Немногими днями позже выяснилось, что Господь промолчал и не поставил на вид иудеям новое нарушение Его указа. Ведь Он велел сжечь огнем преступника, а разъяренная толпа побила его камнями, в то время как сожжению были подвергнуты только вещи злоумышленника. Йошуа расценил молчание Господа по этому поводу как проявление божественного одобрения. “Молчание не означает немоту. Об одном следует говорить, а о другом – молчать!” – рассудил Йошуа. В своем пророчестве он описал волнующие сии обстоятельства, ни на йоту не отступив от исторической правды.

Современный читатель навряд ли может оценить, который из двух видов казни – сожжение огнем или побитие камнями – эффективнее, тем более что не существует единого подхода к проблеме, да и критерии эффективности точно не определены. Возможно, с точки зрения казнимого, смерть на костре предпочтительнее. Зато побитие камнями дает прекрасный выход гневу народному. Вопрос требует дополнительного теоретического изучения и практической проверки выводов.

Иудеи, как всему миру известно, племя далеко не легковерное и не склонное к мистике. Вечная неприязнь народов и особое расположение Господа воспитали в их сердцах бдительный скептицизм. Исключением из правила явилось расследование после поражения в Ае. Фантастический триумф дознания и разоблачение вора в лице Ахана заставили даже самых отъявленных (за редким исключением) материалистов-скептиков поверить в мистически чудодейственную силу жребия.

Есть мнение, будто скептик есть мученик собственной проницательности. С другой стороны, следуя диалектике вещей, можно предположить, что энтузиаст – неизбежная жертва доверчивости. Набравшись терпения и дочитав до конца сию повесть, получим материал для размышления на этот предмет.

Безусловный и доказательный успех механического инструмента правосудия явил весьма значительное воспитательное действие на людей. В пытливых умах мудрецов рассеялись сомнения относительно абсолютного главенства причины в созданном Господом мире, где нет места случайности.

Наглядный пример – лучшее доказательство. Все воочию увидели, что жребий не есть раб случая, но действует он по Божьей воле, а она-то, как раз, и является причиной всего сущего и происходящего.

Коли уж речь зашла о позитивной воспитательной роли свершившегося события, то необходимо отметить благотворное влияние казни на сердца участников и зрителей этого справедливого акта возмездия. Не зря же говорят, что справедливость одухотворяет, даже когда казнит.

Побивая камнями истекающего кровью преступника, добровольные слуги закона испытывали крайне редкое, и потому особенно ценное, ощущение торжества правды над кривдой. Добавим, что когда дремлющая в человеческой душе жестокость находит выход, то личность становится добрее и благороднее.

Разумеется, педагогический эффект от дознания и казни не исчерпывается названными обстоятельствами. Можно было бы продолжать и далее обсуждение этой темы и приводить еще и еще факты. Но автор полагает за благо предоставить такую возможность изобретательному уму читателя, а сам же он, подчиняясь необходимости продвигать повествование далее, возвращается к героям рассказа.

***

Йошуа вновь ощутил сладкий вкус счастья, ибо, наконец-то, открылась тайна поражения в Ае. Как, однако, разносторонен успех! Вот некоторые из его граней: Господь вернул благоволение своему народу, иудейское племя продолжит завоевание Земли Обетованной, героическую кампанию по-прежнему будет возглавлять пророк и воин Йошуа, а слава его возрастет и обретет новые черты.

Несомненно, в ближайшем же бою будет одержана победа над Аем – городом, коему выпала дурная удача. Умертвив худшего из народа своего, люди очистились от мерзости и сделали важный шаг к абсолютной святости. Они укрепились в вере, стали настойчивее, целеустремленнее и, вместе с тем, гуманнее.

Угнетала, однако, мысль об Ахане. Преступника больше нет в живых, но ведь и друг потерян! Хотя, какой из вора друг? Как же многоумный Йошуа не разглядел, не разобрался вовремя? Кого пригрел, приблизил? Досадно и то, что ошибка Йошуа вполне может повредить его репутации у простого народа. Очень и очень нелегко заработать себе славную репутацию, но куда как труднее сохранить ее.

