустяки, таких должностей у нас много, – ответила женщина. – А куда вы хотите: к нефтяникам, в городскую администрацию, в милицию?..

– У вас такой выбор?! – удивился Хвостокрутов.

– Сейчас чайку выпьете и определитесь, – успокоила женщина, направляя кипяток в чашку, где уже лежал пакетик «Липтона» с яблочным вкусом.

– У нас многие, как и вы, теряются от изобилия должностей, – объяснила она. – Но все благодаря главе города. Предприятия извещают нас о вакансиях, даже о престижных, которые обычно по знакомым. А вы раньше кем работали?

– Руководителем, – незаметно для самого себя соврал Хвостокрутов, потягивая чай. – Под моим началом было около ста голов и сиденье под задом, потом пошел на повышение и стал гайки закручивать, затем пришлось постругать, а последнее место работы – в тепле и безо всяких скандалов.

– А трудовая? – спросила женщина.

– Сгорела, – просто ответил Хвостокрутов. – Не верите?

– Да что вы!? Как людям не верить? – обиделась женщина. – Вот вам направление, будете работать начальником отдела, и не смею задерживать.

Предприятия в маленьком нефтяном городе приветливо улыбались Хвостокрутову, но сердце его трепетало: направление имелось, но как там окажется в действительности? Он шел и думал по этому поводу, из задумчивости его вывела следующая картина.

Возле пешеходного перехода в два ряда выстроились автомобили – на той символической границе, где серая лента асфальта разрезается белыми полосами. На переходе никого, к нему только-только приближалась женщина. За лобовыми стеклами, и это было хорошо видно, водители помахивали руками, приглашая ее пройти на пешеходный переход.

Хвостокрутов замер, а нижняя челюсть, потеряв мышечный контроль, стала опускаться, когда один из автолюбителей, сидевший за рулем ближайшей машины, выскочил из нее, подбежал к этой женщине, взял ее за руку, сопроводил до середины дороги, а на прощанье поцеловал в щеку.

Хвостокрутов огляделся. Рядом с каждой пожилой женщиной шел младший школьник и нес ее тяжелые сумки, что-то весело рассказывая. Никто не курил, не плевал и не пил пиво на улице и ни одного мата… Тротуары поражали необыкновенной чистой, а жилые дома сияли красками, а не натурализмом строительного материала.

«Вот это город, вот это житуха», – подумал он и пошел на остановку, где народ, ожидая маршрутку, занимал очередь на посадку.

– Вы спешите? – участливо спросила его женщина, стоявшая в очереди.

– Спешу, мне на работу надо устроиться, – ответил Хвостокрутов.

– Тогда проходите вперед, – хором пригласила его очередь.

– Так, я ж не за водкой, – удивился Хвостокрутов.

– Не имеет значения, – ответила очередь.

Предприятие по добыче нефти Хвостокрутов нашел быстро. Зашел, а там его уже ждали на проходной.

– Уже наслышаны, наслышаны, Юрий, извините, не знаю отчества, – уважительно вытянулся в струну охранник. – Начальник вас ждет. Зовут Владимир Владимирович. Проходите наверх по лестнице.

Хвостокрутов вошел в приемную и мигом был принят.

– Какой контракт хотите? Называйте сумму не стесняйтесь, – радушно предложил Владимир Владимирович.

– Хотя бы,… – начал было Хвостокрутов.

– А бог с вами, дам вам оклад, как у меня, – недослушав, произнес Владимир Владимирович. – А сейчас быстрее на медосмотр и к главе города, он для вас уже квартирку приготовил.

Хвостокрутов от таких чудес будто бы опьянел, и вокруг него завертелись головы, возникавшие, словно из воздуха, и в воздухе же и исчезавшие:

– Сразу, как услышал, что вам жить негде, решил дать вам двухкомнатную, на вырост, ведь женитесь еще, – говорила голова Хамовского приветливо. – Я теперь не матерюсь

– это неприлично, а раньше мог. Грубоват бывал. Может еще чего надо? Рекомендую воспользоваться программой переселения, как захотите уехать.

– Да я отсюда никуда, – вмиг выстрелил Хвостокрутов…

– Хотите больничный бесплатно? – спрашивала его голова в белом врачебном колпаке. – Как устанете от работы, приходите. Любые обследования по вашему первому желанию. И смотрите, более трех лет здесь жить нельзя! Но вы и сами с радостью уедете, потому что денег заработаете прорву, и жилье на земле дадут. Здесь ко всем такое отношение.