“Пусть думают, что хотят, – рассуждал пророк и вождь, – а хулить Ахана задним числом не буду! Я знал его другим, и сблизился с другим Аханом. Может, Диббук в него вселился?”

Похожие думы наполняли и душу Калева. Впрочем, было бы неправильно утверждать, что мысли Калева и Йошуа целиком совпадали.

Калев, старинный соратник Йошуа, почитавший вождя в самой высокой степени, тем не менее позволял себе иметь собственный взгляд на вещи. Он нелицеприятно оглашал его всякий раз, когда полагал свою точку зрения достаточно основательной. Возможно, им двигала зависть к более успешному коллеге. Нельзя исключить также, что в сердце Калева свил гнездо дух противоречия.

Как-то раз, вскоре после казни Ахана, сотворив вечернюю молитву и покончив с дневными делами, Йошуа и Калев совершали освежительную прогулку в ожидании ужина. Двое старых товарищей и раньше любили расхаживать вместе, неспешно беседовать, обсуждать проблемы духовные и мирские. На короткое время прилепился к ним третий – новый молодой друг. Но случилось несчастье.

– Поет сердце мое, ведь Господь вернул своему народу расположение, и вся Земля Обетованная, обещанная Им, расстилается перед нами в ожидании новых хозяев! – с чувством произнес Йошуа.

– Повоюем! – лаконично ответил Калев.

– Сдается мне, дорогой Калев, что ты и рад, и не рад!

– Так ведь и ты, Йошуа, горюешь о потере Ахана!

– Ты прав. Болит душа. А что Рахав?

– Что Рахав? Откуда мне знать? По-моему, ты о чем-то переговаривался с нею, пока Накман управлял стрелкой.

– Рахав умна. Я предоставил ей решать, какому колену раньше, а какому позже проходить испытание жребием. Ты не одобряешь мои переговоры с нею?

– Сам не знаю, Йошуа.

– Как думаешь, она была довольна исходом дела?

– Не только она была довольна. И брат ее сиял.

– Что ж, весь клан их обязан нам. Не диво: наш праздник – и для них радость, наша беда – и для них невзгода.

– Возможно. Однако время покажет.

– Ты чрезмерно осторожен, Калев.

– Привычка, Йошуа. Осторожного Бог сторожит.

– Достойная похвалы привычка. Я тоже следую сему правилу, но осторожно, чтобы Бог сторожил!

– Приведи успешный пример.

– Охотно. Незадолго до разоблачения Ахан говорил мне, дескать, Накман задумал зло против иудеев, а Рахав с ним солидарна, – начал Йошуа.

– Ты поверил? – перебил Калев.

– Верный похвальному твоему и моему обыкновению, я насторожился и встревожился.

– И что же, подвело тебя мое правило?

– Суди сам. Что насторожился я – хорошо, а что не поверил до конца – еще лучше! Жребий недвусмыслен: Ахан вор!

– Почему не поверил до конца? А слова вора о злонамерении Накмана – причем тут? Объясни!

– Все связано, дружище. Плод не созревает за ночь, и негодяем не становятся вдруг. Мерзость живет и копошится в сердце супостата от младых ногтей его. Яд и ложь были в словах канальи. Усомнился я в словах Ахана, и уберег меня Бог от скоропалительности.

– Пример хорош.

– Я вижу, Калев, ты не спокоен. Что на уме у тебя?

– Я хочу убедиться в правоте вердикта жребия.

– Ты не полагаешься на Господа?

– Боже, сохрани! Я верю полной верой!

– Но ведь ты не убежден в правоте вердикта!

– Я боюсь ошибки. Я должен проверить.

– Как?

– Расследую, разберусь!

– Вольному воля! – сухо заметил Йошуа.

– Спасенному рай, а черту – болото! – примирительно сказал Калев.

– Зачем проверять Всевышнего? Казнить по ошибке – совесть запятнать. К чему нам рогатки на пути к великой цели?

– На пути к великой цели очистим совесть, коли будет нужда!

– Кажется, зовут на ужин.

– Идем!

Калев поставил перед собой цель выяснить, в чем состояла вина Ахана, если таковая действительно существовала. Принимая во внимание небесное авторство обвинения, можно с уверенностью утверждать, что задуманное предприятие чрезвычайно неблагодарное и, пожалуй, даже рискованное.

Далеко не так просто дело Ахана, как может показаться на первый взгляд. Разумеется, в мире нет ценности выше истины, но это обстоятельство есть лишь одна сторона монеты. На другой ее стороне был выбит недвусмысленный обвинительный вердикт, который, по существу, являлся решением Господа. Возражать Всевышнему? Сочувствуя честному и отважному Калеву, пожелаем ему неудачи, дабы не сумел правдолюб поставить под сомнение приговор божественного жребия и тем самым подвергнуть себя великой и непредсказуемой опасности.

Допуская риск утраты небесной приязни, Калев тем не менее решился на поступок. С чего или с кого начать расследование? Ахан, древнего безвременья герой, побит камнями, казнен, мертв – от него не услышать ни звука правды, ни слова лжи. Калев подумал, что для начала следует познакомиться с Рахав – роль у этой особы не эпизодическая.

“Какой, однако, предлог для визита изобрести и с чего разговор начать? – размышлял Калев, – не скажешь ведь, дескать, сомневаюсь я в вине Ахана, хочу разобраться, а заодно узнать, нет ли твоего, Рахав, интереса в этом деле. Нет, так не пойдет, так толку от нее не добьешься. Впрочем, я придумчивый, измыслю что-нибудь экспромтом!”

***

– Мир и благополучие тебе, красавица Рахав, – сказал Калев, входя в известный уже читателю шатер, – меня зовут Калев, я друг Йошуа.

– И тебе благополучие и мир, важный иудей, – ответила Рахав, – с чем пожаловал?

– На воспоминания меня потянуло. Проходил мимо, дай, думаю, зайду, побеседуем, послушаю умные речи.

– Лестно слышать.

– Я от сердца говорю. Хорошо ли ты помнишь, Рахав, как брали наши бойцы твой город Йерихо?

– Как не помнить! Разве забудешь такое! Твои воины избавили мой клан от гибели. Мы вам жизнью обязаны.

– Да, мы спасли вас. Долг велик и лежать не велит.

– Напоминаешь о долге? Чего же ты желаешь, Калев?

– Народ мой малочислен, пополните его. Примите иудейскую веру, Бога нашего за единственного признайте, и зашагаем вместе. Творец испытывает одни огорчения. Порадуйте Его.

– Нелегко от своих богов отрешиться. Думаем.

– Страшно отрешиться? Неужто столько гнева в душах богов? Если никак не возможно сие для твоего клана – отпускаем вас на все четыре стороны.

– Не торопи. Советуемся меж собой.

– Ждем.

– Есть еще что-нибудь на уме у тебя, Калев?

– Есть, красавица Рахав. Я пришел с поручением личного свойства от Йошуа.

– Личного свойства? О, я вся внимание! – оживилась Рахав.

– Йошуа, мой лучший и давнишний друг, доверил мне сообщить, что ты нравишься ему, и он допускает возможность женитьбы на тебе. Разумеется, при условии принятия тобою нашей веры. Он сожалеет, но важные дела не оставляют ему времени для романтических бесед.

– Я польщена, – вымолвила Рахав, зардевшись от блаженства и обиды.

– Йошуа желает знать, в какой мере ты расположена к нему. Говори смелее, я передам ему твои слова.

– Калев, ты можешь уведомить своего старинного друга, что он мне очень нравится, и я была бы безмерно счастлива соединить с ним свою судьбу. Разумеется, при условии выполнения его условия.

– Я рад за вас обоих. Вот только радость омрачена преступлением Ахана. Мы его любили, и вдруг такое… Впрочем, навряд ли тебе это интересно…

– О, нет, Калев! И мою душу задело горе, хоть и чужая я!

– Задело? Ты знала Ахана?

– Знала. Храбрый воин, красивый юноша, горячее сердце. Он признавался мне в любви, оставив в стороне прочие дела. И тут это несчастье!

– Как сошлись вы вместе?