– Спасибо, спасибо, – затараторил Хвостокрутов …

– Проходите, проходите, это теперь ваша квартира, – приглашала позвякивая ключами начальница управления коммунального заказа маленького нефтяного города Горилова. – Мы строим комфортное жилье, недостатков нет. Осторожнее с горячей водой, из крана течет кипяток, и к батареям зимой не прислоняйтесь – ожог будет. И что особо вас обрадует – мы каждый год понижаем квартплату.

Тут Хвостокрутов не выдержал и упал в обморок, а когда очнулся, то увидел перед собой по-отечески заботливое лицо врача скорой помощи Моргопланова.

– Пришел в себя дорогой, очнулся, – обрадовался он. – Это бывает с вновь прибывшими. У нас действительно райский город. Из деревни пожаловали?

Хвостокрутов кивнул.

– Я так и думал, – продолжил Моргопланов. – Ты еще во дворах не гулял. Увидишь, как у нас собак выгуливают, опять грохнешься. Все на поводках, в намордниках. Собаководы собирают экскременты за псинами в пакетики, а чтобы завести четвероногого друга, они ж по подъезду ходят, разрешения спрашивают. Так что, привыкай деревня к отлаженной жизни Крайнего Севера. Ну, ты в норме?

Хвостокрутов кивнул…

Он вышел в подъезд и этажом ниже встретил пацанов, которые на лестничной площадке наперебой читали Пушкина.

– Можно мы тут посидим? – спросил один из них у Хвостокрутова. – Мы не мусорим, а если надо пол в подъезде вымоем.

– Сидите, мне-то что, – сказал Хвостокрутов.

У подъезда он встретился с пенсионеркой, та сидела на лавочке и щурила глаза на солнце.

– Присаживайтесь, – пригласила она. – Вы наш новый жилец?

– Да, – признал факт Хвостокрутов.

– Чудесный город, чудесный, – поделилась пенсионерка. – Снег здесь убирают сразу, как выпадет. Чиновники каждую минуту наполняют служением людям. Вот моя дочурка не могла замуж выйти. Пришли на прием. Так Хамовский предложил хороших мужиков с зарплатой на выбор. И такое во всем. Чудесный город, чудесный…

Это была идеальная телевизионная программа Татьяны Валер, супруги Нестора Павшина, за которую она получила звание: журналист года маленького нефтяного города. Все остальные подобные звания за предыдущие и последующие годы забрал себе основатель конкурса «Человек года» – главный редактор газеты маленького нефтяного города – Квашняков.

***

В это же время в маленьком нефтяном городе создавалось иное произведение, да такое, что если бы о нем узнал кто-либо из начальства, то автор долго бы в маленьком нефтяном городе не прожил, а если бы и прожил, то времени не имел на подобное писательство, поскольку искал бы, чем прокормиться.

ЗАРОЖДЕНИЕ КНИГИ

«Отдавать другим можно тогда, когда, наполняя собственную чашу, не делаешь ее полнее, но и отдавая, не осушаешь».

Это было лучшее, что Алик писал когда-либо, и он это знал. Книга задумывалась, как дань памяти Сапы, его мудрого учителя, как долг судьбе, вынудившей Алика скрыть свое авторство на листовки, высмеивавшие Хамовского и Квашнякова, а по словам Сапы, его уволили из администрации маленького нефтяного города именно из-за них.

Книга, словно живой организм, пожирала все, что только казалось ей полезным и вкусным. Она втягивала в себя старые дневники, интересные газетные работы, наблюдения за людьми, опыт работы в журналистике и самих журналистов… и афоризмы, и мысли, которые Алик все сочинял и сочинял:

«И таракан может гулять по книжным страницам, но это не значит, что он понимает написанное».

«Чтобы получить урожай земледелец бросает зерна в определенное время года и в определенные дни. Так, видимо, и писательство, чтобы от сочиненного произрастали мысли, надо укладывать вызревшие семена идей в строки в благоприятное для их посева время».

«Кто ест непрерывно – может только заболеть»…

«Насколько будет занятна моя новая книга?» – задумывался иногда Алик…

Впервые он разложил листы рукописи, лежа на больничной койке тюменского кардиологического центра весной через три года после ухода Сапы. К этому времени в нем рассеялась горечь поражения в борьбе с Хамовским за свободу слова в маленьком нефтяном городе, и строки ложились легко без привкуса былых обид.

***

Было время, когда ему, желавшему остаться при работе в газете маленького нефтяного города, приходилось любезничать с ее главным редактором Квашняковым. Он даже напоминал Квашнякову о том, что тоже хохол по предкам, пытаясь расположить того к себе, заставить забыть то, что называл его ГовСаней в своей газете «Дробинка».

– Что, гроза чиновников, с шефом отношения налаживаешь? – смеялись сотрудники газеты.

Отчаяние темное и тяжелое, как многокилометровая толща воды над дном Марианской впадины, ложилось на Алика, когда он задумывался о своем положении.

Он писал тексты, прославлявшие городские структуры и самого Хамовского. В день печати, который администрация маленького нефтяного города символично отпраздновала в ресторане «Юность комсомола», он перед чиновниками, сознавая унизительность происходящего, спел песню на свои стихи, а потом под общие аплодисменты вызвал в центр зала первых редакторов газеты:

– Хамовский, Бредятин, Квашняков!!!

С ними, с кем он не только ругался, но и воевал, обличал, против которых выпускал свою газету «Дробинка» и даже листовки, он вынужденно демонстрировал радушие и дружелюбие. Более того, он даже сумел выхлопотать Квашнякову одну из высших наград российской журналистики.

АЛИК ДЕЛАЕТ НАГРАДУ КВАШНЯКОВУ

«Каждому кажется, что его чувства самые верные и уникальные, поскольку иных чувств человек и не знает».

Боязнь потерять работу в городской газете после того, как избиратели не проголосовали за него на довыборах в городскую Думу, заставила Алика пройти процедуру самоунижения. А что делать? Выбор невелик: гордое безработное одиночество или рамочное творчество.

«Что такое народ? – раздумывал в это время Алик. – Это безмозглый чугунный шар, который толкают с разных сторон и который подчиняется большей силе, или коллективный разум, выбирающий лучшего исполнителя собственной воли?»

Алик выбрал первый вариант, а раз так, он посчитал, что никаких долгов перед чугунком не имеет, и он волен зарабатывать на чем угодно. В пределах дозволений совести, конечно.

Успешная работа на благо администрации маленького нефтяного города, в отличие от работы на благо народа, вылилась для Алика в успех во внутриредакционном конкурсе, главным призом в нем была творческая командировка…

– Ну что, Александр Васильевич, отпустите меня в Египет? – спросил Алик, как только узнал, что Союз журналистов России организует такую поездку. – Обещали же.

– Куда, куда? – переспросил Квашняков, лицо-маска которого выдало, что он и сам не против заграничной поездки.

Алик прекрасно понимал состояние Квашнякова, который даже торт, подаренный редакции на юбилей, унес к себе домой, а ноутбук, подаренный ему Хамовским за победы в конкурсах, записал как имущество газеты.

– Организуется поездка журналистов в честь трехсотлетия российской прессы, – ответил Алик. – Я выиграл конкурс. Путевки недорогие.

– Хорошо, – согласился Квашняков. – Давай счет и мы оплатим.

За этим «хорошо» Квашнякова последовало столько препятствий, что только обращение Алика к главе города Хамовскому заставило Квашнякова оплатить счет, а перед отъездом в Египет он вызвал Алика к себе в кабинет.

– У меня к тебе большая просьба, – с улыбкой сказал Квашняков. – Союз журналистов выпустил почетный знак, которым награждает особо отличившихся. Я читал о нем в журнале «Журналист». Их всего тысяча на Россию. Делай, что хочешь, но этот знак для меня достань.

– Но как?! – удивился Алик, мысленно обругав начальника за очередное проявление жадности.

– Ты лауреат конкурса Союза журналистов. Ассоциация региональных СМИ тебе тоже дала диплом. В общем, ты примелькался. Постарайся и для меня. Без знака можешь не возвращаться.

Старческий голос Квашнякова озвучивал странные слова, его лицо-маска нервно подергивалось, но не выдавало, шутит он или нет. Алик понимал, что если бы он не выбивал из Квашнякова свою поездку, как выколачивают из сметаны масло, то ничего бы не получил. И сейчас Квашняков искал ягоды на пустой лужайке благодарностей.

– Александр Васильевич, тут нет гарантий. Они сами дают награды, – воззвал к разуму Алик. – Кто я такой, чтобы у них требовать?

– Я знаю, как дают награды, – заверил Квашняков. – Будь ты умнейшим из журналистов, самым человечным человеком, не попросишь, не напомнишь о себе, никто ничего не даст.