– Он приходил ко мне в шатер, вот как ты сейчас пришел. Он клялся в любви, звал замуж, говорил, что на все для меня готов, мол, ты единственная у меня! Чего только не простишь за такие пылкие слова!

– А было что прощать?

– Служанка донесла, что он убеждал Йошуа не жениться на мне, потому как я язычница. И еще говорил, что Накман хочет причинить иудеям зло, а я, дескать, с братом заодно. Но я простила Ахана. Ведь он из ревности делал это. А ревновать – значит любить!

– Что-то не пойму тебя, Рахав, запутался я вконец. Кому из двух твоя любовь назначена, и за кого ты замуж хочешь?

– Неповоротлив мужской ум. Люблю я Йошуа и хочу быть ему женою. О нем и только о нем мечтаю. А Ахана я не любила, а лишь ценила и прощала за страсть ко мне.

– Кажется, начинаю понимать. И верно, зачем тебе Ахан, ведь он годами слишком молод!

– Я так и объясняла ему. Но он, горячее сердце, и слушать не хотел. Твердил, мол, озолотит меня, лишь бы я сказала “да”.

– Озолотит? Он предлагал тебе богатство?

– Предлагал. Да что мне золото его? Я дорожила им за пылкость чувств!

– Как здорово – почитать нежные чувства выше заурядной корысти!

– Да, я такова. Однако убеждена, что воровство – гнуснейшее деяние. Судьба Ахана ужасна. Он похититель – так ваш жребий утверждает. Не уверена, но осуждаю. Осуждаю, но не отрекаюсь.

– Порицать преступление, а не исполнителя оного, есть свойство высокого духа и гуманного сердца.

– Благодарю за похвалу.

– Пустяки. А что думает Накман об этом деле?

– Боюсь, ему не до того – он горюет, и есть на то причина.

– Какая?

– Он потерял любимых деток и жену. Их убили ваши, когда весь выводок из любопытства вышмыгнул за порог поглядеть на пожар Йерихо. Они сами виноваты, но от признания этого боль Накмана не стала меньше.

– Бедный Накман, мне жаль его.

– Мне тоже. Ведь родная кровь. Он собирался мстить иудеям.

– Мстить нам?

– Да, Калев. Мне удалось отговорить его. Но беспокоит Накман меня.

– Не удивительно. Ведь родная кровь.

– Он утратил к жизни интерес. Целиком предался горю. Что ни делает – не идут дела. А ведь не беден он, и мог бы жить!

– Ты говоришь, не беден он?

– Он фантастически богат. Двенадцать золотых статуй бога-покровителя нашего клана принадлежат ему.

– Красивые статуэтки?

– Красотой не отличаются, их ценность в том, что золотые. Можно задорого продать, выручку к делу приложить – было бы умение!

– А как выглядит ваш божок, и как звать его?

– Имени не помню, сейчас я все больше о вашем Боге думаю. А драгоценная кукла в локоть высотою. Мужчина с бородой, ножки короткие, ручки на груди сложены, голова большая, глаза закрыты.

– И как же Накман распорядился своим богатством?

– То-то и горе, что худо распорядился! Зарыл сокровища в землю.

– Плохо разве? Сохраннее будет золото!

– В сохранности выгоды мало. Отдал бы лучше мне, хотя бы часть. Уж я бы извлекла прибыток. Я умею богатство умножать. Не даром большой харчевней правила!

– Коли умудрилась удержать брата от глупой мести, то непременно сможешь убедить его поделиться с тобою.

– Дни покажут. Да и в самом деле: убитых не вернешь, а в золоте сила и довольство!

– Прав Йошуа: умна ты, Рахав!

– Спасибо на добром слове. Приятно. Только не от тебя его жду, а от вождя вашего!

– Я доложу ему всё, о чем говорили мы. Полагаю, Йошуа прилепится к тебе. Хотя поручиться за него не могу.

– Передай, что мечтаю о нем, и полезнее меня ему жены не сыскать.

– Передам непременно.