– О чем вы? – агрессивно удивился Алик. – Я свои дипломы заработал честно. Никого там не знаю, и меня не знают.

– У них есть квоты, можешь не сомневаться, – объяснил Квашняков. – Они не могут все дипломы оставить в Москве. Часть предназначена для провинций, а там тоже деление по регионам. А тут – как повезет. Если твоя работа хороша, а других работ из твоего региона нет, вот ключ к победе. В общем, кто успел, тот и съел. Это же касается и знаков. Красивые характеристики отдел кадров подготовит на меня и на тебя. Вылетай пораньше и выбивай знаки. И тебе будет хорошо, и мне. Я в долгу не останусь.

Обделенность журналистскими наградами вызвала в душе Квашнякова гнилостное порождение болотной тоски, готовой жалить и засасывать. Он написал книжку «Старый слон», которую считал талантливой, но опять ничего не получил. Жажда наград подтолкнула его к изготовлению через екатеринбургское издательство почетных орденов и памятных значков газеты маленького нефтяного города. Он вручал их и себе, и другим, но наградной онанизм не утешал, поэтому он зло глянул Алику вслед…

***

Человек всегда найдет, чему завидовать. Зависть – это желание иметь качества, создающие успех, и предметы, являющиеся его следствием, но без тех трудностей, какими успех и награды получаются. Однако медведь, получив голос соловья, и летать не сможет, и в поединках потеряет удачу. Водочная бутылка, наполненная самой хорошей минеральной водой, будет обругана. Каждая форма предназначена для своего содержания.

***

Надежда Козина – ее голос Алик узнал бы среди многих. Именно она помогла ему и другим лауреатам конкурса Союза журналистов России «Журналисты против коррупции» получить обещанную тысячу долларов от фонда Сороса. Примерно полгода длилась тяжба за деньги. Алик звонил в Союз регулярно и регулярно слышал успокаивающие слова Козиной. И сейчас, когда он бродил по протяженному коридору Союза журналистов, схожему с коридором общежитий и малосемейных домов, не зная к кому обратиться с просьбой Квашнякова, именно ее голос достиг ушей Алика, испускаясь из открытого кабинета, и Алик, предчувствуя удачу, зашел…

– Здравствуйте, – он тепло поздоровался с Козиной, хрупкой энергичной женщиной непонятного возраста. – Те, кто едет в Египет, тоже у вас отмечаются?

– Нет, у меня только билеты на Бал прессы, – сухо сообщила Козина. – Будете покупать? Три тысячи – билет.

– Скорее всего, – не отказался Алик, уже однако предполагая, что тратиться на Бал прессы в предвкушении Египта, не будет. – Кстати, спасибо, что из Сороса деньги выбили.

– Это наш долг, – ответила Козина. – А вы один из лауреатов?..

– Да, а сейчас приехал для получения почетных знаков Союза, выпущенных к 300-летию прессы, – зацепившись за удобную фразу Козиной, высказал главное Алик. – Все документы при мне. На главного редактора и на меня.

Козина взглянула обескуражено.

– Это не так просто, – попробовала отбиться она.

– Но я специально приехал, издалека, – приоткрыл часть правды Алик, лишь для того, чтобы взвалить на Козину груз своих командировочных расходов.

– Давайте ваши документы, я сейчас узнаю, но ничего не обещаю, – откликнулась Козина…

Минут через десять она вернулась с двумя красивыми знаками, похожими на ордена и удостоверениями к ним, заверенными Богданновым, председателем Союза журналистов.

***

Успех – это та волна, на гребне которой оказывается счастливчик и те, кто стоял рядом, поэтому надо держаться поближе к людям успешным и следить за теми, кто готовится взойти на волну, при этом, не забывая и о ловле собственных волн. Квашняков хотел получить часть его волны – это Алик отлично понимал, поэтому вплоть до возвращения в маленький нефтяной город у него мелькала мысль: «Может Квашняковский знак выбросить?»

Однако, после прекрасного отдыха на берегу Красного моря, зайдя в кабинет Квашнякова, Алик ощутил желание поделиться радостью.

– Вот ваш знак, Александр Васильевич! – благожелательно произнес он.

– Спасибо, спасибо, доброе дело сделал, – повеселел Квашняков и спустя короткое время вывесил в холле редакции газеты маленького нефтяного города свой портрет с желанным знаком на груди.

«Что говорить об обмане, исходящем от незнакомцев, если нет уверенности в истинности того, что создаешь сам», – именно так оценил Алик знаковый авантюризм.