***

Покинув шатер, Калев принялся перебирать в уме подробности разговора с Рахав. Он мысленно похвалил себя за успешный экспромт: “Недурно, однако, придумал я, будто Йошуа поручил мне сказать о его сердечной склонности к Рахав. Как зарделась она от счастья, услыхав, что вождь наш не прочь жениться на ней! Стрела в яблочко угодила. Надеется за него выйти. Подольстилась ко мне, словоохотлива была!”

“Хваткая баба Рахав, корыстная, – продолжал размышлять Калев, – любит золото, должно быть, умеет им распорядиться с толком. Я б такую в жены не взял. А Йошуа человек осмотрительный, семижды семь раз отмеряет, зачем ему мой совет? Не буду пока сообщать ему о моем разговоре с Рахав. Тем более что не одобряет он мое расследование”.

“Я крепко верю в свой нарождающийся талант дознавателя. Начало положено. Буду продолжать. На сегодня довольно – темнеет уже. Утро мудренее вечера. Завтра снова примусь за размышления, намечу дальнейшие шаги”.

Сотворив утреннюю молитву, Калев принялся скрупулезно обдумывать вчерашнюю беседу с Рахав. Фразу за фразой, слово за словом. Интонации и жесты тоже информативны. Первый же опыт дознания навел Калева на догадку, что в этом ремесле любые, даже малозначительные на первый взгляд детали, заслуживают внимания, и нет такой мелочи, которая не может стать важным звеном в логической цепи расследования. Мудрый ценит мелочь ради пользы, которую из нее можно извлечь.

Факты, новые и старые, необходимо зафиксировать в уме, не упуская ни одного из них. Рассматриваемые в правильной последовательности, они обнажат причинно-следственные связи событий и в итоге укажут на виновного или виновных, если таковые имеются, и приведут расследование к успешному финалу.

Не смотря на многие лета свои, Калев, к счастью, имел прекрасную память, не утратил завидной способности к логическому мышлению, был находчив, ярко красноречив или умело косноязычен, в зависимости от ментальной индивидуальности собеседника, и обладал иными важными врожденно-профессиональными качествами, необходимыми детективу.

Найдя тихое и тенистое место на окраине лагеря, Калев принялся нанизывать на нить дознания известные ему факты.

Во-первых, Йошуа не прочь жениться на Рахав, и она осведомлена о его склонности к ней. Во-вторых, Рахав страстно желает выйти замуж за Йошуа. Эти два обстоятельства определенно влияют на помыслы и действия обоих.

В-третьих, Ахан горячо любил Рахав, а та, в свою очередь, упивалась сознанием его любви и ревности. В-четвертых, предприимчивый Ахан пытался повлиять на Йошуа, отвращая последнего от мысли о браке с Рахав. Два этих пункта говорят нам о тщеславии одной и хитрости другого.

В-пятых, опьяненный страстью, Ахан сулил своей зазнобе богатство взамен на ее согласие стать ему женой. Всем известно, что Ахан сирота, не имеет перспектив на получение наследства и вообще беден. Выходит, он использовал тривиальный мужской прием ложных посулов ради завоевания женского сердца. Либо… Вот это “либо” я должен подвергнуть следственной проверке!

В-шестых, Накман, по признанию Рахав, имел умысел отомстить иудеям за убиение любимых деток и супруги. В-седьмых, Рахав заявила, что отговорила брата от мести. Нельзя исключить, что истина на устах ее, то есть Накман действительно задумал зло, а она остановила его. Говоря правду, она демонстрирует Йошуа свою благонадежность.

Но, возможно, Рахав лжет – иными словами она не удерживала брата от намерения мстить, или он вообще не имел такого намерения. Тогда ее заслуга перед Йошуа состоит в том, что она предупреждает его об опасности, пусть даже мнимой. Выходит, ложь, как и правда, тоже выгодна ей. Человек сметлив, коли ожидает выгоды.

Ну, а если Накман действительно собирался или собирается причинить иудеям беду, то, значит, он опасен, и необходимо принять превентивные меры. В этом случае, задуманное им лиходейство неизбежно влияло бы на его планы и действия, которые, кстати, вполне могли быть связаны с историей Ахана. Следует разобраться в этом хитросплетении.